Между нами, конструкторами 15 глава




И вот остановили. Надолго ли? Впрочем, остановили лишь меня.

Я продолжал ходить на работу, многократно анализировал свои конструкторские замыслы, но активного руководства в творческой группе не осуществлял. Группа как бы продолжала работу самостоятельно. В. В. Крупин информировал меня, как идут дела по разработке опытных тем, советовался по наиболее сложным вопросам. В один из дней у меня состоялся разговор с секретарем партийного бюро заводоуправления А. Я. Матвеевым. Переживая случившееся со мной, он близко к сердцу принял все, что произошло на том собрании.

— Мало, очень мало внимания уделял я нравственной атмосфере в отделе главного конструктора, — говорил Матвеев. — Как-то не удалось нам до конца осознать, что именно вы, конструкторы отдела, являетесь, по сути, проводниками технической мысли на заводе, творцами нового, повлиять на то, чтобы в вашей среде господствовал дух активного творчества...

— Может, вам себя и не стоит так бичевать, Александр Яковлевич. В нашем цехе вы не раз бывали и старались вникать в то, как нами решаются опытные темы, — попытался я успокоить Матвеева.

Секретарю партбюро не откажешь в самокритичности.

Однако и он, по всей видимости, продолжал оставаться в плену представлений, которые создавались на заводе людьми, не видевшими ничего, кроме местнических интересов. Иначе чем объяснить его упрек по поводу того, что мое стремление постоянно держать связь с главным заказчиком и нашим министерством не делает мне чести.

— Понимаешь, твои запросы, обращения наверх вызывают явное раздражение, — говорил мне Матвеев. — Получается, будто ты один беспокоишься за судьбу опытно-конструкторских работ да личный интерес отстаиваешь.

— Вот и вы, Александр Яковлевич, оказывается, не до конца поняли мою позицию. — Горькая обида вновь всколыхнулась во мне. — Вспомните, о чем я вам говорил, когда мы встречались в цехе или в отделе? До каких пор мы новые изделия будем создавать и испытывать в запущенных помещениях и на старом оборудовании? Почему опытные цехи занимаются серийной продукцией, а нередко вообще исполнением посторонних заказов? Разве вам неизвестно, что я десятки раз устно и письменно обращался к директору завода, в партком о создании хотя бы сносных условий для работы? Разве вы не читали письма из ГАУ и нашего министерства, где говорилось, что работа по созданию новых образцов ведется заводом крайне медленно.

Монолог мой был длинным. Каждая проблема — боль сердечная. Секретарь партбюро слушал опустив голову, не прерывая, осмысливая, видно, мои слова.

— Скажите, почему я, конструктор, должен делиться приоритетом в разработке новых изделий, если этот приоритет принадлежит мне? К тому же я приехал на завод с уже готовым образцом. Иное дело — коллектив завода, его технических служб помогает в доработке этого изделия, разрабатывает технологические процессы, предлагает применение наиболее подходящих материалов, заготовок, защитных покрытий, решает другие производственно-технические вопросы, связанные с организацией массового производства. Может, кое в чем следовало бы разобраться и парткому, и вам. Почему лишь вмешательство приехавшего на завод начальника ГАУ позволило наконец-то решить проблему выделения для нас помещения для сборки образцов? Почему только после неоднократных письменных и устных указаний из Министерства оборонной промышленности организовали, прямо скажем, карликовую конструкторскую группу? Почему?.. — Я ставил и ставил перед Матвеевым вопросы.

— Воистину точно сказано, что всякому новому знанию противостоит зависть, вооруженная вроде бы здравым смыслом, — вдруг проговорил Матвеев. — Вот что, Михаил Тимофеевич, не будем пороть горячку. Во всем надо обстоятельно разобраться. Если Драгунов не прав, я думаю, он должен перед тобой извиниться.

Видимо, по каким-то каналам о создавшейся ситуации узнали в ГАУ и в нашем министерстве. Из Москвы мне позвонил Е. И. Смирнов, тогда начальник управления стрелкового вооружения, средств ближнего боя и выстрелов к ним.

— Вы своим внезапным отъездом из Средней Азии приостановили испытания изделий там, на месте. В чем дело?

