Повести
сильней» пелось в наших песнях. По- чему сдают города?
Скоро приехал нарочный и объявил:
– Всем выехать на работы – копать противотанковые рвы.
Неужели немец и сюда придёт? Ведь говорили: «Будем бить врага на его территории». Однако погрузились на телеги, взяли с собой чего поесть, обозом поехали на работы. Фрезер по- ехал вместе со всеми, я с тётей Верой остался дома. Жаль, теперь не знаю, куда они ездили. Вернулись через не- делю. Фрезер рассказал, что спали впо- валку в сарае, а днём копали, да ниче- го толком не выкопали, потом всё, что было с собой, съели и уехали по домам, не помирать же с голоду.
А потом в деревню пришёл уполно- моченный и объявил:
– Копайте ямы, прячьте своё добро, чтобы не досталось немцам. Помню (и сейчас бы мог показать), где у тёти Ули была вырыта эта яма. Видел, как она сносила туда свой убогий скарб – одежонку, самовар, швейную машинку. Сверху положила доски, засыпала зем- лёй, закрыла дёрном. Тётя Вера с бабой Фимой яму копать не стали, посчитали,
что ценностей у них нет, а прялку отнес- ли на чердак, если найдут, то так тому и быть, пусть берут. Они ещё не знали, что немцы не станут рыться по черда- кам и в подвалах, они поступят иначе
– отступая, сожгут всю деревню вместе с некоторыми её жителями.
Теперь я не могу понять, почему мы с тётей Верой при первых известиях о начале войны не рванули сразу же в Ленинград. Чего выжидали? Недели две мы продолжали жить в Подоспе, и, помнится, она, как и другие деревенские жители, её родственники, обречённо рассматривала перспективу грядущего жития «под немцем». Но всем казалось, что это наступит ещё не скоро. Но вот в деревню дошли слухи, что немец под Псковом, и стало тревожно. А тут ещё пришло письмо от отца. Он писал: «Не- медленно выезжайте из Подоспы. Про- бирайтесь в Ленинград. Используйте любой попутный транспорт. В крайнем случае, идите пешком». В письме был указан маршрут, которым нам следова- ло идти, помнится, там были названы города Луга и Красное Село. До Питера из Подоспы, считалось, двести вёрст. Мне было десять лет...
В Питер из Подоспы никто никогда
пешком не хаживал. Тётя Вера, одна- ко, засобиралась. В Подоспе жила ещё одна ленинградская дачница, её род- ственница Настя Стешкина с сыном Витей, мальчиком лет двенадцати. Они посовещались и решили добраться сна- чала до Гдова, а там будет видно. Если поезда не ходят, вернёмся назад, в де- ревню.
На следующий день рано утром мы вышли из Подоспы. Стояла жаркая сол- нечная погода. Это было, пожалуй, на- чало июля, точнее сказать не могу. С нами шли Верина сестра тётя Уля (она провожала нас), Настя с сыном и баба Стеша. Вещи везли на тележке, её та- щили Фрезер и Стеша. Вера и Уля нес- ли заплечные мешки.
До Гдова было двадцать вёрст. На первых же километрах, ещё не дойдя до Мазихи, я смертельно устал, жара донимала, предстоящий путь казался
К а
С родителями был эвакуирован в Елабугу, где закончил 3, 4 и 5-й классы средней школы
Им. Куйбышева. В дальнейшем вернулся в Ленинград, после окончания десятилетки служил
В Советской Армии, демобилизован лейтенантом-связистом. В 1959 году окончил медицинский факультет Тартуского университета, работал врачом-анестезиологом в городах Пскове и Ленинграде, кандидат медицинских наук. Заведовал Лабораторией клинической физиологии дыхания во ВНИИ пульмонологии в Ленинграде.
Автор ряда повестей и рассказов в основном автобиографического характера. Представляют интерес воспоминания о военных годах, проведённых в Елабуге, отрывки из которых здесь публикуются
нескончаемым, мучительно хотелось пить, но я продолжал идти...
Солнце стояло в зените, когда мы по лесной дороге брели через лес, и тётя Вера, подбадривая меня, сказала, что скоро кончится лес, а там и Гдов не- далече. Но преодолеть эти последние километры, казалось, я не смогу – еле переставлял ноги.
– Садитесь!
Мы подбежали. Говорим:
– У нас тележка, мы не можем…
– Ерунда! Эй, ребята, тележку в ку- зов! Да помогите им забраться!
