Тот счастливый человек, который исполнил мечту детства.
Наконец-то летнее палящее солнце скрывается за горизонтом, а сумерки за окном постепенно опускаются над небольшими деревянными домиками. На дачах остаётся всё меньше людей, несмотря на тёплые июльские ночи, с наступлением вечера большинство машин уезжают в пыльный город с раскалёнными асфальтовыми дорогами. Мне никогда их не понять, кто в здравом уме выберет шум машин и выхлопные газы суматошного города, когда сидя на веранде ты можешь слушать лишь редкое пение птиц и лёгкий, едва заметный шелест листьев на своих яблонях, так бережно посаженных женою пару лет назад.
В кресле, задумчиво смотря в окно сидит мужчина, по виду чуть старше шестидесяти, жилистое лицо покрыто тонкими морщинками, к слову ничуть не старившими Владимира Ивановича. Несмотря на возраст, он всегда ходит с прямой спиной и широко расправленными плечами. Военная подготовка и физические нагрузки на протяжении всего времени что он себя помнит, оставили свой след, сохранив ему хорошую форму и сейчас. Голубые, почти синие глаза отражают приглушенный свет небольшого фонаря, висевшего на стене. Лишь редкий собачий лай нарушает идиллию спокойствия и умиротворения.
Скоро и я смогу как они, буду летать.
Невольно задумаешься о скоротечности времени, о жизни которая несётся мимо нас как самый быстрый самолёт, который невозможно догнать. В голове возникает лишь картинка как маленький Вова в 9 лет едет с одноклассниками на экскурсию. Девчонки о чём-то хихикают, сидя рядышком в автобус, а его друг восторженно кричит тыкая пальцем куда-то в окно.
«Соблюдаем тишину! Дружно выходим из автобуса и встаём парами!» – как всегда громко сказала Нина Григорьевна.
Вокруг лишь огромные здания аэродрома, и люди, с таким важным видом и серьёзными лицами куда-то спешащие. Время летело незаметно, вот с классом общается молодой пилот в военной форме, вот мы уже завороженно разглядываем Ан-2, который как казалось величественно стоял рядом с парой лётчиков. Сердце забилось чаще, а в голове только одна мысль крутится «Скоро и я смогу как они, буду летать, буду управлять огромной машиной, легко парящей нал всем на земле». Десятки пар глаз смотрели на садившихся в самолёт как на небожителей, неужели так просто кто-то может летать рядом с птицами, летать там, где стоит вытянуть руку, и она погрузится в облака.
Из воспоминаний вырывает громкая музыка рекламы, неожиданно включившейся на телевизоре, стоящем в соседней комнате, она прервала поток мыслей так быстро уносивший на столько лет назад. Как много в жизни меняется только лишь от одной встречи, от одной поездки, от одного взгляда.
Я без колебаний снова скажу «Вылетаю».
Выбор, каждый из нас совершает его по сотне раз на дню, важные, незначительные, заставляющие нас подумать. Каждый наш шаг, каждое слово и каждый поступок, может повернуть жизнь окружающих нас людей на 180 градусов. Как порой сложно даётся такое решение, от которого действительно, даже не в переносном смысле зависит чья-то жизнь или смерть.
9 декабря 1988 года, под колёсами верного ми-6 почти разрушенный Ленинакан, за плечами уже более 20 полётов в Ереван и обратно. Сотни людей, в головах которых лишь одна мысль – успеть, успеть довезти дочь, успеть спастись самому, успеть, успеть, успеть. Летали не переставая, каждый час с момента экстренной команды в 11:57, лететь для эвакуации пострадавших. В ушах звенят лишь протяжные стоны, доносящиеся из грузового отсека, плач женщин и детей, хотя чего скрывать и мужчин. В носу запах свежей крови, доходящий даже до кабины пилотов с такой силой, что во рту уже будто бы металлический привкус.
Уже привычный манёвр на посадку в Ленинакане, даже из своего окна вижу что изменилось, людей почти нет, нет привычной толпы бегущей к вертолёту, не видно кровавых следов тянущихся за ними. В груди облегчение, неужели всех эвакуировали, теперь летать будем реже, будем ждать когда пострадавших наберётся хотя-бы пол машины. Да и хорошо, судя по приборам погода не лётная, разрешение конечно могут дать, но вот долетим или нет это уже вопрос. Туман, облака, да и двое суток непрерывных полётов до этого дают о себе знать.
На улице уже темнело, наконец-то наступила тишина, эти несколько дней город стонал, стонал так что слышно было в отовсюду, казалось страдания никогда не прекратятся, но вот долгожданный покой, можно выдохнуть. Вдалеке вижу как бежит мужчина, вымотанный как и все в этом городе, на руках кто-то лежит, надо выйти, сказать что будем ждать когда наберётся вертолёт.
Чем ближе подхожу к нему, тем яснее понимаю, ждать мы никого не будем, состояние тяжелое.
– «Ему 17 лет всего, – с болью в голосе говорит мужчина, – сын мой, совсем еще молодой, его в больницу нужно, еле дышит уже.» Голос трясётся, глаза, выплакавшие уже все слёзы лишь немного подрагивают от сильного ветра, а руки всё крепче сжимают сына.
– «Заносите в вертолёт, запрошу разрешение и летим.» Лишь взгляд, смотревший не то что с благодарностью, скорее с уважением, чего стоил этот взгляд, измученного болью отца, хватавшегося за последнюю возможность дать сыну снова открыть глаза. Вместе с ними в машину зашла девушка, совсем молодая медсестра.
Экипаж собрался за пару минут, вертолёт готов ко взлёту, осталось лишь запросить разрешения. Уверенно нажимаю на кнопку с надписью «Радио».
– «Аэродром Ленинакан, я 21321, вылет на Ереван.»
– «Погода сто на один, высота двести, ваше решение?»
– «Что моё решение?» Услышав что сказал диспетчер, впервые отхожу от установленного шаблона. На военных аэродромах в спорных ситуациях руководство решает лететь тебе или нет, а тут, гражданские. Неужели скажут решать самому?
– «Ваше решение, взлетаете или нет?» Второй пилот внимательно смотрит на меня, а в голове мысль, сто на один, не видно ничего, лететь придётся только по приборам, даже штурман из своей кабины ничего разглядеть не сможет. Облака низко, нижний край сто, при посадке полосу не разглядеть.
– «Вылетаю» Коротко и без колебаний, впервые только на мне ответственность за свою команду, за то долетим или нет, за то не будет ли помех на приборах. А перед глазами лишь трясущиеся руки отца, и почти безжизненный вид парня, ещё даже не закончившего школу.
– «Полёт разрешаю»
Почти пол часа позади, приборы в норме, все показатели стабильны, еще столько же и будем в Ереване, главное чтобы мальчишку до больницы довезли вовремя, а там всё хорошо будет. Из мыслей вырывает забежавший в кабину механик. Дышит запыхавшись, будто потрясывает его.
– «Командир, ты как-нибудь можешь поплавней, не тряси, она ему укол в сердце будет ставить.»
Как думаю плавнее, ночью летим, погода плохая, вертолёт трясёт только так.
– «Понял»
Как только шасси коснулись земли в кабину снова заходит механик. Глаза опущены, и в голосе будто металл.
– «Двери можем не открывать, выходить никто не будет, нужно везти тело назад.»
Тогда я впервые почувствовал горечь оттого что сделал, казалось бы всё что мог, но ничего не изменил. Успокаивала лишь мысль о том что попытка того стоила, что если меня спросят еще раз, полечу ли я в плохую погоду, с высокой облачностью, ночью, я без колебаний снова скажу «Вылетаю».
Справка
Сто на один – нижний край облаков сто метров, что означают сильную низкую облачность, видимость один, самый худший вариант, как правило полёты при такой видимости не совершаются, а если совершаются, штурман и второй пилот не ищут полосу для посадки, даже они не смогут её увидеть, полёт осуществляется только опираясь на показания приборов вертолёта.
Мощное землетрясение в советской Армении, произошедшее 7 декабря 1988 года, почти за минуту унесло жизни почти 1% населения страны – более 25 тысяч человек. Многие дома были разрушены до основания, в других потом нельзя было жить из-за трещин. Землетрясение почти полностью разрушило город Спитак, также пострадали Кировакан (сейчас Ванадзор), Ленинакан (сейчас Гюмри).
Почти всегда, рассказывая кому-то о случившемся, у меня спрашивают одно и тоже, было ли мне страшно? Боялся ли я летать? И каждый раз после этих вопросов я смотрю на собеседника с полным непониманием, потому что сам я никогда об этом не задумывался. Страх, у лётчиков нету времени на страх, бояться это слишком большая роскошь для военных. Даже если что-то идёт не так, если все приборы вдруг показывают что самолёт экстренно снижается, ты не думаешь о страхе. В голове набор комбинаций, лишь чёткий план действий. А выживешь или нет, это решать не тебе, так зачем об этом думать.
В голове обычно после этих слов всплывает тёмное небо Афганистана. Очередной раз взлетая из Лашкарёвки экипаж гасит все лампочки на вертолёте, привлекать внимание нельзя. С земли и так готовые атаковать душманы, которые только и ждут когда мы выдадим себя. Показатели в норме, по приборам лететь еще около получаса, а за окном в каких-то паре метров пролетает очередной трассёр. Тогда я понял что страха нет, пока видно снаряды, пролетающие рядом с тобой раз в пару минут, ты их не боишься, только думаешь про себя «Ну если вижу, значит мимо летит, значит еще поживу». Страшно только когда долго нету этого фосфорного следа, вот тогда задумываешься, вдруг уже приближается, но лишь сильнее берешься за штурвал, сжимаешь зубы и продолжаешь лететь.
Лошкарёвка – выдуманное название деревни Лошкаргах в Афганистане, русские военные как правило придумывали и использовали свои варианты названия деревень.
Трассёр – пули, на дне которых находится фосфор, благодаря чему видно её направление, трассу, откуда и пошло название.
Душманы, духи – на военном жаргоне террористы.
За окном стало темнее, сумерки превратились в глубокую ночь, даже птицы будто бы затаили дыхание погрузившись в такие далёкие воспоминания. Только спустя десятки лет, в очередной раз суетясь на кухне со своей семьёй, или собирая вертолётик с пятилетним внуком, действительно понимаешь чем ты рисковал тогда. Понимаешь, чего ты тогда мог лишиться, но если меня спрашивают жалею ли я, мне хочется только рассмеяться. О чём я могу жалеть? Я тот счастливый человек, кто действительно исполнил свою мечту из детства.
Владимир Иванович Болендер, родившийся в 1952 году. Пилот первого класса, майор, командир лётного отряда.
Елизавета Болендер