* * *
Маша с Сашей вернулись с реки к полудню. Татьяна с бабушкой пили чай на веранде. На столе в вазе красовался огромный букет сирени.
Увидев Бушуева, бабушка расплылась в улыбке – она знала Сашу с детства и относилась к нему с большой теплотой.
– Как здоровье, бабушка?! – осведомился тот.
Бабка Зинаида усмехнулась:
– Уж какое здоровье, молодой человек, в мои‑то годы! Как говорится, в таком возрасте и зубная боль – кокетство!
Маша показала бабушке журнал с напечатанными стихами Бушуева.
Зинаида Павловна углубилась в чтение.
– Ух ты, какая сирень! – Маша тут же начала искать пять лепестков на счастье. Не для себя – для Татьяны. Через минуту раздался радостный вопль: – Вот я счастливая! Второе чудо за сегодняшний день! Нашла! Надо съесть, чтоб желание исполнилось! Ешь, Танька!
– Ну тебя! – отмахнулась сестра.
– Как хотите! Буду счастливой за вас всех! – Маша быстро сжевала цветок и сообщила, что она загадала желание стать знаменитой актрисой, которое теперь – ха! – точно исполнится!
Запустив ложкой в вишневое варенье, девушка сообщила сестре, что достала чудесный журнальчик мод, и Татьяна просто обязана сшить ей на лето легкомысленный сарафанчик, «такой синенький в желтых бабочках!».
– Ле‑то! Ни о чем не думать и глядеть на облака, пароходы и чаек! – сказала Татьяна, любуясь сиренью. – Будем варить вишневое варенье и лепить вареники с вишней!
– А пирожки с черникой?! – пискнула Маша.
Татьяна рассмеялась:
– Непременно! Ах, как хо‑ро‑шо! «И крыжовник растет!» Я, как чеховский герой, совершенно помешана на нем. Вот растет в нашем саду эта ягода, и, значит, все в порядке!
От переполнявшей ее радости Маша закричала:
|
|
– Я тоже люблю крыжовник! И стихи твои, Сашка, люблю! И вас всех люблю! – Она затанцевала и запела: – Лето, ах, лето! Лето звездное, будь со мной!
* * *
Они сидели в саду. Андрей не сводил с Лены влюбленных глаз. Он еще ни к кому не испытывал столь сильных чувств. «Влюблен по самые уши, без всякой надежды на спасение, – понял Андрей, – да и не надо никакого спасения! А надо быть с ней рядом. Всегда. Любить, оберегать, сделать ее счастливой!»
Лена лукаво смотрела на Андрея, прекрасно осознавая свою власть над ним. «Забавно… Смотрит на меня так, будто я произведение искусства… И кажется, готов исполнить любую прихоть! Какой все‑таки смешной! Хотя, если его переодеть, поменять прическу, он преобразится. Кстати, Климов уверяет, что Андрей станет большим ученым… Из него, видимо, можно веревки вить: покладистый, трогательный и недотепа, каких поискать, – битый час рассказывает о собственной диссертации и не понимает, что это никому не интересно».
Лена снисходительно улыбнулась:
– Ты так увлекательно рассказываешь!
В голосе восхищение… Она нежно коснулась его руки.
– Тебе правда интересно? – обрадовался Андрей.
– Разумеется! Меня интересует все, что связано с тобой!
«Чуткая, тонкая! Наивные детские глаза, хрупкая фигура! – Андрей чувствовал, что его переполняют восторг и нежность. – Она необыкновенная!»
– Елена, прошу тебя остаться у нас еще на несколько дней! – робко сказал Андрей, понимая, что от ее ответа зависит его счастье.
Лена грустно вздохнула:
– Остаться? Но ведь твои родные ждут не дождутся, когда я уеду!