С машины соскочили два солдата, подхватили нашу тележку с вещами, задвинули её в кузов, потом подсади- ли и нас туда же. И машина помчалась в Гдов. Через десять минут мы были у станции железной дороги.
Что тут творилось! Вокзальная пло- щадь была забита народом. Сидели на узлах, на телегах, прямо на земле. Все ждали чего-то. Мы сгрузили наш багаж около вокзального домика, и тётя Вера с Фрезером пошли разузнать, будет ли поезд на Ленинград. Оказалось, биле- тов не продают, поезда не ходят, но пустой пассажирский состав стоит на путях около станции. Из разговоров в толпе выяснилось, что вагоны эти стоят второй день, паровоза нет, и никто не знает, свободен ли путь на Ленинград. Толпа, однако, не расходилась, наде- ялись на чудо – а вдруг дадут паровоз, объявят посадку и состав помчится в Ленинград...
Тётя Вера и Уля пошептались между
собой, переговорили с Настей и реши- ли ждать, что будет. Мы с Фрезером и Витей между тем осмотрелись и стали прислушиваться к разговорам. В толпе оживлённо обсуждался один вопрос:
«Взят ли уже Псков?» Если взят, то с часа на час здесь можно ожидать нем- цев – до Пскова сто километров, прямая железнодорожная линия, они могут до-
Роальд Клемент
ехать досюда за два часа. Гарнизона в Гдове нет, одна погранзастава, город возьмут без боя.
Тут наше детское внимание при- влекла необыкновенная картина. Через свободную от народа часть площади во- оружённые винтовками люди вели двух немцев. Они были одеты в зелёные распахнутые на груди мундиры, руки их были связаны за спиной. Штыки винто- вок упирались им в спины. Они шли, наг- ло глядя перед собой, и презрительно улыбались. Их провели куда-то в сто- рону реки. По толпе прошёл шепоток:
«Диверсантов поймали…»
День клонился к вечеру, когда со стороны Пскова на бешеной скорости примчался паровоз. Отдуваясь паром, он затормозил перед вокзалом, маши- нист выглянул в окно, выругался и стал подавать частые гудки. К нему выбежал начальник станции в красной шапке. Они долго о чём-то совещались, потом вместе ушли в здание вокзала.
Через полчаса начальник вышел на площадь. Он встал на садовую скамейку у вокзальной стены и поднял руку. Всем хорошо была видна его красная шапка. Шум стих. Начальник заговорил:
– Я вас прошу об одном: никакой па- ники. Касса сейчас начнёт работать. Но- чью поезд пойдёт в Ленинград. Берите билеты и садитесь в вагоны. Я дам от- правление, когда станет совсем темно. Дорога опасна, летают немецкие само- лёты. Паровоз сейчас возьмёт уголь и воду, машинист согласен провести со- став...
Что тут началось! Площадь зашеве- лилась, люди повскакали со своих мест, подхватили свои узлы и кинулись к ваго- нам. О том, чтобы взять билеты, никто и не думал, важно было одно – пролезть в вагон и занять место.
Если бы не тётя Уля, место нам до- сталось бы в лучшем случае в тамбуре вагона. Она с чемоданом (с тележкой мы распрощались) пробивалась в гуще на- рода к вагонной двери, мы с вещами жа- лись к ней, стараясь не потерять в тол- котне друг друга. По ступенькам вагона Уля вскарабкалась на четвереньках, пи-
хая перед собой чемодан. Потом обер- нулась, протянула мне руку и втащила меня на площадку. В давке мы кое-как протиснулись в вагон и остановились у первой боковой полки – дальше пути не было, вагон был забит народом. Фре- зер поднял голову, увидел, что верхняя боковая полка пуста и быстро залез на неё. Вера подсадила меня к нему, сама примостилась на вещах в проходе. Уля кое-как выбралась из вагона.
Мы с Фрезером лежали на верхней полке ногами друг к другу и разгляды- вали в окно вереницы военных эшело- нов, скопившихся на запасных путях. На открытых платформах была навалена драгоценная, как нам казалось, военная амуниция: сёдла, ранцы, ремни, колёса. Наверно, это было имущество какого-то конного полка. Незаметно для себя, ис- томлённые этим мучительно-трудным днём, мы заснули на голых досках, без матраса и подушек, и не заметили, как поезд тронулся в путь.
* * *
Рано утром тётя Вера растолкала нас:
– Вставайте, приехали! Ленинград! Да, это был Варшавский вокзал Ле-
нинграда. Мы дотащили вещи до трам- вайной остановки и через полчаса были у себя дома, не совсем ещё осознавая чудо нашего стремительного переме- щения из обречённой на оккупацию По- доспы в ещё благополучный в начале июля Ленинград.
Нашему приезду никто из домашних не удивился: «Ну, наконец-то явились. Что же вы раньше не ехали? Не могли наотдыхаться?» Тётя Вера ничего не умела на это ответить. Кто ж мог знать в отрезанной от внешнего мира патри- архальной Подоспе, что немец в две не- дели окажется под Псковом?
В Ленинграде поразило то, что все стёкла в окнах были заклеены крест- накрест полосками белой бумаги. А по вечерам над городом поднимались на тонких тросах наполненные гелием бес- пилотные аэростаты. Сотни их висели в
К а
|
Через несколько дней после наше- го приезда мама начала вышивать на моём белье, одеяльце и штанишках моё имя и фамилию: «Клемент Раля». Я спросил:
– Мама, зачем эти надписи?
– Нам, сыночек, придётся расстать- ся. Ты поедешь в лагерь.
И слезинка упала из её глаз на ра- боту.
Да, тогда, в самом начале войны был отдан приказ: вывезти детей за Урал. А я обрадовался. Я уже читал про детские пионерские лагеря. Это же будет так здорово!
Судьба распорядилась по-другому: через несколько дней папа сообщил, что Институт физики, где он работал, поедет в эвакуацию. Семьи надо взять с собой. Поедем в Казань.
Сразу начали собираться. Суровый отец огласил приказ институтского на- чальства: «С собой брать только самое необходимое». Мама бережно уложила в чемоданы одежду, постельное бельё, полотенца, одеяла, обувь, чашки, та- релки, ложки, кастрюльки... Помню, как мы с мамой бегали по магазинам, чтобы отоварить продуктовые карточки – надо было запасти продуктов на дорогу. Я слышал краем уха, как отец и мама ре- шали важный вопрос: кто, собственно, с нами поедет? Мама предлагала взять с собой бабушку Варю (это мамина мама). Отец такой вариант сразу же от- верг: её нельзя считать членом семьи. А вот тётю Веру надо взять обязательно, считал отец, она будет нам очень полез- на, без прислуги будет трудно наладить жизнь на новом месте. В этом он был, как всегда, прав, вот только бабушка Варя умерла от голода в блокаду.
19 июля 1941 года с утра нам, детям,
было сказано дежурить внизу у подъ- езда, за нами приедет машина, отвезёт
нас с вещами на воинскую платформу для погрузки в эшелон. Несколько ча- сов мы с Фрезером томились в ожида- нии этой машины и, когда она наконец подъехала, прыгая через две ступеньки кинулись наверх, на четвёртый этаж с радостным криком «Приехали!»
Платформа, на которую мы при- ехали, представляла собою неширокую площадь, по краям которой пролегали железнодорожные пути. На рельсах слева от площади стояли четыре «те- плушки» – двухосных товарных вагона. Рядом с ними на площади высилась гора громадных ящиков, это было обо- рудование Института. Мы сгрузили наши вещи рядом и пошли смотреть ва- гоны. В одном из них были двухэтажные нары, остальные пустые. Несколько институтских семейств сидели на своих вещах неподалёку. Отец подошёл к ним и поздоровался.
Скоро стали прибывать и остальные отъезжающие, а затем пришла бригада грузчиков и началась погрузка.
Мы тем временем присмотрелись к нашим спутникам. Некоторые, как и мы, ехали со своими домработницами. Оказалось, что мы везём вещей меньше всех. Одна семья ехала со всеми сво- ими родственниками и несметным ко- личеством барахла. Мама отвела отца в сторонку и взмолилась: «Мы от дома недалеко, я еще успею, сбегаю, возьму хоть швейную машинку, ну что мы едем с пустыми руками, вон люди всё, что нужно, с собой везут...» Отец разрешил, и мама скоро вернулась со швейной ма- шинкой «Pfaff». Машинка эта и сейчас цела, исправно работает…
Начальником эшелона был назна- чен Вильнер, руководитель экспери- ментальных мастерских Института. Он быстро распределил места на на-
Роальд Клемент
рах теплушки, нам досталась верхняя полка справа от входа. Рядом со мною, ближе к окну, лежала молодая женщи- на с грудным ребёнком. Меня мутило от запаха грязных пелёнок, но делать было нечего, вагон переполнен. Ещё до отъезда перед нами встала мучитель- ная проблема: день был жаркий, всем хотелось пить, а запасти на дорогу воды никто не догадался. Я помню, как кто- то принёс со станции чайник кипятка и раздавал всем по несколько глотков горячей воды. Понимая, что чайника на всех не хватит, тётя Вера от воды от- казалась...
Потом наши вагоны отогнали на Со- ртировочную и прицепили к большому эшелону. Впереди нас был такой же то- варный вагон Публичной библиотеки, с ними вместе нам предстояло ехать до самой Казани. За два дня доехали до Москвы, где несколько дней простояли на запасных путях, жгли костры, пыта- лись себе что-то приготовить на огне. Ночью немецкие самолёты бомбили Москву, по небу метались лучи прожек- торов. Нам было сказано спрятаться под вагоны, но сидеть там, скорчив- шись, никому не хотелось, мы вылез- ли и, задрав головы, стали наблюдать красочную картину ночного сражения...
* * *
В конце июля прибыли в Казань. В главном здании Университета нас раз- местили в актовом зале, потом отвели нам аудиторию на верхнем этаже.
В этой аудитории прожили пример- но месяц. Кроватей на всех не хватило, я спал под боком у тёти Веры. Казань тогда исходили вдоль и поперёк. Обеды варить было негде, питались всухомят- ку тем, что можно было купить в мага- зинах или на рынке. Голода тогда ещё не было. Я помню, что в ларьках на при- стани у татар можно было купить мёд. Полулитровая банка хорошего мёда стоила 15 рублей. По улицам ходили такие же, как в Ленинграде, трамваи. Отличие было в том, трамвайные рель- сы были проложены по казанским хол-
мам, с довольно крутыми в некоторых местах спусками и поворотами. Нам с непривычки было страшно ездить по та- ким путям. Главная улица им. Баумана, с высоченной кирпичной колокольней в начале, упиралась в Кремль. То, что где-то на западе идёт война, в Казани в те дни ещё не чувствовалось.
Во время этого «казанского сиде- ния» мы ждали, что нашему институту отведут место, нас расселят по кварти- рам, родители будут ходить на работу, а мы, дети, – в школу. Но вот пронёсся слух: Казань переполнена, места нет, надо ехать дальше. Через несколько дней слух этот подтвердился приказом
– ехать в Елабугу! Институтская ребятня обрадовалась – снова едем! Что такое
«Елабуга» представляли смутно. Ин- ститутские знатоки объяснили, что это маленький старинный городок на Каме, ехать придётся на пароходе.
В Елабугу были отправлены два институтских эмиссара, чтобы на ме- сте выяснить условия для размещения Института и проживания семей сотруд- ников. Через неделю они вернулись. Оказалось, в Елабуге дома по преиму- ществу деревянные, но есть одно боль- шое прекрасное каменное здание, в нём размещается Педагогический институт. Здание столь обширно, что свободно сможет вместить и Институт физики. С городскими властями достигнуто согла- шение о размещении там нашего инсти- тута. Для семей эвакуированных поды- сканы помещения в одну-две комнаты, которые можно арендовать у местных жителей.
Волжско-Камское пароходство выде-
лило нам пароход «Дюканов» для пере- возки оборудования, багажа и сотрудни- ков. Два дня «Дюканов» простоял под погрузкой, наконец, объявили – срочно явиться и занять места на пароходе. Была уже ночь, когда мы покинули госте- приимный Казанский университет и яви- лись на пристань с вещами. При тусклом свете пароходных огней разместились по каютам, а когда выглянули на палубу, оказалось, что пароход уже плывёт по Волге. Это было 20 августа 1941 года.
К а
|
* * *
22 августа утром слева по борту по- казались три белые колокольни, и мы причалили к елабужской пристани. Кру- той обрыв над пристанью уходил вверх, там маячила одинокая крепостная баш- ня. На прибрежной дороге нас ожидал обоз с пустыми телегами, на которых мы и доехали до Пединститута. Здесь оказалось, что в институте для каждой семьи уже отведена отдельная комна- та, где мы и жили первые дни, пока не разъехались по городским домишкам. Согласно спискам расселения семей со- трудников, нам предстояло поселиться по адресу: улица Ленина, 44.
