______________________________________________
Елена Ярская-Смирнова, Павел Романов
| И |
сследователям разных поколений город представлялся эпицентром современности, местом, наполненным историями жизней людей, средоточием социальных коммуникаций, где перемешивается публичное и интимное, а время подчиняется единому ритму высокоскоростных публичных режимов – транспортных, индустриальных, информационных. Городская антропология изучает эти многообразные смыслы и практики, социальную организацию небольших городских сообществ и более крупных институциальных властных структур [Boissevain, 1995], различные виды социальных связей и формы городской социальной жизни в культурных и исторических контекстах [Merry, 1997], социальные проблемы, связанные с преступностью, социальными беспорядками, неравенством, бездомностью. Классическая урбанистика во многом полагалась на количественные исследования и опросную методологию, стремясь отслеживать сдвиги в демографии, экономике и классовой структуре. Парадигма городской визуальной антропологии признает важность этих ракурсов, но диверсифицирует методологию и предметную сферу своих исследований, обращаясь к изучению произведений искусства, объектов материальной культуры, истории организаций, созданию фото- и кинообразов, цифровому моделированию, деконструкции репрезентаций в массовой культуре, анализу городских жизненных стилей в ответ на меняющиеся коммуникационные технологии...
Надо сказать, что визуальные аспекты в исследовании положения городской бедноты были традиционной чертой городской социологии и социальной работы, т.к. довольно часто данные опросов, статистика подкреплялись визуальными свидетельствами. Например, результаты работы Джейн Адамс и ее коллег по описанию жизненных условий бедных мигрантов в Чикаго были представлены в графическом формате – в виде карт и фотоальбомов [Holbrook, 1895]. Британский филантроп Чарльз Бут осуществил крупномасштабный проект, составив карты бедности со статистическими данными о жизни и труде бедных в Лондоне (1886–1903) [См.: Charles Booth]. Большое внимание производству, применению и анализу визуальных форм уделялось в Чикагской социологической школе: исследователи прибегали к этнографическому наблюдению, а для теоретической интерпретации данных использовали категории социального пространства, границ и дистанции, ареала и зон.
В основании этнографических исследований различных районов Чикаго в бурный период 20–30-х годов, в фокусе которых были банды, бродяги, элиты и этнические сообщества, находились теория Чужого, или «постороннего», разработанная Георгом Зиммелем, и концепция маргинального человека, сформулированная Робертом Парком. Посторонний и маргинал – это, по сути, визуальные метафоры нарушения социального порядка. Чужой появляется сегодня, чтобы остаться на завтра, но не может разделить с группой ее симпатии и антипатии и поэтому не только кажется опасным для существующего порядка, но и на самом деле «становится на сторону "прогресса" против господствующих обычаев и традиций» [Филиппов, 1994. C. 80]. Проблема маргинальности раскрывается и через зримое соотношение «центра» и «периферии» в социокультурном пространстве города. С одной стороны, на периферии городского пространства маргинальность соседствует с безвластием, бедностью и политическим вакуумом. С другой стороны, здесь происходит перераспределение власти, и формируются новые формы контроля над городской жизнью и территорией. Та степень, до которой городской образ жизни предполагает взаимодействие между посторонними, отличается от города к городу и от ареала к ареалу [Fox, 1977].
Впоследствии эта визуальная составляющая была развита Кевином Линчем, написавшим в книге «Образ города» о ментальных картах, создаваемых людьми как внутренне связанных и предсказуемых способах понимания окружающего их мира. По мысли Линча, мы отмечаем в памяти пути, границы, ареалы, фокальные, или доминантные, точки и опознаваемые объекты. Город можно читать как текст, и структура его приближается в каком-то смысле к художественному произведению. Это становится возможным благодаря хорошо читаемым – видимым, заметным, опознаваемым – объектам, которые способны вызвать сильный образ в сознании любого наблюдателя и «навязывают себя чувствам обостренно и интенсивно» [Линч, 1982. С. 22].
Именно на этой концепции основывается визуальная техника картографирования или картирования (mapping), используемая как в исследованиях, так и на практике – в социальной работе и городском планировании, образовании. Анализ карт, фотографий, рисунков, сделанных обычными людьми, позволяет изучить особенности их восприятия и освоения жизненного пространства, вскрывая, например, проблемы доступности тех или иных элементов городского пространства (в том числе, социальных услуг, транспорта, занятости), социальной уязвимости отдельных групп городских жителей. Прием фотоэтнографии в городских исследованиях социальных проблем был задействован в одном из проектов в Калифорнии, когда сделанные детьми фотообразы и их комментарии позволили проявить те способы, какими социальный класс, гендер, этничность, миграция и раса оформляют детский опыт жизни в городе, и высвечивают важность социальных отношений в тех смыслах, которые дети приписывают осваиваемым ими городским ландшафтам [Orellana, 1999]. Картографирование применялось, например, в исследовании восприятия психосоциальных услуг в секторе здоровья и психического здоровья беременными несовершеннолетними и юными матерями: оперируя понятиями барьеров и пространственной доступности услуг, ученые продемонстрировали то, что подростки, находившиеся в наиболее уязвимой социальной ситуации, испытывали наименьшую доступность провайдеров услуг [Han and Stone, 2007]. Виктория Семенова в этой книге обосновывает методологию картирования городского пространства, а Наталья Сорокина эту методологию применяет к анализу ментальных образов транспортных маршрутов, складывающихся у людей, представляющих разные социальные группы пользователей.
При определении мест и пространств в качестве маргинальных объектам, практикам, идеям и способам социального взаимодействия приписываются атрибуты «низкой культуры» [Schields, 1991. P. 5], и это делается, в том числе, и визуальными способами. Политика такого символического исключения основана на стратегии, которую Эдвард Саид назвал «позиционное превосходство». Высокое помещается в целую серию возможных отношений с Низким, никогда не отменяя своего высокого места. Так порождается серия амбивалентных репрезентаций и двусмысленных отношений к Низкому или Маргинальному. Быть «на краю» подразумевает исключение из «центра». Но, как показывает Роб Шилдс, социальные, политические, экономические отношения, которые привязывают периферию к центру, удерживают их вместе в сериях бинарных связей, не допускают их полное разъединение [Schields, 1991. P. 276]. Таким образом «края» становятся означающими всего того, что отрицают или репрессируют «центры»; края, как «Другое», становятся условием возможности всех социальных и культурных целостностей. По этой причине то, что обыденно на периферии, так часто символически важно в центре. Низкое-Другое отвергается на всех уровнях социальной организации, но в то же время является инструментальной составляющей образных репертуаров доминантной культуры. Мир маргиналов оказывается социальной «периферией», необходимой «центру» для поддержания собственного статуса. Стилевые особенности, отражающие городскую социальную структуру, распознаются в динамике глобального и локального, при этом «советское» или «провинциальное» выступает противовесом «западному», «глянцевому» и актуальному, оказываясь необходимым элементом идентификации экспертом «правильного» стиля (статья Ольги Гуровой в этой книге). Это своеобразная городская карта, на которой отражены когнитивные, моральные и эстетические элементы нашего восприятия [Bauman, 1993. P. 165, 167-168].
Пристально вглядываясь в городские ареалы и миры, исследователи обращают внимание на разнообразные универсумы жизненных стилей, рассматривают их семиотику, социальную организацию и культурные практики, проблемы мультикультурализма [Krase, 2009], трансформации городского пространства посредством социальной и культурной политики (статья Джона Викери). Одни интерпретируют образы, формы, артефакты. Другие изучают повседневные практики, ритуалы, динамику коллективных представлений горожан. Новые страницы визуальных городских путеводителей открываются не только исследователями, но и фотографами и журналистами [см. напр. Сагомонян, 2009]. Городское пространство приобретает новые очертания в практиках культурного потребления (статьи Андрея Возьянова, Павла Романова); аудиовизуальность и телесность методологически заостряют темы идентичности и выбора, власти, статуса и различий. Путеводитель зрения бесконечно расширяет границы времени и пространства, представляя множественность оптик, или модусов восприятия. Городские тропы – это символическая организация дискурса о путешествии, рассматривании и других модусах освоения и ощущения пространства, поэтика повседневности городов (статьи Елены Трубиной, Оксаны Запорожец и Екатерины Лавринец).
Визуальные городские антропологи не только проводят исследования, но и занимаются производством визуальных форм и репрезентацией социокультурных явлений городской жизни посредством фото- и киносъемки, организации выставок и фестивалей. Яркой фигурой в развитии направления стал американский антрополог Джон Маршалл, который спустя годы работы в Африке занялся исследованием субкультур индустриального общества в США, где в 1960-е годы снял фильм о психиатрической клинике и несколько фильмов о полицейских. Эти документальные работы, представляющие хронику жизни организаций, режиссер – а благодаря ему и зрители – смотрят на мир глазами его героев. В России сегодня проходят кинофестивали по визуальной антропологии, где демонстрируются, в том числе, и фильмы о современных горожанах, об их повседневной жизни, взаимоотношениях в семьях, о способах преодоления жизненных проблем [См.: Христофорова]. А городские антропологи все увереннее выступают на поле производства визуальных данных и перформансов [1].
Особое место в визуальной городской антропологии занимает анализ репрезентаций городских жизненных стилей и культурных практик, меняющихся городских культурных форм – архитектурных сооружений, всевозможных артефактов массовой культуры и объектов массового потребления, произведений искусства, фотографий и фильмов: кто кого репрезентирует, как и почему? Как меняющиеся социокультурный, политико-экономический контексты влияют на производство образов? Как производятся и распространяются эти репрезентации, и как они влияют на общество, меняя его социальную структуру? Это интерпретативная исследовательская практика, впечатленная исследованиями в области архитектуры, истории, литературы и искусства, кино и медиа. Городские образы, зафиксированные в застывших или текучих формах, ставшие предметом ностальгии и возможностью путешествия во времени и пространстве благодаря культурному производству, обсуждаются в статьях Романа Абрамова, Анастасии Кинчаровой, посвященных анализу фильмов, и Татьяны Кузьминой о музее. История городов – это исследование семиотических факторов, которые могут способствовать сохранению устойчивых сообществ или их трансформации [Иванов, 2005. С. 165]. Исторические экскурсы Бориса Степанова, Светланы Малышевой и Аллы Сальниковой переносят нас на сложную визуальную территорию воплощенной памяти о прошлом.
Метафора «карты памяти» в названии книги содержит не только коннотации с буквальными географическими картами и проложенными на них символическими маршрутами. Это одновременно и memory cards, и mental maps. Карты памяти представляют нам возможность исторических экскурсов, а также когнитивную реконструкцию повседневного опыта. Подобно цифровой карте памяти в фотоаппарате, мобильном телефоне, наша собственная память представляет собой хранилище информации с определенным порядком вещей, который в современной постоянно ускоряющейся городской жизни подразумевает новый тип публичности. Тогда мы выносим наши информационные хранилища в публичное виртуальное пространство, в дневники, дискуссии, располагая там фотоальбомы, фильмы и наши впечатления, разнообразные сведения о жизненном потоке, о стилях и меняющихся вкусах, а потом достаем и используем или стираем, уничтожаем, стараясь больше уже не возвращаться к тому, что посчитали пройденным и не актуальным (статья Марии Ворона, Галины Карповой, Елены Ярской-Смирновой).
«Город затейный: что ни шаг, то съестной да питейный», – говаривали в старину. Городская визуальная антропология – это шаг в лабиринт живой калейдоскопической текстуры социальных практик (где иногда нужно «потеряться, чтобы увидеть»), с обманчиво знакомыми и постоянно меняющимися стилями, многими возможностями и границами, их образами, бросающимися в глаза и скрытыми в структуре потребления, в статусной иерархии городского пространства. «Городские карты памяти» представляют читателю возможность исторических экскурсов и когнитивную реконструкцию повседневного опыта в исследованиях символической организации городского пространства, способов восприятия и освоения людьми городских контекстов, очертаний городов, меняющихся под влиянием политики, с использованием методологии картирования городской среды, анализа репрезентаций в массовой культуре и дискурсов о городских путешествиях.
Эта книга продолжает издательскую инициативу Центра социальной политики и гендерных исследований по визуальному анализу [Визуальная антропология, 2007] и представляет собой один из трех выпусков [2], подготовленных в рамках проекта «Визуальные репрезентации социальной реальности: идеология и повседневность» при поддержке фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров в 2008–2009 годах. Проект включал дистанционный курс и летнюю школу, в которых приняли участие будущие авторы статей всех трех сборников: тьюторы, дискутанты и слушатели от полугода до года работали над своими статьями. Позднее к коллективу участников проекта присоединились и другие исследователи, чьи статьи также вошли в три новых выпуска «Визуальной антропологии». Мы выражаем особую признательность координатору курсов и летней школы Ольге Бендиной, руководителю Центра социологического и политологического образования Сергею Кухтерину, а также всем консультантам проекта: Татьяне Дашковой, Оксане Запорожец, Александру Захарову, Виктору Круткину, Галине Орловой, Виктории Семеновой и Борису Степанову.
Визуальные исследования имеют длительную историю в зарубежных социальных науках, они институциализированы в рамках научных центров, периодических и продолжающихся изданий, читаемых курсов и учебных специализаций. Авторитет таких работ в академическом сообществе растет в связи с увеличивающимся социальным запросом. Этот запрос связан с объемом визуальной информации в повседневной жизни жителей современного индустриализованного мира и возрастанием роли этой информации. Речь идет о графических интерфейсах современного электронного оборудования, масштабами распространения электронных медиа, включая Интернет. Российская ситуация характеризуется разобщенностью академического сообщества, слабыми агломерациями ориентированных на международное партнерство ученых, особенно тех, кто мотивирован на применение новых, немейнстримных технологий. Развитие визуального направления в социологии и антропологии, вероятно, будет связано, с одной стороны, с преодолением местечковой изолированности ученых и исследовательских групп и усилением интегративных процессов, ростом корпоративной идентичности, повышением качества антропологического образования и статуса наших дисциплин в обществе, с другой стороны.
Список источников
Визуальная антропология: новые взгляды на социальную реальность / Под ред. Е. Ярской-Смирновой, П. Романова, В. Круткина. Саратов: Научная книга, ЦСПГИ, 2007.
Иванов Вяч. Вс. К семиотическому изучению культурной истории большого города // Вяч. Вс. Иванов. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т. 4: Знаковые системы культуры, искусства и науки. М.: Языки славянских культур, 2007. С. 165-179.
Линч К. Образ города. М.: Стройиздат, 1982.
Сагомонян М. Люди в будках // Большой город. № 7 (228). 27.04.2009 // https://www.bg.ru/article/8078/.
Филиппов А.Ф. Обоснование теоретической социологии: введение в концепцию Георга Зиммеля // Социологический журнал. 1994. № 2. C. 80.
Христофорова О.Б. Антрополог на поле документалистики https://visant.etnos.ru/library/antropolog_na_pole_doc.php.
Bauman Z. Postmodern Ethics. Oxford, UK, Cambridge, Mass: Blackwell, 1993.
Boissevain J. Friends of friends: networks, manipulators and coalitions. New York: St. Martin’s, 1974.
Charles Booth. Online Archive// https://booth.lse.ac.uk/.
Fox R. Urban anthropology: cities in their cultural setting. Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1977.
Gmelch G., Zenner W. Urban life: readings in urban anthropology [3rd rev. end.]. Prospect Heights, IL: Waveland, 1995.
Han M. and Stone S. Access to Psycho-Social Services Among Pregnant and Parenting Teens: Generating Questions Using Youth Reports and GIS Mapping Techniques // Child Youth Care Forum. Vol. 36. 2007. P. 213–224.
Holbrook A.S. Map Notes and Comments // Hull-House Maps and Papers: A Presentation of Nationalities and Wages in a Congested District of Chicago, Together with Comments and Essays on Problems Growing Out of the Social Conditions. New York: Thomas Y. Crowell, 1895. P. 3–23 // Urban experience in Chicago: Hull-house and its neighborhoods: https://www.uic.edu/jaddams/hull/ urbanexp.
Krase J. A visual approach to multiculturalism // Beyond Multiculturalism. Views from Anthropology. Ed. by Giuliana B. Prato. Londres: Ashgate, 2009.
Merry S.E. Urban Anthropology // The Dictionary of Anthropology. Ed. by Thomas Barfield. Oxford: Blackwell publishers, 1997. P. 479-480.
Orellana M.F. Space and place in an Urban Landscape: Learning from children's views of their social worlds // Visual Studies. Vol. 14. 1999. № 1. P. 73–89.
Schields R. Places on the Margin. Alternative geographies of modernity. London and New York: Routledge, 1991.
[1] См., напр., проект И. Утехина «Коммунальная квартира. Виртуальный музей советского быта » // https://kommunalka.colgate.edu/.
[2] Остальные книги серии: Визуальная антропология: настройка оптики, 2009; Визуальная антропология: режимы видимости при социализме, 2009.