Детство это мир особенный. Дети живут своими представлениями о добре и зле, о хорошем и плохом; у них свои «критерии» красоты, у них даже свое измерение времени; в годы детства день кажется годом, а год - вечностью. Для доступа в этот странный дворец, имя которому - Детство, вы должны перевоплотиться. Я убедился, что самое главное в тонкой сфере воспитания - это глубокое понимание, точнее, ощущение сердцем детского мира - ощущение детства. Только при этом условии вам будет доступна мудрая власть над воспитанником. Только при этом условии дети не будут смотреть на вас как на существо, случайно попавшее в их дворец.
Не подумайте, уважаемый читатель, что я идеализирую мир детства. Я прекрасно понимаю, что детство растет из того, что мы, взрослые, оставляем в своих детях. Но именно потому, что ребенок - нежный побег, слабая веточка, которая станет мощным деревом, детство и требует к себе особого уважения. Мудрость власти педагога это прежде всего его безграничная способность все понимать, здесь не может быть никаких ограничений.
И если вы хотите быть хорошим воспитателем, то поймите прежде всего истину: у ребенка никогда не бывает преднамеренного стремления к злу. Педагогическое невежество с того и начинается, что воспитатель приписывает ребенку этот недостаток, мол, ученик нарочно делает недостойные поступки. Пытаясь «подрубить корень зла», воспитатель рубит все корни, и живые ростки детства вянут. Обвинение в умышленном зле, в лености, халатности, которых на самом деле во многих случаях не бывает, ребенок переживает как большую несправедливость. Это отталкивает его от воспитателя, ребенок теряет доверие к старшему и более не стремится найти в нём какую-то защиту.
Не спешите объявлять детскую невнимательность - ленью, шалости - халатностью, злонамеренным нарушением порядка. Ломая доверие к себе, вы толкаете ребенка на то, что он начинает защищаться непокорностью, нарочитым непослушанием, стремлением действовать наперекор вашим советам и требованиям.
С исключительной педагогической мудростью надо относиться к различным опрометчивым детским поступкам, в которых кроется не специальный злой умысел, а ошибка, которую ребенок сам остро переживает и стремится найти защиту у педагога. Не прибегайте в таких случаях к «коллективному осуждению» детского поступка. По моему мнению, воспитание через коллектив - не единственное, универсальное средство воспитания. Непосредственное влияние учителя на душу ученика так же важно, как и воспитательная сила коллектива.
Человек, о котором я расскажу, уже семьянин, отец троих детей - учеников нашей школы. А тогда он, Саша, был пятиклассником. Одному его товарищу купили цветные карандаши - необычный набор двадцати оттенков. Тогда это было настоящим богатством. Владелец этого «сокровища» положил карандаши в классный шкаф - чтобы каждый мог ими пользоваться. Я видел, с каким волнением открывает коробку Саша. Рисуя, он забывал обо всем. Перед его глазами была не бумага, раскрашенная карандашами, а настоящий зеленый луг, синее небо, таинственные лесные чащи. Помню, с каким восторгом рисовал Саша аиста на фоне вечерней зари.
И вот карандаши исчезли. Это было горем для всех. Никто, кроме наших одноклассников, взять карандаши не мог, - в этом не было сомнения. У меня возникла мысль, о которой я и сам боялся признаться себе: карандаши взял тот, кто больше всех любил рисовать - Саша.
- Никто карандашей не крал, - пытался я убедить детей.- Просто случилась ошибка. Кто-то из вас забыл положить их в шкаф: понес домой. Ошибочно. А завтра, думаю, они снова будут на месте.
С первых же слов моих Саша нахмурился, склонил голову. Вижу, лицо его то вспыхнет, то побледнеет, а в глазах - тревога.
Утром я вышел в школьный сад, сижу - читаю. Слышу, кто-то перелез через забор. Это был Саша. Сердце заболело, когда я посмотрел в глаза мальчика: в них было столько мольбы, что я невольно встал и пошел навстречу.
- Что случилось?
- Я принес карандаши.
- Вот и хорошо. Положи в шкаф.
- Он заперт. Что же теперь делать? - спросил парень, и я видел, что единственная его надежда - на меня.
- Дай мне и никому не говори об этом... Ну, о том, что ты ошибся. А я возьму карандаши на день домой. Порисую.
Когда я пришел на урок, в детских глазах увидел ожидание, тревогу.
- А карандаши у меня, - сказал я ученикам. - Как я их положил в портфель - сам не пойму.
Тревога сменилась радостью. Я чувствовал, что в эти минуты каждый из моих воспитанников как бы внутренне перестраивается: отказывается от назойливой и неприятной мысли о краже и привыкает к мысли об ошибке. Мы встретились взглядами с Сашей. Я увидел в его глазах доверие и благодарность. Чувствовал, что Саше хочется вот сейчас, в эту минуту, подойти ко мне и что-то сказать. Это желание не давало ему покоя целый день. Я остался на перемене в классе, просматривал тетради. Саша уже подошел было к столу, но кто-то его позвал, и он вышел.
После уроков мы пошли с ним вместе домой. Он попросил разрешения помочь мне нести тетради. Как боялся я в те минуты, чтобы мальчик не стал выражать свою благодарность. К счастью, этого не произошло. Мальчик молчал, и его молчание говорило отчетливее трогательных слов. Меня радовали его теплые, доверительные глаза.
На одной странице моей записной книжки сохранилась скупая запись: «Андрюша. Прадед. Зажаты в кулачке деньги. Отчаяние. Стук в окно в полночь». Много волнующего и неприятного кроется за этими словами.
У девятилетнего Андрюши была только мать и прадед. Прадеду девяносто семь лет. Восемьдесят пять лет трудился он на земле. "Нет никакой болезни, - говорит врач, - пришло время..."
Однажды на закате дедушке стало трудно. «Дышать мне трудно», - сказал он внучке, матери Андрейки. Мать послала Андрюшу в аптеку. Пошел мальчик, и по дороге задержался - очень хотелось поиграть с товарищами в мяч. Стал играть, зажав в кулачке деньги и рецепт. Но быстро спохватился, вспомнил, куда его послали. Купил лекарства и скорее назад.
Дедушка уже умер. Над ним склонилась мать. Ни слова не сказала о лекарствах. Андрюша вспомнил, как он играл в мяч, и ему стало страшно: обожгла мысль, что, видимо, из-за его легкомыслия умер дедушка. Заплакал мальчик, рассказал матери. А мать смотрит на него, не понимает ничего, и говорит: «Не мучай себя, сынок. Нет твоей вины. Никакие лекарства не помогли бы...».
Но Андрюша как будто не слышал этих слов, его сердце жгло сомнение о вине. Наступила ночь. Мальчик сидел на скамейке под яблоней, посаженной когда-то прадедушкой, и тихо плакал.
В полночь я услышал стук в окно. Увидел Андрюшу, выбежал из дома. Он стал рассказывать о своём легкомысленном поступке. «Если бы я сразу же пошел за лекарствами». Нужны были большая выдержка и такт, чтобы не посеять в детском сердце смятение и отчаяния, чтобы мальчик, как это иногда бывает, не почувствовал, что кто-то из взрослых считает его злым.
Анализируя воспитательную работу многих учителей, я с особым вниманием «присматриваюсь» к конфликтам, которые, если их не предупреждать, как ржавчина, могут разъедать школьную жизнь.
Солидный учитель привел на перемене в учительскую маленького пятиклассника и «допрашивает» его:
- Почему ты все время смеешься на уроке? Долго ли? Неужели пионер имеет право так вести себя?
Мальчик молчит. Он действительно не помнит уже, почему он смеялся, и учитель не может этого не знать. У педагога должна быть большая способность все понимать и все знать. Получается же взаимное непонимание: воспитатель не понимает ребенка, ребенок не понимает воспитателя; иногда, глядя на них, думаешь: не на разных ли языках они говорят? Это и есть то, о чем говорилось: взрослый случайно попал в Мир Детства, мир с забытыми взглядами, с «другим языком», - попал и сразу же пытается установить там «свои порядки». А его не понимают. Он сердится, нервничает, а аборигены Мира Детства только плечами пожимают: что ему надо?
Воспитатель удивляется, почему дети по звонку не бегут в класс, а хотят еще «немного, одну минуту» побегать на зеленой полянке; почему Федя не слушает условия задачи, а смотрит на пчелу, что залетела в класс; почему Оксанка не читает то, что все читают, а рисует цветок; почему во время экскурсии в лес Коля, Пилипко и Петрик намеренно отстали от класса, спрятавшись в кустах...
Если бы мы всегда знали, почему ребенок поступает так, а не иначе, - воспитание стало бы наукой не только в теории, но и на практике. Сотни "Почему?" и сотни конфликтов. Конфликт между педагогом и ребенком - это одно из проявлений педагогической неграмотности. Эти конфликты имеют место там, где воспитателю не хватает великодушной родительской, материнской мудрости, педагогического умения понимать и сердцем чувствовать, что он имеет дело с детскими поступками.
Это было в третьем классе. Объясняю у доски правило, все слушают, записывают примеры. Пишет якобы и Дима, но сердце мое тревожится за этого мальчика. У него глаза - как терновые ягодки, чем он сейчас занят под своей партой, что не до грамматики ему? Подхожу тихонько и вижу: перед ним полуоткрытая спичечная коробочка, а в ней кто-то шевелится. Присматриваюсь - в коробке жук, какой-то необычный, с рогом; как пилой, режет он и никак не может перерезать дверцу своей тюрьмы. Можно, конечно, разгневаться, выбросить в окно и жука, и коробочку, можно довести Диму до слез и раскаяния, и что из этого? Единственное, чего я добьюсь, - время будет потрачено зря, жук станет развлечением для всего класса, дети будут завидовать Диме и насмехаться над моим гневом. Мне не дает покоя мысль: что делается в твоей душе, парень? Почему ты не смог заставить себя отложить жука на полчаса и понять грамматическое правило? Спокойно беру коробочку, закрываю ее. Еще раз объясняю правило, мальчик пишет: вижу - понял.
После урока Дима подходит к моему столику, молчит, склонив голову. Черные глазки чуть блестят, скрытые под длинными ресницами. Но от меня он не может скрыть, что в глазах все же играют чертики. Отдаю Дмитрию жука и прошу рассказать: где он нашел такое странное существо, как ему удалось заставить жука пилить дверцу тюрьмы, что он дальше думает делать с жуком? Дима охотно рассказывает, в глазах у него - огоньки любознательности, он тянет меня за руку в кусты, где, по его словам, такие жуки вылезают из земли и летают один раз в три года.
Но здесь нельзя снисходительно "спускаться" к миру детских интересов. Дети не терпят снисходительности. В таких случаях настоящее воспитание не там, где педагог «с вершин» опускается «на землю», а там, где он поднимается до высоких истин Мира Детства. Не сюсюкать, и не подстраиваться под детскую ограниченность интересов (нет этой ограниченности, если мы сами не ограничиваем мировоззрения ребенка!), а быть мудрым наставником, все понимать.
Автор: Сухомлинский В. А. Взрослые в стране детства / В. А. Сухомлинский // Советское образование. - 1967. - № 99.