Я объяснил ситуацию. Евгений Иванович, человек деликатный, не стал больше ни о чем расспрашивать, лишь пожелал:

— Постарайтесь, чтобы конфликт не отразился на главном — на доводке образцов. Надеюсь в скором времени увидеть вас активно включившимся в орбиту решения всех неотложных задач.

Можно было понять начальника управления. Для заказчика выход из конкурсной борьбы кого-либо из конструкторов даже на короткое время неизбежно отражался на ходе соревнования, на качестве испытаний. Нисколько не удивился, вскоре увидев Смирнова на заводе. Товарищи из ГАУ всегда оперативно реагировали на любые задержки в работах по их заказам.

К тому времени конфликт мы исчерпали. Состоялось партийное собрание заводоуправления, где секретарь парткома в своем выступлении признал необоснованность обвинений в мой адрес. Его поддержали коммунисты. Личные извинения принес и Е. Ф. Драгунов. У меня будто гора с плеч свалилась.

Может, и не стоило бы вспоминать об этом, не стоило бы тревожить давно зажившую душевную рану. Но не хочу, как говорится, выкидывать слов из песни, сглаживать углы... Все было в жизни, к сожалению, далеко не так просто. Сталкивались суждения, позиции, мнения. И не все из них замешивались на искреннем желании продвинуть вперед дело. Хорошо, если человек находил мужество признать свою неправоту.

Мне довелось не раз слышать миф о моем фантастическом везении, о редчайшем благоприятствовании судьбы всем моим начинаниям. Действительно, мне везло. Прежде всего везло на встречу с людьми удивительно чуткими на все новое, ценящими в другом человеке его приверженность к творчеству, к неустанной работе. О многих из них я уже рассказал и еще о многих расскажу. А вот что касается редчайшего благоприятствования судьбы моим начинаниям — тут я считаю, много надуманного, идущего от какой-то непонятной для меня зависти к успеху другого.

Через многие коварные препятствия пришлось пробиваться. Встречалось все на моем пути: и радость первых побед, и горечь неудач, и непонимание предлагаемых мною конструкторских идей, и вдруг распространившееся в связи с разработкой в 70-е годы системы АК-74 такое мнение: «А что нового сделал Калашников? Только цифры в обозначении образцов переставил местами. Был автомат АК-47, стал АК-74».

И все-таки, как бы тяжело порой ни приходилось, не это определяло мою конструкторскую судьбу. Главным ее движителем была работа, я бы сказал, буквально до седьмого пота. Мне очень близко, например, по духу признание конструктора 9-мм пистолета ПМ Николая Федоровича Макарова. В одном из писем автору книги «Советское стрелковое оружие» Д. Н. Болотину он делился:

 

«Чем можно объяснить мой успех в создании пистолета? Прежде всего колоссальным трудом, который я вложил в это дело. Достаточно сказать, что я в то время работал ежедневно, практически без выходных, с 8 часов утра и до двух-трех часов ночи, в результате чего дорабатывал и расстреливал образцов в два, а то и три раза больше, чем мои соперники, что, безусловно, дало возможность в совершенстве отработать надежность и живучесть».

 

Прав Макаров: надо работать в несколько раз больше и эффективнее соперников, если хочешь довести конструкцию до совершенства, добиться победы в конкурсном состязании.

Модернизация автомата и разработка на его основе унифицированных образцов у нас шли практически параллельно. На полигон и в войска мы ездили часто по очереди: конструкторы и слесари-отладчики. Как-то получаю с полигона телетрамму: «Решето хорошее. Хожу руки карманах. Женя».

Отдавая мне бланк телеграммы, работница почтового отделения не сдержалась, спросила:

— Что за волшебное решето вы отправили товарищу? Неужели оно само все делает, а он рук не прикладывает?

— Вот сделали такое, теперь и сами не рады, лентяев воспитываем, — рассмеялся я.

Телеграмму прислал Евгений Васильевич Богданов. На полигоне в те дни испытывали образец ручного пулемета, и слесарь-отладчик представлял там всю нашу конструкторскую группу. По условиям конкурса информировать ведущего разработчика о ходе испытаний не разрешалось. К тому же открытым текстом говорить об этом по телефону (хотя часто по телефону и связаться со мной было невозможно) или телеграфировать было нельзя. Это значило пойти на разглашение служебных сведений. Вот мы и договорились с Богдановым об информации на условном языке.

