Сборник рассказов «Силуэты»
От автора
У вас в руках мои робкие потуги что-то написать, создать что-то вне материи. Читатель может обрушиться на эти слова с криками «сборник – тоже материя! Не будет его, и тебя забудут». Ответить сам не посмею, уступлю слово классику – «Рукописи не горят!». И пусть их не прочтет ни один человек. Роман Мастера о Понтии Пилате тоже читали немногие. Что сказал Мессир? – «Рукописи не горят!»
Сборник я назвал «Силуэты». Пусть я начинающий автор, и нарисовать картину не способен. А посему вы увидите здесь скорее очертания, контур, нежели полноценный портрет того или иного персонажа.
И потом, каждое предложение – это законченная мысль, ровно, как и абзац, глава и само произведение. Так пусть и сборник, по сути, ничем не связанных меж собой рассказов, будет создавать какой-то размытый образ автора, его силуэт.
Содержание:
Богом забытые 3
Двадцать лет 9
Доклад о грязном костюме 17
Переходя черту 24
День рождения 28
Колода карт на книжной полке 36
Последняя встреча 40
Рождественский рассказ
Богом забытые
- Ну, спасибо за теплый прием. На этом моя миссия у вас закончена.
- Что вы, владыко Афанасий, Господь с вами! Как можно поскупиться, когда тут такие лица? Из местной епархии – пояснил низенький толстый поп для подошедшей сгорбленной старушки. Та подошла за благословением. Поп уже начертал перед ней в воздухе знамение креста двумя перстами, когда бабка, подойдя, повернулась к отцу Афанасию со словами «благословите, батюшка». Толстый поп поежился.
- Спаси вас Господи – перекрестив, произнес отец Афанасий – и благослови.
- Вы так задушевно нам проповедь читали – бабка подняла на него свои большие и полные восторга глаза.
- Благодарю покорно – мягко улыбнулся архиерей – только проповедь читал отец Иоанн – Афанасий чуть заметным движением руки указал на стоящего рядом священника деревенского храма. – Я лишь прочел короткую лекцию после службы.
- Спасибо вам, батюшка, – залепетала старушка – спасибо и за лекцию, и за проповедь, и вообще, что приехали к нам, в Богом забытую деревню нашу. Спасибо за все.
- Храни вас Господь – чуть слышно произнес ей вслед отец Афанасий.
Архиерей опустил отчего-то потяжелевший взгляд, позабыв, что все еще не один. Он словно незримо встряхнулся, глаза вновь оживились.
- Простите, отец Иоанн. Я отвлекся.
Отец Иоанн действительно немного потерялся, уже позабыв то, что хотел сказать.
- А, да… владыко Афанасий, Помоги вам Господи в ваших…
- … Богом забытую…
- Что?
- Деревня – снова встрепенулся Афанасий – Почему ее жители считают себя оставленными?
- Ах, вы об этом… - вздохнул поп – Так откуда же покою взяться? Церковь вот, только открыли, даже на реставрацию средств не найти. Прихода нет. Да и откуда? Людей в деревне – два десятка. Из тех три старухи сегодня пришли. Благо, ваше имя привело людей с соседних селений.
- Есть тут дом Божий. Поможет. Должен помочь. Ведь кому, как ни им? Здесь надо…
- Виноват – снова поежился поп. Отец Афанасий проговорил свои слова так кротко и отчужденно, словно не обращая их к стоящему подле отцу Иоанну. А если ни к нему, то к кому же? – Так, средств бы нам…
- А? Да, да, я попрошу у епископа…да. Что же, на сим я прощаюсь. Подай вам Господи…
- Да куда ж вы в такую погоду? Метель усиливается. Мне-то в соседнее село - а вам! Не ровен час, упаси Господи, в аварию попадете.
- Не беспокойтесь, я без машины.
- Как? – удивился отец Николай – Как же вы сюда добрались?
- На электричке, а от вокзала на автобусе.
- Так и до автобуса еще времени много. У меня машина, давайте подброшу.
- Не стоит – немного подумав, ответил архиерей – я стараюсь избегать комфорта. Полезнее будет пройтись.
Покидал отец Афанасий это место со смешанными чувствами. Храм открылся в деревне, да еще и в канун светлого Рождества Христова – чудо Божье. Теперь Его дом с домами иными пребудет, и сам Он в домах их. Но деревня умирала, а жители ее пали духом. Да что уж, посмотри хоть на этот покосившийся, черный от прогнившей древесины сарай. Ему бы еще стоять, пользу приносить, да рук мужицких здесь больше нет, и взять неоткуда. Идешь по деревеньке: выпавший снег почти не растоптан, потому как растаптывать некому, а потому по дороге приходиться буквально прокладывать себе путь; на какой двор не посмотришь – заброшенный, разваленный и непригодный для жизни. Больно смотреть, ей Богу больно. Храм возвели, мало-мальски восстановили – Слава Богу, но воскресит ли Божья сила это селенье? Вдохнет ли в него жизнь?
Прокладывать себе путь становилось все труднее. Тропинку совсем занесло. Отец Афанасий уже давно с нее сошел, и двигался исключительно промеж домов в сторону предполагаемой автобусной остановки. А ее все не было видно. Метель усилилась. Шагов за десять теперь ничего не видно. Морщась от бьющего в глаза колкого снега, о. Афанасий начал напевать себе под нос:
- Во царствии Твоем помяни нас, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем. Блажени нищии духом, яко тех есть царство небесное. Блажени плачущии, яко тии утешатся.
Краем глаза он вдруг уловил движение в одном из дворов. Затем еле слышный хлопок затворенной двери. Вступив на скрипящее крыльцо, архиерей постучал. Ответили не сразу.
- Кого несеть? – донесся жалкий хлипенький голосок.
- Дорогу не укажете?
Дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла старушка, что просила благословения и благодарила отца Афанасия за приезд.
- Батюшка, ой, что же это я, проходьте…
- Да нет, - разулыбался о. Афанасий – Мне бы узнать, правильно ли иду? – он повернулся в сторону, с которой только пришел, указывая рукой на непроглядную снежную пелену – В той стороне остановка?
- В той, батюшка, в той, да только куда же вы в такую погоду? Поди и автобус в срок не приедеть?
Действительно, подумал Афанасий, может в срок и не приехать. К тому же до условного времени и без того три с лишним часа. Увы, в глубинке автобусы ходят редко. А старушка уже ухватила его за рукав черной монашеской ризы и тащила в избу. Не успел о. Афанасий вытереть от колкого снега глаза, как его уже усадили за стол. Старушка суетилась и искала что подать на стол, невзирая на просьбы не беспокоиться. Впрочем, она могла их просто не слышать, ведь голос архиерея Афанасия был хоть и уверенным, но тихим, а старушка постоянно что-то бормотала себе под нос. Когда она успокоилась и села, на столе было все, чем могла похвастать хозяйка - две чашки горячего чая, сахар, пакетик с подслащенными сухарями и, украшение стола – блюдце с голубичным вареньем.
Пока бабушка ложечкой намазывала себе варенье на обмоченный сухарь, о. Афанасий решил позволить себе только сухарик, и тот, чтобы не обидеть хозяйку.
- А что, матушка – спросил он старуху – забрать тебя отсюда некому? Поди тяжело жить тут одной…
- Тяжело, да что поделать? У дочери своя жизнь в городе. Она предлагала, да я не хочу. Еще не хватало! Нет. Не для того я всю жизнь трудилась и воспитывала дочь, чтобы в старости стать ее обузой. Ой – вдруг добавила она – да что же то я. При вас, да в канун Рождества-то гордыню свою выпячиваю…ох…
- Гордыня ли это? – пробормотал о. Афанасий уже совсем тихо.
- Простите, батюшка.
- Бог простит. Но не думайте, что бросит Он вас. Храм вы открыли, и теперь должна деревня оживать.
- Ха, да с чего ж ей оживать-то? – ухмыльнулась бабка – В деревне три семьи, где есть дети, и те не без беды. Остальные – одинокие старики да старухи. А то и вообще бомжи городские, которым эти гнилые рымы лучше, чем городские подвалы.
- А как же дети живут, где учатся?
- Да учатся. В соседнем селе школу открыли. Несколькими деревнями гроши искали - открыли. Теперь детки туда ходють. Тут в получасе езды на автобусе. Кто-то на лесапедах ездить. Ой, батюшка! – бабка чуть не подскочила с места, легонько ударила ладонью о стол и приложила ее к губам – Тут горе-то! Семья одна. Сухановы. Что отец, что масья пьють не просыхая, а двое детишек их растуть без надзора. Сердце кровью обливается. Как не зайдешь к ним в рым – грязь, вонь, жуть, в общем. Есть нечего, никто из родичей не работает. Живут на пенсию отца, как ветерана какой-то там войны. Почти все пропивають. Иной раз зайдешь к ним, луньку обойдешь, чтоб не кусила, стучишься – не отпирають. Опять стучишь – тишина. Лишь на третий услышишь детский голос, скажешь «отуспи, своя я», и заходишь. Пока дети не откроють – родители не пошевелятся. Принесешь им хоть что-то покушать. Взглянешь - лишнего сушака на столе не найдешь. Батюшка, как же им жить-то?
- Ведите родителей к храму.
- Да водили, уж чуть не силой водили, а что проку?
О. Афанасий сделал последний глоток и поставил пустую чашку на стол.
- Подлить вам, батюшка?
- Нет, мне пора идти… - голос его был спокоен, мягок и миролюбив. Старушка вновь подняла на него свои большие круглые слезящиеся глаза – Батюшка, я прошу вас, помолитесь за семейство их. Как же они, бедные…
- Помолюсь, матушка, обязательно помолюсь. Только имена скажите. Храни вас Господь.
Выйдя на крыльцо, Афанасий был приятно удивлен. Метель рассеялась окончательно. Вдали маленькой серой крапинкой за заснеженным полем виднелась автобусная остановка.
Раз уж на то пошло, размышлял архиерей, может заглянуть таки к Сухановым? До автобуса минимум три часа, а то и больше. Метель, дорога…
Язык до Киева доведет. Тем более, когда в деревне две условных улицы, на каждой из которых по пять-шесть заселенных домов. Первая же женщина указала дом Сухановых. Она была поражена, когда узнала, что Афанасий решил к ним наведаться. Отговаривала идти. Мол, нет в том пользы. Только на пропасть людей натолкнете. В лучшем случае, говорит, обругают, а коли кто руку кинет. Себя не жалеете, мол, души их и без того грешные пожалейте.
- А что, не примут у себя служителя храма Божьего?
- Что вы, Бог с вами. Отродясь они в храм не ходили.
- А дети?
- А что дети? Детей водить надо.
- Ну да, ну да. Неужто все так плохо, как о них говорят?
- Вы знаете – наклонилась женщина к уху архиерея, немного задев скуфейку – странно там все. Что варвары они, на то нет сомнений. А вот что прямо все плохо – я бы не сказала. Сами-то жутко выглядят. Ходят в тряпье, как и их дети, воняет от них выпивкой, а то еще и чем похлеще. Но дети у них – лучшие в школе. Где их так обучают? Что родители им говорят? Да и что вообще такие родители могут им дать? Не знаю. Но в школе от них все в восторге. Дети их и на олимпиады ездят, и выигрывают все что могут. В селе, где школа, родителей видят не часто, только как позовут, но там ими все довольны. У меня самой там сын учиться, вместе с их Алешкой, и говорит, что и дети, и их родители там на хорошем счету – чудеса.
- Дивны дела твоя… - еле слышно прошептал о.Афанасий, отходя от женщины, и направляясь все к тому же злосчастному дому. – Только бы не натворить худого… Правду она сказала, одно дело себе синяк нажить, а другое – толкнуть в пекло ослепшего человека.
- Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к тебе да приидет. Не отврати лица твоего от менe; в oньже аще день скорблю, приклони ухо твое; в oньже аще день призову тя, скоро услыши мя.
На поляне перед двором бегали трое мальчишек и одна девочка. Всем лет по восемь-девять, не больше. О.Афанасий спросил, нет ли среди них Алеши и его сестрицы, на что ребята сказали, что Алеша с сестрой всегда сидят дома, и гулять на улицу почти не выходят.
Уже во дворе Сухановых навстречу архиерею вылетела мелкая дворняжка и принялась облаивать его с головы до пят, не отставая ни на шаг. Того и гляди укусит. А тот все шел да читал себе под нос: «Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся? Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?»
Не успел о.Афанасий подойти к двери, как она вдруг мерзко заскрипела, а из нее пулей выскочил мальчуган и побежал к незваному гостю. Схватив по пути лежащую, словно приготовленную палку, он несся с ней к архиерею. Тот окаменел на месте, молясь, только бы не случилось самого худшего из возможного. Алешка подбежал к о. Афанасию, размахнулся и со всех сил зарядил хлестким кончиком по бедру собаки. Та с визгом отскочила в сторону.
- А ну! Пошла, пошла отсюда – хлестал он кончиком палки о землю, пока собачонка не скрылась за углом.
Архиерей выдохнул и мысленно осенил себя крестным знамением. Мальчуган же поднял на него горящий злобой взгляд:
- Уходите, сейчас папка выйдет. Чего вам надо?
На ладный разговор рассчитывать было бесполезно. Впрочем, Афанасий и не закладывался. Он выдал первое, что пришло в голову – Да я потерялся. Как мне к остановке выйти?
- Прямо, там налево, и до дороги. Там опять повернете и в остановку упретесь. Пройти только чуть надо будет, минут пять.
- А не проводишь? Я здесь человек пришлый, опять в трех соснах заблужусь.
Мальчик поднял на него все те же злобные глаза, но с искоркой детского испуга. Действительно, какой-то пришлый дядька вытаскивает мальчика идти с ним с сомнительными мотивами. А в наше падшее время это вызывает оскорбительные, но объективные опасения.
- Ты не бойся – о. Афанасий вытащил из под мантии большой медный крест – я батюшка. Приехал в храм ваш. Был там?
- Нет.
- Сходи, и родителей с собой бери. Там теперь службы идут, и проповеди читают. Глядишь, воскресную школу откроют. Ну, так что, проводишь меня?
Мальчишка помялся немного, но согласился, только сначала забежав домой. Вернувшись через мгновенье, он что-то засунул за пояс.
- Разрешили?
- Кто? – Удивился мальчик.
- Как кто? Родители разрешили?
- Я не спрашивал. Просто сестру предупредил.
- Сестра младшая?
- Угу.
Ответы мальчика были коротки и обрывчаты. Он совсем не был настроен на разговор. Кажется, он и сам еще не понял, зачем согласился помочь. По дороге становилось понятно, что идти ему крайне неохота. Через каждые десять шагов он оборачивался назад.
- Что-то забыл?
- Нет.
- А чего постоянно оборачиваешься?
- Уроки не сделал.
- Я слышал, ты хорошо учишься. А?
Мальчик молчал. Ему принципиально не хотелось говорить. Вообще ни о чем. Проходя мимо грязного прудка, затянутого ледяной коркой, о. Афанасий попытался спросить, водится ли какая рыба, на что Алеша чуть не пролаял «нет». Не трудно было перевести это как «отстань от меня». Большую часть пути они шли молча. Алеша постоянно что-то ковырял рукой за поясом, стараясь не поворачиваться к архиерею тем боком.
Так они дошли до трассы. Остановка была видна шагах в двухстах. На углу, прямо у выезда на шоссе стоял продуктовый ларек.
- Пойдем, заглянем – предложил о. Афанасий – мне бы в дорогу что-то купить.
Естественно, ничего покупать о. Афанасию было не нужно, да и не рассчитывал он. Кроме средств на дорогу у него в кармане было совсем чуть-чуть денег. Он купил пачку какого-то печенья для вида и четыре больших апельсина. Засунув печенье в карман черного балахона, архиерей протянул пакетик с апельсинами Алеше.
- Два тебе, два сестре отнесешь.
Алеша молча принял. Пока он перехватывал пакет в другую руку, что-то звякнуло об асфальт. Мальчик испуганно обернулся и поднял выпавший из-за пояса ножик.
Афанасий сделал вид, что ничего не заметил, и они пошли в сторону остановки. Не дожидаясь конца пути, мальчик жадно принялся уминать первый апельсин. Видимо, баловали их с сестрой нечасто.
- Мне тут все соседи тебя хвалят – рискнул о. Афанасий – говорят, мол, ты ученик хороший. Правда?
Парень пожал плечами. Вторая попытка:
- А с рукой что – кивнул Афанасий на алую ссадину – Перед отцом провинился?
- Нет. С Ксюшей боролись.
- Ты с сестрой борешься? – Усмехнулся архиерей.
- Я ее бью. – холодно отрезал мальчик.
- Как?! – поразился Афанасий, остановив его рукой – Я тебя спрашиваю, как?!
Тут мальчишка оторвался от лакомства и поднял на него свои глаза. Не стоит их описывать детально, но в них было видно, как ему не хотелось отвечать. Но на этот раз взгляд архиерея был тверже, а цитрусовая взятка окончательно склонила чашу весов.
- Она учиться не хочет. Я ее заставляю.
- Ну не так же. Она же девочка! Да еще и сестра твоя!
- Мне надо, чтобы она училась, а у нее четверка по математике выходит.
- А остальные?
- Остальные пять, но четверку надо исправить.
- Да разве это настолько плохо, чтобы избивать сестру? Зачем? Нет, хорошо учиться, это, конечно, похвально. Но не такой же ценою. А родители ваши что?
Мальчик молчал, потупив взгляд в землю. В сердце у архиерея что-то кольнуло.
- А папа с мамой что? – голос о. Афанасия сделался предельно мягким.
- А папа с мамой хорошие – всхлипнул Алеша, и через паузу, утерев нос, добавил – уезжать надо.
- Куда? – удивился Афанасий.
- Туда, где школа. Там нас любят.
- А здесь?
Алеша снова потупился, глаза его заблестели – А тут все знают.
- Почему же там не знают того, что знают здесь?
И тут, сквозь боль и слезы, Алеша рассказал. Рассказал то, отчего уже у едущего в автобусе архиерея до сих пор глаза на мокром месте. Нескоро еще он забудет этот разговор.
- Потому что они в школе всегда красивые и чистые. Не такие как дома.
- А почему так? – нахмурил брови архиерей.
Мальчик сконфузился – Там их хвалят. Им там рады – пробурчал он.
- Почему? – уже сам не понимая зачем, произнес о. Афанасий. Ему и без того все было ясно. Его взгляд уже не ловил внимание мальчика. Глазам стало колко… Архиерей зажмурился и протер морщинистой рукой по глазам.
- Учимся потому что хорошо! – словно выругался, вскрикнул Алеша.
Отец Афанасий остановился. Жестом он показал Алеше, мол, иди, я догоню. Сам он закрыл лицо руками и вытер выступившие на старых, повидавших жизнь глазах слезы. Вот оно как, - думалось ему - седьмой десяток, а рыдаю аки младенец. Господи, да за что же их так? Неужто, не удостоишь их ответной любви? Детей, что избивают своих сестер, сидят сутками за письменным столом, когда другие ребята резвятся на улице, и все это только ради того единственного дня в месяц, чтобы их родители не пили, умытые, чистые и красивые пришли в школу, где их хвалили и воспевали как пример. Неужели эта любовь не стоит ответной? Не оставь рабов твоих, Алексия и Ксению…
Перед тем, как распрощаться с мальчиком, отец Афанасий очень попросил его, чтобы он привел родителей в открывшейся храм, или, хотя бы, они пришли вдвоем с сестрой.
Такой любви и жертвенности еще неокрепшего ребенка Афанасию не приходилось видеть в своей жизни.
На этом история не закончилась. «Пути Господни неисповедимы» - Так сказал о. Афанасий, когда ему поручили провести Рождественскую ночную службу в том самом храме.
Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся, Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!
Храм гремел от торжества. Людей было не очень много, но оттого в церкви было не менее уютно и радостно. Чувство праздника царило в каждом углу, и казалось, за пределами храма жизни просто нет. Все в этот ночной час живет только тут!
На службе о. Афанасий старательно выискивал знакомые лица среди прихожан. Там была и старуха, что приютила и напоила чаем заблудшего архиерея, и женщина, что указала ему дорогу к дому Сухановых. Из детей в углу храма стоял один мальчик, но это был не Алеша. В центре стояла пара, мужчина и женщина, судя по всему, супруги. Жена все время смотрела в пол, а муж недовольно рассматривал выходящих из алтаря священников. Возле них как раз стояла знакомая старушка. Все остальные, собственно, тоже были людьми пожилыми.
Великий Вход. Святые дары выносятся перед алтарем. Архиерей Афанасий держит потир.
- Великаго Господина и Отца нашего Кирилла, Святейшаго Патриарха Московскаго и всея Руси, и Господина нашего Преосвященнейшаго митрополита Иллариона, да помянет Господь Бог во Царствии Своем, всегда, ныне и присно и во веки веков.
На последних словах голос Афанасия заметно дрогнул. Двери храма отворились, и вошли двое детишек. Алеша вел за руку девочку в криво повязанном платке. На глазах у архиерея снова выступили слезы, подбородок задрожал. Дети прошли к центру храма к женатой паре и взяли их за руки.
И вряд ли кто-то когда-нибудь поймет, что произошло в эту ночь, и что смогло привести их сюда. Но в каждом храме, в эту ночь, в эту минуту творилось свое чудо.
- Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, в нем бо звездам служащии звездою учахуся, Тебе кланятися, Солнцу правды, и Тебе ведети с высоты Востока. Господи, слава Тебе!
Рождественский рассказ
Двадцать лет
Озабоченный повседневным потоком жизненных проблем, утомленно понурив голову, Анатолий вошел в дом. Он был из числа тех счастливых людей, которых дома всегда ждал уют и покой. Всякий человек мечтает о том, чтобы семья была не только главным мотивом вернуться домой, но и гарантом уютной жизни в пределах своего логова.
- Здравствуй, Толь – жена нежно поприветствовала мужа поцелуем в щеку. Тот, не произнося ни слова, традиционно пошел на кухню.
В этой, далеко не самой просторной, двухкомнатной квартире на сегодня проживло четыре человека. Помимо семейства Анатолия, в числе его жены Оксаны и маленькой дочери, на этих 45 кв. м. ютилась его младшая сестра, у которой возникли временные проблемы с жильем. Разойдясь со своим молодым человеком, Лера осталась, по сути, на улице. Ее легкомыслие и самоуверенность подсказали ей продать свою «однушку» в тот момент, когда ее, тогда еще крепкие и, как ей казалось, непоколебимые отношения переживали свой наилучший период. Но прошло время, и два дерзких характера стали все чаще натыкаться на камни преткновений. Полгода назад очень красивая пара разбежалась. Живущая ранее со своим кавалером Лера была вынуждена перебраться к родному брату на ПМЖ. Анатолий не возражал. Впрочем, он не думал, что поиски Лерой жилья затянутся надолго. Лера все продолжала искать место жительства, попутно помогая Оксане в делах домашних, а Анатолию в делах финансовых. Хозяева квартиры, надо сказать, не только не подгоняли Леру с поиском жилища, но и напротив, не очень-то и хотели с ней расставаться. С Оксаной у Леры складывались прекрасные отношения. Она с удовольствием помогала Оксане во всем, и, конечно, не стала исключением и возня с годовалой племянницей. С братом отношения были не менее теплыми. Правда порой сказывалась разница в возрасте. Лера была на восемь лет младше Анатолия, поэтому их отношения носили порой воспитательный характер. К слову о характере: тут Лера с Анатолием были на удивление отличны друг от друга. Если Лера была яркой и харизматичной оптимисткой, то Анатолий был тих, спокоен, молчалив и уравновешен. В отличии от своей сестры, а порой и от жены, Анатолия сложно было уличить в лишнем трепе. В минуты напрашивающегося на язык пустословия Анатолий предпочитал смолчать.
Так и сейчас, не проронив ни единого лишнего слова, Анатолий прошел на кухню и сел за стол. Оксана принялась накладывать на тарелку горячий ужин, попутно расспрашивая супруга:
- Как день прошел?
- Никак. Все как всегда – без какого-либо энтузиазма в голосе отвечал Анатолий – на следующей неделе, видать, опять завал будет. Может быть снова…
- Задержишься?
- Задержусь… может быть.
Оксана глубоко вздохнула – Только зимние праздники кончились, а в тебя уже вцепились.
- Ну, что поделать…
Наблюдая за тем, как муж с аппетитом поглощает только что приготовленный ужин, Оксана продолжала:
- Лера сегодня с утра на могилу к Михаилу Афанасьевичу ездила.
- Ксюш, дай поесть, не перебивай мне аппетит именем этого человека.
- Во, во, начинается… - укоряющее закивала головой Оксана – Самому-то не стыдно? Родной отец! А ты? Вон, Лера, посмотри, она его не помнит почти, и то несколько раз в год…
На этих словах Анатолий бросил вилку, показательно звякнув ею о керамическую тарелку, и встал из-за стола.
- Спасибо, я сыт.
Выйдя на балкон, Анатолий достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Табачный дым затмевал дурные мысли, так и пылающие в эту минуту агрессией по отношению к отцу. Нелюбовь к Михаилу Афанасьевичу у еще маленького Толечки зародилась в то время, когда отец семейства позволял себе баловаться алкоголем. Тогда это вызывало напряжение в семье, но Толя попросту не смел ему ни в чем перечить. Так был он воспитан отцом, что Михаил Афанасьевич был царем-диктатором на вверенной ему территории, а попытки указать ему на неправильность его поведение приравнивались к бунту. Бунтовщиков наказывали соразмерно возрасту и положению, хотя рукоприкладство распространялось на всех, от жены до детей. Не прошло и трех лет после рождения Леры, как Михаил Афанасьевич скончался от инсульта. Что было первостепенной причиной его внезапной смерти, перегрузки на работе или чрезмерное употребление алкоголя, теперь сказать сложно. Пожалуй, все имело место быть. Кроме супруги Михаила Афанасьевича Натальи Александровны, по поводу кончины главы семейства никто не переживал. Конечно, Анатолий был не настолько аморален, чтобы радоваться его уходу из жизни, но скорбь его была быстротечна, каких-то долгосрочных траурных настроений он не переживал. Лера вовсе была еще слишком мала.
Помимо того, что Михаил Афанасьевич был человеком сложным, он был еще и не бедным. В советский период его вряд ли можно было отнести к категории богатеев, все- таки время было не то, но его семья, ровно как и он сам, как минимум не бедствовали. На закате советской эпохи и в период 90-х его финансовое благополучие процветало.