– Все изменится, вот увидишь! – заверил Андрей. – Тебя невозможно не любить! Они скоро поймут!
|
|
* * *
– До чего вкусные пироги! – восхитился Климов, подкладывая себе третий кусок. – Дорогие мои, а вы недурно устроились! И вообще, это ваша Березовка просто рай на земле: прекрасный сад, речка! Право, я бы поселился здесь!
– Никита, вы можете приезжать к нам, когда захотите! – улыбнулась Маша. – Считайте этот дом своим!
– Спасибо, – кивнул Климов.
Маша поспешила поделиться с ним своей радостью:
– Представляете, Сашины стихи напечатали в журнале!
Бушуев смущенно заметил:
– Маш, да что ты все с этими стихами?!
Климов поинтересовался не без доли иронии:
– О чем пишете, молодой человек? О любви, должно быть?
Маша, уловив его насмешливую интонацию, с вызовом ответила:
– А о чем еще писать? О любви! О том, что жить надо только так – навзрыд, будто прощаясь со всем!
Климов, улыбаясь, смотрел на Машу – как она молода! Наивные глаза, детские ямочки на щеках, искренний запал юности. А мальчик‑поэт так очевидно влюблен в нее! Любовь… Они еще не знают, что только в восемнадцать лет кажется, будто с уходом дорогого человека из твоей жизни рушится мир. К тридцати такие вещи переосмысливаются – ты смотришь на людей как на попутчиков в автобусе: жизнь идет, автобус едет, ты привыкаешь к этим людям, может быть, даже любишь их, но при этом ясно понимаешь, что они могут выйти на любой остановке, когда захотят, а ты отправишься дальше.
* * *
Танцующей походкой к дому приближался человек странной наружности. Создавая эту человеческую особь, природа определенно не рассчитала пропорций – рост и масса вступали в явное противоречие, отчего человек выглядел долговязым и нескладным. Длина ног, начинающих расти, кажется, сразу после широкого, похожего на птичий клюв носа, делала его похожим на кузнечика. Человек‑кузнечик обладал чрезвычайно живым лицом с сильно развитой мимикой и выразительными глазами зелено‑желтого цвета. Рыжие его кудри торчали во все стороны из‑под серой кепки. Молодого человека звали Юрием Клюквиным. В доме Басмановых его принимали как друга семьи, внучатого племянника бабушки и заодно – придворного шута.
|
|
Как и положено последнему, Клюквин заранее подготовил набор шуток на сегодняшний вечер и разработал сценарий эффектного выхода «в гости». Войдя в гостиную Басмановых, он честно предупредил:
– Буду всех веселить!
Присутствующие вздрогнули, без особого энтузиазма встретив сделанное заявление.
Клюквин громко то ли завыл, то ли запел:
– Тюлени плыли на юг! Тюлени сделали круг! Тюлени сделали два, а юга нет: АААААА!
– Юра, угомонись! – рассердилась Зинаида Павловна.
Клюквин подошел к ней, нежно поцеловал в обе щеки:
– Бабуленька! Я вам конфет привез!
– Юра, садись с нами пить чай! – пригласила Татьяна.
Клюквин уселся за стол.
– Это кто? – спросила Лена Лаптева с интонацией «это местный идиот?».
Маша с вызовом ответила, что Клюквин – друг их семьи.
Что правда – то правда, Юрия в семье Басмановых любили и жалели. Кроме Зинаиды Павловны, близких у него не было. Он приходился ей дальним родственником по линии мужа. Впрочем, родство их обнаружилось не сразу, и большую часть детства Юрий провел в интернате. Уже потом, когда бабка Зинаида узнала о его существовании, Юра стал жить у Басмановых. Сестры привязались к нему. В особенности Маша. Оба увлечены театром и устраивают для домашних настоящие спектакли.
Похоже, что и в этот вечер Клюквин решил устроить спектакль. Он подмигнул Лене и выдал очередную порцию острот:
– Пошли к лешему, он мужик зажиточный, шоколад ест плиточный!
Лена вздрогнула и взглянула на него чуть ли не с испугом.
Климов восхищенно заметил:
– Слушайте, маэстро Клюквин, вы воплощаете в жизнь гениальный прожект – стать сумасшедшим! Признаться, я вам завидую!
Полина, разглядывая серебряные браслеты на руках, задумчиво произнесла:
– А мне кажется, что стать сумасшедшим в наше время единственно честный поступок. Одну старушку из соседнего двора увезли недавно в сумасшедший дом – она держала в своей квартире двадцать дворняг различных мастей и расцветок, подбирала их на помойках, лечила. Соседям надоело терпеть, и они вызвали психбригаду – старушку увезли, а собак забрали на живодерню. От такого торжества разума хочется умереть или податься в юродивые…
Климов, улыбаясь, смотрел на Полину. Лена Лаптева едва не покачала головой: похоже, что они все тут ку‑ку, «сиди – я сам открою»! Ну и семейка!
– Леночка, берите, пожалуйста, пирог, – предложила Татьяна.
Лена вежливо отказалась. Андрей с нежностью отметил: она такая скромная, стеснительная!
Клюквин, зажмурившись от удовольствия, попробовал малиновое варенье:
– Ох, хороша ты, ягода малина! А мне, представьте, сегодня всю ночь снились рыжики!
– Какие рыжики? – недоуменно переспросил Данилов.
– Грибы такие, – пояснила Маша.
Клюквин громко закричал:
– В Рязани грибы с глазами. Их едят – они глядят! Не желаете ли анекдот, господа? Извольте: «Вчера бегал за хлебом!» – «Ну и как, догнал?» Аха‑ха!
– Юра, тебе надо идти в театральный! – засмеялась Маша. – Тем более что актерский опыт у тебя есть!
На самом деле Клюквин уже несколько лет на пару с Машей принимает участие в спектаклях на детских елках. А в основное время работает продавцом в коммерческой палатке на Сенной.
– Марлона Брандо из меня, может, и не получится, – хихикнул Клюквин, – а лешего сыграть на детском утреннике – пожалуйста! Или созорничать! Да вот смотрите!
Свесившись с веранды, Клюквин проорал мирно дремавшей на крыльце собаке:
– Эй, Балалайка!
От неожиданности та вздрогнула и вскочила.
– Балалайка! К тебе пудель пришел!
Собака недоуменно глядела на Клюквина, явно не понимая, что ему от нее нужно.
– К тебе гость пришел! Пудель! – повторил Клюквин.
Бабушка усмехнулась:
– Сам ты пудель! Ума точь‑в‑точь как у него!
Собака, подняв уши, горестно смотрела на Клюквина. А он вдруг залаял на всю деревню, да так убедительно, что его лай тут же подхватила Балалайка, за ней затявкал пес Хреныча, Бублик, следом подтянулся соседский пудель, и понеслось – зазвучал по деревне веселый собачий хор. Неожиданно калитка отворилась, и во двор вошел старик Хреныч.
– Что ты хулиганишь, рыжий черт? – погрозил он Клюквину.
Татьяна пригласила соседа к столу. Хреныч обстоятельно поздоровался со всеми. Обращаясь к бабушке, он вынул из полотняного мешочка большой пучок травы, перевязанный ниточками:
– Вот тебе, Павловна, целебная травка от ста недугов!
За чаем с пирогами старик осведомился о бабушкином здоровье.
– Что вы меня все о здоровье спрашиваете? Каждый непременно первым делом про здоровье пытает! – усмехнулась бабушка. – Какое там здоровье в нашем возрасте, сосед?! Пыхчу потихоньку. Жаль, что мы не в средневековой Японии живем!
– Это почему? – заинтересовался Хреныч.
– А там было принято таких стариков, как мы с тобой, относить далеко от человеческого жилья и оставлять помирать. В сущности, правильно. И гуманно. Я в последнее время часто Андрею говорю: снес бы ты меня, милый, куда‑нибудь подальше!
По лицу бабушки было непонятно, шутит она или говорит серьезно.
– Да ты что, Павловна? – испугался Хреныч.
– Ладно, не бойся! – махнула рукой бабка Зинаида. – Нас с тобой будут мариновать до последнего, пока уж совсем в труху не превратимся, потом снесут, куда положено, поплачут, а после успокоятся – и жизнь пойдет своим чередом, слава те Господи.
* * *
В доме остались бабушка, Хреныч и Клюквин. Последний сподобился уснуть прямо за столом и похрапывал. «Фьють, фьють, х‑р‑о!» – выводил он, словно большая диковинная птица.
Бабушка, поглядев на него, улыбнулась:
– Ух, чудо рыжее! Намаялся дурака валять! Пусть отдохнет! – Потом перевела взгляд на Хреныча и усмехнулась: – А чего ты, батюшка, позволь узнать, так вырядился?
На Хреныче сегодня и впрямь лучшая рубаха с вышитыми красными маками. Седые волосы старика, обычно всклокоченные, нынче аккуратно приглажены, видно, что он серьезно готовился к посиделкам с соседкой. По вечерам они частенько вместе пьют чай и разговаривают про житье‑бытье. К Зинаиде Павловне Хреныч относится с большим уважением: «Зинаида – человек степенный и повидала всякое, много в ней житейской мудрости! К тому же огромной культуры женщина! В больших и малых драматических театрах работала! С народными артистами запросто разговаривала!»
Хреныч как‑то разоткровенничался с Татьяной, сказал, что с ее бабушкой беседовать – одно удовольствие. А для Зинаиды Павловны соседский старик – выходец из «народа». Их приятельские отношения – тот случай, когда интеллигенция в лице бабки Зинаиды и народ в лице старика Хреныча нашли общий язык и мирно сосуществуют.
Благодаря соседу Зинаида Павловна не чувствует себя одинокой, когда внуки уезжают в город. Старик как‑то даже пытался приударить за бабушкой, но та подняла незадачливого ухажера на смех и решительно пресекла его ухаживания.
– А маки так и горят у тебя, Хреныч! – расхохоталась Зинаида Павловна.
Старик налил шестую кружку чая, обстоятельно размешал сахар.
– На Фалалея‑Огуречника огурцы сажать буду! Давай, что ли, песню затянем, – предложил Хреныч, забыв о безмятежно спящем Клюквине. – Вот хорошая песня, душевная!
Хреныч запел старческим дребезжащим голосом:
– Все подружки по парам в тишине разбрелися…
Бабушка подхватила неожиданно сильным сопрано:
– Только я в этот вечер засиделась одна!
Песней разбудили Клюквина. Он испуганно вскрикнул:
– Где я?
* * *
Стемнело, на противоположном берегу реки горели огни. Климов смотрел на Полину. Она стояла у обрыва, задумчиво глядя вдаль. Изящный профиль на фиолетовом фоне вечера… Он попытался отгадать, о чем Полина сейчас думает, и тут же оставил эту затею: сей загадочный сфинкс казался абсолютно непостижимым. Странно, первый раз в жизни Климов захотел всецело обладать женщиной, а та недосягаема, как звезда, и холодна, как айсберг. В сущности, что он знает о ней?! Подводная часть айсберга скрыта. Снаружи Полина – иронична, умна, остра на язык, но… Откуда отчаянная тоска во взгляде? Обнять бы Полину так сильно, чтобы звякнули браслеты на тонких запястьях, растопить лед, зажечь огонь в грустных глазах, искусать губы, застывшие в насмешливой улыбке, увидеть подводную часть айсберга. Такие женщины созданы для того, чтобы из‑за них устраивать войны и совершать безумства. Он готов отдать все, что имеет, включая бессмертную душу, за каплю ее благосклонности.
…К Полине подошел Данилов и набросил жене на плечи свою куртку.
– Совсем замерзла, – улыбнулся Иван, – руки холодные, давай согрею.
Он принялся растирать ей ладони.
Полина оглянулась и увидела, что Климов смотрит на них.
– Иван, перестань! – с неожиданным раздражением сказала она.
– Что с тобой? – грустно спросил Данилов. – Злишься на меня за что‑нибудь?
Он всегда терялся, чувствуя ее гнев.
Она мгновенно смутилась:
– Прости!
Теперь Полина рассердилась на Климова – какого черта он пялится?! Какого черта позволяет себе грубо вторгаться в ее жизнь! Завтра же она уедет в город и не вернется, пока Климов будет в Березовке.
– Пройдемся? – предложила Полина, взяв мужа под руку.
Они пошли в сторону лодочной станции. Климов задумчиво смотрел им вслед.
– Что такой грустный, старик? – спросил Андрей.
Лена хихикнула:
– Тебе это не идет, Никита! Выглядишь очень глупо!
Климов рассмеялся и закурил.
– Смотрите – сейчас будет ливень! – закричала Маша.
Раздались раскаты грома.
Глава 4
Маша уже легла, когда раздался стук в дверь.
– Кто? – испугалась она.
В эту ночь был один пароль: «Саша!»
– С ума сошел? – притворно строго спросила Маша.
– Открой! – потребовал юный герой‑любовник.
Она приоткрыла дверь и посоветовала ему убираться подобру‑поздорову. Но сильные руки героя поднажали на дверь, сметая сопротивление. Через секунду Бушуев ворвался, схватил Машу и закружил ее по комнате.
– Ты спятил! – рассердилась девушка. – Зачем пришел? Рядом спит Татьяна, если она услышит, что подумает? Что я по ночам принимаю… всяких!
– Во‑первых, я не всякий, во‑вторых, буду вести себя тихо!
– Ты что же, собрался ночевать здесь?!
– Да! Мне страшно, там гроза, – заныл Саша, покатываясь со смеху. – Пусти! Я тебе стихи почитаю.
– Стихи?
– Ага! Поэта Басе!
– Ладно! Черт с тобой, можешь остаться! Только чтобы никаких приставаний!
– Жестоко, но придется согласиться!
– Между нами будет лежать кинжал!
Они пили вино, закусывая черешней. Выглядела Маша довольно своеобразно – полное ню, а за ушами, будто серьги, висят черешни. Саша читал ей вслух Басе. Наконец книжка упала на пол…
– Это твоя половина, это моя! – указала Маша, чертя на кровати невидимую демаркационную линию. – Между нами кинжал, и ты не смеешь до меня дотрагиваться!
Саша вздохнул, отчаянно желая преодолеть установленные границы и оказаться в эмиграции.
– Можно я напишу одно слово?
– Где?
– На тебе!
На ее голом животе он нежно выводил пальцами какие‑то буквы.
– Щекотно! – рассмеялась Маша. – Что ты написал?
– Слово «вечность».
– Как мальчик Кай?
– Нет. Это признание в том, что я буду любить тебя вечно.
Она потянулась к нему губами.
– Эй, это моя половина! – засмеялся Бушуев. – Поранишься о кинжал!
– Да ну его к черту!
Слово «вечность» Саша выводил на бедрах любимой до самого утра.
Утром, осторожно выходя из Машиной комнаты, Саша нос к носу столкнулся с Андреем.
– Надеюсь, ты знаешь, что теперь как честный человек обязан сделать? – улыбнулся тот.
– Готов, – кивнул Бушуев, – хоть сейчас готов взять вашу сестрицу за себя. Дело за малым – осталось уговорить ее. Она почему‑то вбила в голову, что счастливая семейная жизнь и амплуа великой актрисы – вещи несовместимые.
– А мне кажется, семейная жизнь – это замечательно! – мечтательно протянул Андрей. – Я, брат, сам подумываю остепениться! Ты в город? Кстати, мы с Леной тоже едем, тебя подбросить?
– Не откажусь. Мало приятного тащиться на электричке.
– Маруся, ты собираешься выходить замуж? – спросила Татьяна, когда младшая сестра вышла к завтраку.
– С чего ты взяла? – удивилась Маша.
Старшая сестра смутилась.
– А… Понятно, – насмешливо протянула Маша. – Ну, если ты об этом, то можешь не волноваться. Мы с Сашей любим друг друга, но замуж я пока не собираюсь, заводить детей – тем более! Правила безопасного секса, не волнуйся, мы соблюдаем. В ближайшие пять лет в мои планы входит только учеба, а в ближайшие двадцать – карьера, театр и кинематограф.
– А Саша будет ждать?
– Куда он денется! Слушай, Танька, какой хороший поэт Басе! Я и не знала! Ночи бы напролет читала!
* * *
В этой галерее Полина работает уже два года. Когда она покинула балет, пришлось срочно подыскивать себе занятие. Время бежало, а Полина не могла определиться с выбором и находилась в полной растерянности, поскольку никогда не думала, что ей придется заниматься чем‑то иным, кроме балета. Наконец бывший ученик отца предложил поработать в художественной галерее, недавно им открытой. Она согласилась, так как любила живопись. Платили Полине не слишком много, однако ее заработок превосходил скромную зарплату врача Данилова. Работа была несложной – болтать об искусстве с интуристами и предлагать им кофе.
…Сегодня посетителей не оказалось, и она скучала. Взгляд остановился на любимой картине «Странные танцы». Полина может часами разглядывать эту картину, порой ей хочется уйти туда, в придуманный странный мир, и навсегда там остаться. Она с удовольствием купила бы ее, если бы не слишком высокая цена. Они с Даниловым не могут позволить себе такие траты.
Какое солнце… Наверное, в Березовке сейчас хорошо! Сегодня пятница, вечером можно было бы поехать в поселок, но она не поедет. Из‑за Климова. Она должна быть непреклонной и сильной, не отступать от принятого решения никогда больше не видеться с ним! Даже если ей придется отказаться от визитов в Березовку на все лето!
Данилов вчера уехал на медицинскую конференцию в Москву. Полина рада этому – она любит оставаться одна. Впрочем, так было не всегда… Когда‑то она нуждалась в постоянном присутствии Ивана, который спас ее любовью и заботой. То были тяжелые времена – смерть родителей, придавившая Полину грузом огромного горя, автомобильная авария, в которую она попала в том же году, травмы, лечение; ей пришлось оставить балет, что стало для нее настоящим потрясением (она занималась балетом с пяти лет, не мыслила себя вне искусства, и вдруг все закончилось так неожиданно и нелепо). Начались психологические проблемы – она боялась оставаться одна, не только ночью, но даже днем. В ход пошли мощные успокоительные средства, потом транквилизаторы. Ей не хотелось жить, но она стеснялась признаться в своей слабости кому бы то ни было.
Ей назначили курс лечения в местной поликлинике. Она приходила на прием к молодому, симпатичному, застенчивому доктору. Осматривая ее больную ногу, тот, задыхаясь от смущения, спрашивал, не больно ли ей. Однажды, во время очередного приема, он вдруг стал гладить ее колено, потом наклонился и прикоснулся губами к коже. Полина вздрогнула, но не оттолкнула его.
– Эй, хирург, вы чего?
– Меня зовут Иван.
Его рука поднималась выше…
Через два месяца они поженились. Полина была благодарна Данилову, избавившему ее от одиночества. Она засыпала, положив голову ему на грудь, а если ей снились кошмары, Иван успокаивал ее и баюкал, как маленькую. Это было гораздо важнее любви.
Она оттаяла в его руках, и ей захотелось чего‑то большего, чем покой, или прямо противоположного состоянию покоя. До сих пор Полина лишь смутно угадывала в себе это желание, но с появлением Климова осознала безжалостно ясно.
Зачем Никита появился в ее жизни? Полина знает, что встреча с такими, как он, приносит несчастье. Надо забыть о нем, держаться за мужа…
Размышления прервал звон колокольчика. Кто‑то вошел в галерею. Она устремилась навстречу посетителю и остолбенела. Перед ней стоял Климов.
– Какого черта?
Климов рассмеялся:
– Ты всегда будешь приветствовать меня этой фразой!
– Не вздумай соврать, что ты проходил мимо и зашел совершенно случайно!
– И в мыслях не было врать. Пришел намеренно, узнав у Андрея, где ты работаешь.
– Зачем?
– Чтобы увидеть тебя!
– Убирайся!
– Ты не можешь помешать мне насладиться искусством! Я люблю живопись!
Он прошел в зал, начал рассматривать картины. Полина следовала за ним, мрачная как туча.
– Здесь не очень приветливо встречают клиентов, – усмехнулся Климов, – а может статься, я что‑нибудь куплю. Вон хоть этого… Кобылина! Нет, пожалуй, он слишком экспрессивен!
Климов подошел к столику, за которым до его прихода сидела Полина, заметил чашку с чаем.
– Чаек на рабочем месте, книжечка! Непыльная работа?
– Непыльная. Тебе, собственно, что надо?
– Чтобы ты поехала со мной в Березовку.
– С какой стати?
– Лето, выходные, в городе жарко!
– Если я и поеду, то со своим мужем.
– Мне сказали, он в отъезде.
– Ты шпионишь за мной?
Он расплылся в улыбке:
– Нет, хотя это неплохая идея! Не злись. На самом деле Андрей попросил отвезти тебя в деревню. Узнал, что я буду на машине, и попросил. Не веришь – узнай у него.
– Это ничего не меняет.
– Ты боишься меня?
Она отвернулась, чтобы скрыть смущение.
– Или себя? – Он развернул Полину за плечи и заглянул ей в лицо.
– Прекрати, ты ведешь себя очень нагло!
– Прошу – подумай! Машина у входа… Ты можешь поехать со мной или отказаться. Решать тебе. И если сейчас ты откажешься, я больше не буду преследовать тебя. В Березовке меня больше не увидят. Решай… Я пока, с твоего позволения, посмотрю остальные картины.
Он ушел во второй зал.
Полина понимала: сейчас решается что‑то очень важное. Где найти силы отказаться от счастья?
Он вернулся через десять минут.
– У тебя здесь есть любимая картина?
– Да.
Она подвела его к «Странным танцам».
Климов кивнул:
– Я сразу обратил на нее внимание. Тебе, наверное, хочется уйти туда?
Она промолчала.
– Я хочу купить эту картину!
– Никита, перестань!
– Разве я не имею права что‑то купить?
– Я знаю, ты хочешь подарить ее мне.
– С чего ты взяла? – усмехнулся он и, видя, как у Полины вытянулось лицо, сказал: – Шучу… Я действительно хотел подарить картину тебе! Лично я питаю пристрастие к другому жанру. Мне, видишь ли, всегда нравилась «Мадонна» Беллини.
– Картина стоит слишком дорого!
– Я как раз получил премию!
– Врешь!
– Вру! Но я действительно могу ее купить.
– Давай закроем эту тему.
– Хорошо! – неожиданно легко согласился он. – Откроем другую. Что ты решила?
Она молчала.
– Ты едешь со мной?
Как будто прыгая с обрыва, она вздохнула и полетела:
– Да.
…Не доезжая до Березовки, Климов вдруг остановил машину. Полина вздрогнула – она и ждала, и боялась этого.
– Я выйду, покурю, не возражаешь?
Полина вышла вслед за ним. Они стояли на берегу озера. Вокруг было красиво и тихо… Полина нарушила молчание, спросив:
– А что будет дальше?
Он усмехнулся.
– Какой ответ ты хочешь получить? Что будет дальше?! Время, пространство, мы в них… Но от тебя зависит, будет ли оно у нас общим. Если честно, я не знаю, что вам предложить, барышня… Поэтому – от отчаяния, что ли, – предлагаю все! Если ты хочешь, сейчас мы сядем в машину, свернем на другую трассу и уедем.
– Куда?
– Ну, хотя бы в Москву.
– И что?
– И никогда сюда не вернемся. Мы могли бы быть очень счастливы…
– Счастье? Вот так – сбежав, как воры? Нет, я не могу так!
– Понял. Глупых предложений больше не будет. Можно ехать!
Они вернулись в машину.
Полина не могла успокоиться – обаяние и сила, исходящие от него, заставили ее забыть обо всем на свете, она чувствовала себя как на американских горках: сердце то ухало, то замирало, ее бросало в жар и в холод. А что, если сейчас остановить машину и… Неужели все случится, произойдет? Она положила ладонь поверх его руки.
– Извини, ты мешаешь! Отвлекаешь от дороги, – насмешливо сказал он.
Полина коснулась его волос. Он упрямо дернул головой, отстраняясь почти грубо:
– Перестань! Хочешь попасть в аварию?
– Мне все равно, – ответила она, и это было правдой.
Полина сильно сжала его колено, тогда Климов резко затормозил, остановил машину и рывком притянул женщину к себе; от его поцелуев по телу пошли электрические разряды – неужели так бывает? Прежде она не знала этого. Они перебрались на заднее сиденье. Полина не могла больше противиться чувствам. Если бы он захотел, все произошло бы прямо здесь, в его машине, на таком‑то километре загородного шоссе. Но… он не захотел.
Климов отстранил ее:
– Это будет не здесь и не сейчас.
– Почему? – изумленно прошептала она.
– Я не хочу терзаний в стиле Карениной, чтобы ты потом переживала случившееся как нравственное падение. Расскажи Данилову о своих чувствах открыто и честно, сделай нашу любовь чистым продуктом, без примесей вины и стыда. Я готов ждать тебя. Сколько надо.
Климов пересел в кресло водителя. До самой Березовки они молчали.
* * *
– Наконец‑то все в сборе! – радовалась Татьяна, разливая чай. – Никита, какой ты молодец, что приехал! Мы к тебе уже привыкли, как будто ты член нашей семьи!
– Почту за честь войти в нее! – улыбнулся Климов. – Я отчаянно скучаю в городе без бабушкиных пирогов и шуток Клюквина!
Услышав его слова, ободренный Юрий закричал:
– Друзья, ко мне пришла отличная мысль! – Клюквин вдруг сморщился и застонал, схватившись за голову: – Ааа… Она ушла!!!
Все так и покатились со смеху.
– Кстати, мы с Юрой теперь репетируем детский спектакль, – сообщила Маша, – «Алиса в Стране чудес». С осени он будет идти в детском театре. Я – Алиса, Юра – Шляпник. Смотрите!
Маша с Клюквиным вышли на середину веранды.
– Да, – вздохнул Шляпник‑Клюквин. – Все пьют чай в пять часов, вот и нам приходится. У нас все время – время пить чай, а времени помыть чашки нет.
…Когда они закончили, Полина усмехнулась:
– Прямо про нашу семью! Не все дома, но все пьют чай. И вообще… Вечный файф‑о‑клок. Всегда время пить чай. Хоть что будет происходить и нестись в тартарары, а Басмановы делают вид, что все в порядке, и наливают друг другу чай. То ли Кэрролл, то ли Чехов. Не пойму.
На веранде появился Андрей. Он был заметно оживлен и весел.
– Дорогие мои, у меня есть для вас потрясающая новость! Можете меня поздравить!
– Что такое? – заинтересовалась Полина. – Неужели тебе увеличили зарплату?
– Ты защитил докторскую! – всплеснула руками Татьяна.
– Я женюсь! – гордо заявил Андрей.
– На ком? – вяло спросила Татьяна, хотя все было и так ясно.
– На ком? – изумился Андрей. – Разумеется, на Лене!