Решето, если перевести с эзопова языка на обычный, разговорный, означало у нас такой важнейший показатель, как кучность. У ручного пулемета по сравнению с автоматом мы удлинили ствол на 95 миллиметров, чтобы поднять начальную скорость пули, увеличить дальность действительного огня и улучшить кучность стрельбы. Внесли и ряд других конструктивных изменений. Устойчивость обеспечивали за счет легких сошек, видоизменили приклад. И конечно же, все мы, оставшиеся на заводе, переживали, как поведет себя новый образец.

И вот сообщение Богданова: кучность хорошая. Как тут не порадоваться!

А что крылось за словами «хожу руки карманах»? Выражение это носило и прямой, и переносный смысл. Дело в том, что представителям заводов, КБ делать записи во время испытаний запрещалось. Всеми подсчетами занимались сами испытатели. Мы могли только подойти к мишеням и посмотреть, куда и как попали пули. Тот, кто при осмотре мишеней нарушал запрет, удалялся со стрельбища. Наверное, такие требования слишком жесткие. Но все находились в равных условиях и пенять тут было не на кого.

Так вот, Богданов ходил к мишеням, обычно держа руки в карманах. В одном из них у него хранились обломанный карандаш и небольшой листок бумаги, на котором он, не вынимая руки из кармана, записывал результаты. Когда стрельба заканчивалась, Евгений Васильевич шел в укромное место и расшифровывал свои каракули. Таким образом картинка результатов прояснялась.

Наивно? Примитивно? Наверное. Но тогда еще не существовало на направлениях пультов обратной информации, где электроника фиксировала бы результаты стрельб. Ну а кучность можно было определить лишь по «дыркам» в мишенях.

Теперь о переносном значении выражения. Для нашей труппы «ходить руки в карманах» являлось своеобразным фирменным символом. То есть мы старались на заводе так отработать образец, чтобы на испытаниях он не давал задержек, чтобы мы уже не касались его руками, зная, что оружие не подведет.

Телеграмму Богданова я показал Крупину. Владимир Васильевич занимался отработкой ряда основных узлов образца.

— Вот она что значит, живинка в деле! — воскликнул Крупин.

— Ты хочешь сказать, у нас все идет, как у героя известного сказа Бажова? — уточнил я, забирая у Владимира Васильевича телеграмму.

Нам очень нравился бажовский персонаж умелец Тимоха Малоручко, который обучался угольному делу у деда Нефеда. Среди различных приемов в работе дед учил Тимоху регулировать тягу при топке: «По этим вот ходочкам в полных потемочках наша яшвинка-паленушка и доскакивает, а ты угадай, чтобы она огневкой не перекинулась либо пустодымкой не обернулась. Чуть недоглядел — либо перегар, либо недогар будет. А коли все дорожки ловко ухожены, уголь выйдет звон звоном». Когда Тимоха овладел всеми приемами в работе, дед Нефед и сказал о живинке ласково: «Она, понимаешь, во всяком деле есть, впереди мастерства бежит и человека за собой тянет».

Ох, сколько нам пришлось помучиться, чтобы угадать ту самую «живинку в деле», чтобы у наших образцов «либо перегара, либо недогара» не случилось! Мы ломали голову над проблемами, часто забывая о сне и отдыхе. На одном из этапов никак не могли найти подход к решению вопроса подачи патронов в ручном пулемете. Засиживались у кульмана допоздна, а дело с места двигалось плохо.

В один из таких вечеров, где-то около полуночи, увидев, вероятно, свет в нашей комнате, к нам заглянул задержавшийся на заводе по каким-то срочным делам главный конструктор В. И. Лавренов.

— Нет, друзья, так не годится. Я вижу, вы уже до того начертилисъ, что и не соображаете, куда линии прокладываете. — Василий Иванович взял из рук Крупина чертежные принадлежности, положил их на стол. — Вот что, идемте ко мне. Я вас крепко заваренным чаем угощу, может, и прояснятся тогда ваши головушки для новой работы.

Заметив нашу нерешительность, Лавренов взял нас под руки и вывел из комнаты. Мы прошли гулким, молчаливым коридором в его кабинет. Василий Иванович открыл крышку термоса, разлил по стаканам горячий чай, пододвинул посуду поближе к нам.

