– Ну вот тебе от меня двадцать су, – сказал Окассен. – Ты и заплатишь за твоего быка.
– Господин мой, – сказал тот, – большое вам спасибо! И да поможет вам бог найти то, что вы ищете.
И человек ушел. Окассен поскакал дальше. Ночь была светлая и тихая, и он все ехал и приехал к тому месту, где расходились семь дорог, и увидел шалаш, который, как вы знаете, сложила Николетта. Он был украшен цветами и снаружи, и внутри, и спереди, и сзади и был так прекрасен, что лучше быть не может. Когда Окассен увидел{113} шалаш, он мигом остановился, а лунный луч осветил все внутри.
– Ах, боже! – воскликнул Окассен. – Это сделала Николетта, моя нежная подруга, своими прекрасными руками. Ради ее доброты и любви к ней сойду с коня и отдохну здесь ночью.
Он вытащил ногу из стремени, чтобы слезть с коня, но конь был большой и высокий. Окассен задумался о Николетте, своей нежной подруге, и упал на камень, да так неудачно, что вывихнул плечо. Он почувствовал себя тяжко раненным, но напряг все свои силы и привязал лошадь другой рукой к кусту шиповника, лег на спину, и так он вполз в шалаш. Взглянул в отверстие крыши, увидел звезды на небе, заметил одну, самую яркую, и начал говорить:
Теперь поют
«Вижу рядышком с луной
Тихий свет звезды ночной.
Знаю, звездочка, дружок,
Николетта там с тобой.
Взял ее на небо бог,
Чтоб твой скромный огонек
Разгореться ярче мог.
Николетта, я б хотел
Взвиться в горний ваш предел
10 Пусть назад бы я слетел,
Лишь успеть бы вас опять
Хоть разок поцеловать.
Будь я сыном короля,
Так же вас любил
15 Милая подруга!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Когда Николетта услыхала голос Окассена, она пришла к нему, потому что была совсем недалеко. Она вошла в шалаш, обвила его шею руками, стала его целовать и обнимать.
– Милый, нежный друг, какое счастье, что я нашла вас!
– Какое счастье, что я вас нашел, прекрасная, нежная подруга!
Они целовались и обнимались, и велика была их радость.
– Ах, нежная подруга, – сказал Окассен. – Я только что тяжело ранил себе плечо, но теперь не чувствую ни боли, ни страданий, раз вы со мной.
Она ощупала ему руку и нашла, что плечо вывихнуто. Так долго гладила она плечо своими белыми руками, так долго растирала, что с помощью бога, который любит любящих, она вправила плечо. А потом она собрала цветы, и свежую траву, и зеленые листья и, оторвав полоску от своей рубашки, привязала их к плечу, и Окассен совсем выздоровел.
– Окассен, – сказала она, – посоветуемся, что нам делать. Если ваш отец прикажет завтра обыскать этот лес и меня найдут, не знаю, что будет с вами, но меня‑то сгубят.
– Да, милая, нежная подруга, это было бы для меня большим горем. Но если мне удастся то, что я задумал, вас не схватят.
Он сел на коня, посадил подругу впереди себя, целуя и обнимая ее, и они понеслись в открытое поле.
Теперь поют
1 Окассен красив, влюблен,
Белокур и ловок он.
Он с подругой дорогой
Покидает лес густой.
5 Лоб целует, очи ей,
Розы щек и прядь кудрей
Николетта все грустней:
«Окассен, мой дорогой,
1 °Cкоро ли в стране какой
С вами мы найдем покой?»
«Я считать не стану дней,
Лишь бы только поверней
Приютил пас край глухой».
Долго скачут по лесам,
По горам и городам,‑
Море видится вдали,‑
Наконец с коня сошли
На песок прибрежный.
