НА ПРОТЯЖЕНИИ ВСЕЙ СВОЕЙ СЛУЖБЫ на посту главы правительства П. А. Столыпин с неустанной энергией занимался воссозданием и укреплением морского могущества Российской империи. И видимо, не случайно величали его Рулевым Российского Корабля. Гибель российского Тихоокеанского флота в Цусиме, длительная осада Порт-Артура с последующей сдачей его и в конце концов поражение в Русско-японской войне, несмотря на выгодные условия заключенного мира, породили в стране крайне пессимистическое отношение к морскому ведомству, которое после трагедии именовали «цусимским»...
Сознавая значение сильного флота для русской державы, Столыпин вынужден был вступить в борьбу с противниками выделения средств на срочное возрождение военно-морских сил государства. Но прежде всего он глубоко и всесторонне изучил этот сложный вопрос, прослушав курс лекций ведущих профессоров и специалистов не только по оперативно-стратегическим вопросам Военно-Морского Флота, но и в области кораблестроения.
Первые шаги П. А. Столыпин направил на изыскание средств для строительства четырех броненосцев (линкоров), чтобы «несколько пополнить расстроенные ряды нашего Флота и придать им некоторый боевой смысл» [57, с. 170]. Строительство их. считал Столыпин, надо вести только на российских верфях, а не за границей, как это было принято ранее. Мудрый премьер решал сразу и задачу создания российской индустрии крупнотоннажного кораблестроения.
По замыслам, броненосцы должны были быть спущены на воду через четыре года. И хотя на это нужны были средства немалые, а российская казна была до предела истощена, Столыпин все же сумел изыскать средства и начать их строительство.
Одновременно правительство П. А. Столыпина приступило к разработке Программы развития Военно-Морского Флота.
Работы эти были начаты в 1906 году под руководством недавно созданного в России Морского генерального штаба и непрерывно велись в течение трех лет. Группу морских экспертов по разработке Программы, воодушевленных идеей скорейшего возрождения Российского Флота и его былого морского могущества, возглавил тогда тридцатитрехлетний капитан 2-го ранга А. В. Колчак. Программа базировалась на совершенно новой и передовой военной доктрине России. Доктрина эта с полным основанием «имеет право именоваться Столыпинской...» [18, с. 94]
3 марта 1908 года П. А. Столыпин выступает в вечернем заседании комиссии по государственной обороне с защитой срочной реформы морского ведомства и планов строительства новых военных кораблей. Ввиду важности морского вопроса и распространения отрывочных и не вполне точных сведений о речи Столыпина, «С.-Петербургскому Телеграфному Агентству» было доверено передать ее суть. В вышеуказанной комиссии премьер, по сути, выступал против сторонников двух позиций: тех, кто считал, что Россия — не морская держава и может обойтись лишь оборонительными береговыми сооружениями, и теми, кто признавал необходимость воссоздания большого свободного линейного флота, но предпочитал выжидательную позицию, не доверяя морскому ведомству и не веря в предложенную программу.
Признавая часть высказанных оппонентами соображений, П. А. Столыпин, однако, имел иной взгляд на этот вопрос:
«<...> Возвращаясь к посылке, что „нужно ждать", я говорю, что правительство держится того же мнения. Но ждать надо умело, ждать так, чтобы не убить жизнеспособности флота, не лишать флот возможности осуществить скромную задачу защиты наших берегов и сохранить то ядро, из которого может развиться будущий флот.
Как обучить личный состав, не имея ни одной цельной эскадры, не имея судов нового типа, которые строит весь мир? Остановка, предлагаемая вами, обратит наш флот в коллекцию старой посуды. На этой старой посуде вы хотите заставить плавать людей талантливых и способных. Этим вы убьете дух, до сих пор живой во флоте. Вот почему правительство предложило свою сокращенную временную программу, дающую нам пока одну эскадру, правда, смешанного типа <...>.