— Пейте. Это вас взбодрит. И о работе больше ни слова. До утра. Уяснили?

Мы с Крупиным молча глотали дымящуюся, черную от крепости жидкость, и казалось нам, ничего нет лучше на свете, чем этот полуночный чай. Не заметили, как опорожнили стаканы.

— Больше нет, — перехватил Лавренов наши взгляды, обращенные на термос. — А сейчас идите домой. Утро ночи мудренее. Да и пешая прогулка по ночному прохладному городу вам, надеюсь, никак не помешает.

За заводской проходной рябилась вода пруда. Дохнуло свежестью, запахом неблизкого леса. С невысокого пьедестала смотрел на нас из полутьмы бронзовый основатель завода горный инженер А. Ф. Дерябин. Мы опять как заведенные вышли на проблему, которая нас так волновала.

— Ясно, что трудно совместить в унифицированных образцах ленту и магазин. А уж о каком-то неотъемном магазине и речи не может быть, — прервал молчание Крупин.

— Что ты предлагаешь реально?

— Что? Вот сто патронов — это для нашего пулемета мечта. А для автомата достаточно и того, что есть.

— Давай будем искать решение где-то посередине. — Я вышел на середину улицы и жестом условно разделил ее на две равные части. — Почему? Да потому что мы не сможем вытеснить ленту, если в нашем магазине не уместится количество патронов, близкое к тому, которое входит в коробку дегтяревского пулемета.

— А что, если нам взять за исходное число семьдесят пять? — продолжил мою мысль Крупин. — И принять как вариант дисковый, круглый, магазин?

— Вот это уже ближе к делу. — Мне понравилось предложение Владимира Васильевича. — Но будем держать в уме и вариант секторного магазина. Такого, как у автомата, только емкостью побольше, скажем, на десяток-полтора выстрелов. Как ты думаешь?

— Завтра с утра надо все это хорошенько обмозговать, — согласился Крупин. — Так сказать, изобразить на чертежной доске.

— Не знаю, что будет завтра, — рассмеялся я. — А сегодня с утра мы точно должны хотя бы эскизные наброски сделать.

Домой каждый из нас попал часам к двум ночи. А рано утром, наскоро перекусив и поймав укоризненный взгляд жены, которая видела меня, как и дети, последнее время довольно редко, я уже спешил на завод. Однако опередить Крупина не успел. Владимир Васильевич стоял у доски и чертил эскизы.

Развить идею, воплотить ее немедленно графически — стихия Крупина. Причем он старался чертить детали, узлы всегда в масштабе один к одному. Такой подход позволял избежать ошибок в размерах, когда что-то делали заново.

В эскизах рождался новый магазин необычной формы. Пока в контурах, набросках. Увлекающийся по характеру, Владимир Васильевич уже нетерпеливо поглядывал на дверь.

— Ты куда это собираешься? — спрашиваю.

— В цех надо. Богданову хочу эскиз показать. Магазин поначалу вручную сделаем. Дело тонкое. Его только Женя своими чувствительными руками осилить сумеет.

— Подожди. Прикинем еще раз, — останавливаю Крупина. — Да и Богданов с Путиным сейчас «живучку» испытывают. Не до того ему.

— Ладно. Отложим немного. Потом попробую подключить кого-нибудь из слесарей опытного цеха. Не откажутся, надеюсь, помочь нам.

То, что он уговорит рабочих помочь, я не сомневался. Такой уж у него характер: если не удавалась атака с фронта, он не отчаивался, пробовал зайти с флангов или с тылу, но своего всегда добивался. Удивительно, мы с ним проработали бок о бок почти полтора десятка лет, и ни разу у нас не было конфликтных ситуаций, даже повода для них, хотя по темпераменту, по многим позициям мы совершенно разные люди. Нас объединяли прежде всего дело, увлеченность работой, а все остальное, мы считали, недостойно быть яблоком раздора. Мне порой казалось, что Владимир Васильевич и во сне не выпускал из рук ариаднину нить и всегда умел выбрать способ действий, помогавший выйти из затруднительного положения, решить сложный вопрос.