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Окассен и его подруга сошли с коня, как вы уже слышали и поняли. Он вел лошадь под уздцы, а подругу вел за руку, и они шли вдоль берега. И Окассеп увидел, что плывет корабль, и заметил, что купцы, сидящие на нем, гребут к самому берегу. Он подал им знак, и они подъехали к нему. Он сторговался с ними, и купцы взяли их на корабль. И когда они вышли в открытое море, поднялась сильная, чудовищная буря, которая швыряла их то туда, то сюда, пока они не прибыли в чужую страну и не вошли в гавань замка Торлор{114}. Тогда они спросили, что это за земля, и им сказали, что это владения короля Торлорского. Потом Окассен спросил, что он за человек и не ведет ли он войну, и ему ответили:
– Да, большую войну.
Окассен прощается с купцами, те оставляют его, поручив богу. Он садится на коня, опоясавшись мечом, сажает подругу впереди себя и едет к замку. Спрашивает, где король, а ему отвечают, что тот рожает ребенка{115}.
– А где же тогда его жена?
И ему отвечают, что она ушла с войском и увела с собой всех жителей страны.
Когда Окассен услышал это, он очень удивился, приблизился ко входу во дворец и сошел с коня вместе с подругой. Она осталась держать лошадь, а он, опоясанный мечом, вошел во дворец и ходил там повсюду, пока не набрел на покой, где лежал король.
Теперь поют
1 Торопливою стопой
Окассен вошел в покой.
Видит он – постель стоит,
А на ней король лежит.
5 Окассен ему кричит:
«Что ты делаешь, дурак?»
А король ответил так:
«Мне родить приходит срок,
Будет у меня сынок.
10 А когда его рожу,
Я обедню отслужу,
Как обычай мне велит, ‑
Вот потом за край родной
Постою я головой ‑
Славно повоюю!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Услышал Окассен, что говорит король, стянул с него все покрывала и расшвырял их по спальне. Увидел поблизости палку, схватил ее и чуть ли не до смерти избил короля.
– Славный господин мой! – закричал король. – Что вы хотите от меня? С ума вы сошли, что ли? Колотите меня в моем же доме!
Черт побери! – вскричал Окассен. – Жалкий ублюдок! Я убью вас, если вы не поклянетесь мне, что больше никогда ни один мужчина не будет рожать детей в вашей стране.
Король поклялся ему, и когда он поклялся, Окассен сказал:
– Теперь, господин мой, ведите меня к войску, где находится ваша жена.
– Охотно, господин мой, – ответил король.
Он сел на своего коня, а Окассен на своего. Николетта же осталась в покоях королевы. Король с Окассеном отправились в путь и прибыли туда, где была королева. Они застали там битву, – бились печеными яблоками, яйцами и свежими сырами{116}. Глядит на все это Окассен и очень удивляется.
Теперь поют
Окассен глядел с седла:
Вот так битва там была!
Все припасы боевые ‑
Не простые, а съестные:
Там кидают на врагов
Груды яблок, и сыров,
И орехов, и грибов.
Не сверкают там клинки,
А летают колобки,
10 Во врагов не мечут копья,
А швыряют теста хлопья.
Чем отважней этот бой,
Тем сильнее визг и вой.
Кто же славу там стяжал?
Тот, кто всех перевизжал!
Окассен хохочет.
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Когда Окассен увидел это диво, он подошел к королю и обратился к нему.
– Господин мой, – сказал Окассен, – это все ваши враги?
– Да, господин мой, – ответил король.
Хотите, я вступлюсь за вас?
– Да, – ответил тот, – хочу.
И Окассен берет в руки меч, бросается в гущу врагов и начинает рубить их, и убивает множество людей. Когда король увидел, что он их убивает, он удержал его за поводья и сказал:
Ах, государь мой, не убивайте их понапрасну!
– Как? – спросил Окассен. – Разве вы не хотите, чтобы я иступился за вас?
– Господин, – сказал король, – вы переусердствовали. У нас вовсе нет обычая убивать друг друга.
Враги обратились в бегство. И король с Окассеном вернулись в замок Торлор. И люди той страны стали уговаривать короля прогнать Окассена за пределы их земли, а Николетту отдать в жены королевскому сыну, – она им казалась дамой знатного рода. Но Николетта, узнав об этом замысле, вовсе не обрадовалась и сказала так:
Теперь поют
1 «Вам должна я дать отпор,
О король земли Торлор!
Не лишилась я ума.
Мне наследник ваш не мил.
5 Окассен меня пленил.
Вот обнимет он за шею,
И от радости шалею.
Хороводы, пляс веселый,
Скрипки, арфы и виолы
Мне и не нужны!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Окассен жил в замке Торлор в радости и наслаждении{117}, ибо была с ним Николетта, нежная подруга, которую он так любил. И пока он жил в такой радости и наслаждении, отряд сарацин{118} явился с моря, осадил замок и силой взял его. Сарацины захватили все богатства страны и увели пленников и пленниц. Схватили они и Николетту с Окассепом, и связали Окассена по рукам и ногам, и бросили его на один корабль, а Николетту на другой. Буря поднялась на море и разлучила их. Корабль, на котором находился Окассен, швыряло по бушующему морю, пока не прибило к замку Бокер, и жители прибежали на берег – захватить добычу по береговому праву{119}. Они увидели Окассена и узнали его. Тогда они очень обрадовались. Так как Окассен провел в замке Торлор целых три года, а его отец и мать тем временем умерли, повели Окассена в замок Бокер, присягнули ему в вассальной верности, и он стал мирно управлять своей страной.
Теперь поют
Вот теперь, по крайней мере,
Окассен – опять в Бокере,
Правит он своей страной,‑
Тишина вокруг, покой.
5 Но не сладит он с тоской,
Все грустит о Николетте.
Видит бог, па целом свете
Драгоценней для пего
Не найдется никого.
10 Восклицает он, стеная:
«Как несчастен я и сир!
Я прошел бы божий мир
Весь, от края и до края,
Если б мог найти вас!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Но оставим теперь Окассена и расскажем о Николетте. Корабль, на котором увезли Николетту, принадлежал {120}, а он приходился ей отцом, и было у нее двенадцать братьев – все принцы и короли. Когда они увидели, как прекрасна Николетта, они ей оказали большие почести, устроили праздник для нее и стали расспрашивать, кто она такая, так как она казалась им очень благородной дамой знатного происхождения. Но она сама не могла сказать, кто она: ведь ее похитили в раннем детстве. Вот прибыл корабль в город Карфаген. И когда Николетта увидела стены замка и все вокруг, она вспомнила, что росла здесь, а затем была похищена. Все же не была она тогда столь мала, чтобы теперь не вспомнить о том, что она – дочь короля Карфагенского и вскормлена в этом городе.
Теперь поют
1 Тихо, поступью степенной:
На берег она идет.
Увидала замки, стены
И дворцы красы отменной,‑
Но, тоскуя, слезы льет:
«Что мне мой высокий род,
Что мне пышный Карфаген!
Пусть эмиру{121} я родня,
Но ведут сюда меня
Дикари в жестокий плен!
Рыцарь славный, Окассен,
Снова я по вас рыдаю,
И томлюсь, и изнываю.
Дал бы мне пресветлый бог
15 Хоть единственный разок
Вас увидеть, и обнять,
И в уста поцеловать,
Властелин любимый!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Когда король Карфагенский услыхал, что говорила Николетта, он обнял ее за шею.
– Милая, нежная девица! – воскликнул он. – Скажите мне, кто вы такая? Не бойтесь меня.
– Господин мой, – сказала она, – я дочь короля Карфагенского и была похищена в раннем детстве, лет, должно быть, пятнадцать тому назад.
Когда все услыхали это, то поняли, что она сказала правду, и приветствовали ее, и повели во дворец с большим почетом, как дочь короля. В Карфагене провела она три или четыре года. Однажды ее хотели выдать замуж за богатого языческого царя, но она и помыслить не желала о свадьбе. Она стала обдумывать, с помощью, какой хитрости найти ее Окассена. Раздобыла виолу и научилась играть на ней. Ночью она прокралась из дворца и пришла в гавань, и поселилась там на берегу у одной бедной женщины. Там достала она одну траву и натерла себе голову и лицо, так что стала совсем черной. И заказала себе одежду – плащ, рубашку и штаны, нарядилась жонглером. Захватила с собой виолу, пошла к одному моряку и сторговалась с ним, чтобы тот взял ее на свой корабль. Они поставили парус и плыли в открытом море до тех пор, пока не прибыли в страну Прованс. И Николетта сошла с корабля, взяла виолу и пошла, играя, по всей стране, пока не пришла в замок Бокер, где жил Окассен.
Теперь поют
1 Это было летним днем
Возле башни, где кружком
Собрались его бароны.
Птицы пели с высоты,
5 Яркие вокруг цветы
И травы ковер зеленый…
Тут он вспомнил о своей
Милой сердцу Николетте,
И тогда печаль о ней
1 °Cтала в нем еще сильней,
Он забыл про все на свете.
Но со звонкою виолой
Тут как тут жонглер веселый.
«Вы, бароны, все внимайте!
15 Откровенно отвечайте ‑
Не хотите ль, чтоб для вас
Я пропел один рассказ?
Не хотите ли узнать,
Что пришлось перестрадать
20 Окассепу с Николеттой?
Он в разлуке с ней страдал,
Но в лесу ее сыскал,
И, скача во весь опор,
Он увез ее в Торлор.
25 Да попал оттуда в плен ‑
И пропал наш Окассен!
А красотка Николетта
В Карфагене – знаю это.
Там открылось наконец,
Что король – ее отец.
А отец крутой и властный,
Вздумал дочери несчастной
Дать язычника в мужья,
Но надеется напрасно,
35 Достоверно знаю я.
Николетта неизменно
Жаждет только Окассена
И клянется, что она
Будет век ему верна,
Встречи ожидая!»
Теперь говорят и сказывают‑рассказывают
Когда Окассен услыхал такие слова Николетты, он очень возрадовался и отвел ее в сторону и стал расспрашивать.
– Милый, славный друг, – сказал Окассен, – не знаете ли вы еще чего‑нибудь об этой Николетте, о которой вы пели здесь?
– Да, господин мой, я знаю, что она самое благородное, милое и умное создание, когда‑либо рожденное на земле, что она дочь короля Карфагенского, который взял ее в плен, когда и Окассен был взят, и повез ее в город Карфаген, а там узнал, что она – его дочь. Он ей оказал большие почести, и теперь он со дня на день собирается дать ей в мужья одного из могущественнейших королей во всей Испании{122}. Но она скорее даст себя повесить или сжечь, чем взять его в мужья, как бы он ни был богат.
– Ах, милый, славный друг, – сказал граф Окассен, – если бы вы могли вернуться в ту страну и сказать ей, чтобы она приехала сюда! Я дам вам из моих богатств все, что вы захотите. И знайте, из любви к ней я не желаю взять в жены никого, даже самой высокородной девицы. Так что я жду ее, и у меня не будет жены, кроме нее. И если бы я знал, где она, я давно бы уже нашел ее.
– Господин мой, – сказала она, – если это так, я разыщу ее ради вас и ради той, которую я очень люблю.
Она дала ему такое обещание, и тогда он велел наградить ее двадцатью ливрами. Она собралась уже уходить, и тут он заплакал от любви к Николетте. И когда она увидела его слезы, она сказала ему:
– Господин мой, не отчаивайтесь: ведь я скоро приведу вам ее в этот город, и вы увидите ее.
И когда Окассен услышал это, он сильно возрадовался. И она ушла от него и отправилась в город, в дом виконтессы, ибо виконт, крестный отец ее, уже умер. Она поселилась там, и стала разговаривать с виконтессой, и доверилась ей. И виконтесса узнала ее и вспомнила, что это Николетта, которую она воспитала. Она взяла се к себе на целую неделю и велела ей мыться и купаться. А потом Николетта достала травку, называемую чистотелом{123}, и натерлась ею, и стала такой красавицей, какой не была даже раньше. Она оделась в пышный шелковый наряд, каких много было у виконтессы, и села на кровать, на шелковый ковер, позвала даму и попросила ее сходить за Окассеном, ее милым. Виконтесса так и сделала. И когда она пришла в замок, она застала Окассена пла чущим и тоскующим по возлюбленной Николетте из‑за того, что та медлит явиться. Виконтесса окликнула его и сказала:
– Окассен, не отчаивайтесь больше, но пойдемте со мной, и я вам покажу то, что вы больше всего любите на свете, – это Николетта, ваша нежная подруга, которая пришла к вам из далеких стран.
И Окассен возрадовался.
Теперь поют
1 О подруге, столь желанной,
Услыхав такую весть,
Он от радости нежданной
Дух не может перевесть.
5 С виконтессою вдвоем
Ко дворцу спешит бегом..
Торопливою рукой
Распахнул он дверь в покой,‑
Видит он: вскочила с ложа,
10 Пуще прежнего пригожа,
Милая его подруга.
Мигом обняли друг друга,
Стал подругу он ласкать,
Стал тихонько целовать
15 Ей и очи и уста.
Быстро ночь промчалась та!
С Окассеном в час рассвета,
Обвенчалась Николетта,
Госпожой Бокера стала.
20 Радостей ждало немало
Окассена вместе с ней,‑
После бед минувших дней
Их любовь торжествовала.
Я на том их покидаю,
25 Песню‑сказку я кончаю,‑
Все и так понятно!
Вольфрам фон Эшенбах
Парцифаль
Сокращенный перевод со средневерхненемецкого Л. Гинзбурга
I
Кого склоняет злобный бес
К неверью в праведность небес,
Тот проведет свой век земной
С душой унылой и больной.
Порой ужиться могут вместе
Честь и позорное бесчестье.
Но усомниться иногда
Еще не главная беда:
Ведь даже и в утрате веры
Возможно соблюденье меры.
Найдется выход для сердец,
Что не отчаялись вконец…
Иные люди, как сороки:
Равно белы и чернобоки,
И в душах этих божьих чад
Перемешались рай и ад,
Оставив два различных цвета,
Из коих каждый есть примета…
Но тот, в ком веры вовсе нет,
Избрал один лишь черный цвет,
И непременно потому
Он канет в ночь, в глухую тьму.
А не утративший надежды
Рядится в белые одежды,
И к праведникам он примкнет…
Но всяк ли мой пример поймет?
Нет, строки, что сейчас прочли вы,
Для глупых слишком торопливы,
Чтоб их в сознанье удержать.
Так заяц тщится убежать,
Когда свое изображенье
Узрит в зеркальном отраженье.
(Меня наш Готфрид понимает,
И все ж он «зайца» не поймает,
Хоть Готфридом воспет Тристан!)
Но разве зеркало ‑ обман?!
Стекло покрыто сзади цинком,
Чтоб отражаться в нем картинкам
Да и явлению любому…
Во сне мерещатся слепому
Черты неясного лица.
Но ‑ жаль несчастного слепца!
Изображенье тут же тает,
Поскольку зренья не хватает…
И мной зачитанные строки
Об оперении сороки
Содержат попросту намек
На образ, что весьма далек
И кажется неуловимым…
Считаю я необходимым
Здесь привести на свой манер
Хотя б еще один пример.
Допустим, вы щипать мастак,
А все ж не выщипать никак
Вам волоска с моей ладони:
Со дня рожденья и дононе
Могу сказать наверняка
Там не растет ни волоска.
В чем суть подобного примера?
В том, что всего важнее ‑ вера!
Есть волосок, нет волоска
Была бы вера высока!..
…Кому не хочется из вас
Узнать скорей, о чем сейчас
Пойдет сие повествованье?
О встрече или расставанье,
О бегстве в ночь, покрытом тьмой,
О возвращении домой,
О славе или о пороке,
О том, добры мы иль жестоки,
О всех превратностях судьбы
В разгар немыслимой борьбы
Меж черной мглой и ясным светом…
Кто устоит в боренье этом,
Спасенью душу отворя?
Для тех старался я не зря,
Кто ничего не проморгает.
Пусть эта повесть помогает
Им в жизни истину найти,
Фальшь и неверье отмести,
Тем избежав мучений ада,
И знать, что высшая награда
Вернейшего из верных ждет…
Рассказ о Верности пойдет,
О настоящей, не фальшивой…
Порой бывает верность лживой,
Такая верность коротка,
Что хвост у одного быка,
Нет, ошибаюсь, у коровы.
Она сбежала в глубь дубровы,
Укус не выдержав слепня…
Примеров много у меня.
На сем вступление кончаю.
Все, что сказал, предназначаю
Отнюдь не для одних мужчин.
Нет, признаюсь не без причин,
Что все мои призывы к вере
Должны касаться в равной мере
И наших женщин дорогих.
Не дурно, чтобы и у них
Яснее стало пониманье,
Что значит доброе деянье,
Кого им надо предпочесть,
Чтоб подарить любовь и честь…
..
Ну, а теперь сочтем уместным
Начать о доблестном и честном,
О гордом рыцаре рассказ…
Услада он для женских глаз,
Для сердца женского ‑ утеха.
Ничто герою не помеха.
Отвагой славен, он потом
Еще прославится умом.
Он ни в одном лихом сраженье
Еще не ведал пораженья,
А все, что дальше будет с ним,
Мы постепенно объясним,
С теченьем нашего рассказа
Но по порядку, а не сразу…
…Издревле у племен романских,
А нынче также у германских,
Весьма суровый есть закон.
В своих статьях содержит он
Наследных прав установленья:
Коль умирает властелин,
Его корону и владенья
Приобретает старший сын.{124}
А младший, тот, лишась всего,
Не получает ничего.
Так у родительского гроба
Вскипают вмиг вражда и злоба.
Садится старший на престол,
А младший брат, с отцом прощаясь
В отверженного превращаясь,
Бредет по свету, нищ и гол.
Нет, мы отнюдь не против старших
Достойных сыновей монарших.
Напротив, вот вам крест святой,
Мы всей душой приходим в ярость,
Когда беспомощную старость
Отягощают нищетой.
Здоровье юности дано!
Младые не страшатся бедствий,
Но им отказывать в наследстве
Несправедливо все равно.
Где тот король, тот князь и граф,
Который вник бы в наши просьбы,
И младшим детям не пришлось бы
Скитаться без наследных прав!
Виновник многих зол и бед
Тот, кто детей страдать заставил…
В Анжу{125} стал жертвой этих правил
Прекрасный, юный Гамурет.
Его родитель всемогущим
Был королем… Но отчего
Он безземельным, неимущим
Оставил сына своего?
Дурной закон всему виною…
В край, сотрясаемый войною,
Пришла ужаснейшая весть:
Король убит! Он пал за честь
Родной земли… Сия кончина
Ведет на трон старшого сына…{126}
Ах, что за плач вокруг поднялся:
Король убит! Король скончался!
Наследник получает трон!
Неужто не поделит он
Свои богатства с младшим браток
Ужель без сердца старший брат?..
В краю, отчаяньем объятом,
Рыдал в ту пору стар и млад.
Но молвил новый повелитель:
«У нас с тобой один родитель,
И рождены мы, брат родной,
С тобою матерью одной
Не уподоблюсь я злодею!
Отринем смело, что старо!
Владей же всем, чем я владею.
Мое добро ‑ твое добро.
Не оскверним себя позором
Братоубийственной войны.
Ведь пред господним приговором
И перед жизнью мы равны!..»
Услышав эту речь, вассалы
Вскричали: «Отчая земля,
Господня милость ниспослала
Тебе такого короля!»
Но, к изумленью паладинов,
Ответил младший сын Гандинов:
«Мой брат любезный и король!
Из всех богатств твоих дозволь
Взять снаряжение стальное.
Мне ни к чему все остальное.
Кольчугу мне стальную дай,
Вели стальные дать мне латы.
И, рвеньем рыцарским объятый,
Отправлюсь я в далекий край.
Делами ратными своими
Хочу твое прославить имя,
И пусть в той дальней стороне
Молва пройдет и обо мне,
Как о твоем отважном брате,
Разбившем вражеские рати».
И Гамурет с улыбкой милой
Сказал, достоинство храня:
«Шестнадцать душ сыздетства было
Оруженосцев у меня.
Теперь нужны мне для похода
Еще четыре молодца
Красавцы княжеского рода,
Вассалы нашего отца.
И, вознося молитвы богу,
Мы днесь отправимся в дорогу.
Знай: обо мне услышит мир!
Уверен, не один турнир
Умножит славу Гамурета.
И пусть наградою за это
Мне будет женская любовь,
Которую добуду с бою,
Благословляемый тобою…
Ах, как в груди клокочет кровь!..
Мой добрый брат, не мы ли вместе
В краю родимом возросли,
Не посрамив при этом чести
Своих отцов, своей земли.
Мы вместе тяготы делили,
В походы долгие ходили.
И кто был рыцарь, кто был вор,
Когда, в любви нетерпеливы,
Мы похищали торопливо
Иных красавиц пылкий взор?»
Тут произнес король, рыдая:
«Ужели ты не шутишь, брат,
Мне грудь словами раздирая,
В мое вселяя сердце ад?
Мой кровный брат, мой брат любимый,
Мой друг до гробовой плиты,
За что меня караешь ты
Разлукой непереносимой?
Я все с тобою разделю,
Тебе отдам я полнаследства,
И ты, кто был мне дорог с детства,
Сам станешь равен королю!
Но коль жестокий рок сильней,
Чем королевские веленья,
Бери любых моих коней,
Доспехи, золото, каменья.
И лучших слуг моих возьми,
Дабы, расставшись с отчим краем,
Ты был в пути сопровождаем
Моими верными людьми.
Пусть бог пошлет тебе удачу.
Прощай… Я безутешно плачу…»
И брату старшему в ответ
Промолвил юный Гамурет:
«Не надо плакать и стенать.
Потороплюсь утешить мать.
Высокая видна мне цель,
Меня пьянит победы хмель.
И сердце в левой половине
Моей груди стучит не зря,
Чтоб, целью высшею горя,
Мне отличиться на чужбине!»
..
И, плача, мать провозгласила:
«Под сердцем я тебя носила,
И для того ли ты возрос,
Чтоб стать причиной горьких слез
Несчастной матери своей?
Неужто милых сыновей
На свет мы призваны рожать,
Чтоб их в походы провожать?
О, бремя горестных судеб!
Ужель господь столь глух и слеп?
Ужель, кто верит в милость божью,
Себя напрасно тешит ложью?»
«О королевская жена,
Твоя душа погружена
В печаль о доблестном Гандине.
Но не грусти о младшем сыне,
Промолвил юный Гамурет.
Я дал всевышнему обет
Наш гордый род в бою прославить
И принужден тебя оставить.
Поскольку мною выбрал путь,
Я не смогу с него свернуть».
И отвечала королева:
«О плод родительского древа!
Ты добрым вскормлен молоком!
Прекрасной Дамой ты влеком!..
Прими мое благословенье.
И с моего соизволенья
Возьми четыре сундука:
В них бархат, кружева, шелка
Нетронуты у нас хранятся.
Тебе в пути они сгодятся.
Ступай! Будь смелым до конца.
А я останусь ждать гонца
С отраднейшей для сердца вестью,
Что скоро снова быть нам вместе!..»
..
В поход героя снарядили,
По‑королевски нарядили,
Преподнесли ему подарок
Ценою в много тысяч марок
От благороднейшей из дам.
Он припадал к ее стопам,
А ныне простирал к ней руки,
Томимый горечью разлуки,
При этом ставши богатеем,
На зависть алчным иудеям.
Он обнял мать, он обнял брата,
Родной земле сказал: «Прощай!»
Неужто нет ему возврата
В родимый дом и в отчий край?
Ни с кем он не забыл проститься
Пред тем, как в странствие пуститься.
За самый малый знак внимания
Он всех и вся благодарил:
Не в силу княжеского званья
Людьми он обожаем был,
А в силу скромности безмерной
И прямоты нелицемерной,
Той благородной чистоты,
Не признающей суеты…
Вот отчего вошли в преданья
Его высокие деянья,
Что были им совершены
Далеко от родной страны.