Может, ещё и поэтому она решилась на чудовищный поступок… Ненависть к Нине заполонила её всю без остатка, как ливни переполняют вздувшиеся реки…
Мальчик с фотографии смотрел ей прямо в душу чистыми, распахнутыми глазами.
Она чуть не погубила собственного внука…
Эдуард вытащил фоторамку из её обессилевших рук.
- Мне нет прощения, - снова пробормотала Тамара Георгиевна и уронила голову на руки. – Нет… нет… нет.
- Что бы ты ни думал обо мне, сын, - сказал Эдуард Петрович, не отрывая взгляда от фотографии, - эту идиотскую авантюру твоя мать придумала и провернула без меня!.. Я бы никогда не опустился до такого… Слышишь?.. Я не собираюсь лишать тебя наследства, наоборот, в любой момент ты можешь рассчитывать на мою помощь…
Он крякнул рассерженно, не умея быть в непривычной для него роли просителя. Да перед кем!.. Перед собственным рохлей-сыном... На бычьей шее вздулись от напряжения жилы, даже очки сверкнули как-то нелепо и зло.
- Нам ничего не нужно от вас, - медленно произнёс Григорий, выделив это «нам». – Мы ни в чём не нуждаемся.
И Тамара Геловани вдруг поняла, что в жизни не слышала таких страшных слов. Словно захлопнулась перед нею стальная тюремная дверь, навсегда отсекая солнечный свет, голубое небо и саму жизнь…
Нет ничего страшнее, чем услышать от собственного ребёнка «мне от вас ничего не нужно»…
Она медленно поднялась, пряча в сумочку истерзанный платок. Выпрямилась. В тусклых, припухших от слёз глазах, Григорий со смутной болью увидел тень отчаяния и глубокой тоски.
- Гришенька, - сказала она, стиснув на сумке руки. – Мы сейчас уйдём… и, может, не увидимся больше. Ты только знай – я тебя люблю… Прости меня, если сможешь. И Нина… передай ей, что я глубоко сожалею... И… можно, мы оставим себе эту фотографию?..
Григорий сглотнул комок в горле.
- Конечно, мама. Я… поговорю с Ниной. Но не буду ничего обещать…
Тамара Георгиевна улыбнулась:
- Говорят, пока ты жив, ничего не поздно изменить… Будь счастлив, сынок!.. Пойдём, Эдуард.
Его отец поднял тяжёлую голову и вымученно, но всё же улыбнулся ему.
Григорий молча, с тяжело бьющимся сердцем, смотрел, как закрылась за ними входная дверь.
- Ты точно уверена?..
Нина улыбнулась и погладила его по щеке.
- Прекрати паниковать, а?.. Сколько тебе ещё говорить, что нельзя рвать связи с родом! Это очень хорошо, что они придут. В твой день рождения. Это правильно… Я бы хотела, чтобы моя мать… да вот теперь ничего не изменить…
Она глубоко вздохнула, стараясь удержать подкатившую к горлу горечь. Григорий мягко сжал её ладонь.
Людмила Сергеевна, Нинина мать, умерла на Рождество. От инсульта. Так и не простив дочь, и не повидав единственного внука...
Нина горевала почти всю зиму, неумело пытаясь это скрывать. Они постоянно навещали отца, который в Данилке души не чаял. Потом все вместе приняли решение построить отцу маленький домик у себя на краю поместья. Работы уже заканчивались, и Савелий Николаевич теперь почти постоянно жил с ними. Городскую квартиру сдали внаём.
Когда Григорий нехотя сказал, что его родители просят о встрече, Нина так обрадовалась, что он опешил. В который раз его жена безмерно удивила его. Он никак не мог поверить, что она действительно не держит на них зла…
Она тут же предложила вместе с родителями отпраздновать день рождения Григория в конце апреля.
Он долго сопротивлялся и ворчал, но где ж ему было устоять перед напором своей маленькой, но весьма решительной супруги...
Ведь она и так почти никогда ни о чём не просила, что порой очень раздражало…
Они вышли из рощицы, где под сенью дубов, перезимовавшие и окрепшие, дружно зеленели два маленьких кедра.
Григорий приложил козырьком руку к глазам.
- Подъехали, кажется…
Он вдруг молниеносно повернулся к жене и покрыл её лицо и руки тысячей быстрых поцелуев.
- Нина… Нина моя… ты самая добрая, самая прекрасная женщина на Земле!.. Я тебя так люблю!..
Нина громко фыркнула и засмеялась:
- Ну, спасибо. Насчёт «самой доброй и прекрасной» ты перегнул, конечно!.. Но я тоже тебя люблю. И прекрати переживать. Всё будет хорошо, я чувствую.
- Ну, раз ты чувствуешь…
Но в душе его всё равно бушевало смятение. Его жена шла твёрдой уверенной поступью, и её маленькая рука почти тащила его за собой.
А он… он… боялся. И ещё больше боялся признаться самому себе, что боялся.
Он не знал, что Нина проснулась в четыре утра и до шести смотрела, как за окном рождается робкий рассвет. Она молилась беззвучно, прогоняя из сердца собственный страх, и лишь иногда с губ срывались неясные обрывки фраз...
