Алла Кроун
Перелетные птицы
Книжный клуб «Клуб семейного досуга»; 2013
ISBN 978-5-9910-2215-6
Аннотация
Конец ХІX века. Сирота Анна, компаньонка знатной дамы, совершила ошибку, отдав свое чистое сердце и юное тело графу Персиванцеву. Ее счастье было недолгим, а в память о страсти осталась малютка дочь Наденька.
Прошло время, настал полный тревог 1917 год. И вновь сердце Анны разрывается от боли — Надя влюбляется в племянника ее соблазнителя графа Персиванцева, Алексея. Юноша без ума от Наденьки, но не смеет нарушить волю родителей и женится на богатой наследнице. Он предлагает Наде стать его любовницей. Оскорбленная девушка отказывается, а вскоре получает весть о гибели семьи возлюбленного — восставшие солдаты разграбили дом графа и убили всех. Позже Надя с помощью белогвардейских офицеров уезжает в Сибирь, где в госпитале неожиданно встречает… Алексея. Но жестокая судьба вновь разводит их. А много лет спустя Марина, дочь Надежды и Алексея, вопреки испытаниям разлукой и ревностью, будет бороться за право быть рядом с любимым.
Алла Кроун
Перелетные птицы
Посвящаю моим сыновьям, Рику и Биллу, и памяти моей матери
Хочу поблагодарить моего редактора, Колин О’Ши, за ее вдумчивые предложения, мастерскую редактуру и неиссякаемую поддержку, которую я получала от нее в процессе работы.
Также хочу поблагодарить работников Музея русской культуры в Сан-Франциско за искреннюю и увлеченную помощь в разработке материала для этой книги.
Часть I
Санкт-Петербург, Россия
Глава 1
Холодным воскресным днем 9 января 1905 года бледное солнце зависло над крышами Санкт-Петербурга, пытаясь пробиться сквозь тучи, которые тонкой пеленой заволокли небо. Было уже два часа, но тусклый свет почти не согревал тысячи прохожих. Грязно-серый снег на земле скрадывал звуки, погружая город в обманчивое спокойствие.
Из дворов по перекинутым через каналы мостам и по улицам шли длинные вереницы людей; эти живые реки выливались на широкий Невский проспект и текли к Зимнему дворцу. В толпе ходил слух, что утром на другой стороне Невы случилась настоящая бойня, но никто этому не верил.
В конце бульвара, рядом со зданием Адмиралтейства у Невы, отряд конных казаков и гвардейцы Преображенского полка перекрыли улицу, отделяя толпу от тех, кто прогуливался по Александровскому саду. Казаки, в темно-синих брюках с красными лампасами, широких бурках и шапках-папахах из овечьего меха, сдерживали горячих лошадей и посматривали сверху вниз на приближающихся людей с настороженным спокойствием. На то, что происходит нечто необычное, указывали лишь кожаные плети у них в руках.
В нескольких кварталах от этого места по тихой, пустой улочке к Невскому проспекту бежала высокая худая женщина. Кожа ее сохранила юношескую гладкость, но из-за плотно сжатых губ и написанной на лице тревоги Анна Ефимова казалась старше своих сорока двух. Ей было холодно. Она бросилась из дома на поиски дочери так поспешно, что даже не успела как следует одеться, и пушистая шаль на голове не спасала от пронизывающего ледяного ветра. Анна считала кварталы: она уже была на Морской и приближалась к Гороховой. Скоро она минует Кирпичный переулок, а оттуда рукой подать до Невского.
Где искать Надю? Мысленно Анна представила, какой дорогой могла пойти дочь, и решила, что не должна была ее пропустить, если та пошла к дому своего друга самым коротким путем. И о чем она только думала, когда разрешила девятилетней девочке самой идти так далеко? Хотя откуда ей было знать, что случится в это воскресенье. Если бы Сергей предупредил раньше… Ее сыну было всего девятнадцать, но он уже имел четкую цель в жизни — стать врачом, как отец. И правда, он так много времени проводил в университете, что иногда даже не знал, что творится в городе.
Анна вздохнула, и морозный воздух обжег ей горло. Она остановилась. Сунув муфту между колен — бросать ее на грязный снег не хотелось, — Анна натянула шаль на рот и нос. Боль в горле сразу приутихла, и женщина поспешила дальше.
Лавируя между людьми, заполонившими Невский проспект, Анна торопливо шла к Александровскому саду. Там она осторожно обошла с правой стороны двойной ряд гвардейцев и остановилась на одной из дорожек, высматривая дочь. Неподалеку перебрасывались снежками мальчик и девочка примерно одного с Надей возраста. По направлению к ним двигалась по широкой дороге большая толпа мужчин и женщин. Рассматривая людской поток, Анна вдруг увидела дочь. Укутанная в плотное черное пальтишко с наглухо застегнутым сбоку заячьим воротником, обмотанным толстым шарфом, Надя стояла, сжимая руками в варежках кожаные лямки ранца и притопывая ногами, чтобы согреться.
Неожиданно боковым зрением Анна заметила какое-то движение на улице. Она повернулась. Гвардейцы, стоявшие в переднем ряду заслона, опустились на колени и прицелились в сторону сада. Дети побросали снежки и вскарабкались на ближайшее дерево, а Надя прижала ранец к груди и бросилась к улице, выходящей на Невский. Еще несколько шагов — и она добежала бы до угла, скрылась бы от ружей, но залп грянул раньше. Надя остановилась как вкопанная. Кровь застучала у Анны в висках, когда она ринулась к дочери, пробиваясь через плотную толпу.
Детей, игравших в снежки, на дереве уже не было. Гвардейцы выстрелили в воздух, и девочка, вся в снегу, с красным от крови правым боком, крича и размахивая руками, упала на стоявшую внизу скамейку. Мальчик рухнул рядом, лицом в землю, и лежал неподвижно. Остальные, как и Надя, в панике бросились врассыпную, ища укрытие.
«Господи, только бы добраться до Нади!» Пробившись сквозь обезумевшую толпу, Анна увидела дочь, схватила ее за рукав и закричала:
— Надя! Надя!
При виде матери лицо ребенка сморщилось.
— Мамочка!
Прижавшись к груди Анны, девочка вся дрожала, зубы ее стучали так, что она с трудом выговаривала слова:
— Мама, они стреляли по детям! Там мальчик… и девочка… Они в них попали! В саду… Мамочка, мне страшно!
Анна потащила дочь за руку к Морской улице.
— Бежим, нужно выбраться из толпы!
Прокладывая дорогу между мечущимися людьми, которые, казалось, бежали в разные стороны, мать и дочь уже прошли полпути, когда воздух разорвал новый залп. Надя прижалась к матери и спрятала лицо у нее на груди. Анна, обернувшись, увидела спины прохожих, убегающих на соседние улицы.
Задумавшись всего на пару секунд, Анна схватила Надю за руку и потащила за собой на другую сторону Невского. Но до Полицейского моста и Мойки был еще квартал, и им по-прежнему приходилось проталкиваться через бушующее человеческое море. Когда снова раздались выстрелы и толпа взревела, у Нади подкосились ноги, и она упала бы на мостовую, если бы не держалась за руку матери.
— Мама! Мне страшно! — крикнула она сквозь слезы. — Я больше не могу бежать!
И в этот миг какая-то толстая женщина, пробегая мимо, зацепила Надю боком. Та едва не упала на скользкий снег, а ее ранец отлетел на несколько шагов прямо на середину дороги, и девочка, отпустив руку Анны, бросилась за ним.
— Надя! Вернись!
Но дочь не послушалась. Она наклонилась, чтобы поднять ранец за лямки, и замерла. К ней по снегу текла блестящая красная струйка, и сквозь мелькающие ноги бегущих людей она увидела лежащую бесформенной грудой женщину. Вокруг ее головы расползалась лужа крови. Анна подхватила дочь.
— Сюда, Надя! Бежим сюда!
Пока люди вокруг толкались и давили друг друга, Анна вытащила Надю за угол. Там крики и вопли были уже не так слышны — их заглушали ряды зданий, которые отделяли их от Александровского сада. Морозный воздух впивался в лицо Анны сотней невидимых иголок, и в неожиданно наступившей тишине она вдруг услышала, как надсадно бьется ее сердце. Опустив глаза, она увидела, что лицо дочери блестит от слез. Девочка остановилась и обхватила себя руками.
— Мама, там женщина лежала! Я видела кровь! Прямо на земле, мама! — Надя всхлипывала. — Мама, ее же затопчут насмерть!
— Наденька, я знаю! Знаю! Но что мы можем сделать?
У двери их дома Надя хотела задержаться, но Анна потянула ее за собой во двор. Там она остановилась и обняла дочь.
— Здесь мы в безопасности, слава Богу!
— Мама, а почему солдаты стреляли в детей?
— Наденька, солнышко, это была ужасная ошибка! — ответила Анна. — Сережа сегодня домой прибегал, он рассказал мне, что рабочие Путиловского завода утром собрались и пошли все вместе к царю. Они хотели просить его сделать что-нибудь, чтобы им стало легче жить. И когда они были еще на другом берегу Невы, казаки приказали им разойтись. Но рабочие не послушались, сказали, что хотят мирно вручить царю петицию!
Тут голос Анны задрожал, и она замолчала. Но в следующее мгновение продолжила, прижав к себе Надю:
— Солдаты начали стрелять по шествию еще до того, как они дошли до Троицкого моста!
— Но почему в детей, мама? — упрямо повторила Надя.
— Наденька, я думаю, что солдаты просто заволновались, когда увидели, что на них движется большая толпа, и хотели выстрелить в воздух, но эти дети забрались на дерево, у них над головами… Это была страшная ошибка!
Надя молчала. Ужас только что пережитого явственно отражался на ее побледневшем лице, когда мать повела ее через коридор в квартиру, где стоял привычный запах лекарств. Дома Анна помогла дочери снять пальто, которое та дрожащими руками повесила, аккуратно разгладив складки. Анна наблюдала за ней с болью в сердце. Дети! Надя видела, как они катались на коньках, смеялись, играли в снежки, а потом — эти мертвые тела в лужах крови.
Ее мысли прервал жалобный голосок:
— Мамочка, у меня живот болит… Меня сейчас стошнит!
Анна быстро отвела ее в спальню и уложила в постель под стеганое ватное одеяло. Девочка даже под ним продолжала дрожать, но вскоре согрелась и заснула. Анна села в кресло у кровати. Ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями, прежде чем выйти к семье. У нее кружилась голова. Сколько людей сейчас мечется на улицах? Скольких уже застрелили или задавили насмерть? Конечно, там, в Александровском саду, это было чудовищно. Столько злых людей! Каким потрясением это должно быть для ее милой, послушной девочки! Наверняка это ужасное воспоминание теперь останется в ней на всю жизнь.
Анна вздрогнула. Там, на улицах… Ведь эти ни в чем не повинные люди, простые и доверчивые, просили только лишний кусок хлеба и хотели хоть какого-то улучшения жилищных условий! Ах, если бы Александр II не был убит в то мартовское воскресенье двадцать четыре года назад! Как трагично, как парадоксально, что это произошло именно в тот день, когда он собирался подписать бумаги, одобряющие план введения конституционной монархии. Не случись этого — быть может, сегодня не было бы этой бойни.
С каждым годом неуклонно растущее среди бедняков недовольство вылилось в то, что этим утром толпы рабочих, подстрекаемые их вожаком, радикально настроенным священником Гапоном, решили идти к Зимнему дворцу. Это должно было быть мирное шествие, так говорил ей Сергей. Рабочие шли с иконами, распевая молитвы. Но мирное шествие превратилось в кровавую бойню. Сердце Анны сжалось от жалости к невинным жертвам.
Какое облегчение испытываешь, когда понимаешь, что боль и насилие остались там, за стенами, когда оказываешься в своей квартире, в этом убежище, где тепло и пахнет домом! Она горько улыбнулась. Возможно, скромный дом семьи среднего достатка казался мещанским и маленьким по сравнению с дворцами графа Персиянцева и князя Полтавина, но здесь она была хозяйкой, любимой женой и матерью своих сына и дочери. Чего еще желать женщине ее сословия? Конечно, положа руку на сердце, нельзя сказать, что время, проведенное у Персиянцевых или у Полтавиных в имении Павлихино не доставило ей удовольствия, но ведь там она не была ни служанкой, ни хозяйкой…
Глава 2
Судьба распорядилась так, что Анна родилась в семье управляющего имением князей Полтавиных и потеряла мать в минуту рождения. По правде говоря, она всегда была благодарна князю, который принял ее в дом и взял на себя роль опекуна. Отец ее погиб, неудачно упав с лошади, когда ей было всего пять лет, и она выросла вместе с дочерью Полтавина, княжной Алиной.
Ни в Павлихино, ни в городе девочки в школу не ходили. К Анне в княжеской семье все относились как к ровне, а аристократы, как правило, нанимали домашних учителей. Занимаясь дома вместе с Алиной, она научилась играть на фортепиано, выучила французский и английский языки. Девочки были неразлучны. Когда кто-то из знакомых князя устраивал домашний праздник, их возили туда вместе, а позже они и балы посещали вдвоем. И все же между ними всегда существовало нечто, разделяющее их. Княжна Алина Полтавина, утонченная, хрупкая красавица, дочь аристократов, сызмальства воспитывалась для блестящего брака с кем-нибудь из придворных чинов, в то время как для Анны, кроткой кареглазой подопечной, пределом мечтаний было выйти замуж за обеспеченного мужчину из семьи среднего класса. Поэтому, когда восемнадцати лет отроду Анна встретила Антона Ефимова, сына местных помещиков, ей было лестно ощутить его внимание и откровенный интерес: она была для него личностью, а не способом добиться внимания прекрасной княжны Алины.
У Антона была мечта: закончив обучение, открыть частную врачебную практику в столице и все свое время уделять заботе о бедняках. От родителей он унаследовал небольшое состояние, к тому же рассчитывал получать стипендию в медико-хирургической академии Санкт-Петербурга. Этого должно было хватить на осуществление его мечты. Анна восхищалась тем упорством, с которым он шел к намеченной цели, и в то жаркое лето 1880 года, когда ей исполнилось восемнадцать, она не могла не полюбить такого доброго и серьезного юношу. Лунными ночами, когда они гуляли по аллеям парка Полтавиных, Антон посвящал ее в свои тщательно продуманные планы на будущее.
Впрочем, кое-какие его идеи вызывали у нее тревогу. Они были «слишком радикальными», как про себя называла их Анна; можно сказать, они были настолько либеральными, что даже их обожаемый царь-Освободитель не одобрил бы их. Об этом она как-то сказала Антону. Тот пожал плечами.
— Ничего нельзя добиться, если не выходить за привычные рамки, Анна, уверяю тебя. Я отнюдь не радикал, но я верю в осуществление социальной реформы без насилия. Уже двадцать лет как царь отменил крепостное право, и сейчас ходят слухи о возможности конституционной монархии. — Антон замолчал и отломал веточку жасмина, благоухающего возле беседки. Понюхав рассеянно белые цветы, он протянул ее Анне. — Царю сейчас нельзя медлить, — продолжил он. — На его жизнь было совершено уже несколько покушений. Да, неуспешных, но они все же имели место. Я считаю, все это происходит из-за того, что упразднение крепостничества не прошло гладко, приведя к определенным осложнениям. Сегодня нам как никогда нужны просвещенные, прогрессивные лидеры в правительстве, а не те замшелые бюрократы, которые сейчас занимают государственные посты и пекутся лишь о том, чтобы сохранить самодержавную власть царя.
— Но что мы можем сделать, Антон? — спросила Анна, не уверенная в том, что ей хочется быть вовлеченной в его опасные идеи.
Антон взял ее за руки.
— Если бы кто-нибудь обратился к нам, мы смогли бы помочь нуждающимся. Впрочем, давай сейчас подумаем о другом. — Он притянул ее к себе и улыбнулся. — Что ж ты так испугалась, Анечка? Да, я люблю поговорить, грешен, но к нам с тобой моя болтовня не относится. Нам ничто не мешает жениться и обзавестись кучей маленьких либеральных Ефимовых, верно? Ты дождешься меня?
Впервые в жизни Анна почувствовала, как ее с головой накрыло волной полного, безграничного счастья. В груди защемило от чувства благодарности судьбе за то, что она одарила ее любовью хорошего человека. Могла ли она знать тогда, что ее сердце наделено собственной волей и что настанет день, когда оно предаст ее? В ту мерцающую серебром ночь она приняла робкое предложение Антона с радостью. И объявление о помолвке княжны Алины с графом Петром, старшим сыном графа Персиянцева, давным-давно состоявшего при царе и снискавшего за верную службу немалых почестей, нисколько не затмило миг ее счастья. Нет, Анна была совершенно не против. Она была рада сохранить свое счастье в тайне, и, когда Алина, вся сияющая и окрыленная, наконец заметила необычный блеск в глазах подруги и спросила о его причине, та не поспешила поделиться с ней радостным известием.
Но Алина все же сумела выудить из нее новости и тоном настоящей светской дамы произнесла:
— О, c’est merveilleux![1]Можно устроить двойную свадьбу!
Анна покачала головой.
— Нет, Алина, мы с Антоном пока не можем пожениться. Нужно дождаться, когда он закончит учебу, а это будет только через пять лет.
Всплеснув руками, Алина воскликнула:
— Замечательно! Значит, ты поселишься во дворце Персиянцева и будешь жить со мной!
— Ждать придется, наверное, еще дольше, — прибавила Анна. — Когда Антон окончит академию, ему еще нужно будет прослужить четыре года и семь месяцев, чтобы отработать стипендию. Если ему не дадут места в Петербурге, а пошлют в деревню, мне придется остаться здесь и ждать его.
Алина погладила Анну по плечу.
— Я уверена, граф Петр устроит так, чтобы его оставили в городе.
После свадьбы молодой Полтавиной Анна переехала вместе с ней в особняк Персиянцева в Санкт-Петербурге. Внушительное здание с зеленовато-голубыми стенами было построено на набережной Невы предком графа, который приехал в Россию из Персии еще в начале восемнадцатого века. Уверенная в том, что будущее ее определено (что ей предан серьезный мужчина, который учится, чтобы овладеть достойной профессией), Анна была готова ждать сколько нужно. Учеба отнимала у него почти все время, поэтому виделись они нечасто, в основном на чаепитиях и обедах у Персиянцевых.
— Мне ужасно плохо оттого, что я не могу проводить с тобой больше времени, — однажды признался ей Антон. — Но ты не жалуешься, и я хочу, чтобы ты знала: я очень ценю это. Мне повезло с тобой!
Они сидели в голубой гостиной Персиянцевых, где тускло-серый пиджачок Антона на фоне шелковой обивки мебели и прочей имперской роскоши казался вещью из другого мира.
— Зачем же мне жаловаться? Я ведь знаю, как тяжело ты трудишься, Антон.
Он подошел к мраморному камину и несколько мгновений смотрел на весело пляшущие языки пламени. Его худая фигура темным силуэтом выделялась на фоне беспокойного света, а в большом зеркале венецианского стекла над каминной полкой отражалось его задумчивое лицо.
— Я люблю тебя, Анна. Помни это всегда, — напряженно произнес он. — Знаешь, я иногда с волнением думаю о том богатстве, которое тебя окружает. — Он махнул рукой на стену, затянутую вышитым шелком. — Я не смогу дать тебе такой роскоши. Все эти блестящие балы, на которых ты бываешь, красивые наряды… Когда мы поженимся, я не буду богат настолько, чтобы обеспечить тебе подобную жизнь.
Она порывисто встала и подошла к нему.
— Антон, я выросла с этим, и, поверь, все это не вызывает у меня восторга. А что касается нарядов… — Она разгладила кружевные оборки на юбке и пожала плечами. — Я приняла их от Алины только потому, что думаю, я заслужила их. Видишь ли, почти все свое время я трачу на нее. — Анна на миг заколебалась, но потом все же продолжила: — Она часто жалуется на здоровье, и я начинаю подозревать, что у нее больные нервы.
На лице Антона появилась хитрая улыбка.
— О, я буду рад в будущем излечить ее от всех воображаемых недугов — за соответствующую плату, разумеется. А ты… Ты стала моим счастьем. Долгие часы учебы кажутся мне не такими скучными, когда я думаю о тебе.
Он с чувством привлек девушку к себе, но тут же, опомнившись, отпустил. Потом взял ее руки, поднес к губам и нежно по очереди поцеловал.
Мягкое тепло разлилось по телу Анны. Она любила этого спокойного трудолюбивого мужчину, который был так не похож на тех ветреных офицеров в сверкающей позументами форме, которых она встречала в Зимнем дворце. Подобное безмятежное, праздное существование было способно испортить любую молодую девушку, но Анна чувствовала, что та жизнь поверхностна и сиюминутна, поэтому не уставала напоминать себе, что должна быть благодарна судьбе за то, что у нее есть Антон.
Ожидание проходило беззаботно и вполне предсказуемо. Жизнь во дворце Персиянцева казалась Анне красивой и, можно даже сказать, сказочной, но при этом ужасно скучной. Единственным ярким пятном, озарившим однообразие ее существования, стал тот день, когда она была представлена при дворе, где увидела не только обаятельных великих князей и прекрасных великих княгинь, но и самого блестящего красавца — Александра II.
Однако даже не сам царь, а его вторая супруга, Екатерина Долгорукова, получившая титул светлейшей княгини Юрьевской, произвела на Анну самое сильное впечатление. Еще до вступления в брак с императором княжна подружилась с Алиной и Анной и часто приглашала их к себе на чай. Многие родственники императора относились к этому браку с крайним неодобрением, поскольку Долгорукова была не королевской крови и стала любовницей царя еще при жизни его первой супруги, Марии Александровны. Неприятие княжны детьми императора делало ее положение при дворе шатким. Возможно, сочувствие, которое испытывала к ней Анна, было вызвано тем, что она находила что-то общее между судьбой Екатерины и собственным положением во дворце Персиянцева. Хотя к ней и относились вполне доброжелательно, она всегда знала свое место. Анна была близким другом, но не ровней, она мечтала о том времени, когда они с Антоном поженятся и у нее появится дом, который она сможет назвать своим.
Ну а пока она ждала и готовилась к очередному большому событию этого сезона — императорскому балу под пальмами в Зимнем дворце, который должен был состояться 28 февраля 1881 года.
Глава 3
Анна любила эти bals de palmiers, которые император устраивал в Зимнем дворце, — за их относительно непринужденную атмосферу и за то, что роскошный дворцовый зал на время превращался в зеленый райский уголок. Десятки пальм, специально выращенных в Царском Селе, привозили в столицу в ящиках и расставляли в зале. Под каждым деревом устанавливали стол на пятнадцать гостей. Сервировали столы севрским фарфором, окрашенным тенаровой синью, насыщенный цвет которой приглушался сверкающим серебром и хрустальными кубками. Кульминация действа наступала, когда царь начинал по очереди подходить к каждому столу, где пил шампанское, пробовал выпечку и беседовал с гостями.
В тот вечер во дворце Персиянцева тоже было празднично, и причиной тому послужило возвращение графа Евгения, младшего брата графа Петра, из Парижа, где он служил военным атташе при российском посольстве. За несколько дней до приезда Евгения слуги, перешептываясь, начали готовить его покои в западном крыле.
— Граф-то Петр младшему брату не чета, куда серьезнее будет.
— Я на днях краем уха слышала, граф Евгений в Париже в какую-то историю срамную угодил…
— Эх, жениться ему пора да остепениться.
Весь день Анна провела, помогая Алине готовиться к балу. Потом на скорую руку оделась сама, облачившись в белое платье из блестящего шелка с кружевами, собрала волосы на затылке и скрепила их золотой сеткой, а на шею повязала розовую бархатную ленту.
В спальне подруги Анна наблюдала за подготовкой княгини к появлению при дворе его величества. Алина выбрала строгое парадное платье из темно-красного бархата с золотой вышивкой и длинными разрезными рукавами, концы которых доставали чуть ли не до земли. На голову она надела кокошник такого же цвета, расшитый жемчугом и рубинами. Каждый раз, когда Анна видела Алину в парадном платье, внутри у нее все замирало от восторга перед торжественной красотой юной графини.
Несмотря на то что рядом с подругой Анна выглядела бледно, в своем скромном платье она чувствовала себя вполне уютно, пока они не прошли по мраморной лестнице в главный вестибюль дворца, где ее представили графу Евгению Персиянцеву.
В синем форменном кителе, расшитом золотыми позументами, в лосинах и начищенных до блеска сапогах граф Евгений был изумительно красив и казался выше своего старшего брата. Он обратил на девушку надменные темные с проблеском глаза и, не скрывая интереса, всю ее окинул вызывающим взглядом, отчего той стало не по себе.
Анна была рада, когда с неприятным осмотром было покончено, и вскоре смогла окунуться в праздничную суматоху бала. В зале вдоль стен бесконечными рядами стояли корзины с орхидеями, лавром и рододендронами. Императорский стол в форме подковы утопал в камелиях и пурпурных розах. Зал почтил своим августейшим присутствием и сам император. Анна никогда еще не видела его таким элегантным. Облаченный в длинный отороченный песцом белый китель с высоким стоячим воротником, светло-голубые бриджи и черные туфли, он неспешно прохаживался между столами. Несмотря на то что его обходительность очаровала всех гостей, Анна прекрасно видела, что глаза его неизменно обращаются к княгине Юрьевской, темноволосой красавице, которая рядом с ним казалась хрупким подростком.
Когда царь остановился у стола Персиянцевых и все встали, взгляд его ясно-голубых глаз сосредоточился на Анне.
— Княгиня Юрьевская говорила мне, что вы обручены, сударыня, — приветливо произнес он по-французски. — Примите мои искренние поздравления.
Его французский был безупречен, и Анна, присев в глубоком реверансе, смущенно пробормотала:
— Merci, votre majeste[2].
Не к месту ей вспомнились слова Антона о том, что аристократы обедают по-французски, а крестьяне голодают по-русски, и она сконфуженно покраснела. Княгиня Юрьевская рассмеялась, потянулась через стол и погладила Анну по плечу.
— Румянец вам так к лицу, ma chere[3].
Когда монаршая пара направилась к следующему столу, граф Евгений поднял тонкую бровь и с насмешливым видом отпустил поклон.
— Это стоит отпраздновать, Анна! Не окажете ли мне честь, приняв приглашение на мазурку? А после, если вы не против, выпьем шампанского.
Ладонь ее была холодна как лед, когда она коснулась его руки. Весь оставшийся вечер он провел рядом с ней, нашептывая на ушко разные любезности, которых Анна потом не могла даже вспомнись. Никогда прежде с ней не происходило ничего подобного, а когда у Алины неожиданно заболела голова и она захотела уйти, граф Петр сказал Анне:
— Я вижу, вы не скучаете, так почему бы вам не остаться? Брат отвезет вас домой.
Голос разума подсказывал Анне, что нужно отказаться и возвратиться домой немедленно, но натиск блестящего офицера вскружил ей голову. Платье у нее, должно быть, самое скромное на балу: никаких расшитых алмазами лент, и жемчуга не переливаются каскадами на груди… И все же этот красивый дворянин отдал предпочтение ей!
Когда танцевали вальс, граф Евгений увлек ее в соседний зал, где подавали ужин, и подвел к буфетной стойке, на которой стояли огромная серебряная чаша с лимонадом, шампанское, замороженный фруктовый сок и торты. Почувствовав, что от быстрого танца ей захотелось пить, он протянул ей розовое мороженое в форме груши, и она с наслаждением принялась за сладкий лед.
Граф был внимателен и много шутил, но Анна, ощущая его внутреннюю силу, чувствовала себя несколько неуверенно. Ей вдруг захотелось оказаться рядом с Антоном, таким милым и таким простым.
Когда пришло время возвращаться и они вышли из дворца, девушка с радостью набрала полную грудь освежающего морозного воздуха. В санях она чувствовала, как под меховым покрывалом нога графа прижимается к ее ноге, и никак не могла понять, отчего по ее телу вдруг разлилось тепло — от покрывала или от близости этого мужчины. Но ей вдруг захотелось никогда больше не видеть его. Он нашел ее руку и сжал. Когда доехали до дворца Персиянцевых, Анна поняла, что на этом он не остановится.
У двери ее комнаты, когда Анна протянула ему руку, Евгений попытался привлечь ее к себе, но она не поддалась.
— Я благодарна вам за чудно проведенное время, граф, — сухим голосом произнесла девушка. — И… мне бы очень хотелось, чтобы вы познакомились с моим женихом. Уверена, вам было бы интересно с ним поговорить.
По губам Евгения скользнула тень улыбки.
— Это скрытый упрек, мадемуазель?
Анна напряглась, пытаясь унять дрожь в руке, которая все еще была заключена в его ладони.
— Я не понимаю, о чем вы, граф. Поскольку я живу здесь, то надеюсь, мы станем друзьями, и, разумеется, мне хочется, чтобы вы познакомились с моим женихом.
Она победила. Осознавать это было приятно, и все же ночью, лежа в постели, Анна никак не могла перестать думать о нем. Он заинтриговал ее, хотя она и понимала, что это неправильно. Придется следующую неделю, пока он будет в Петербурге, избегать его, решила она.
Его насмешливая улыбка преследовала Анну до самого утра.
На следующий день случилась трагедия, омрачившая не только всю неделю, но и многие дни после нее. Над крышами Санкт-Петербурга, над замерзшими каналами и притихшими улицами прокатился гром взрыва, от которого задребезжали большие двойные стекла в окнах Зимнего дворца.
В роскошных покоях княгини Юрьевской от него задрожали изящные фарфоровые вазы, украшавшие мозаичный деревянный столик. Стоявшая рядом фотография императора упала на пол, и по стеклу в рамке прошла зловещая трещина.
В этот ранний час княгиня в розовом неглиже уже пила чай с Алиной и Анной, которых пригласила к себе накануне вечером. Целый час Анна просидела молча, слушая беседу двух женщин. Впрочем, их разговор был ей неинтересен, она с большей охотой рассматривала прекрасную княгиню.
Когда прозвучал взрыв, княгиня Юрьевская вскочила с кресла и подбежала к окну.
— Боже мой, что это?
Алина подошла к ней и обняла за талию.
— Не волнуйтесь, ваше высочество, это может быть что угодно.
По телу княгини пробежала дрожь.
— На него уже столько раз покушались. Я так боюсь за него!
Действительно, на царя покушались уже несколько раз после того случая в Летнем саду, когда петербургский картузник, увидев нацеленный на императора пистолет, толкнул убийцу, и пуля не попала в цель. Была еще одна попытка, когда царь совершал прогулку по набережной. Покушавшийся на него человек, учитель, оказался таким плохим стрелком, что, произведя четыре выстрела, не попал ни разу. В другой раз из-за поломки паровоза поезда, который должен был следовать передним, первым поехал императорский поезд. Не зная об этом, террористы взорвали не тот состав, что и спасло царю жизнь. Была взорвана бомба даже в самом Зимнем дворце. На этот раз самодержец остался жив только потому, что прибыл на обед несколько позже обычного времени. Анна думала, что царя охраняет само провидение. Казалось, ничто не может погубить его.
Но едва эта мысль промелькнула у нее в голове, окна задрожали от второго, еще более мощного взрыва. Княгиня жалобно вскрикнула и сжала руку Алины.
— Господь милосердный, он как раз сейчас должен выходить из дворца кузины, великой княгини Екатерины Михайловны. Он у нее бывает каждое воскресенье после парада в Михайловском манеже. Я умоляла его не ходить сегодня. И Лорис-Меликов докладывал ему, что полиция арестовала главаря террористов, какого-то Желябова. — Она с тревогой посмотрела на Алину. — Вы слышали о нем? — Та покачала головой, и княгиня торопливо продолжила: — Он предупреждал царя, что еще много желающих ему смерти до сих пор ходят на свободе, просил его поостеречься, но Саша не стал его слушать. Сегодня ведь великий князь Дмитрий, его любимый племянник, первый раз участвует в параде. Что, если… — Она нахмурилась, закусив губу, и недоговорила.
Анна подошла к княгине, нежно коснулась ее руки и протянула чашку с чаем.
— Ваше высочество, чай остывает.
Княжна рассеянно посмотрела на чашку, а потом развернулась к окну. Комнату наполнила тишина, тяжелая, холодная, и в этой тишине стало отчетливо слышно, как изящный маятник небольших золоченых часов отсчитывает секунды, рассекая воздух с механической точностью.
Позже Анна не могла вспомнить, как долго они простояли так, охваченные непонятным волнением, пока в комнату не вбежала горничная, вся в слезах. Бросившись на колени перед княгиней, она запричитала:
— Ваше высочество! Боже милостивый! Какой ужас! О, ваше высочество!
Княгиня оттолкнула девушку и бросилась в коридор. Выбежав за ней, Алина и Анна увидели, что княгиня бежит к кабинету царя так быстро, что шлейф ее розового неглиже развевается в воздухе. Большие темные пятна крови вели по лестнице, через коридор, к кабинету.
Не произнеся ни слова, Алина вернулась в комнату, схватила дрожащей рукой свою сумочку и повернулась к Анне.
— Нам лучше уйти. Нельзя в такое время вмешиваться в дела императорской семьи.
Анна подумала, что сейчас им стоило бы предложить княгине помощь, но Алина уже тянула ее за рукав. Когда они стали спускаться по лестнице, тщательно обходя кровавые лужи, дверь кабинета неожиданно распахнулась и несколько мужчин вынесли оттуда бесчувственное тело княгини Юрьевской. Весь перед ее неглиже был пропитан кровью.
Снаружи стоял отряд гвардейцев Преображенского полка со штыками. Тысячи людей уже собрались перед дворцом. Снимая шапки, они молитвенно опускались на колени, и двум женщинам с трудом удалось пробиться к своим саням. Неподвижная толпа молчала, и это жуткое безмолвие наполнило Анну ощущением катастрофы.
Они как раз собирались сесть в сани, когда Анна услышала чей-то голос:
— Многия лета царю Александру Третьему.
Стон прокатился по стоящей на коленях толпе. Анна остановилась.
— Алина, нужно вернуться. Княгине сейчас может понадобиться помощь!
Но та покачала головой и отвела взгляд.
— Аня, у меня снова начинает болеть голова, и от меня сейчас не будет никакого толку. Возвращайся одна, а я пришлю за тобой сани позже, хорошо?
Не сказав ни слова, Анна развернулась и побежала обратно во дворец. Когда она нашла княгиню Юрьевскую, та все еще была без сознания. Две горничные с остекленевшими от ужаса глазами суетливо открывали и закрывали ящики стола и шкафов в поисках нюхательной соли. Анна приказала им снять с княгини окровавленную одежду и, когда это было сделано, стала легонько хлопать ее по лицу. Через несколько секунд княгиня открыла глаза и с трудом сосредоточила взгляд на Анне. А потом вдруг резко и пронзительно вскрикнула. Затем она принялась всхлипывать и наконец заговорила:
— Анна, у него ногу… оторвало. Оторвало! Его разорвало на части… Моего Сашу! Милого Сашу… О боже… Он умер… Умер!
Анна крепко обняла обезумевшую от горя женщину. Та, рыдая, стала колотить ее кулаками, но, когда истерика прошла, княгиня обмякла и опустилась на подушки. Анна сидела рядом с ней молча, понимая, что сейчас слова, даже самые добрые, не помогут.
Она не знала, как долго оставалась рядом с княгиней. Короткий мартовский день сменился сумерками, и по комнате протянулись длинные закатные тени. Анна не осмеливалась уйти. Где-то в другой части дворца сейчас горевала императорская семья, но к княгине Юрьевской никто не приходил. Горничные тихо зажгли лампы и ушли.
Неожиданно княгиня ахнула, оторвалась от Анны и, схватив ее за плечи, воскликнула:
— Боже! Его завещание! Анна, помоги мне! Я должна это сделать! Ради него!
— Говорите, ваше высочество. Что я должна сделать?
— Манифест! Бумага, которую он собирался подписать сегодня. Проект по ограничению самодержавной власти. Я должна найти ее, должна передать Лорис-Меликову, прежде чем новый царь найдет ее! Он всегда был против реформ отца.
— Где эта бумага?
— В его столе. У меня есть ключ… Идем со мной… Скорее!
У Анны сжалось сердце. Вторгаться в личный кабинет покойного царя было