В ходе модернизации автомата мы изменяли многие детали, по-другому делали командные узлы, максимально упрощая образец, повышая его живучесть и надежность. Одна из первоочередных задач, которую наметили тогда, — перейти от фрезерованной ствольной коробки к штампоклепаной конструкции из листовой стали. К сожалению, наше предложение не нашло поначалу поддержки у технологов. Некоторые из них категорически воспротивились такому переходу, мотивируя это тем, что детали при закалке станет «вести» и они не будут соответствовать размерам.

Технологов можно было понять: ствольная коробка шла из-под фрезерного станка, опыта штамповки не имели. Непривычное, новое пугало, вызывало робость.

— Михаил Тимофеевич, давайте мы с Бухариным сами изготовим несколько ствольных коробок. Убедим технологов действием, — начал заводиться Крупин. — Стыдно уже из 5,5-килограммовой поковки получать всего лишь килограммовую коробку. Четыре с половиной килограмма металла в стружку уходит.

— А кто сборку клепать будет? Бухарин один не поспеет.

— Я с ним за верстак встану. Надо же нашим фомам неверующим — технологам доказать, что безвыходных положений не бывает, — горячился Владимир Васильевич.

Энергия в нем просто била ключом. Он действительно где-то месяца на полтора ушел в рабочие, занялся клепкой деталей. С оклада инженера его перевели на сдельную оплату. Так требовали обстоятельства. Владимира Васильевича выручали огромная работоспособность и стремление обязательно довести дело до конца.

Почему мы так торопились? Почему отодвинули на второй, даже на третий план отдых, полноценный сон? Казалось бы, и время-то не военное, нет необходимости спешить. Причин существовало несколько. Одни из них были объективного характера, другие — субъективного свойства.

Пожалуй, главный фактор, повлиявший на повышение интенсивности работы, творческого поиска конструкторов-оружейников, КБ — это осложнившаяся международная обстановка. Страна переживала нелегкое время. Для обеспечения благосостояния советских людей еще многого не хватало. А над миром вновь стали сгущаться тучи военной опасности. Известная фултонская речь Черчилля прозвучала призывом к созданию англо-американского военно-политического союза, направленного против СССР и стран, избравших путь прогрессивных социально-политических преобразований.

Был создан Североатлантический блок. В центре Европы родился опасный очаг новой войны, угрожавший безопасности народов и миру на Земле. Возникла необходимость объединенным силам международного империализма противопоставить объединенную мощь миролюбивых социалистических государств, создать надежную систему их коллективной защиты и обеспечения безопасности.

В мае 1955 года в Варшаве состоялось подписание коллективного союзнического Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, вошедшего в мировую историю как Варшавский Договор. Его сердцевину составляли обязательства по совместной обороне. Для заблаговременной подготовки к эффективной совместной обороне на случай вооруженного нападения Договаривающиеся Стороны согласились на создание Объединенного командования вооруженных сил. Первым в их истории Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора, председателем Военного совета был назначен Маршал Советского Союза И. С. Конев.

С самого начала создания Военный совет, решая задачи организации боевой подготовки войск, определял принципы, формы и методы установления единства в подходе к комплектованию соединений и частей, их технического оснащения, создания систем управления войсками. Все это требовало большой организаторской работы со стороны главнокомандующего и его штаба.

Одним из основных направлений развития сотрудничества вооруженных сил социалистического содружества наряду с координацией планов их развития, осуществлением согласованных мероприятий по совершенствованию боевой подготовки являлось проведение единой военно-технической политики. Требовалось решить вопросы, связанные с оснащением соединений и частей едиными современными комплексами техники и вооружения.

Все эти вопросы остро стали перед Военным советом. И, как я понимаю, Маршал Советского Союза И. С. Конев проводил консультации не только с военачальниками, но и с конструкторами различных систем, чтобы выработать единый взгляд на то, каким оружием будут оснащены войска. Видимо, этим и объяснялось его совершенно неожиданное для меня приглашение прибыть к нему для беседы.

Что я знал о И. С. Коневе? Впервые мне довелось услышать о нем в военную пору, в сорок первом, когда, будучи в госпитале на излечении после ранения, я познакомился с красноармейцем, воевавшим в 19-й армии, которой в первые месяцы войны командовал Иван Степанович. Солдат с глубоким уважением отзывался о своем командарме, хотя и видел его всего один раз. В армии о Коневе быстро распространилась молва как о генерале, не терявшемся в самой сложной боевой ситуации.

После войны прославленный военачальник стал главнокомандующим Центральной группой войск и верховным комиссаром по Австрии, потом — несколько лет — главнокомандующим Сухопутными войсками, к середине 50-х годов — заместителем министра обороны. Как разработчик оружия я с ним не встречался ни разу, хотя именно в бытность Конева в должности главкома Сухопутных войск стрелковые части начали оснащаться автоматами АК-47. Слышал, что Иван Степанович любил лично опробовать поступающие на вооружение образцы, высоко ценил дегтяревский ручной пулемет РПД, симоновский самозарядный карабин СКС.

О том, что он придавал большое значение овладению автоматическим стрелковым оружием, постоянно интересовался, как ведут себя различные системы в боевой обстановке, на учениях, есть немало документальных свидетельств. Помню два хорошо известных снимка. На одном из них (1939 год) командующий Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией Конев — на учениях, присел на колено рядом с красноармейцем и внимательно наблюдает, как ведет солдат стрельбу из станкового пулемета «максим». На другом, относящемся к 1946 году, Иван Степанович сам ложится за пулемет, пригнулся, смотрит в прорезь прицела.

Насколько мне помнится, мы прибыли к Главнокомандующему Объединенными вооруженными силами Варшавского Договора вместе с Е. И. Смирновым — начальником управления стрелкового вооружения ГАУ. Иван Степанович поднялся нам навстречу, высокий, широкоплечий, походка твердая. В его голубых глазах отражалась добрая усмешливость. На круглом лице кое-где сбежались усталые морщинки.

— Автомат ваш держал в руках, стрелял из него, а вот его создателя, к сожалению, вижу впервые, — крепко сжал мою ладонь Конев. — Присаживайтесь поудобнее. Хочу с вами посоветоваться.

Разговор сразу принял деловой характер. Иван Степанович стал обстоятельно расспрашивать о том, над чем работаю, какие есть новинки в проектировании оружия, как они выглядят по сравнению с иностранными образцами. Я понимал, что он все это конечно же знал. Просто ему, видимо, хотелось сверить свои какие-то позиции, утвердиться в созревшем у него решении.

— Сколько у нас в армии сейчас на вооружении находится образцов стрелкового оружия? — обратился Конев к Смирнову.

— Одиннадцать образцов, товарищ маршал.

— Значит, более десяти только в наших войсках, — стал размышлять вслух Иван Степанович. — Да плюс к этому в армиях наших союзников свои образцы, отличные от советских. Тут, полагаю, есть над чем задуматься. Крайне необходимы нам единые, унифицированные образцы, простые, живучие, надежные. Каково мнение на этот счет конструктора?

— Конечно, создание комплекса автоматического стрелкового оружия с высокой степенью унификации ликвидирует большое разнообразие конструкций, — продолжил я мысль Конева. — Наша опытно-конструкторская группа активно включилась в решение этой задачи. Только к нашей работе отношение неоднозначное. Возникает немало трудностей.

— В чем они заключаются конкретно, поясните, пожалуйста.

— Некоторые из наших ведущих конструкторов считают этот путь неоправданным. Они утверждают, что он приведет к застою в оружейном деле, ограничивает творческие возможности. В Государственном комитете по открытиям и изобретениям порой даже не рассматривают заявки, в которых заложена унификация. Довод: в такой работе нет новизны.

— Вот как? — удивился главнокомандующий. — Путь к максимальной простоте оружия, к обеспечению взаимозаменяемости деталей, к уменьшению разнообразия конструкций, оказывается, почитаем не у всех разработчиков оружия. Спросили бы у нас, прошедших войну, у солдат-фронтовиков, горько иной раз сожалевших, что нельзя было, а такая необходимость возникала часто, переставить детали с дегтяревского образца на шпагинский или судаевский. Еще сложнее обстояло дело с пулеметами. Совсем разные конструкции.

— Знаете, Иван Степанович, для нас, конструкторов-оружейников, много легче разработать новый образец, чем создать унифицированный. Гораздо труднее другое — совместить боевые и эксплуатационные качества нескольких образцов в одном, унифицированном.

— Слышал, что ваши новые образцы находятся уже на стадии заводских и полигонных испытаний.

