Дело Веры Засулич
24 января 1878 года В. И. Засулич пыталась убить выстрелами из пистолета петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Это преступление получило широкую огласку и общественный резонанс. Следствие по делу Засулич велось в быстром темпе, с исключением всякого политического мотива, и к концу февраля было окончено. Вскоре А. Ф. Кони получил распоряжение министра юстиции К. И. Палена назначить дело к рассмотрению на 31 марта[9]. Граф Пален и Александр II требовали от Кони гарантий, что Засулич будет признана присяжными виновной, Анатолий Фёдорович таких гарантий не дал. Тогда министр юстиции предложил Кони сделать в ходе процесса какое-либо нарушение законодательства, чтобы была возможность отменить решение в кассационном порядке.
Вердикт присяжных заседателей Вере Ивановне Засулич был: «Нет, не виновна». Анатолию Фёдоровичу предложили признать свои ошибки и уйти добровольно в отставку. Кони отказался, заявив, что на нём должен решиться вопрос о несменяемости судей. «Если судьи России узнают, — сказал он, — …что председателя первого суда в России, человека, имеющего судебное имя, занимающего кафедру, которого ждёт несомненный и быстрый успех в адвокатуре и для которого служба — далеко не исключительное и неизбежное средство существования, — достаточно было попугать несправедливым неудовольствием высших сфер, чтобы он тотчас, добровольно, с готовностью и угодливой поспешностью отказался от лучшего своего права, приобретённого годами труда и забот, — отказался от несменяемости, то что же можно сделать с нами»[10].
Анатолий Фёдорович оказался в опале — ему постоянно напоминали, «что он нежелательный председатель, персона non grata. Сотрудников суда вычёркивали из списков представляемых к наградам и следующим чинам, лишали премий, молчаливо подсказывая, что этим они обязаны своему упрямому председателю. Самого Анатолия Фёдоровича отстраняли от участия в ответственных комиссиях, словно в насмешку назначив заниматься делами старых архивов»[11].
В 1881 году во время отдыха за границей Анатолий Фёдорович получил телеграмму от В. Д. Набокова с предложением поста председателя департамента Петербургской судебной палаты. Но только по возвращении в Санкт-Петербург А. Ф. Кони узнал, что министр «слукавил» — предложил пост председателя департамента по гражданским делам, а не по уголовным (Кони был специалистом в области уголовного права), так как в сфере гражданского права Анатолий Фёдорович был менее опасен для власти[12]. В. Д. Набокову стоило большого труда убедить А. Ф. Кони согласиться на новый пост, и 21 октября 1881 года его назначили председателем гражданского департамента Санкт-Петербургской судебной палаты[13].
30 января 1885 года[2] Кони назначили обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената (в то время высшая прокурорская должность). Александр III согласился назначить Кони на эту должность, когда В. Д. Набоков ему объяснил, что «обер-прокурор при первой же неловкости или недобросовестности может быть удалён со своего места»[14], а председатель гражданского департамента судебной палаты, будучи судьёй, несменяем.
На должности обер-прокурора А. Ф. Кони руководил следствием по делу о крушении поезда императора Александра III в Борках 17 октября 1888 года[15]. 20 октября Анатолий Фёдорович прибыл на место катастрофы спецпоездом, а 19 ноября он докладывал в Гатчине Александру III о результатах следствия. Помимо этого, Кони участвовал во многих судебных делах.
В 1890 году Анатолий Фёдорович Харьковским университетом по совокупности работ (лат. honoris causa) был возведён в степень доктора уголовного права [3].
Постепенно с годами копилась глубокая душевная усталость, горечь от непонимания и недоброжелательности окружающих. А. Ф. Кони написал прошение об отставке — 15 июня 1891 года он был освобождён от обязанностей обер-прокурора и назначен сенатором.
21 октября 1892 года Анатолий Фёдорович вновь был назначен обер-прокурором уголовного кассационного департамента Правительствующего Сената с оставлением в звании сенатора[15]. Он снова участвовал в громких делах: руководил расследованием по делу о гибели парохода «Владимир» летом 1894 года у Одессы, дал заключение по «делу о мултанском жертвоприношении»[16].
В 1892 году Московским университетом[3] и Академией наук был избран в почётные члены, а 8 января 1900 года был избран почётным академиком Академии наук по разряду изящной словесности[2].
30 декабря 1896 года А. Ф. Кони окончательно уволен от исполнения обязанностей обер-прокурора согласно личной просьбе[2]. В 1900 году Анатолий Фёдорович полностью оставил судебную деятельность и указом императора Николая II был переведён в общее собрание Первого департамента Сената в качестве присутствующего сенатора[5].
1 января 1907 года А. Ф. Кони был назначен Членом Государственного совета Российской империи с оставлением в звании сенатора.
В связи с упразднением Государственного совета Российской империи Решением СНК РСФСР Анатолий Фёдорович 25 декабря 1917 года был уволен с должности члена Государственного Совета[2].
Декретом о суде была ликвидирована существовавшая судебная система, а вместе с ним и сенат[18]. Судебная система, которой Анатолий Фёдорович посвятил всю свою жизнь, прекратила существование.
Чтобы выжить в первые годы революции, Анатолий Фёдорович обменивал на хлеб книги своей обширной библиотеки, собранной за 52 года службы[19].
С приходом советской власти Анатолий Фёдорович попросил встречи с А. В. Луначарским, бывшим в то время наркомом образования. А. Ф. Кони хотел предложить свои услуги: «… как отнесётся правительство, если я по выздоровлении буду выступать, в особенности с моими воспоминаниями»[20].
В конце 1918 года А. Ф. Кони пригласили читать лекции в Петроградский университет и в открытый Институт живого слова, 19 апреля 1919 года зачислили на усиленный продовольственный паёк: хлеб, выдаваемый раз в неделю[19]. Анатолий Фёдорович параллельно читал лекции во Втором Петербургском университете, Железнодорожном университете, Петроградском кооперативном институте и многочисленные лекции перед рабочими, военными[21].
23 октября 1919 года в квартиру Анатолия Фёдоровича пришли с ордером на обыск, часть имущества была изъята, а А. Ф. Кони задержан и доставлен в органы ВЧК. Однако на следующий день Кони был освобождён, перед ним извинились, но изъятое имущество не удалось вернуть, несмотря на продолжительную переписку между учреждениями[22].
Помимо чтений лекций, Анатолий Фёдорович помогал новой судебной власти, к нему домой приходили председатель губернского суда Нахимсон и представитель Наркомюста, с которыми договорились, что Кони будет консультировать по особо сложным делам, читать лекции юристам; А. Ф. Кони написал также комментарий к Уголовному кодексу РСФСР 1922 года[19].
В 1924 году торжественно отмечалось 80-летие Анатолия Фёдоровича, Государственными курсами техники речи в его честь был организован концерт, где было сказано, что в 1918 годуКони не отсиживался дома, а пришёл строить Институт живого слова — это «дитя революции»[19].
Звездным часом Петра Акимовича Александрова стал процесс Веры Засулич. 31 марта 1878 года он произнес блестящую речь в ее защиту. В этот день мало кому известный присяжный поверенный вышел из здания суда всемирно знаменитым. Его речь неоднократно переводилась на иностранные языки.
Н.П. Карабчевский позднее писал, что "одною этой речью П.А. Александров обеспечил себе бессмертие".
Родился Петр Акимович Александров в 1838 году в Орловской губернии в семье священника. Как и многие молодые люди его звания, он учился в семинарии, и отец видел в сыне учителя. Но Петра увлекли гуманитарные науки, и прежде всего юриспруденция, к которой он тянулся всей душой. В августе 1855 года молодой семинарист приехал в столицу и поступил на юридический факультет С.-Петербургского университета. Учился он с увлечением и быстро завоевал авторитет у товарищей-студентов и доверие преподавателей, среди которых были такие корифеи, как профессора Н.И. Костомаров, читавший лекции по истории России, и В.Д. Спасович, автор первого русского учебника по уголовному праву, впоследствии знаменитый адвокат.