Это была довольно ветхая неболь- шая приземистая изба с русской печью посредине. Она стояла в глубине участ- ка за высоким дощатым забором с вы- сокими воротами и калиткой. Хозяйка, одинокая старая женщина, жила в «но- вом» доме с окнами на улицу. В глуби- не участка два сарая, за ними огород и банька. Когда-то это была довольно бо- гатая усадьба, в сарае стояла лошадь и другая скотина, но хозяин давно умер, а хозяйка пережила революцию и теперь доживала свои дни, подрабатывая пор- тняжной работой. Когда наступили хо- лода, она по заказу мамы сшила мне из старого брезента простенькое зимнее пальто на вате.
98
Юный Роальд
Когда мы перетащили свои вещи в избу, поняли, что нас ожидают нелёгкие времена. Электричества не было, воду надо было носить вёдрами на коромыс- ле за триста метров, готовить пищу в русской печи. В доме ни стульев, ни та- буреток… В сарае нашлось несколько чурбаков, на которых когда-то кололи дрова, они и служили нам сиденьями на первых порах. Спокойно отнеслась к этому новому для нас образу жизни одна только тётя Вера. Это была род- ная, привычная для неё деревенская жизнь. На неё и легли все тяготы суро- вого елабужского быта военных лет.
В углу за печкой нашлась кочерга с длинной деревянной ручкой, деревян- ная лопата – сажать в печь хлебы и два ухвата разного калибра. Вера от- крыла печную заслонку – в печи стоя- ли два пустых прокопчённых чугунка, один большой, другой поменьше. Она улыбнулась – чего ещё надо! Открыла шиберку, скрутила жгут из газеты, подо- жгла и поднесла к жерлу печи. Пламя
Роальд Клемент
потянулось в глубь печки – тяга, значит, хорошая, печь была жива! В углу у вхо- да стоял большой чугунный котёл, ясно было, что он для воды. Вера взяла у хо- зяйки вёдра с коромыслом и пошла за водой. Потом мы обзавелись собствен- ными вёдрами, но сначала приходилось брать у хозяйки.
Мама с первых дней начала рабо- тать. Работа нашлась в здании Педин- ститута. Там разместились военные курсы радиотелеграфистов. Ученица- ми были девушки в военной форме, их было много, примерно две роты, по го- роду они ходили строем, чёткими пря- моугольниками, строго держа равнение в шеренгах. Я помню песню, которую они распевали в строю:
Распростился с Дуней чернобровой Около мосточка у реки.
И сказал он Дуне той бедовой:
– Дуня, иду я в моряки!
Потом курсы закрылись, девушек от- правили на фронт, они стали военными радистами. Многим из них не суждено было вернуться домой.
Так вот, на этих курсах и нашла ра- боту наша мама. Работала она то ли де- лопроизводителем, то ли счетоводом, нашлась какая-то должность, не требу- ющая специальных знаний. Так или ина- че, но мама, как и папа, с утра уходила на работу, а я оставался с тётей Верой и был свидетелем всех её неустанных забот о нашем хозяйстве.
Во-первых, встала проблема с дро- вами. На первое время хозяйка дала немного, но они скоро кончились. Вера расспросила соседей, оказалось, можно принести из леса сучьев. Лес был неда- леко, километрах в двух. Это был моло- дой сосновый лес, «посадка». Нижние сухие сучья разрешалось обламывать, они хорошо горели. День тёти Веры на- чинался с похода в лес за сучками. Она приносила их на спине, целую большую вязанку, этого хватало на день, завтра надо было снова отправляться в лес.
Позже Вильнер, завхоз Института, договорился с лесничеством, и нам вы- дали порубочный билет на заготовку дров в лесу. Предприимчивый завхоз
|
Елабужский педагогический институт
к тому времени уже приобрёл для Ин- ститута лошадей, и вся наша семья от- правилась на телеге за дровами. Меня оставили дома, я истомился, ожидая их возвращения. Наконец, уже по темноте, они приехали и привезли три огромных толстых дубовых кряжа. Оказалось, что лес, где нам отвели участок для поруб- ки, был знаменитый Шишкинский дубо- вый лес. Кряжи эти мы с тётей Верой потом с великими муками распиливали старенькой тупой хозяйкиной пилой. Мне было десять лет, силёнок у меня было мало, терпения не хватало, но пи- лил...
Потом, уже зимой, Вера как-то про- слышала, что дальние соседи ищут пильщиков, кто бы распилил им дрова. Вере не хотелось упускать заработок, но напарника не находилось. Тогда я со- гласился пойти с нею. Мы взяли всё ту же хозяйкину пилу и пришли нанимать- ся. Нам пообещали 30 рублей, и мы
согласились. Дрова оказались чурками в обхват толщиной. Тупая наша пила углублялась в дерево страшно медлен- но. В полчаса мы сделали кое-как один рез. Нанимательница, такая же эвакуи- рованная, как и мы, смотрела на нас из окна. Потом вышла, сказала тёте Вере:
«Не мучьте мальчика, возьмите деньги, мы сами потом перепилим...» И протя- нула Вере красную тридцатирублевку. Вера посмотрела на меня:
– Раля, будем пилить?
– Будем! – самоуверенно заявил я. Поздно вечером, уже по темноте, мы закончили работу. Я был в полном из- неможении. Нам заплатили 50 рублей.
Это были не бог весть какие день- ги – инфляция стремительно нараста- ла. Пуд картошки к зиме стал стоить 300 рублей, потом 500, потом 800, а через год цена на рынке установилась в 1000 рублей. Примерно такова была месяч- ная зарплата институтского профессо-
|
ра. Тётя Вера перед войной работала у нас домработницей за 30 рублей в ме- сяц. В Елабуге родители молча решили, что ей можно ничего не платить. Вера ничего не сказала. Теперь меня сжигает стыд за эту несправедливость.
Тот же неугомонный Вильнер купил в совхозе поросят. Шаг благоразумный: поросята к зиме подрастут, и сотрудники Института будут с мясом. Большинство поросят было чуть больше хозяйкиного кота. Что с ними делать, как ухаживать и чем кормить, никто в Институте не имел представления. Поросят раздали сотрудникам, обрисовав радужную пер- спективу превращения этой крохи в пя- типудового великана. Но многие реши- ли, что давно не пробовали поросёнка с хреном, и тут же пустили их на жаркое. Клементы были одни из немногих, кто поступил иначе – ведь у нас была тётя Вера. Поросёнку тут же устроили загон в сарае, кинули ему соломы, а с наступлением холодов превратили этот загон в тёплую конуру. Вера принялась откармливать скотину, обмывала, чеса- ла скребницей. Отходов от нашего сто- ла практически не было никаких, только картофельные очистки. Но в Елабуге был спиртзавод, отходы производства
– «барда» свободно продавалась насе-
лению. Это была бурая, не очень густая, остро пахнущая жидкость. Наверно это были остатки браги, из которой перего- няли спирт, скотина её очень любила.
Многие из местного населения дер- жали скотину. Около спиртзавода за бардой выстраивались очереди, случа- лись и драки. Тётя Вера стала ходить за бардой с вёдрами. Однажды пришла домой чуть не плача – местная тётка от- толкнула её от крана и опрокинула ей ведро с бардой. Вера не сдавалась, и её трудами к зиме наш Васька стал боль- шой, по колено взрослому человеку сви- ньёй. Установились морозы, и решено было его зарезать, а мясо заморозить.
Я помню, как резали Ваську. Мама прислала с курсов сержанта, который согласился взяться за это дело. Он пришёл с небольшим финским ножом. Увидев нашего порося, он удивился:
Роальд Клемент
«Так его же этим ножом не зарежешь!» Я принёс ему от соседей полуметровый армейский тесак. Смирный, привыкший к людям Васька, доверчиво дал себя за- колоть...
Замороженной свинины хватило нам на всю зиму. На Вере лежало и приго- товление каждодневной еды. Свинину она расходовала экономно, чтобы хва- тило до весны. К этому времени мы уже обросли приличным кухонным хо- зяйством. У нас была большая корча- га для супа, несколько печных горшков поменьше, две сковородки, кастрюльки, рукомойник, собственный чайник. При- готовление пищи в русской печи было хоть и знакомым для тёти Веры делом, но дело это было очень трудоёмкое. И отец решил сложить на кухне неболь- шую плиту. Дверцу и лист с конфорка- ми подыскали на барахолке. В овраге накопали глины. Два десятка старых кирпичей я насобирал на свалках, ещё несколько штук нашёл на чердаке бани. В печи было круглое отверстие для са- мовара, в него вывели дымоход. Отец, хоть и был интеллигентом, но считал, что для физика сделать небольшую плиту вполне по силам. И плита, дей- ствительно, получилась на славу. Те- перь для приготовления супа или чая не требовалось растапливать большую печь, её топили только для тепла. Тётя Вера могла вздохнуть свободней.
Большие неудобства для неё по-
прежнему представляло мытьё посуды. В деревне суп ели из общей миски, кото- рую ставили посредине стола. Клемен- ты ели каждый из своей тарелки. После еды всю эту посуду тёте Вере надо было перемыть. Горячую воду приходилось экономить, холодная не смывала жир, хозяйственное мыло мылилось плохо, а другого не было. Посуду приходилось мыть в тазике – это была морока!
Редкие письма приходили Вере из Армии, каждое было событием. Письма от сына Вани, он был на фронте, служил в зенитной артиллерии. А нам пришло одно-единственное письмо от бабушки Вари из блокадного Ленинграда. Она писала карандашом на обрывке тетрад-
ной страницы в клеточку. Разобрать, как она и что с нею, было трудно, но ясно было, что она уже очень слаба.
Основную нашу пищу составляла картошка и выдаваемый по карточкам хлеб. У отца и мамы были рабочие кар- точки, у остальных иждивенческие. В целом на нашу семью это составляло буханку хлеба в день. Может быть меня, десятилетнего, берегли и старались подкармливать, но настоящего голода я не помню. Есть, правда, всегда немно- го хотелось, и поедалось всё съедоб- ное, что попадалось под руку: луковица, огурец, морковка с соседского огорода, сырая свёкла. В школе каждый день ученикам выдавали по маленькому ку- сочку хлеба, это лакомство съедалось мгновенно. Но судя по фотографиям тех лет, я не был исхудавшим, щёки у меня были округлые. А вот тётя Вера, выполнявшая большой объём физиче- ской работы, страшно отощала. Одежда на ней болталась, щёки запали. Но она продолжала трудиться, не покладая рук. Сажать картошку, когда мы приеха-
ли в Елабугу, было уже поздно, лето
на исходе. Но уже следующей весной, когда сошёл снег, мы получили участок за городом для посадки картошки. Его надо было вскопать. Участок был, как теперь вспоминаю, сотки две или три размером. Всей семьёй принялись мы за эту работу, копал и я, но толку от меня было не много. Лучше всех дело спорилось у тёти Веры и Фрезера, ко- пали и папа с мамой…
Купили картошки помельче на се- мена, и засадили наше поле. Время от времени ходили смотреть, ждали, когда картошка взойдёт. Большой радостью были первые зелёные ростки. Я думал, что теперь надо ждать урожая, но тётя Вера сказала, что работы ещё много – картошку надо окучивать. Она и заня- лась этим делом, когда подошли сроки: каждый день, когда выдавался свобод- ный час, бежала с лопатой за город на наше поле. В августе она попробовала картошку подкапывать, и принесла до- мой корзинку первой молодой картошки. Помню, как мы ели её за ужином, макая
в растительное масло, то-то была ра- дость! С тех пор картошку сажали мы каждый год. Последний урожай в 1944 году так и остался не собран, в июле мы вернулись в Ленинград.
* * *
Но пока до этого ещё далеко, надо было продержаться три долгих полуго- лодных года. По радио и в местной га- зете было объявлено, что очень полез- ной и вкусной пищей являются лебеда и крапива. Эти растения даже заготавли- вала елабужская контора «Торгплодо- овощ». В столовой на Карла Маркса за бесценок можно было получить тарелку пустых щей из крапивы. Мы с отцом ста- ли ходить туда обедать. Как-то я шёл в эту столовую по Карла Маркса, в руке у меня был завёрнутый в бумагу поря- дочный ломоть хлеба. Я уже подходил к столовой. На тротуаре, прислонясь к стене, сидел моих лет оборванный мальчишка. Когда я проходил мимо, он вскочил, вцепился руками в мой хлеб и тут же отломил половину. Бешенство вскипело во мне, я размахнулся и изо всех сил ударил его кулаком в ухо. Он качнулся, слёзы выступили у него на глазах, он стоял молча и, как мне пока- залось, с укоризной глядя на меня. Мне стало жаль его. Хлеб мой он тут же съел с бумагой вместе.
Тётя Вера не упускала возможности
заработать какие-то гроши, рвала лебе- ду, обильно росшую у нас во дворе и за огородом, и сдавала её в «Торгплодо- овощ». Нам тоже варила суп с лебедой. Когда клала туда немного мяса и кар- тошки, то получалась вполне приличная похлёбка. Но, помнится, суп с молодой крапивой был всё-таки вкуснее.
Начиная со второго нашего елабуж- ского лета, мы стали держать кроликов. Первой у нас была крольчиха Машка. Она жила в сенях, в кладовке. Днём свободно паслась во дворе, где росло много травы. Когда она принесла помёт, и крольчата подросли, их тоже стали выпускать на травку. Я присматривал за ними, любил с ними играть, брал на
К а
|
|
|
руки, рассматривал их красные глазки. Тётя Вера приносила им с лугов вкусно- го клевера. Увы, уберечься от несчастья не удалось – хозяйская кошка сожрала одного.
Кроликов у нас развелось много, штук пятнадцать, зимой они жили в хо- зяйском сарае на втором этаже, оттуда они не могли убежать. Когда я приносил им картофельные очистки, они гурьбой сбегались к моим ногам и принимались за еду. Лакомством были для них на- ружные капустные листья от кочанов. Сено подбирали подчистую. Летом бе- ременных крольчих переселяли на зем- лю, на нижний этаж того же сарая, где они отрывали норы и выводили в них крольчат. Увы, многие крольчата гибли от кокцидиоза, заразной кроличьей бо- лезни.
Молока в Елабуге почти невозможно было достать. Но тётя Вера приспосо- билась кормить нас дешёвым снятым молоком – «прогонкой». Это была водя- нистая белая жидкость, которая остаёт- ся в сепараторе, после того, как отделят от молока сливки. По вкусу она напо- минала молоко. Сепаратор находился недалеко от нашего дома, но желающих купить прогонку было много, приходи- лось выстаивать в очереди. Тётя Вера была терпелива, прогонка почти всегда была у нас в рационе. Да и каша на про- гонке была вкуснее, чем на воде.
Весной, как только начинало пригре- вать солнышко, тётя Вера устраивала за сараями на солнцепёке грядки для огурцов. В Елабуге огурцы хорошо рос- ли в открытом грунте, лето там обычно очень жаркое. Но забот и ухода они тре- бовали много – прополка, ежедневная поливка. Зато когда она приносила в пе- реднике первые зелёные огурчики, мы после унылой зимней пищи получали натуральные живые витамины. Хорошо росли у нас в огороде и тыквы – вырас- тали до огромных, в обхват, размеров. Тыквенная каша приятно разнообрази- ла по осени наш рацион.
Нашла тётя Вера и ещё один способ добычи подножного корма. Это были пшеничные колоски. Осенью, когда
Роальд Клемент
поля уже убраны, их можно было най- ти на земле, если побродить по полю. Огромное, на несколько километров вширь пшеничное поле простиралось между окраиной города и лесом. Тётя Вера взяла корзинку и пошла из города в сторону леса. Она не знала, что уже вышло зловещее постановление партии и правительства «О колосках», а на ули- це Маркса висит плакат, где крупными красными буквами написано: «За коло- ски – под суд!»
Вера прошлась по полю из конца в конец и насобирала полкорзинки коло- сьев. Дома она вручную вылущила эти колосья. Получилась миска пшеничных зёрен. Она сварила из них кашу, поли- ла её постным маслом и подала нам на ужин. Каша получилась жестковата, зёрна похрустывали на зубах, но есть было можно. Мы съели весь котелок. На следующий день Вера отправилась на поле снова.
Когда дошла до середины поля, в корзинке уже было две горсти колосков. Тут она заметила, что со стороны леса к ней приближаются два всадника. Она не придала этому значения и продолжа- ла отыскивать колоски. Всадники подъ- ехали ближе, они почти наехали на неё своими конями.
– Ты что тут делаешь, тётка?!
Вера посмотрела на них. Это были мальчишки лет пятнадцати-шестнадца- ти. Их послали ловить таких, как она. Не понимая, что она совершает сейчас государственное преступление, за кото- рое ей суждено отбывать срок в лагере, Вера ответила:
– Собираю колоски...
Тот, что постарше, крикнул ей:
– Ты что, с ума сошла?! Знаешь, что тебе за это будет?
– Так они же всё равно сгниют под снегом, кому они нужны?
– А пять лет не хочешь?! Дай сюда корзинку!
Вера протянула корзинку ему. Он схватил её, перевернул, вытряхнул ко- лосья на землю