У свежевкопанных столбиков, наметивших проём для будущих ворот, стояло две машины: тяжёлый чёрный отцовский «Лексус» и… у него ёкнуло сердце – его бывший «Ягуар».
Эдуард Петрович и Тамара Георгиевна нерешительно замерли у калитки из простых деревянных жердей. Григорий вдруг мстительно подумал, что материны «шпильки» наверняка глубоко увязли в мягкой и влажной весенней земле. И тут же ужаснулся своим мелочным желчным мыслишкам.
- Здравствуйте! – улыбнулась Нина и распахнула калитку. – Проходите, пожалуйста!
Она словно совершенно не ощущала неловкости, которая, казалось, пронизала весь воздух вокруг.
По сравнению с его отцом и высокой матерью его жена казалась маленькой хрупкой птичкой. Но вокруг неё словно мерцал ореол невидимой силы и спокойной уверенности. Григорий смотрел, не отрываясь, и сердце таяло от гордости и нежности.
Его жена легко заткнёт за пояс любую аристократку, и его спесивые родичи не могут этого не видеть!..
Впрочем, они выглядели скорее растерянными, чем спесивыми. Осторожно ступая по утоптанной тропке, ведущей в дом, они вертели головами, и было ясно, как день, что они тщетно силились понять, что их сын забыл в этой дыре…
Ну и пусть, с отстранённой злостью, подумал он. Это теперь его жизнь, и они больше не имеют над ним власти…
И тут на крыльцо дома вышел Савелий Николаевич, неся на руках не слишком довольного полусонного Данилку.
Тамара и Эдуард сбились с шага и замерли, уставившись на ребёнка.
Савелий Николаевич, радушно улыбаясь, приблизился к ним и приветливо представился.
Последовали ответные неловкие представления. Данила сурово уставился на новоприбывших, и Гришкины родители вновь замерли, словно заворожённые.
Потом мальчик задумчиво пожевал губами, протянул ручку и сграбастал золотой кулон, висящий у Тамары Георгиевны на шее. Ей пришлось наклониться вперёд. Малыш некоторое время изучал кулон, попробовал его на вкус, отчего матери Григория пришлось согнуться ещё, а потом широко улыбнулся ей и что-то залопотал.
Тамара Георгиевна вдруг засмеялась молодым счастливым смехом, и Эдуард Геловани издал странный горловой звук, похожий на сдавленное рыдание…
Эдуард Петрович передал Григорию ключи от «Ягуара» и тяжело похлопал сына по плечу.
- Нам пора, Гриша. Ждём вас с семьёй на Пасху.
- С днём рождения, сын! – мать ещё раз обняла Григория перед тем, как сесть в «Лексус». – И…
Она посмотрела на Нину долгим пристальным взглядом. Нина спокойно улыбалась.
Тамара Георгиевна достала из сумки какой-то продолговатый свёрток и вручила его Нине.
- Что это, Тамара Георгиевна? – с недоумением спросила Нина.
А у Григория вдруг ёкнуло сердце. Он сразу узнал футляр из синего бархата...
- Это фамильная драгоценность семьи Геловани. Старинное ожерелье восемнадцатого века. Оно переходит от матери к дочери или невестке вот уже больше десятка поколений. По легенде сама Екатерина Вторая даровала его одной из фрейлин, жене одного из предков Геловани, сослужившего какую-то верную службу. Так вроде?.. – обернулась она к мужу.
Эдуард Геловани мрачно кивнул.
Нина осторожно нащупала застёжку и открыла футляр. На атласной подложке цвета слоновой кости лежало рубиновое ожерелье в старинном тусклом серебре.
Она не знала, что сказать, расплывающимся взглядом глядя на тёмно-красные камни. Потом тихо спросила:
- А вы уверены, что… я достойна такого подарка?..
Григорий нахмурился и сжал её ладонь.
Тамара Геловани вздохнула и сказала:
- Это не подарок. Это символ. Символ преемственности поколений. Дочери у меня нет. Ты жена моего сына. Оно твоё по праву.
- Мама, - сердито начал Григорий, но Нина сильно дёрнула его за руку.
- Благодарю вас, Тамара Георгиевна, - сказала она серьёзно. – Я постараюсь… не уронить честь семьи.
Мать Григория кивнула не менее серьёзно. В последний раз поцеловала Данилку на руках у Григория и скупо улыбнулась Нине.
В сгущающихся сумерках ещё долго мерцали тормозные огни. Дороги в Родняках пока ещё те…
Григорий и Нина, стояли, прижавшись друг к другу, между ними уютно сопел Данила на отцовских руках.
- Она признала тебя, - всё ещё не совсем веря в случившееся, пробормотал Григорий. – Абсолютно и бесповоротно… Сказали бы мне такое год назад, я бы ни за что не поверил…
- И я бы не поверила, - хихикнула Нина. – Ну что, княже, спать?.. Сегодня был трудный денёк.
Григорий улыбался и смотрел так, что в животе немедленно собралась большая туча бабочек.
- Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
В вечернем апрельском небе над поселением Родовых поместий Родняки тусклым рубиновым огоньком загорелась первая звезда…
Апрель 2015 - Июнь 2017 г.
От автора:
Дорогие друзья!
Мои романы выложены в открытом доступе. Они свободны для распространения, я хочу, чтобы их прочитало как можно больше людей.