Я говорю о национальном судостроении. И я с положительностью удостоверяю, что из 5 заводов морского ведомства 4 приспособлены для постройки больших судов и брони. Переделать эти заводы для постройки малых судов стоит больших денег, которых вы нам не дадите, да и какую массу миноносцев пришлось бы построить, чтобы занять все эти заводы. Держать же эти заводы закрытыми — роскошь слишком большая для небогатого государства, так как сохранение их оборудования и главных технических сил будет стоить около 2 миллионов в год. Итак, вследствие остановки судостроения остановятся заводы. В этом деле ждать нельзя. Заводам нужно дать некоторую работу. Если вы этой работы не дадите, то вы уничтожите не только флот настоящий, но и будущий русский флот...» [57, с. 114]
В этой речи Столыпин снова проявляет себя как настоящий государственный деятель и патриот, сознающий свою правоту и потому готовый отстаивать свою точку зрения в самых невыгодных для него обстоятельствах, обращаясь притом к самым лучшим чувствам своих соотечественников. Вот характерный фрагмент его убедительной речи:
«<...> В конце концов, я, конечно, чувствую себя в положении защитника лица, уже вперед приговоренного. Если я все-таки взял на себя эту тяжелую задачу, то потому, что я не являюсь защитником, кем-либо назначенным, а защитником по велению совести, и потому, что судьи, которые здесь присутствуют, не враги флота и не с ненавистью, а со скорбью смотрят на наш приспущенный Андреевский флаг. Долг моей совести сказать вам, что после того, как вы откажете в деньгах на флот, Россия выйдет в международном положении преуменьшенной. Удар, нанесенный вами, не будет ударом дубинки Петра Великого, ударом его дубинки-подгонялки. Вашим ударом вы вышибете из рук морского ведомства, из рук рабочего самое орудие труда, вы вышибете дух живой.
Наконец, решение ваше для правительства, которому поведено создать план обороны государства, которое надрывается над этой работой, будет равносильно изъятию из создаваемого им здания одного из краеугольных, одного из самых важных камней. Я мог бы закончить, но я хотел бы, чтобы вы хорошо поняли, что я сказал все это не для того, чтобы создать с вами конфликт.
Решение ваше свободно. Но не могу не повторить, что это решение, этот отказ будет остановкой, шагом назад в разрешении задачи, которая проводилась государством в продолжении многих лет. При теперешнем мировом состязании народов такая остановка гибельна. Страны, которым наносились сильные удары, показывали живучесть только тогда, когда брались с большой энергией и охотой за дело своего обновления. Эта остановка кажется мне даже опасной. Опасна она потому, что в свойстве нашего русского характера есть известного рода наклонность к промедлению. Я согласен с членом Думы Марковым, что мы пришли сюда не для красноречивых фраз. Никаких пышных фраз я произносить и не желаю, но в данную минуту мне припоминаются слова, сказанные создателем русского флота, все тем же Петром Великим, при котором впервые застучал топор русского строителя на русских верфях. Эти слова нам нужно надолго запомнить. Вот они: „Промедление времени — смерти безвозвратной подобно" (Г. С.)» [57, с. 115-116].
4 марта 1908 года П. А. Столыпин произносит речь на 50-летии земского отдела Министерства внутренних дел.
«В жизни народа полвека — мгновение,— сказал в самом начале премьер.— Сохранить жизненность могут лишь государственные учреждения, сознающие это и дорожащие связью с прошлым и преданиями, которые придают этим установлениям историческую ценность». Далее он подчеркнул заслугу земского отдела в улучшении положения крестьянства. Вспомнив вехи полувековой деятельности этого ведомства во благо России, выступающий предложил обратиться к Государю Императору с телеграммой, выражающей «готовность посвятить все силы свои беззаветному служению Самодержцу II Всероссийскому на благо дорогой Родины» [57, с. 116, 118].