— В конкурс на создание таких образцов включились не только мы, но и конструкторы из других КБ. Наши усилия поддержали Министерства оборонной промышленности и обороны. Очень помогает тесный контакт с управлением, возглавляемым генералом Смирновым, — повернулся я в сторону Евгения Ивановича.

— В Главном артиллерийском управлении, исходя из требований, предъявляемых к унифицированным системам, отрабатывается стандартизация методов и средств испытания образцов, — добавил Смирнов.

— Это как нельзя своевременно сейчас, — поддержал Конев. — Военный совет Объединенных вооруженных сил, проводя в жизнь единую военно-техническую политику, надеется, что автоматическое стрелковое оружие — самый массовый вид вооружения, — разработанное нашими конструкторами на основе унификации, станет базовым и при оснащении соединений и частей как нашей армии, так и армий стран социалистического содружества. Желаю вам успеха.

Разговор с главнокомандующим еще раз убедил нас, как важно сосредоточение наших усилий на безусловном выполнении всех опытно-конструкторских работ по модернизации и унификации. И мы не могли не откликнуться на просьбу Конева.

Была еще одна объективная причина, стимулировавшая конструкторов-оружейников на оперативное, скажем так, решение вопроса унификации оружия. В системе оборонной промышленности в те годы существовало несколько самостоятельных оружейных производств, несколько заводов, выпускавших три различных образца стрелкового оружия, находившегося на вооружении всего лишь одного небольшого армейского отделения, — ручной пулемет РПД, самозарядный карабин СКС и автомат АК-47. Такой подход с экономической точки зрения был явно неоправдан.

На одном из совещаний у нас на заводе, Д. Ф. Устинов делился своим беспокойством:

— Работы по унификации оружия требуют ускорения. Надо как можно быстрее замкнуть цепочку: унификация и стандартизация образцов, обеспечение автоматизации и механизации производства, снижение стоимости изделий в производстве. Здесь, как видите, все взаимосвязано.

Эту же линию неуклонно проводил в жизнь сменивший Д. Ф. Устинова на посту министра (одно время ведомство носило наименование Государственного комитета) С. А. Зверев, взявший под свой личный контроль ход работ по унификации и стандартизации стрелкового оружия. В конкурс по проектированию и созданию новых образцов включилось немало конструкторов. Главными же моими конкурентами стали Г. А. Коробов, А. С. Константинов, самобытнейшие, с оригинальными подходами к конструированию разработчики систем.

Так что еще одной из причин напряженного ритма работы нашей конструкторской группы стала борьба за лидерство в этом тяжелейшем соревновании. В состязании, кстати, принимал участие и сын В. А. Дегтярева — В. В. Дегтярев. Чтобы исключить неудачи на полигонных испытаниях, мы тщательно, как я уже упоминал, отрабатывали детали и узлы в заводских условиях. Специальная гоночная машина на контрольно-испытательной станции простоев не знала. Н. А. Афанасов, возглавлявший заводских испытателей, правда, все меньше и меньше ликовал от того, что та или иная деталь не выдерживала бурной гонки на стенде.

Детали, само оружие представлял на «живучку», так мы называли испытания на живучесть, нередко слесарь-отладчик Е. В. Богданов. Чаще, конечно, занимались этим конструкторы группы. Однако и Евгению Васильевичу выпадало немало командировок на полигон и обратно. У меня долго хранилась телеграмма, присланная Богдановым с полигона. В ней он поздравлял меня с Новым годом. Немало праздничных дней довелось провести каждому из нас вдали от дома, от родных. Мы забывали порой и о том, что нам еще необходимо кормить семью, получать деньги, обеспечивать себя и близких материально. Дело иногда доходило до казусов.

У нас в опытном цехе работал нормировщик, почему-то всячески старавшийся ущемить рабочих, трудившихся за станками и верстаками. И вот однажды, кажется в последний день месяца, Богданов узнает, что ему предстоит получить вдвое меньше, чем он, по своим скромным подсчетам, заработал. Причем узнает поздно вечером, после закрытия нарядов. Нормировщик, работавший от «сих» до «сих», подготовив все документы, давно ушел домой. Ошеломленный такой несправедливостью, Евгений Васильевич подошел ко мне:



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: