Мартышка синяя в погонах
Мартышка синяя в погонах
Затеяла вершить судьбу,
Судьбу свободного народа
Имеющего статус верховенства рода.
Как видно биться в одиночку
Мартышке явно не по силам
И призвала в пособники горилл
Сидящих на скамьях, с гербами в изголовьях спин
Вершили суд, заткнув всем рот
Провозгласив себя, избранниками рода
И к доводам в суде людского рода
Имели вид камней и бездыханных глыб.
Щука
На Щуку подан в суд донос,
Что от неё житья в пруде не стало;
Улик представлен целый воз,
И виноватую, как надлежало,
На суд в большой лохани принесли.
Судьи невдалеке сбирались;
На ближнем их лугу пасли;
Однако ж имена в архиве их остались:
То были два Осла,
Две Клячи старые, да два иль три Козла;
Для должного ж в порядке дел надзора
Им придана была Лиса за Прокурора.
И слух между народа шёл,
Что Щука Лисыньке снабжала рыбный стол;
Со всем тем, не было в судьях лицеприязни,
И то сказать, что Щукиных проказ
Удобства не было закрыть на этот раз.
Так делать нечего: пришлось писать указ,
Чтоб виноватую предать позорной казни
И, в страх другим, повесить на суку.
"Почтенные судьи!- Лиса тут приступила,-
Повесить мало, я б ей казнь определила,
Какой не видано у нас здесь на веку:
Чтоб было впредь плутам и страшно, и опасно -
Так утопить ее в реке".- "Прекрасно!" -
Кричат судьи. На том решили все согласно,
И Щуку бросили - в реку!
Крестьянин и Овца
Крестьянин позвалвсудОвцу;
Он уголовное взвел на бедняжку дело;
Судья — Лиса: оно в минуту закипело.
Запрос ответчику, запрос истцу,
Чтоб рассказать по пунктам и без крика:
Какбылодело; вчём улика?
Крестьянин говорит: «Такого-то числа,
Поутру, у меня двух кур не досчитались:
От них лишь косточки да перышки остались;
А на дворе одна Овца была».
Овца же говорит: она всю ночь спала,
И всех соседей в том в свидетели звала,
Что никогда за ней не знали никакого
Ни воровства,
Ни плутовства;
А сверх того она совсем не ест мясного,
И приговор Лисы вот, от слова до слова:
«Не принимать никак резонов от Овцы:
Понеже хоронить концы
Все плуты, ведомо, искусны;
По справке ж явствует, что в сказанную ночь —
Овца от кур не отлучалась прочь,
А куры очень вкусны,
И случай был удобен ей;
То я сужу, по совести моей:
Нельзя, чтоб утерпела
И кур она не съела;
И вследствие того казнить Овцу,
И мясо в суд отдать, а шкуру взять истцу»
Лисица и Сурок
«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки!»
Лисицу спрашивал Сурок.
«Ох, мой голубчик-куманёк!
Терплю напраслину и выслана за взятки.
Ты знаешь, я была в курятнике судьей,
Утратила в делах здоровье и покой,
В трудах куска не доедала,
Ночей не досыпала:
И я ж за то под гнев подпала;
А всё по клеветам. Ну, сам подумай ты:
Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?
Мне взятки брать? да разве я взбешуся!
Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,
Чтоб этому была причастна я греху?
Подумай, вспомни хорошенько».—
«Нет, кумушка; а видывал частенько,
Что рыльце у тебя в пуху».
***
Иной при месте так вздыхает,
Как будто рубль последний доживает:
И подлинно, весь город знает,
Что у него ни за собой,
Ни за женой,—
А смотришь, помаленьку,
То домик выстроит, то купит деревеньку.
Теперь, как у него приход с расходом свесть,
Хоть по суду и не докажешь,
Но как не согрешишь, не скажешь:
Что у него пушок на рыльце есть.
Хмель
Хмель выбежал на огороде
И вкруг сухой тычинки виться стал;
А в поле близко дуб молоденький стоял.
"Что в этом пользы есть уроде,
Да и во всей его природе? -
Так про дубок тычинке Хмель жужжал. -
Ну, как его сравнить с тобою?
Ты барыня пред ним одной лишь прямизною.
Хоть листьем, правда, он одет,
Да что за жесткость, что за цвет!
За что его земля питает?"
Меж тем, едва неделя протекает,
Хозяин на дрова тычинку ту сломил,
А в огород дубок пересадил.
И труд ему с большим успехом удается:
Дубок и принялся и отпрыски пустил:
Посмотришь, около него мой Хмель уж вьется,
И дубу от него вся честь и похвала!
Такие ж у льстеца поступки и дела:
Он на тебя несет тьму небылиц и бредней;
И как ты хочешь, так трудись,
Но у него в хороших быть не льстись;
А только в случай попадись -
Он первый явится в передней.
Рыбья пляска
От жалоб на судей,
На сильных и на богачей
Лев, вышед из терпенья,
Пустился сам свои осматривать владенья.
Он идет, а Мужик, расклавши огонек,
Наудя рыб, изжарить их сбирался.
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
Всяк, видя свой конец, метался.
На Мужика разинув зев,
"Кто ты? что делаешь?" - спросил сердито Лев.
"Всесильный царь!- сказал Мужик, оторопев,-
Я старостою здесь над водяным народом;
А это старшины, все жители воды;
Мы собрались сюды
Поздравить здесь тебя с твоим приходом".-
"Ну, как они живут? Богат ли здешний край?" -
"Великий государь! Здесь не житье им - рай.
Богам о том мы только и молились,
Чтоб дни твои бесценные продлились".
(А рыбы между тем на сковородке бились.)-
"Да отчего же,- Лев спросил,- скажи ты мне,
Они хвостами так и головами машут?" -
"О мудрый царь!- Мужик ответствовал,- оне
От радости, тебя увидя, пляшут".
Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,
Еще изволя раз на пляску их взглянуть,
Отправился в дальнейший путь.
Лягушки, просящие Царя
Лягушкам стало не угодно
Правление народно,
И показалось им совсем не благородно
Без службы и на воле жить.
Чтоб горю пособить,
То стали у богов Царя они просить.
Хоть слушать всякий вздор богам бы и не сродно,
На сей, однако ж, раз послушал их Зевес:
Дал им Царя. Летит к ним с шумом Царь с небес,
И плотно так он треснулся на царство,
Что ходенем пошло трясинно государство:
Со всех Лягушки ног
В испуге пометались,
Кто как успел, куда кто мог,
И шёпотом Царю по кельям дивовались.
И подлинно, что Царь на-диво был им дан:
Не суетлив, не вертопрашен,
Степенен, молчалив и важен;
Дородством, ростом великан,
Ну, посмотреть, так это чудо!
Одно в Царе лишь было худо:
Царь этот был осиновый чурбан.
Сначала, чтя его особу превысоку,
Не смеет подступить из подданных никто:
Со страхом на него глядят они, и то
Украдкой, издали, сквозь аир и осоку;
Но так как в свете чуда нет,
К которому б не пригляделся свет,
То и они сперва от страху отдохнули,
Потом к Царю подползть с преданностью дерзнули:
Сперва перед Царем ничком;
А там, кто посмелей, дай сесть к нему бочком:
Дай попытаться сесть с ним рядом;
А там, которые еще поудалей,
К Царю садятся уж и задом.
Царь терпит всё по милости своей.
Немного погодя, посмотришь, кто захочет,
Тот на него и вскочит.
В три дня наскучило с таким Царем житье.
Лягушки новое челобитье,
Чтоб им Юпитер в их болотную державу
Дал подлинно Царя на славу!
Молитвам теплым их внемля,
Послал Юпитер к ним на царство Журавля,
Царь этот не чурбан, совсем иного нраву:
Не любит баловать народа своего;
Он виноватых ест: а на суде его
Нет правых никого;
Зато уж у него,
Что́ завтрак, что́ обед, что́ ужин, торасправа.
На жителей болот
Приходит черный год.
В Лягушках каждый день великий недочет.
С утра до вечера их Царь по царству ходит
И всякого, кого ни встретит он,
Тотчас засудит и — проглотит.
Вот пуще прежнего и кваканье, и стон,
Чтоб им Юпитер снова
Пожаловал Царя инова;
Что нынешний их Царь глотает их, как мух;
Что даже им нельзя (как это ни ужасно!)
Ни носа выставить, ни квакнуть безопасно;
Что, наконец, их Царь тошнее им засух.
«Почто ж вы прежде жить счастливо не умели?
Не мне ль, безумные», вещал им с неба глас:
«Покоя не было от вас?
Не вы ли о Царе мне уши прошумели?
Вам дан был Царь?— так тот был слишком тих:
Вы взбунтовались в вашей луже,
Другой вам дан — так этот очень лих:
Живите ж с ним, чтоб не было вам хуже!»
Мартышка увидала кучку кала.
Экспромт. Salem
Мартышка увидала кучку кала.
Не пахла кучка та.
Покрыта корочкой была.
Засохла сверху то бишь.
Мартышка кучку ковырнула.
Запахла снова та.
Духан мартышке был по нраву.
И только коркой покрывался кал,
мартышка тотчас снова ковыряла.
Мораль той басни такова:
не трогай кучку, чтоб не пахла та.
Из грязи в князи
Ты выбрался из грязи в князи, но быстро князем становясь…
Не позабудь, чтобы не сглазить…, не вечны князи — вечна грязь…
ДревнеРусский человек
И осознанье катастрофы
Народ очнуться заставляет!
И написать вот эти строфы
Меня надежда вдохновляет.
ДревнеРусский человек.
Когда историю читаю
О древних пращурах своих,
То каждый день свой превращаю
В столетья жизни среди них.
И жизнь Руси передо мною
Картиной яркою встаёт,
И полноводною рекою
Тысячелетия течёт.
Я вижу предков благородных,
Под взором нам родных Богов,
На поле русском плодородном,
Среди божественных даров.
Я вижу, как они внимают
Законам Прави их Творца.
И в своих клятвах обещают
Хранить им верность до конца.
Народ наш - труженик и воин,
И нет у них рабов бесправных!
Родных Богов любви достоин,
Он, славя Правь, стал православным!
Они не жаждут унижений
Своих собратьев и сестёр,
С презреньем гасят в дни сражений
Своих врагов войны костёр.
И сила Русской стороны,
В том, что народ живёт по Прави.
Но злые дети Сатаны
Уж ищут для него отраву.
Ведь край наш, русский,
благодатный
Покоя Сатаны лишил.
И он, коварный, злой и жадный,
Закабалить его решил.
Вот фарисей велеречивый
Из Херсонеса, но не сразу,
Как тать зловещий и игривый
Внедряет в нашу жизнь заразу.
И вижу я, что не спроста
Придумал он для нас Христа.
Владимир Рюрик - наш креститель,
Есть злобный, мерзкий отравитель.
Сознанье людям он морочил,
Всей Русью завладеть решил.
Богов роднимых опорочил,
"Спасителем" их подменил.
На тех, кто с ним заводит спор
Попы наводят для начала
Чуму, болезни, тайный мор.
И пол-Руси, как не бывало!
Враг был жестоким и безликим,
Не ясно было,- с кем же драться.
Коварство было столь великим,
Что с Правью нам пришлось расстаться
Мой милый предок - внук Даждьбога
В Христову веру обращён.
Теперь он раб чужого бога
И в скот двуногий превращён.
А фарисей самодовольный,
Двуличный, ненасытный вор
Нас ослепил. И, прежде вольный,
Под ним народ наш до сих пор.
Завоеватель очень ловкий,
Нас друг на друга натравлял
В гражданской, а не в Куликовской.
Брат брата в битве истреблял.
А чтоб концы упрятать в воду,
Историю переписал
И правду спрятал от народа
Про Чингисхана сочинял
Мистификатор окаянный
Умело путает следы
Нас истребляет постоянно,
А мы не видим той беды!
Ведь в революцию, как в пропасть
Тогда толкнул он наш народ.
Мы пережили эту напасть
И вновь, крестясь, ползли вперёд.
Но нам готовил скрытый враг
Цепь потрясений без конца.
Расстрелы, голод и ГУЛАГ,
Плоды деяний их "творца".
Мы еле-еле отдышались,
Но в сорок первом снова стоны.
И мы опять не досчитались
Своих собратьев миллионы.
С тех пор прошло-то лишь полвека,
Вновь вечный Жид наслал несчастье.
Опять Россия-Мать калека,
Народ стал нищим в одночасье.
Ну, а потомки Моисея
Игру ведут в "наоборот",
Всё продолжают смуту сеять
И превращать народ наш в скот.
Любой канал сейчас смотри ты
Везде резвятся лишь семиты.
То видишь Лолочку - кобылку,
То Абрамовича ухмылку.
А Познер, просто корифей,
Решил нас дальше просвещать.
Ну, прямо новый Моисей
Явился нам, ни дать, ни взять.
А наш затурканный народ
Еврею смотрит прямо в рот!
За ним идёт, как идиот,
Чтоб вновь попасть на эшафот!
Вся эта гнусная порода
Прозренья русского боится.
Богатства нашего народа
Не хочет просто так лишиться.
И если наше государство
В руках такого вот дерьма,
То лишь для них оно есть царство,
Для нас же - вечная тюрьма.
Но вдруг мы всё же назло им
Опять жирку поднакопим?
Они заранее всё чуют
И снова всех нас обворуют!
Я заявляю громогласно:
Родных лесов, степей и рек,
Лишь я хозяин полновластный,
Я, Древнерусский Человек!
И ожидают у порога,
Родные нам все наши Боги,
Когда ж мы истину усвоим
И двери им свои откроим!
В. Глотов. 2005. Севастополь.
VikShip
https://rusship.com.ua/forum/
Волчица и Шакалы
Однажды, вопреки всему,
Волчица встретила шакалов тьму.
Ну а Шакалы были рады
Толпой сожрать её одну.
Неравный бой, нечестная игра:
Шакалов стая, а она одна.
Да только некуда деваться,
Волчице надобно сражаться.
Рвала клыками, била лапой,
Звала на помощь, но куда там...
Все звери, увидав сию картину,
Прочь унеслись, свою спасти бы спину.
И вот, Волчица против Шакалья
Во всем лесу стоит одна.
А Шакальё один вопрос тревожит:
"Да сколько же Волчица биться может?"
Изодранная в клочья, чуть живая,
едва стоит, но зубы скалит,
Готовая в любой момент вцепиться.
К такой не так уж просто подступиться.
Пока Шакалы недоумевают,
Волчица медленно меж них шагает,
Рычит, украдкой скалит пасть,
Готовая в любой момент напасть.
"А ну её, - сказал Шакал робея,
- Нам нужно то, что послабее.
С такой добычей как бы самому
Не превратиться бы в еду".
И обходя Волчицу стороной,
Шакалы бросились за новою едой.
Суть этой басни такова:
Шакалов стая, а она одна.
Но даже и один, готовый биться,
Всегда героем с поля возвратится