А тем временем вокруг Столыпина сгущались новые тучи: на сей раз оппозиция столкнулась с ним в вышеупомянутом вопросе о воссоздании Российского Флота. К сожалению, в этот период у него не нашлось много союзников: уныние и смятение разводили в стороны былых попутчиков и друзей. Эту атмосферу весны 1908 года передает дневник Тихомирова:
«10 марта....Я все время читаю законы. До чего мерзко Таганцевское Уголовное уложение! Старое Уложение о наказаниях имело строго выдержанную идею. В Уголовном уложении единственная идея, кажется,— это возможно более подорвать идею верховной власти царя и неприкосновенность церкви. Да, плохо смотрели наши государи за своей либеральной буржуазией. Прямо грустно видеть, как при безусловной, безграничной власти царя все подорвано, даже до времен бомб и баррикад, так что для 17 октября заранее расчищено было готовое место.
И вот, что теперь делать? Где богатырь, который бы мог воссоздать „разрушенную храмину"? Да и в России — многие ли теперь захотят этого после такого страшного саморазрушения? У многих ли вера в принцип устояла перед фактом?
А Столыпин, по-видимому, крепок, и Дума крепка, несмотря на то, что, очевидно, не даст денег на броненосцы. Тут есть что-то закулисное. Или Столыпин хочет создать прецедент непатриотичности Думы, или же, наоборот, он не прочь, посредством Думы, вынудить к чистке морское ведомство. Во всяком случае Дума не производит впечатления большой мудрости. Хороших людей много, а насчет ума скудновато.
Нет, не Третья дума спасет нас!..
15 марта. Был на приеме. Ужасное множество людей, золота, лент, орденов. Однако, я был „золотее" многих. Ожидал приема три с половиной часа, весь изнемог. Говорил минут пять. Столыпин был весел, любезен донельзя, радовался, что устроил меня. Ну, просто совестно!..» [104, с. 142]
ПО АРХИВНЫМ ДАННЫМ ИЗВЕСТНО, что в середине января 1908 года Столыпина особо тревожит обстановка в Финляндии, где с приближением очередного сейма разгорается политическая борьба, густо замешанная на национальных страстях. В секретном письме помощника Финляндского генерал-губернатора на имя Столыпина и прилагаемой солидной по объему записке сообщается о сложившейся в противостоящей «шведской» — «старофинской партии» обстановке и высказываются соображения о возможности достижения соглашения с последней [131, Д. 92].
Далее П. А. Столыпин знакомится с финляндской прессой, а также с письмом редактора «Финляндской газеты» Баженова своему коллеге сотруднику газету «Россия» Сыромятникову, который, видимо, счел уместным передать его копию лично премьеру. Баженов пишет о нецелесообразности роспуска финского сейма и оставления Сената. Столыпин, осмыслив этот тревожный вопрос, считает уместным выслать Императору письмо редактора и прилагает записку:
«Вашему Императорскому Величеству будет, быть может, небезынтересно ознакомиться с содержанием прилагаемого письма ред. „Финляндской газеты" на имя Сы-ромятникова.
Взгляды, высказываемые в этом письме, я всецело разделяю: они совпадают с моим докладом Вашему Величеству на прошлой неделе.
Статс-секретарь Столыпин.
25 марта 1908 г.».
Любопытно, что на послании Столыпина рукою Николая II начертано:
«Я тоже вполне согласен» [131, Д. 93].
Между тем в результате успешных шагов на внешней арене Россия значительно улучшила свое международное положение. Договора, заключенные на выгодных условиях с Японией, не получившей ожидаемых контрибуций, и с Англией оставляли в сфере российского влияния огромные территории в Азии — северную Маньчжурию, Китайский Туркестан, Монголию. Столыпин стремится обратить энергию страны в мирное русло — на русский Восток, таивший огромные возможности, но пробуждавшийся крайне медленно в силу многих причин и прежде всего плохо развитых коммуникаций.
31 МАРТА 1908 ГОДА П. А. Столыпин выступает в Государственной Думе с речью о сооружении Амурской железной дороги. Отстаивая целесообразность скорейшего осуществления этого проекта, он, в частности, говорил:
«<...> Правительство, по мнению наших противников, шло по инерции, по рутинному пути, по наклонной плоскости, оно совершенно бессмысленно следовало в
прежнем направлении прежней нашей дальневосточной политики. Я же настаиваю на том, что правительство взвесило именно наше положение после дальневосточной войны, что правительство имело в виду мудрое изречение Екатерины Второй gouverner c'est prevoir, „управлять — это предвидеть" <...>.
Несомненно, постройка дороги освободит государственное казначейство от многих расходов на содержание сильной армии на Дальнем Востоке, освободит государственное казначейство и от необходимости постройки казарм для этих военных сил. При громадности нашей территории неоспоримо важно иметь возможность перебрасывать армию из одного угла страны в другой. Никакие крепости, господа, вам не заменят путей сообщения. Крепости являются точкой опоры для армии; следовательно, самое наличие крепостей требует или наличия в крае армии, или возможности ее туда перевезти. Иначе, при других обстоятельствах, что бы ни говорили, крепость в конце концов падает и становится точкой опоры для чужих войск, для чужой армии.
Наши государственные границы равняются 18 000 верст. Мы граничим с десятью государствами, мы занимаем одну седьмую часть земной суши. Как же не понять, что при таких обстоятельствах первенствующей, главнейшей нашей задачей являются пути сообщения?..
Докладчик Комиссии государственной обороны сказал тут, что природа не терпит пустоты. Я должен повторить эту фразу. Отдаленная наша суровая окраина вместе с тем богата, богата золотом, богата лесом, богата пушниной, богата громадными пространствами земли, годными для культуры. И при таких обстоятельствах, господа, при наличии государства, густонаселенного, соседнего нам, эта окраина не останется пустынной. В нее прососется чужестранец, если раньше не придет туда русский, и это просачивание, господа, оно уже началось. Если мы будем спать летаргическим сном, то край этот будет пропитан чужими соками и, когда мы проснемся, может быть, он окажется русским только по названию (Г. С).
Я не только говорю об Амурской области. Надо ставить вопрос шире, господа. На нашей дальней окраине, и на Камчатке, и на побережье Охотского моря, уже начался какой-то недобрый процесс. В наш государственный организм уже вклинивается постороннее тело (Г. С). Для того чтобы обнять этот вопрос не только с технической, с стратегической точки зрения, но с более широкой, общегосударственной, политической, надо признать, как важно для этой окраины заселение ее. Но возможно ли заселение без путей сообщения? <...>» [57, с. 120—122].
Со знанием дела, с массой примеров он говорил и о том, что при победоносном шествии человека перед ним отступают и топи, и мерзлота — говорил, ссылаясь на мнения авторитетных ученых. Далее П. А. подчеркивал значение железной дороги для освоения огромных земель, годных под полезные культуры, переселения и разработок в Бар-гузинской тайге, на Витимском побережье и в Забайкальской области. Примечательно, что в своей речи Столыпин ссылается и на замечательный опыт сибирских молокан, достигших больших успехов в земледелии. Говоря о значении края, он также не скрывает своих опасений:
«...оставлять этот край без внимания было бы проявлением громадной государственной расточительности. Край этот нельзя огородить каменной стеной. Восток проснулся, господа, и если мы не воспользуемся этими богатствами, то возьмут их, хотя бы путем мирного проникновения, возьмут их другие.
Я нарочито не ставлю этот вопрос в связь с разрешением аграрного вопроса в Европейской России. Вопрос амурский важен сам по себе, это вопрос самодовлеющий, но я должен настоятельно подчеркнуть, что Амурская железная дорога должна строиться русскими руками, ее должны построить русские пионеры... (Рукоплескания справа и из
центра.) эти русские пионеры построят дорогу, они осядут вокруг этой дороги, они вдвинутся в край и вдвинут вместе с тем туда и Россию» [57, с. 127].
Сделав в завершение экономическое обоснование предлагаемого проекта, премьер-министр еще раз указал на его высокое государственное значение:
«Мы ответим за то, что, занятые своими важными внутренними делами, занятые переустройством страны, мы, может быть, проглядели более важные мировые дела, мировые события (Г. С), мы ответим за то, что пали духом, что мы впали в бездействие, что мы впали в какую-то старческую беспомощность, что мы утратили веру в русский народ, в его жизненные силы... в силу его не только экономическую, но и в культурную. Мы, господа, ответим за то, что приравниваем поражение нашей армии к поражению и уничтожению нашей родины...
Но не забывайте, господа, что русский народ всегда сознавал, что он осел и окреп на грани двух частей света (Г. С.), что он отразил монгольское нашествие и что ему дорог и люб Восток; это его сознание выражалось и в стремлении к переселению, и в народных преданиях, оно выражается и в государственных эмблемах. Наш орел, наследие Византии,— орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью (Г. С.). (Рукоплескания справа и в центре.)
Я, господа члены Государственной думы, уверен, я убежден, что одно ваше решение в этом деле уже придаст большую силу государству. Одна наша разумная плодотворная работа уже поднимает кредит государства, уже дает новые миллионы России. (Рукоплескания справа, и из центра.) Ваше решение одно даст возможность найти и средства на посильных для нас условиях. Это одно уже является новым источником финансовой силы. Если, господа, в самые тягостные минуты нашей новейшей истории русские финансы осилили войну, осилили смуту, то на скрепление нашего расшатанного государственного тела железным обручем будут средства. Для этого, господа, нужно только ваше единодушное решение, о котором я говорил в начале своей речи, нужно ваше единодушное слово — произнесите (Продолжительные рукоплескания справа и из центра.)» [57, с. 128—129].
НЕСМОТРЯ НА НЕКОТОРЫЕ ПРОТИВОРЕЧИЯ с представителями земства, выявившиеся еще в бытность Столыпина саратовским губернатором, он, сознавая важность местного самоуправления, которое могло принять на себя весомую долю государственных тягот, всячески поддерживал деятельность земских организаций. 1908-м годом помечена черновая записка П. А. Столыпина, касающаяся выборов в местные органы самоуправления. Обращают на себя внимание следующие фрагменты из этого документа:
«<...> Нельзя ли для нового распределения числа выборщиков по куриям принять за основание: для крестьян и землевладельцев — пространство владения землей, а для горожан — численность населения? <...>
Крестьян, участвующих в крестьянской курии, нельзя лишать права участия в выборах в качестве собственников в другие учреждения...» [131, Д. 97]
К 1908 году также относится черновик письма П. А. Столыпина к Председателю Госдумы с просьбой поставить на срочное обсуждение законопроекты о волостном и поселковом самоуправлении, а также о рабочем законодательстве и увеличении жалования офицерам [131, Д. 105].
6 апреля 1908 года, когда представители земств и городов съехались в Петербург на совещание по земской реформе, Председатель Совета Министров П. А. Столыпин давал в их честь завтрак. В Белом зале министерского дома на Фонтанке собралось
около 80 человек. Премьер, поднимая бокал за здоровье представителей и присутствующих чинов министерств, поблагодарил их за труды по разработке земских реформ. Отвечавший на тост председатель московской земской управы Н. Ф. Рихтер обратился к Председателю Совета Министров с речью, которую приводим здесь полностью:
«На меня товарищами моими, представителями земств и городов, возложено приятное поручение приветствовать вас, глубокоуважаемый Петр Аркадьевич, и провозгласить тост за ваше драгоценное здоровье. Но прежде чем исполнить это поручение, прошу разрешения сказать несколько искренних, нелицеприятных слов, идущих от глубины моей души и сердца. Моя задача, не скрою, очень трудна. Эта трудность заключается в том, что я не нахожу слов, да впрочем их не найдется во всем обширном русском словаре, чтобы выразить вам всю глубину чувств, завоеванных вами в наших сердцах. Призванный волею Державного Вождя земли Русской, в годину тяжких испытаний, на высокий и ответственный пост руководителя судьбами нашей истерзанной врагами Родины, вы, Петр Аркадьевич, первый проявили твердую решимость не преклоняться пред врагом, где бы он ни был. Вы проявили ту решимость, которой так недоставало руководителям наших судеб — на полях Манчжурии, в Портсмуте, в Петербурге, наконец, по всей России. Вы решились действовать безбоязненно, полагаясь только на Бога, руководствуясь одним стремлением исполнить свой долг пред Царем и Родиной. Вы приступили к исполнению этой задачи, не щадя своей жизни и здравия самых близких вам лиц, не оберегая ваши силы. Этою решимостью, твердостью и готовностью жертвовать собою на благо Царя и Родины во всякую минуту вы снискали себе наше восторженное преклонение. Вы воскресили в нас надежду, что далеко еще не все потеряно. Одним словом — вы явились нам тем Мининым, который спасает нашу Родину в наше неблагополучное время. Да хранит вас Бог и его Святая Матерь на благо Царя и Родины.— Думаю, господа, что я верно выразил ваши мысли и чувства. Господа, провозглашаю тост за здоровье Председателя Совета Министров, глубокоуважаемого Петра Аркадьевича Столыпина» [42, с. 138—139].
Окончание этой речи было покрыто громогласным и долго не смолкавшим «ура!»...
Вечером того же дня представители земств и чины министерства давали в честь П. А. Столыпина обед у «Донона». Председатель Совета Министров, поблагодарив собравшихся и выразив удовлетворение от происходящих на глазах перемен, закончил свою речь следующими словами:
«В тесном сближении этих представителей я вижу будущее России!..» [42, с. 139]
5 МАЯ 1908 ГОДА П. А. Столыпин выступил перед Государственной Думой с речью о Финляндии, изложив взгляды правительства на отношение к этой составной части Российской империи. Финляндский вопрос давно тревожил правительство: помимо обострившихся здесь центробежных стремлений, Финляндия к тому времени, пользуясь относительной независимостью, превратилась в оплот революционных сил. Вооруженные нападения на представителей власти, всевозможные демонстрации сил отрядов красной гвардии, контрабанда оружия, предельная лояльность местных властей к оппозиционным настроениям стали здесь обыденным явлением. К Финляндии тянулись нити антигосударственных заговоров, террористических актов. Премьер указывает на первопричины этого явления: таким парадоксальным образом оплачивает Финляндия предельную терпимость монархов России к традициям, порядкам, установлениям и религии этого народа. Вместе с тем П. А. Столыпин приводит исторические факты и документы, подтверждающие права Российской Империи на земли Финляндии, перешедшей в «собственность и державное достояние Российской империи», напоминает, что за это пролито много русской крови и во избежание дальнейших недоразумений высказывает официальную точку зрения, поддержанную аплодисментами справа и в центре:
«<...> Имперское Правительство считает и будет себя считать ответственным за финляндские события, так как Финляндия — составная часть Русской Империи, а Империя управляется объединенным Правительством, которое ответственно перед Государем за все, происходящее в Государстве <...>» [57, с. 130, 144].
Обстоятельно поведав собравшимся о разгуле в Финляндии революционных страстей, об антиправительственной деятельности местных обществ и организаций, вооружающих население и особенно оппозиционные силы, о бездействии финских властей, закрывающих глаза на подготовку террористических актов, направленных против России, премьер-министр подчеркнул:
«<...> Если принять во внимание, что территория Финляндии равняется территории одной нашей хорошей губернии, то, и в наше даже ненормальное время только что описанные мною явления не могут быть признаны нормальными <...>» [57, с. 134].
Коснувшись истории отношений Империи и Финляндии, П. А. Столыпин отметил очевидные издержки в законотворческой деятельности обеих сторон, которые привели к создавшемуся неблагополучию, ослаблению державных связей, образованию в этом северном крае надежного убежища для революционеров. Напомнив, что «мировоззрение их (финнов.— Г. С.) основано прежде всего на том заявлении, которое было сделано на Сейме в Борго в 1809 году Императором Александром I», вступившим в «обладание Великим княжеством Финляндским», даровавшим ему конституцию и признавшим особую финляндскую государственность, неоднократно подтвержденными далее Столыпин обращает внимание Государственной Думы на то, что эта предельная лояльность со стороны Российских Государей внушила «финляндской интеллигенции твердую веру в то, что Финляндии присуще особое государственное устройство, существенно отличная от России государственность». В дальнейшем «принципы отдельной финляндской государственности начали понемногу переходить в особую науку своеобразного финляндского государственного права», под которую подбирались подходящие (Г. С.) документы и которая укреплялась «проповедью профессоров Александровского университета, местными учеными и лицами свободных профессий». Проходя посредством народных университетов и публичных лекций сквозь «народную толщу», эта наука перешла в верование, затем в догмат, по которому «Финляндия — особое государство и притом государство конституционное, правовое,— государство, которое имеет задачи, совершенно различные от задач России, и чем теснее связана будет Финляндия с Россией, тем осуществление этих задач станет невозможнее». В критический для России период 1905—1907 годов противоречия обострялись и могли привести к полному обособлению края, если бы «в это время навстречу финской волне не хлынула другая волна — волна русского народного самосознания, русской государственной мысли» [57, с. 139—142].
Далее, чтобы объяснить позицию правительства, его глава совершил краткий исторический экскурс, напомнив, что «восточная часть (Финляндии.— Г. С.) составляет древнее достояние России, закрепленное за нею еще Ореховским договором 1323 (! — Г. С.) года», которая была впоследствии частью утрачена, а затем опять отвоевана Петром Великим и Императрицей Елизаветой Петровной, закреплена по Абоскому мирному договору 1743 года и «инкорпорирована в состав России» [57, с. 142—143].
В конце концов «по Ништатскому и Абоскому договорам земли эти отошли к России в вечное неотъемлемое владение». Напомнив далее о последующем после Борго-ского сейма Фридрихсгамском мирном договоре, по которому шведский король за себя, своих преемников и всего королевства отказался «неотменяемо и навсегда в пользу Его Величества Императора Всероссийского и Преемников Его престола и Российской Империи — от всех своих прав и притязаний на губернии», входящие к началу XX века в земли Финляндии, П. А. Столыпин подвел членов Государственной Думы к исходной точке
государственного отношения России к Финляндии, входящей в ее «собственность и державное обладание», зависимой от «одностороннего (! — Г. С.) державного права России», которое ранее ни у кого не вызывало сомнений. Приведя в подтверждение целый ряд государственных положений, императорских речей и рескриптов, закрепляющих сложившиеся отношения России и Финляндии, он указал на то, что вопросы, представляющие кровные интересы России, «не могут быть предметом решения одних только финляндцев, особенно в порядке одного только финляндского законодательства». После этого обстоятельного анализа глава правительства высказал «русскую точку зрения» [57, с. 143—146] на этот сложный и спорный вопрос:
«<...> Россия не может желать нарушения законных автономных прав Финляндии относительно ее внутреннего законодательства и отдельного административного и судебного ее устройства, но, господа, в общих законодательных вопросах и в некоторых общих вопросах управления должно быть и общее решение совместно с Финляндией и с преобладанием, конечно, державных прав России <...>» [57, с. 164].
Подвергнув сомнению точку зрения противоположной стороны, предусматривающую принятие общегосударственных (Российских! — Г. С.) законов после утверждения (Финляндского! — Г. С.) сейма, он убедительно показал, что такой подход совершенно нереален, неразрешим и не может быть реализован законотворческой деятельностью Государственной Думы в силу крайней сложности и противоречивости возникающих вопросов.
Указывая на главную цель — «установление на пространстве всей России стройного и стойкого правового порядка»,— он отвергал подозрения в том, что правительство «стремится рушить подобный же порядок у наших финляндских сограждан», снова напоминая о державных правах, завоеванных россиянами, поставивших «на месте Гангут-ской битвы скромный крест из сердобольского гранита» [57, с. 148].
Обращаясь к глубинным национальным чувствам, к памяти о подвигах предков, в завершение своей речи Столыпин сказал исторические, полные правды и силы слова: