- Если серьезно - понятия не имею. На честном слове.
- Ты Заднице докладывал?
"Фон Рей" злобно фыркнул и от ответа воздержался.
- Я, например, докладывал, - пожаловался "Роканнон". - Он говорит
- чинись. А как я буду на ходу чиниться, если у меня облом системы?!
- То есть, стрелять ты по-прежнему не можешь...
- Почему это не могу? Могу уже. Только плохо и недалеко.
- И кто же это нас так подставил, а, господа офицеры? - сказал
горько капитан с целым блоком орденских планок на груди. - Впереди
старина Рабинович, позади, мать-перемать, дорогая родина...
- А с боков - республиканцы и нейтралы, - напомнили
сокрушающемуся капитану.
- И повсюду трибунал, - заключил он. - Эй, мужики! Ну-ка, тащите
сюда эту канистру. Плесните дозу. Ну что вам, жалко?! Я же в
терапевтических целях. А то у меня нервишки разыграются, того и гляди,
буянить начну.
- Закройся, ты... неврастеник! - посоветовали ему. - Сами такие.
Видел, Мозер побежал куда-то с начальником связи? Вот и сиди.
- Это, наверное, ультиматум пришел, - авторитетно заявили из
угла.
- Да плевал Рашен на их ультиматумы...
- Вот и я говорю. Значит, он сейчас придет и всем нальет для
храбрости. Что, сложно вам еще минуту подождать? Алкоголики. Свое
бухло все выхлебали, теперь на халяву сбежались...
- Ты чего такой злой, дон Педро?
- Да не злой я! Просто вы тут сидите целой кодлой и херней
маетесь, а Рашен там сейчас в одиночку решает что-то!
- Так у него работа такая...
- Вот именно, - отрезал Педро.
* * *
- Легок на помине! - воскликнул адмирал.
- Что такое? Неужели Эйб? - обрадовался Эссекс, включая свой
интерком.
- Идет декодировка, картинка будет через полчаса, - доложил
Мозер. - Но ответ на задачу поиска уже есть. Ответ - "да". Господин
адмирал, может быть задержим начало совещания? Мало ли, что там?
- Нет, - сказал Рашен. - Совещание начнем по плану. Мы сейчас
подойдем. А информацию от Файна передай мне немедленно, как только
будет раскодирована.
- Будто гора с плеч свалилась, - пропыхтел Боровский. - Неужели
он живой, старый черт?
- Это еще не обязательно, - заметил Эссекс. - Ты не слышал? Он
нашел следы чужих. Как минимум - следы.
- И что самое обидное, - сказал Рашен, - нам от этого ни жарко,
ни холодно.
- Какая фигня! - не выдержал Эссекс. - Да это же чистая победа!
Если чужие на границе Солнечной, мы, считай, уже выиграли! Нас и
пальцем никто не тронет. Кто же будет этих гражданских идиотов
защищать?! Кто, если не мы?
- Слушай, Фил, - попросил Рашен. - Помнишь, что я говорил про
твое блядское мнение?
- Про наше блядское мнение, сэр, - поправил его Боровский.
- А ты вообще молчи. Целее будешь. Фил, я тебя люблю. Я тебя
просто обожаю. Ты лучший в мире начальник штаба и очень хороший
человек. Но второго такого кретина... Ты себя послушай! Ты хоть
понимаешь, что ты говоришь?!
- Секундочку! - выставил ладонь Эссекс. - А что я не так сказал?
- В чем разница между военными и пиратами? - спросил Рашен.
- Риторический вопрос.
- А все-таки?
- Ну, и в чем? - по старой доброй привычке решил получить готовый
ответ Эссекс.
- Пока мы вне закона, нам веры ни на грош, - сказал Рашен. -
Допустим, Файн добыл хорошую картинку. Да ты ее хоть по Сети брось -
все равно тебя немедленно объявят мистификатором, готовым на все, лишь
бы убедить Землю, что ты ей нужен позарез. Это раз.
- Ну, это довод, - кивнул Эссекс. - Ладно, принимается.
- Положим, нам поверили. Но! В случае внешней угрозы пиратов
могут взять на военную службу. Но сейчас не пятнадцатый век. И
пиратское клеймо никакими подвигами не смоешь. Во-первых, бывшего
пирата на войне обязательно подставляют, его ведь не жалко, он не
свой. Во-вторых, пусть даже мы свое геройски отвоюем, потом нас все
равно заплюют. Понял? Так что не важно, есть чужие, или нет их.
Прежде, чем с ними разбираться, группа F должна восстановить свой
легальный статус. Иначе нет гарантий, что мы врага отгоним, а нас на
радостях не повесят. Это два.
- Согласен, - вздохнул Эссекс. - А что, аргумент номер "три"
будет?
- А "три" - на себя посмотри. Ты сказал: "Кто этих гражданских
будет защищать?". А себя ты защищать не собираешься, Фил? До тебя что,
не доходит, какая это угроза - чужие, Фил?
- Ох, не обязательно! - усомнился Эссекс.
- А я тебе говорю - п...ды они нам дадут, - авторитетно заявил
Рашен.
- Это точно, - согласился Боровский.
- Так или иначе, - Рашен снова поднял указующий перст, -
избавляйтесь, господа, от сепаратистской психологии. От вас еще только
на сутки родина отвернулась, а вы уже рассуждаете, как разбойники
какие-то. Противопоставляете себя обществу. Хреновый симптом.
- Слушай, ты, философ! От нас родина отвернулась, когда послала
воевать! - заявил Эссекс. - И ничего мы ей не обязаны. Как она с нами
обращается, так мы себе и рассуждаем.
- У тебя впереди еще лет двадцать жизни, Фил, - напомнил Рашен. -
Где ты их проведешь? В космосе? Мы уже скоро по здоровью не сможем
летать даже на грузовиках. Значит, придется спускаться вниз. Ты хочешь
там жить как человек, или как изгой?
- Вообще, - вступил в разговор Боровский, - мне такие высокие
материи не особо доступны, но если бы меня спросили, я бы сказал -
ваша правда, драйвер. Мы ведем себя, будто мы и не люди, а так -
небожители. А у меня, кстати, жена и дети есть. Я с самого начала
печальных нынешних событий о них и не вспоминал. А теперь вот
вспомнил, и что-то мне уже не по себе... Слушайте, драйвер, что
делать-то, а?
- Для начала - идти на совещание, - сказал Рашен. - Пьянка
отменяется. Вместо нее будет постановка задач. Мы работаем, понимаете?
Мы снова в деле. Все как обычно. Пошли.
И мягко подтолкнул офицеров вперед по коридору.
Как дети, которых ведут за руки, Боровский и Эссекс шагнули
вперед.
* * *
Эндрю висел на стене в разгруженной зоне и тоскливо смотрел на
блокиратор центрального ствола управления огнем, поставленный его
предшественником Скаччи. Сейчас устройство было отключено, но пара
несложных операций могла бы возродить его к жизни. И тогда, стоит
"Тушканчику" приблизиться к Земле, радиокоманда Адмиралтейства выведет
из строя главные лазеры.
Примерно такая же машинка ждала своего часа в реакторном отсеке,
тоже пока отключенная. Но не уничтоженная.
Адмиралу Эндрю сказал, что угроза блокировки жизненно важных
функций корабля устранена. Так оно, собственно, и было. И будет до
того момента, пока Эндрю не решит, что "Тушканчику" пришло время
превратиться из грозного крейсера в беспомощную межпланетную баржу.
А сейчас Эндрю висел на стене и боролся с желанием то ли
заплакать, то ли заорать дурным голосом, то ли вообще застрелиться.
Мастер-техник лейтенант Вернер попал в такой замысловатый переплет, из
которого не выбрался бы и человек посильнее, чем он. Год назад, сидя в
тюремной камере, Эндрю решил перехитрить судьбу. Тогда ему и в голову
не приходило, что судьба - это категория скорее нравственная, чем
какая-нибудь другая. Он полагал, что злой рок преследует человека
из-за стечения многих несчастливых обстоятельств. И если в кои-то веки
повести себя умно и расчетливо, его можно обмануть.
А на поверку вышло, что от судьбы не уйдешь, потому что она сидит
в тебе самом.
Когда Эндрю оказался в тюремной камере, он не сломался лишь
потому, что не поверил в реальность происходящего. Только вжался
плотнее спиной в холодную стену и закрыл глаза, убеждая себя, что все
равно сбежит. Урановая каторга на Ганимеде, откуда еще никто не
вернулся, была не для него. Поэтому Эндрю отмел такой расклад сразу,
как нереальный, и стал прикидывать, когда именно и как ловчее будет
удрать.
Трибунал с приговором отчего-то не спешил, времени поразмыслить
хватало. И когда умный Эндрю начал склоняться к мысли о том, что побег
дело мертвое, и стал потихоньку терять самообладание, к нему в гости
заглянул особист с нашивками сухопутного майора.
"Лихо тебя командир базы подставил, - сказал майор сочувственно.
- Это ж надо, как ты его довел! Чтобы целый полковник собственной
морды не пожалел, лишь бы от тебя избавиться... Н-да. Ладно,
сделанного не воротишь. Между нами, тебе светит двадцатник. Урановая
каторга на Ганимеде. Жить охота, лейтенант?".
"А то! - сказал Эндрю. - Какие будут предложения?".
"Молодец, - похвалил его майор, раскрывая мобильный терминал. -
Люблю иметь дело с русскими. Никаких тебе охов и вздохов, сразу к
делу. Вот, смотри, какой документик. Типовое соглашение, ничего
особенного. Подпишешься?".
"И что мне это даст?" - спросил Эндрю, уже понимая, что.
"Для начала - отсрочку исполнения приговора на неопределенный
срок. А там посмотрим, как вести себя будешь".
"Стукач из меня хреновый", - заметил Эндрю.
"Зато техник хороший, - усмехнулся майор. - Не ссы, лейтенант,
стучать тебе не придется. И врать тоже... Ну, разве что самую малость.
Работать будешь по специальности. Гарантирую. Что я, не понимаю, что
ли, к кому пришел? Русского парня в соглядатаи вербовать? Слуга
покорный, мне еще жизнь дорога. Ты же всегда на виду, дубина!".
Эндрю неприязненно сморщился. Майор попал в самую точку -
немногих оставшихся на свете русских преследовала роль ярмарочных
уродов. Их было так мало, а нация их так обросла легендами, что стоило
заикнуться о своем происхождении, как к тебе тут же начинали лезть с
дурацкими вопросами. Не то, что бы русских не любили, скорее наоборот.
Но всеобщая снисходительная жалость вперемежку со слегка брезгливым
интересом - тоже не подарок. Каждый справлялся с этим, как мог.
Например, Олег Успенский бремя своей национальной принадлежности нес
гордо, как рыцарский герб, и всюду козырял тем, что он русский. Эндрю
в детстве тоже был такой - пока за спиной имелись всеми уважаемые
родители. А оставшись сиротой, наоборот, старался не высовываться,
быть как все. Но рано или поздно ему все равно напоминали, кто он.
Самым обидным в положении русского на Земле было то, что никто
его ни в чем не упрекал. Еврею могли сказать, что это его сородичи
устроили страшную Полночь, натравив друг на друга все нации планеты.
Американцу - что именно хитрожопые Штаты поимели с этого дела больше
всех. Французу - что он жадина. Немцу - что тупой. Итальянцу - что
слишком много размахивает руками, и вообще макаронник. Этнических
британцев презирали за высокомерие, скандинавам говорили, что они все
"отмороженные". А на русских просто смотрели косо. И заочно обвиняли в
том, что они сами себя угробили. Ах, какая была великая страна, родина
лучших поэтов и писателей, гениальных конструкторов и прекрасных
артистов. Ах, с каким благоговением мы от нее ждали, что вот-вот она
нам что-то скажет такое, от чего мы все резко станем лучше, чище,
умнее! Тысячу лет ждали! А Россия вместо того, чтобы сделать нас
высокодуховными и донельзя нравственными, опустила в свои несметно
богатые закрома атомные мины и взорвала их под ногами китайских
полчищ... Ну, не сволочи ли вы после этого, русские, а?
Эндрю сидел в камере и, неприязненно кривясь, переваривал
услышанную от майора жестокую правду.
"И вообще, чтобы стучать, у меня американцев навалом, - сказал
майор. - Это дело у них в крови. А ты как крутил гениально свои гайки,
так и будешь их крутить. Ну что, по рукам?".
Эндрю молча набил на "доске" свой личный номер и приложил ладонь
к сканеру отпечатков.
"Умница, - сказал майор. - Теперь слушай внимательно. К тебе на
днях зайдет капитан Риз с "Горбовски". Предложит идти с ним в
подпространство, или как его там... Короче говоря, ты соглашайся".
"Ты что, майор, оhuel?" - спросил Эндрю.
Майор возвел глаза к потолку, вспоминая русское слово.
"А-а, - сказал он. - Нет, парень, это ты обо мне нехорошо
думаешь. Проблемы менталитета как раз у капитана Риза. Например, он
действительно собирается опробовать нуль-Т-принцип. А нам это сейчас
абсолютно ни к чему. Понимаешь, какое дело, "Горбовски", конечно,
аппарат сырой. Но кто его знает, вдруг у Риза получится
нуль-транспортировка? Шансы где-то пятьдесят на пятьдесят, что он не
только нырнет в подпространство, но еще и вынырнет обратно. Вот в чем
беда-то. А сменить этого шизофреника Риза на более или менее
нормального мужика, которому помирать неохота, мы уже не можем. Его
концерн "Хэви Индастриз" перекупил у военных с потрохами. Этого психа
теперь даже пристрелить не получится, сочтут за экономическую
диверсию".
"Ничего не понимаю, - сказал Эндрю. - С каких это пор Земле не
нужен нуль-Т-звездолет?".
"Эпоха космической экспансии кончена, друг мой, - объяснил майор.
- Главное сейчас - возродить Землю. Начать ее копать и возделывать. А
если нуль-Т окажется реальной штукой? Каковы шансы, что остатки землян
не потребуют срочно отправить их куда-нибудь к едрене-матери, где
воздух почище и трава растет? Здесь-то интересы Совета Директоров и
расходятся с интересами монополий. Компаниям нынешнее положение дел
надоело. Им нужна колонизация новых миров, чтобы там собственные
государства строить, на свой вкус. Обанкротился народный капитализм,
понимаешь? А Совет Директоров хочет сохранить то, что есть. И пока
нуль-Т не работает, так и будет. Осознал?".
"Осознал, - кивнул Эндрю. - Короче говоря, вы хотите, чтобы
"Горбовски" дальше орбитальных верфей не улетел".
"Пусть летает куда угодно, - улыбнулся майор, - только на обычной
ядерной тяге. Как думаешь, это тебе по зубам?".
"Надо схему посмотреть", - сказал Эндрю. Майор достал из кармана
диск, зарядил его в терминал и вывел на экран список документации по
"Горбовски".
"Изучай пока, - предложил он, отстегивая от терминала
пол-винчестера, - а я завтра к тебе загляну".
Эндрю от такой щедрости буквально обалдел. То ли майор не понимал
до конца, с кем имеет дело. То ли психологи тюремной медкомиссии, не
разобравшись в загадочной русской душе, сказали ему, что заключенный
Вернер сломлен и готов сотрудничать. Так или иначе, но через два часа
ожесточенного стука по контактам Эндрю уже располагал программным
обеспечением куда лучше чем то, что майор унес в кармане. К рассвету
вышел в локальную сеть тюрьмы. И с глубоким огорчением заключил, что
бежать - во всяком случае отсюда, - действительно номер дохлый. Тогда
он раздраженно глянул на схему "Горбовски" и понял, что капитально
испортить это чудо техники сумеет голыми руками и за пять минут.
"Ладно, майор, - сказал он на следующий день особисту. - Тащи
сюда этого маньяка".
Через неделю у Эндрю состоялся примечательный разговор с
капитаном Ризом, в ходе которого Вернер мучительно сдерживал эмоции,
дабы не рассмеяться. Возможно, капитан Риз и был маньяком, но, дураком
не был точно. Ему хотелось жить, в нуль-Т он не верил совершенно, и
главным желанием капитана было не дать кораблю уйти в подпространство.
Вслух этого Риз не говорил. Более того, на словах он нес ахинею,
доказывая Эндрю, как надежен "Горбовски", и как лихо они прокатятся на
нем по неведомым мирам. Но рукой капитан нервно, будто настоящий псих,
цеплялся за плечо Эндрю. И вовсю отбивал на нем морзянку. Эндрю в
ответ ласково придерживал сумасшедшего за колено, стараясь не слушать
его словесный понос. И в свою очередь, правдоподобно возражать и
упираться для успокоения встроенной неизвестно в какой угол скрытой
камеры слежения.
Когда довольный Риз ушел, Эндрю даже подумал - а не доказать ли
майору свою преданность и не заложить ли этого мужика, благо Риз ничем
не рисковал. Но по зрелом размышлении понял, что во-первых, Риза тогда
могут счесть нормальным и все-таки по старой памяти расстрелять за
угробленных десантников и сорванную операцию. Во-вторых, фокус с
морзянкой еще мог пригодиться. Кроме того, как ни выгодно было начать
карьеру секретного агента с качественного доноса, стучать Эндрю
все-таки было противно.
Трибунал не поскупился и обрадовал лейтенанта Вернера пожизненной
каторгой с лишением наград и звания. Но майор не соврал - вместо
этапа на Ганимед Эндрю сменили меру пресечения и до отправки на
"Горбовски" послали в закрытый тренировочный лагерь для таких же
штрафников. Отличие Вернера от остальных было в том, что его
расконвоировали, поселили отдельно и зачислили в обслуживающий
персонал.
А вскоре попросили согласиться на предложение зеков поколдовать с
охранной системой. Группа недовольных жизнью заключенных собиралась в
бега, и особистам надо было, чтобы побег частично удался. Человек пять
лишних охранники должны были застрелить, а вот двоим полагалось из
лагеря уйти. Эндрю, скрипя зубами, согласился. Договариваться к Эндрю
пришел один из будущих трупов, красивый юноша с мягким лицом и
приятными манерами. В оплату услуг он предложил Эндрю пистолет с двумя
патронами, литр браги и себя. Вернер посмотрел в глаза человеку,
который должен со дня на день умереть не без его помощи, и чуть было
не сказал ему: "Не ходи". Но вспомнил, что сам тоже очень любит жизнь,
взял бутылку, а от пистолета и сексуальных услуг холодно отказался.
Юноша заработал пулю в затылок у самой границы лагеря, и Эндрю
утешал себя тем, что парень хотя бы не мучился.
"Ну, и как тебе понравилась его попка? - спросил майор. - Или ты
его в ротик?".
"Я не по этой части", - ответил Эндрю.
"Будешь, - пообещал майор. - Тебе еще здесь сидеть - не
пересидеть".
"Это как?" - удивился Эндрю.
"Ты не пойдешь на "Горбовски", - объяснил майор. - Тут для тебя
есть дело посерьезнее. Через месяц-другой. Не пожалеешь, честное
слово. Ответственнейшая миссия. Гордись, парень, будешь трудиться на
благо всей планеты".
Эндрю выругался по-русски, чем очень майора развеселил, и ушел к
себе. Заработанную предательством бражку он распил с начальником
лагеря, и вместе с ним на служебной машине уехал в бордель. На руке
Эндрю красовался браслет-определитель, снять который можно было только
отрубив кисть. Эндрю вскрыл браслет на глазах у начальника, но тот ему
посоветовал не отключать маячок, потому что тогда в лагере поднимется
дикий шухер, и поездка к бабам выйдет несколько скомканной, то есть
потрахаться они успеют, а посидеть по-человечески - нет.
"Впрочем, - философски заключил начальник, - тебе-то, русскому, и
браслет ни к чему. И так найдут, если что".
"Да что у меня, на лице написано, что я русский?" - взвился
Эндрю.
"Да, - твердо сказал начальник лагеря. - Заявляю как полицейский
офицер. Не убежать тебе, Энди, даже и не думай. Все равно поймают,
раньше или позже. И тогда - к стенке".
"Куда же мне деваться?" - спросил Эндрю упавшим голосом.
"Наверх, - сказал начальник. - Только наверх. Но учти, путь этот
для тебя простым не будет".
"Догадываюсь, - кивнул Эндрю. - Вот, пятеро уже на моей совести".
"Ой, какая ерунда! - рассмеялся начальник. - Тебя еще лично
заставят шлепнуть кого-нибудь. Статья-то твоя пока что не
расстрельная. Да и само дело липовое. Перед гражданским судом оно бы
вмиг развалилось. А вот когда у тебя за плечами реальное убийство
будет, да такое, за которое не только военный трибунал, но и
гражданские к стенке поставят... Вот тогда по особистским меркам ты и
будешь готов к работе. И действительно поедешь наверх. А стоит тебе
рыпнуться, как тебя - за шиворот, обратно вниз и пулю в лоб. И никакие
астронавты тебя не отмажут, потому что одно дело полковнику рыло
начистить, а совсем другое - убить невинного человека".
Так, мирно беседуя, они и доехали до публичного заведения, откуда
их под утро вышибли пинками, заливающихся пьяной слезой и всех в
блевотине.
Эндрю повезло - он не успел лично ни убить кого-нибудь, ни даже
заложить. Не прошло и дня, как дюжие молодцы из военной полиции
завязали ему глаза, сунули в машину и отвезли куда-то, где оказался
все тот же майор, а помимо него - целая комиссия во главе с
двухзвездным генералом. Комиссия долго компостировала мозги
лейтенанту-штрафнику, выясняя, как у него с чувством долга и
гражданской ответственностью. А потом выдала такое, что Эндрю под
конец разговора от изумления чуть в обморок не упал.
"Есть мнение, что адмирал Успенский слегка не в себе, - заявил
генерал. - Похоже, устал человек. Теряет контакт с реальностью. Сейчас
на носу роспуск флота, и адмирал может сгоряча выкинуть какой-нибудь
опасный номер. Понимаешь, лейтенант, у адмирала серьезные личные
проблемы, ему родственники простить не могут, что он воевал, и все
такое... Короче говоря, у него отсутствуют стимулы, чтобы спускаться
вниз. Никому он на Земле не нужен. И адмирал все чаще говорит
прилюдно, что распускать флот не стоит. Успенский хочет уберечь свой
внутренний мир. А его внешняя оболочка - круизер "Пол Атридес". Вдруг
адмиралу придет в голову угнать корабль, или что-нибудь еще в этом
роде? Ты как думаешь, это реально?".
Обескураженный Эндрю подобрал отвалившуюся челюсть. Он-то твердо
знал, что Рашен может угнать не только свой корабль, но и половину
флота взбунтовать. Если, конечно, дураки снизу заденут адмирала за
живое своей поспешной демилитаризацией. Рашен с его психологией
вольного художника был на взгляд Эндрю с армией совершенно
несовместим. Он не служил, как другие, а старался выжать из службы
максимум удовольствия. Конечно, особист с генеральскими звездами делал
из мухи слона. Но Эндрю давно не видел Рашена и мог предположить, что
сейчас, болтаясь на орбите без дела, адмирал начинает потихоньку
звереть.
"Мы хотим оградить адмирала от неприятностей, - сказал особист. -
Ты ведь не желаешь Успенскому зла, лейтенант?".
Эндрю что-то промычал в том смысле, что нет, разумеется, не
желает.
"Когда ты всю жизнь бороздишь космос, а у тебя вдруг хотят отнять
корабль, очень легко переступить черту и послать всех на хер, -
продолжал генерал. - Но с этого пути уже нельзя повернуть назад. Можно
только идти дальше. А значит - сначала угрожать оружием, потом
отстреливаться, а потом... Мы очень не хотим, чтобы адмирал оступился.
Как ты думаешь, это правильно?".
Эндрю только хмыкнул, потому что такой вопрос не требовал ответа.
"Самое обидное, что Успенского все предали, - вступил майор. -
Адмирал Кёниг пытается его утопить, гражданские мечтают подставить,
сын от него фактически отказался... И всем очень хочется, чтобы он
сорвался и наделал глупостей. Нельзя сказать, будто у врагов
Успенского мало оснований для того, чтобы его не любить. Ты сам
знаешь, он совсем не пай-мальчик. Он такой... Русский воин. И сейчас
он одинок как никогда. И очень зол. Пришло время о нем позаботиться.
Не скрою, мы это делаем без особого удовольствия. Уж наше ведомство от
него натерпелось... Но умнее проявить к господину Успенскому
сострадание, чем довести его до нервного срыва. Ты ведь ему друг,
лейтенант. Был, во всяком случае".
"Да я... - промямлил Эндрю. - Ну, конечно. Нет, разумеется...
Только я надеюсь, мне не придется ничего такого... Вы понимаете?".
"Мы знаем о ваших отношениях все, - сказал майор. - Не
сомневайся. И мы не шарашкина контора, а военная контрразведка. Мы не
предложим тебе ничего бесчестного. Ты просто выручишь человека,
попавшего в беду".
"Ага, - сказал Эндрю. - А каким образом? То есть, я согласен, да,
только если...".
"Вот и чудно! - обрадовался генерал. - Тогда вникай в диспозицию.
Сейчас наши люди ставят на флагмане и еще на нескольких судах
блокираторы, чтобы в случае чего... Ну, сам понимаешь. Заглушки на
реактор и стволы управления огнем. Так что, если Успенский и захочет
рыпнуться, ничего у него не выйдет. И он легко сможет пойти на
попятный и сказать, что плохого и не замышлял. Понял, как все удачно
для него оборачивается?".
"Наверное", - сказал Эндрю без особого энтузиазма.
"Вот именно, - кивнул генерал. - Но тут возникла проблема. Наш
адмирал начинает догадываться, что его старший техник ведет двойную
игру. Со дня на день Успенский этого человека спишет вниз. И будет
искать замену. Ему понадобится квалифицированный технарь, которому
Успенский доверяет, как себе. А это кто?".
"Увы, не я, - отрезал Эндрю. - Вы же знаете, наверное, что я
после взрыва на "Виггине", едва меня подлатали, явился к Рашену в
экипаж проситься. А мне на самом деле не к адмиралу идти надо было, а
прямиком в санаторий для лиц с нервными расстройствами. Куда я,
собственно, и попал уже через неделю... Рашен, наверное, и не поверит,
что я оттуда вышел. Очень плохо со мной было".
"Нет, парень, - сказал майор почти ласково. - Ты его
недооцениваешь. Поверь мне на слово, Успенский будет искать тебя. И
найдет. И позовет на "Пол Атридес". И ты не откажешься".
Эндрю для приличия несколько минут поломался, хотя внутри у него
все пело, а потом согласился, что да, конечно, не откажется.
"Ну, и молодец, - сказали ему. - Для начала поздравляем тебя,
лейтенант, с условным сроком в пятнадцать лет. Кстати, ты опять
лейтенант, и награды тебе вернут. А теперь вали отсюда".
"Это как? - удивился Эндрю. - Так что же мне делать там,
наверху?".
"А что хочешь, - ответили ему безмятежно. - Как сердце
подскажет".
"Да вы что? - изумился Эндрю. - А если я, допустим, все Рашену
выложу про блокираторы?".
"Пожалуйста. Только одна просьба к тебе - не сразу. Оглядись
сначала, посмотри, что к чему. А там - решай. Мы тебе ситуацию
обрисовали. Твоя задача - спасти Успенского от него самого. Защитить
его. Пять лет назад он не разглядел, что ты нуждаешься в помощи. А ты
сейчас можешь сделать для него то, чего он не смог для тебя... Подумай
об этом на досуге, лейтенант. Ну, счастливо".
В свою лагерную каморку Эндрю вошел, шатаясь, и без сил повалился
на кровать. Он и не думал, что с ним обойдутся так ловко. Эндрю
надеялся перехитрить особистов. А вышло, что они его повязали по рукам
и ногам. Всего-навсего - предложили решать самому.
А теперь он болтался в невесомости, пристегнутый страховочным
концом к стенке, и кусал губу, не зная, что делать.
Зная нынешние обстоятельства адмирала, Эндрю ждал от него силовых
решений. У Рашена был под рукой отличный инструмент восстановления
справедливости - корабли группы F с преданными экипажами. Малейшие
разногласия с офицерами поставили бы адмирала в ситуацию выбора, и он,
конечно, нашел бы мирный выход из кризиса. Беречь людей и уважать их
мнение было в его характере. Но сейчас и думать не приходилось -
группа F жаждала надрать задницу своим обидчикам. Во всяком случае,