Пять лет учебы пролетели незаметно, и, получив степень кандидата прав, 15 сентября 1860 года, когда только-только началась реформа следствия, новоиспеченный юрист в скромном чине коллежского секретаря занял одну из первых должностей судебного следователя второго участка Царскосельского уезда. В течение шести лет он упорно осваивал все премудрости многотрудной следственной работы, расследовал самые разнообразные преступления, от простейших до запутанных и далеко неочевидных. За эти годы поднаторел и в законодательстве, так что когда в 1866 году его назначили на должность товарища прокурора С.-Петербургского окружного суда - это был уже вполне сложившийся юрист, с хорошей практикой и блестящими знаниями законов. В пользу этого говорит тот факт, что не прошло и года, как Александрова выдвинули на самостоятельную работу, хотя и в старые судебные установления. Ему был доверен пост прокурора Псковского окружного суда. В этой должности он оставался до 1871 года.
Здесь произошел один случай, который не имел аналогов не только в предыдущей судебной практике, но и в последующей. Однажды Александров узнал, что в военном суде города должно слушаться дело в отношении простого солдата. Инкриминируемое ему обвинение было достаточно серьезным, однако солдат не имел возможности взять себе адвоката. Велико было удивление военных судей, когда, открыв заседание, они увидали в зале суда Александрова, одетого не в прокурорский мундир, а в цивильный наряд. Оказывается, Петр Акимович принял на себя защиту солдата и осуществил ее блестяще. Подсудимый был оправдан. Министр юстиции граф К.И. Пален, осведомленный об экстравагантном поступке прокурора, поразмыслив, все же оставил его без реагирования, хотя шуму в прессе по этому поводу было предостаточно.
На карьере молодого прокурора этот курьез, во всяком случае, не отразился. В 1871 году Александров стал товарищем прокурора С.-Петербургской судебной палаты. 19 мая 1871 года он принял участие в качестве обвинителя в первом политическом процессе, рассмотренном при открытых дверях с участием сословных представителей и с соблюдением всех процессуальных норм. Это было дело по обвинению членов революционной организации "Народная расправа", или так называемый "Процесс нечаевцев". На скамье подсудимых оказались 79 человек (сам С.Г. Нечаев был осужден Московским окружным судом к вечной каторге несколько позднее - в январе 1873 года).
Основным подсудимым вменялся в вину "заговор с целью ниспровержения правительства во всем государстве и перемены образа правления в России". Среди преступлений, инкриминируемых некоторым лицам, были такие, как убийство студента И.И. Иванова, составление одиозного "Катехизиса революционера" и другие, которые были полностью доказаны. Все создавало иллюзию твердости обвинения и того, что новый суд строго покарает виновных.
Процесс привлек к себе всеобщее внимание. На нем присутствовали поэт Ф.И. Тютчев, писатели Н.С. Лесков, Ф.М. Достоевский, великий князь Николай Константинович, бывший министр юстиции Д.Н. Замятнин, другие высокопоставленные чиновники и сановные лица, сенаторы и генералы. Председательствовал на процессе А.С. Любимов. Главным обвинителем выступил прокурор С.-Петербургской судебной палаты В.А. Половцов, помогал его товарищ (заместитель) П.А. Александров. Петр Акимович выступал по трем из 12 условных групп подсудимых. Представители обвинительной власти вели себя в процессе очень достойно. По мнению современников, они обвиняли "сообразно с фактами, без пристрастия и озлобления и предлагали умеренные наказания". В этом процессе и не могло быть иначе. Ведь В.А. Половцов, сын действительного тайного советника, брат известного государственного деятеля, сенатора, статс-секретаря Его Императорского Величества и Государственного секретаря, одного из основателей Русского исторического общества А.А. Половцова, был благороднейшим человеком и настоящим юристом, который свято чтил закон и "не искал случая отличиться в глазах властей придержащих". А.Ф. Кони называл его "настоящим прокурором судебной палаты" в лучшем смысле этого слова. Интересно, что агент Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии докладывал своему шефу П.А. Шувалову, что "обвинительная речь Половцова допускает поэтическую обрисовку характеров преступников, по-видимому, с целью возбудить к ним сочувствие публики".
Результаты рассмотрения этого дела ошеломили власти - 42 человека были судом оправданы, 25 - приговорены к тюремному заключению от 1,5 лет до 2 месяцев либо аресту от двух недель до 7 дней, один к 7 годам заключения, несколько человек- ссылке в Сибирь и лишь трое к каторге.
Император Александр II откровенно сказал управляющему (в отсутствие графа К.И. Палена) Министерством юстиции О.В. Эссену: "Просто срам, как решено дело". Министр юстиции граф Пален, также получивший нагоняй от императора, был просто в отчаянии, буквально чуть не плакал от досады на "миндальничанье председателя суда и обоих обвинителей".
Государь распорядился срочно представить ему соображения о том, какие меры следует предпринять для "предупреждения подобных неудовлетворительных приговоров". Граф Пален уже в марте 1872 года внес предложение в Государственный совет об изменении некоторых статей Судебных уставов и создании Особого Присутствия Правительствующего сената для рассмотрения политических дел, которое было принято и утверждено императором 7 июня 1872 года.
Вскоре после процесса В.А. Половцов вынужден был покинуть свой пост. Прокурором С.-Петербургской судебной палаты стал Александров. В 1874 году он назначается товарищем обер-прокурора уголовного кассационного департамента Правительствующего сената.
Блестяще начатая прокурорская деятельность Александрова оборвалась неожиданно. В конце 1875 года он давал заключение по делу Суворина и Ватсона, обвинявшихся в клевете в печати. Прокурор, заняв принципиальную позицию, решительно высказался в защиту независимости прессы. Это вызвало недовольство руководства Министерства юстиции. Как бы в отместку, его фамилия была вычеркнута из наградного списка. Всегда безразличный к наградам и чинам, на этот раз он расценил действия начальства как оскорбление и покушение на его нравственную независимость и подал рапорт об отставке, указав лишь, что желает оставить службу "по домашним обстоятельствам". 16 января 1876 года отставка была принята.
Хорошо зарекомендовавший себя и успешно продвигавшийся по служебной лестнице прокурор вынужден был начинать юридическую карьеру с "чистого листа". Он вступил в сословие присяжных поверенных округа С-Петербургской судебной палаты. Первое время дел у него было мало, и он испытывал серьезные материальные затруднения, но никогда не падал духом, так как верил в свою звезду.
И действительно, вскоре в С.-Петербурге состоялся грандиозный процесс по так называемому делу "193-х". Заседание Особого Присутствия Правительствующего сената открылось 17 октября 1877 года под председательством сенатора К.К. Петерса. Основное обвинение поддерживал прокурор В.А. Желеховский. Защиту подсудимых на этом процессе осуществляли лучшие адвокаты столицы: Г.В. Барковский, А.Л. Боровиковский, В.Н. Герард, М.Ф. Громницкий, Н.П. Карабчевский, А.Я. Пассовер, В.Д. Спасович, Д.В. Стасов и другие. Всего было 35 адвокатов. Кроме того, защитником выступил и профессор уголовного права С.-Петербургского университета, ученый с мировым именем Н.С. Таганцев. В этой блестящей компании оказался и начинающий адвокат Александров П.А. И надо отдать ему должное. Он не затерялся среди корифеев. Хотя Александров, по мнению современников, не блистал выдающимися ораторскими данными, говорил несколько гнусавым и не слишком громким голосом, без особой жестикуляции, но достаточно уверенно и смело. Чего стоит только одна заключительная фраза его речи по поводу устроителей этого процесса, записанная петербургским полицмейстером А.И. Дворжицким и приведенная в его докладе для императора: "Вспомнит их история русской мысли и свободы и в назидание потомству почтит бессмертием, пригвоздив имена их к позорному столбу".
Тот же полицмейстер в своей записке проклинал "расходившихся говорунов", которые, по его словам, произносили "невозможные защитительные речи, представляющие, в сущности, беспощадное обвинение властей". Особенно его возмутила речь Александрова, и он жалел, что адвоката за нее нельзя "упечь в ссылку".
Демократические круги России оценивали поведение адвокатов на процессе как превосходное. И среди других особо выделялись "блестящие громовые" речи Александрова.
Результат рассмотрения дела тоже впечатляющий. 90 человек судом были оправданы, 70 - приговорены к различным срокам лишения свободы и ссылке и только 28 - к каторжным работам. Власти были настолько недовольны приговором, что даже оставили "без внимания" просьбу суда о смягчении наказания лицам, осужденным на каторгу.
Но настоящий триумф Александрова был еще впереди. 6 декабря 1876 года на площади Казанского собора в Петербурге студенты и молодежь впервые открыто провели антиправительственную демонстрацию. Полиция с помощью извозчиков и приказчиков из ближайших магазинов быстро разогнала небольшую толпу "господ и девок в платках", осмелившихся даже поднять красный флаг. Были арестованы 32 человека. Дознание провели быстро, и уже в конце декабря 21 участник демонстрации были преданы суду Особого Присутствия Правительствующего сената. В январе 1877 года пятерых подсудимых, в их числе и Боголюбова, приговорили к каторге, троих оправдали, а остальных - отправили в ссылку.
13 июля 1877 года дом предварительного заключения, где содержались осужденные, посетил градоначальник Ф.Ф. Трепов, человек малообразованный, деспотичный и грубый. Ему что-то не понравилось, и он стал распекать тюремное начальство, а затем накинулся на Боголюбова, вздумавшего пререкаться с ним. Кончилось все тем, что Трепов приказал посадить Боголюбова в карцер, а спустя несколько часов, получив предварительно разрешение министра юстиции графа К.И. Палена, дал указание высечь арестанта. Эта незаконная и унизительная экзекуция вызвала возмущение не только в столице, но и за ее пределами. В доме же предварительного заключения начался настоящий бунт. Чтобы прекратить беспорядки, администрация приняла самые жесткие меры. Последствия событий, происшедших в доме предварительного заключения, не заставили себя ждать. 24 января 1878 года в приемной петербургского градоначальника раздался выстрел. Двадцативосьмилетняя дворянка Вера Ивановна Засулич стреляла в Ф.Ф. Трепова, причинив ему тяжелое ранение. Несмотря на явно политическую подоплеку этого преступления, дело велось как обычное уголовное и было передано на рассмотрение суда присяжных. Заседание по делу открылось 31 марта 1878 года, под председательством А.Ф. Кони, только недавно севшего в кресло председателя С.-Петербургского окружного суда.
Обвинение было поручено поддерживать довольно слабому прокурору К.И. Кесселю, после того как от такой "чести" отказались опытные прокурорские работники В.И. Жуковский и С.А. Андреевский.
Защиту подсудимой Засулич принял на себя адвокат Александров. Для начала он воспользовался оплошностью прокурора, отказавшегося отводить присяжных заседателей (по закону прокурор и адвокат имели возможность отвести по 6 человек без объяснения причин). Александров отвел и за себя и за прокурора 11 присяжных заседателей из 25 явившихся. Причем, предварительно в течение нескольких дней, присматриваясь к присяжным, он удачно выбрал для отвода самых верноподданных, нацеливаясь в основном на купцов (отвел 9 купцов 2-й гильдии). Оставшиеся 13 заседателей принадлежали в большинстве к интеллигентским кругам и средним чиновникам.
Свою защиту Александров построил на политической окраске преступления Засулич. Он сосредоточил основное внимание не на выстреле Засулич, а на наказании розгами Боголюбова, как на основной причине, следствием которой и стал выстрел. Об этом он с особой тщательностью допросил свидетелей: бывшего смотрителя дома предварительного заключения Курнеева, находившихся под стражей Голоушева, Петропавловского и других. Очень тонко адвокат исследовал связь между 13 июля 1877 года, когда был высечен Боголюбов, и 24 января 1878 года, когда раздался выстрел. И он доказал, что эта связь лежит "во всем прошедшем, во всей жизни В. Засулич". Он скрупулезно рассмотрел эту связь. В восемнадцать лет она была арестована по "нечаевскому" делу, просидела два года в одиночной камере в Литовском замке и Петропавловской крепости. Власти, не найдя никаких "прегрешений", отпустили ее на свободу. А через некоторое время вновь арестовали, посадили в пересыльную тюрьму и через пять дней отвезли в город Крестцы, где вновь отпустили и обязали являться по субботам в полицейское управление, так как поставили под надзор полиции. После нескольких лет мытарств она оказалась в Пензенской губернии. Здесь летом 1877 года Засулич впервые прочитала в газете "Голос" известие о наказании Боголюбова.
"С чувством глубокого, непримиримого оскорбления за нравственное достоинство человека отнеслась Засулич к известию о позорном наказании Боголюбова, - сказал в своей речи адвокат Александров. - Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его. Но разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над беззащитным, нужно быть сестрой, женой, любовницей? Для Засулич Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все: политический арестант не был для Засулич отвлеченное представление, вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, - представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления, сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич - она сама, ее горькое прошедшее, ее собственная история - история безвозвратно погубленных лет, лучших дорогих в жизни каждого человека, которого не постигла тяжкая доля, перенесенная Засулич". Когда адвокат Александров яркими красками воспроизвел потрясающую картину экзекуции над беззащитным заключенным, в зале судебного заседания раздалась овация, с аплодисментами и криками: "Браво! "Председательствующий на процессе А.Ф. Кони вынужден был призвать публику к порядку: "Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу". А вот как адвокат охарактеризовал мотив совершенного Засулич деяния: "Когда я совершу преступление, думала Засулич, тогда замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступление вызовет гласный процесс, и Россия в лице своих представителей будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, где атрибутом правительства служит кнут. Этими побуждениями и определились намерения Засулич".
Очень эффектной была концовка речи Александрова. Он сказал: "Господа присяжные заседатели! Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении.
Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя.
В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, - женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару закона, тогда - да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь! Но много страданий может прибавить ваш приговор для надломленной, разбитой жизни. Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратили возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок. Как бы мрачно ни смотреть на этот поступок, в самих мотивах его нельзя не видеть честного и благородного порыва.
Да, она может выйти отсюда осужденной, но она не выйдет опозоренною, и остается только пожелать, чтобы не повторялись причины, производящие подобные преступления, порождающие подобных преступников". В.И. Засулич присяжными заседателями была оправдана. А.Ф. Кони так описывает это событие: "Тому, кто не был свидетелем, нельзя себе представить ни взрыва звуков, покрывших голос старшины, ни того движения, которое, как электрический толчок, пронеслось по всей зале. Крики несдержанной радости, истерические рыдания, отчаянные аплодисменты, топот ног, возгласы: "Браво! Ура! Молодцы! Вера! Верочка! Верочка!" - все слилось в один треск, и стон, и вопль. Многие крестились; в верхнем, более демократичном отделении для публики обнимались; даже в местах за судьями усерднейшим образом хлопали".
А вот как описывает свои впечатления от процесса начальник дома предварительного заключения М.А. Федоров: "Я слышал многих защитников, но никто из них не говорил так сильно, так убедительно как Александров, защитник Засулич. Впервые тогда я слышал на суде взрыв аплодисментов, не только со стороны обыкновенных смертных, переполнивших зал и хоры, но и среди лиц, сидевших за судейским столом, из которых на многих виднелись звезды".
После вынесения оправдательного приговора публика носила Александрова по улице на руках. Триумф его был полный. Речь адвоката Александрова обошла не только всю русскую, но и мировую прессу. Престиж присяжных поверенных в глазах общества поднялся на небывалую высоту.
Речь Александрова высоко оценивали и его коллеги-адвокаты. Н.П. Карабчевский назвал ее "потрясающей по силе и выразительности". Д.М. Герценштейн писал, что Александров "просто превзошел самого себя. Он не защищал Засулич, он обвинял весь строй - таково было впечатление, и в этом была его сила и залог его победы".
После процесса В. Засулич Александров, сразу став знаменитым, успешно осуществлял защиту по многий политическим и уголовным делам. В начале 1880-х годов в качестве адвоката он участвовал в процессе "20-ти", в котором защищал Емельянова, в процессе "17-ти". В марте 1879 года он защищал группу евреев Кутаисской губернии, обвинявшихся в похищении и умерщвлении, в ритуальных целях, шестилетней девочки.
Многие речи Александрова были образцом ораторского искусства. Современники вспоминали, что к своим речам он всегда тщательно готовился, добросовестно и скрупулезно изучал дело, долго и основательно обдумывал свою позицию. Во время самого процесса проявлял изобретательность, находчивость и проявлял истинные бойцовские качества.
Выступая в одном из процессов вторым после Александрова, известный русский адвокат Н.П. Карабчевский, когда ему было предоставлено слово, встал и сказал: "Я должен говорить, но я еще слушаю!" Так высоко он оценил великолепную двухчасовую речь Александрова.
Очень меткую характеристику дал речам Александрова и другой выдающийся юрист В.Д. Спасович: "Он был остер, как бритва, холоден, как лед, бесстрашен, как герой".
Свою последнюю речь адвокат Александров произнес по делу Нотовича 10 февраля 1893 года. Суть дела заключалась в следующем. В 1888 году в газете "Новости" была напечатана статья "О чем говорить". Вслед за ней еще несколько статей, в которых разоблачались злоупотребления в деятельности С.-Петербургско-Тульского банка. Члены правления банка подали жалобу прокурору С.-Петербургской судебной палаты, требуя Привлечения к уголовной ответственности редактора газеты Нотовича за оскорбление и клевету. Окружной суд, рассматривая дело, признал Нотовича виновным и осудил его. После обжалования приговора защитой, С.-Петербургская судебная палата вынесла подсудимому оправдательный вердикт. На этот раз по протесту прокурора Правительствующий сенат отменил приговор палаты и направил дело на новое рассмотрение.
Выступая в этом процессе, адвокат Александров П.А. убедительно доказал несостоятельность обвинения редактора в так называемой клевете в печати. А вот что он сказал о мотивах, которые будто бы вызвали напечатание статей: "Господа судьи! С большим волнением я хочу сказать, что я не в силах бороться на почве этих обвинений, выдвинутых против Нотовича. Я человек старого времени, я принадлежу началом моей деятельности к первым годам судебной реформы. Я проникнут традициями того времени, а в то время всякая непорядочность в прениях удалялась и чистоплотность и порядочность прений считались одним из лучших украшений суда. Мне не по сердцу, не по вкусу, не по характеру и не по силам принимать борьбу на этой почве - исследовать мотивы, которыми руководствовался писатель, излагая ту или другую статью. Да разве преступления печати представляют такие крупные преступления, по которым нужно еще рыться в душе писателя и искать, почему он написал ту или другую статью?
Мы не будем искать таких мотивов печатного произведения. Для чего на этих розысканиях останавливаться, отчего не поискать других причин? Ну, жены поссорились, дети передрались, кухарки пересплетничались, соседи перебранились - тогда придется выставлять на вид и тянуть всякую грязь. Разве мотив статьи может иметь влияние на состав преступления? Разве он может иметь влияние на определение наказания? Умысел - да, это необходимый элемент клеветы, но мотив не имеет значения".
В заключение он сказал: "Но когда вы, господа, прибегаете к суду, просите обвинения в клевете, то нельзя возлагать на обвиняемого таких требований, чтобы он доказал с полной точностью все то, что в его статьях содержится о многосторонней и достаточно сокровенной деятельности. Требовать этого - значит закрывать уста печати. Уважая такие неудобоисполнимые требования, суд, может быть, закроет тому или другому недобросовестному писателю рот, но с этим вместе наложит молчание на всю печать.
Господа судьи! Не защита Нотовича ждет вашего приговора - его ждут от вас интересы общества и печати".
Суд вынес оправдательный приговор.
Эта речь адвоката Александрова П.А., ставшая его "лебединой песней", считается одной из лучших, произнесенной в защиту свободы печати. П.А. Александров скончался от астмы 11 марта 1893 года, на 55 году жизни.
· Родился Михаил Григорьевич Акимов в сельце Луговое Петровского уезда Саратовской губернии в потомственной дворянской семье. Его отец, Григорий Алексеевич, коллежский асессор, и мать. Надежда Никаноровна, урожденная Топорина, имели более 5 тысяч десятин земли в Саратовской и Пензенской губерниях. Образование Михаил получил в Пензенской гимназии, которую окончил с серебряной медалью. В августе 1864 года юноша поступил на юридический факультет Московского университета, где учился более пяти лет.
· Когда настало время подумать о службе, Акимов остановил свой выбор на прокурорской деятельности. 21 января 1870 года молодой юрист подал прошение прокурору Московской судебной палаты Г.Н. Мотовилову о зачислении кандидатом на судебные должности.
· Акимова направили в Московский окружной суд, где он вскоре стал исправлять должность товарища прокурора. В марте 1872 года он назначается товарищем прокурора Владимирского окружного суда. Через три года в чине коллежского асессора его перевели на аналогичную должность в Москву. 31 декабря 1876 года он получил свою первую награду- орден Св. Станислава 3-й степени.
· В Московском окружном суде Акимов служил три года, проявил за это время незаурядные способности, исключительное трудолюбие и усидчивость. В начале 1879 года открылась вакансия прокурора Ярославского окружного суда. В своем представлении на имя министра юстиции Д.Н. Набокова прокурор Московской судебной палаты Капнист писал: "Коллежский асессор Акимов, с деятельностью которого я за последнее время познакомился особенно близко, принадлежит, по моему мнению, к числу лучших товарищей прокурора Московской судебной палаты. Он состоит на службе около 9 лет, по должности товарища прокурора округа 7 лет, обладает прекрасным образованием и прекрасными способностями".
· Однако министр юстиции Набоков считал необходимым испытывать молодых юристов на самостоятельной работе в старых судебных установлениях, то есть в тех губерниях, которых еще не коснулась Судебная реформа. Так Акимов оказался на должности киевского губернского прокурора, на которую был назначен 31 марта 1879 года. Там он прослужил немногим более года, получив чин надворного советника и орден Св. Владимира 4-й степени.
· К этому времени Акимов женился на дочери тайного советника Делянова, фрейлине Двора Ее Императорского Величества Марии Николаевне. В феврале 1879 года у супругов родился первый ребенок - дочь Надежда. Затем появились еще пятеро детей: сын Николай и дочери Елена, Софья, Ольга и Татьяна.
· В 1880-е годы Акимов уверенно поднимался по ступеням служебной иерархии. Он прекрасно знал законодательство, имел выдающиеся организаторские способности. Когда в 1881 году открылась Киевская судебная палата, Михаил Григорьевич занял в ней кресло товарища прокурора, прослужив два года, причем неоднократно исправлял должность прокурора палаты. 5 октября 1883 года Акимов меняет кабинет прокурора на судейское кресло, став председателем окружного суда в г. Одессе. В 1886 году он получает чин действительного статского советника, а вскоре по личной просьбе переводится в г. Пензу на аналогичную должность. Однако семейные обстоятельства, и прежде всего болезнь жены, заставили его вновь ходатайствовать о переводе в окружной суд в Одессе, что и было удовлетворено. 10 июня 1889 года Акимов вступил в должность прокурора Одесской судебной палаты, а 18 декабря 1891 года министр юстиции Манасеин назначил его прокурором Московской судебной палаты, вместо Н.В. Муравьева, ставшего обер-прокурором Правительствующего сената. В этой должности он прослужил три года.
· Акимов всегда лично глубоко вникал во все возникавшие дела, особенно те, которые будоражили общественное мнение. 9 марта 1893 года в Москве произошло трагическое событие, всколыхнувшее всю старую столицу, - в здании думы был смертельно ранен московский городской голова Н.А. Алексеев, пользовавшийся большим уважением населения.
· Террорист был задержан. Им оказался новохоперский мещанин Андрианов. Сразу же после получения известия о происшествии в думу приехали прокурор Московской судебной палаты Акимов, прокурор окружного суда Домерщиков, обер-полицмейстер столицы Власовский, начальник сыскной полиции Эффенбах и другие должностные лица. Акимов взял с собой лучшего криминалиста Москвы - следователя по особо важным делам Тимофея Тимофеевича Глушановского, который и приступил к расследованию. Следствие заняло три месяца. Михаил Григорьевич постоянно интересовался его ходом, периодически представлял доклады министру юстиции Манасеину, а также отвечал на многочисленные запросы городской думы. Было установлено, что Андрианов стрелял в Алексеева "в состоянии умственного расстройства". В связи с этим следствие было прекра