Стряхивая пепел в треснувшее блюдце, приспособленное Анатолием под пепельницу, он стоял и смотрел вдаль на вечерний город. Невольно в его голове то и дело проносились воспоминания о его взаимоотношениях с отцом. Как читатель уже мог заметить, эти воспоминания были Анатолию крайне неприятны.
«Отец твой хам, и редкостная сволочь» - говорила порою мать, заливаясь слезами в запертой комнате.
- Как странно – подумал Анатолий – давно меня так не терзали воспоминания о нем.
Видно было, что он действительно разнервничался, хотя бы потому, что он выкурил вторую сигарету меньше чем за минуту.
- Это же какой… - Анатолий затянулся табачным дымом, не давая вырваться на волю потоку ругательств в адрес родича - …чтобы одна лишь мысль о тебе вызывало прилив негатива.
В этот момент на балкон зашла сестра, задорно хлопнув задумавшегося Анатолия по плечу.
- Чего хмурый такой? – улыбчиво произнесла Лера, вытаскивая из Толиной пачки предложенную им сигарету.
- Да так… вспомнилось кое-что…
- «Кое-что» это папа?
- Отстань – прервал сестру Анатолий. Он уже было покинул балкон, но Лера его остановила:
- Погоди, покури со мною. Одной как-то скучно.
- Так ты опять про этого урода говорить будешь. Я не желаю этого слышать.
- Не смей так говорить про отца – Лера резко сменила тон с ласкового и приветливого га грубый и, в некоторой степени агрессивный – свое мнение держи при себе. А лучше засунь себе его подальше да поглубже.
- Рот закрой – огрызнулся Анатолий, стараясь притом изображать тотальное хладнокровие.
Лера была явно готова продолжать разговор с все нарастающей яростью, но, примечая довольно редкую для брата озлобленность, решила смягчить интонацию – Ну правда, сколько можно? Двадцать лет с его смерти прошло, а ты все продолжаешь злиться. Конфликты бывают в любой семье. Нигде без проблем не обойдешься…
- Довольно! – неожиданно для самого себя, Анатолий повысил голос, чем изрядно напугал сестру – ты не видела ссадин и рассечений на моем восьмилетнем лице. Ты не видела не успевающих высыхать слез матери. Ты не пережила тех мгновений, когда тебе страшно возвращаться домой, потому что эта пьянь разносит все что видит в пьяном угаре. Ты ничего не видела, и ничего не знаешь…
- Тихо, тихо. Чего разорался? – Лера старалась угомонить Анатолия, никак не ожидавшая такой бурной реакции от брата, отличавшегося всегда своим хладнокровием и рассудительностью – О мертвых либо хорошо…
- Именно поэтому я старался все эти годы не поднимать вообще эту тему.
- Успокойся. Как будто в день годовщины смерти не можешь о нем теплого слова сказать?
- А какого, Лер? Нет, ты не отворачивайся. Какого теплого слова ты хочешь от меня услышать в адрес этого человека? Чему он меня научил? Что он мне дал?
- Жизнь он тебе дал.
- Устроением своей жизни я занимаюсь без его помощи. А оплодотворить бабу много ума не надо… - не успел он договорить что хотел, как поток его слов перебил хлопок от хлесткой пощечины от сестры. Лера развернулась и ушла в комнату, помогать Оксане укладывать ребенка.
Анатолий все продолжал стоять на балконе и задумчиво смотреть вдаль. Действительно, со дня кончины его отца прошло ровно двадцать лет, а ему даже не хотелось об этом вспоминать весь день. Слишком уж много отрицательного несли эти воспоминания. А этот разговор с Лерой лишь подлил масла в огонь. Одна за одной, в памяти всплывали картины из испорченного детства. Воспоминания охватывали Анатолия с головой, сердце забилось в том самом ритме как тогда, в далеком детстве. Этот эпизод надолго въелся в память Анатолия, и вот он уже видит у себя перед глазами накрытый праздничный стол в честь его дня рождения. Куча друзей за этим столом едят торты, пьют газировку, поздравляют именинника, пока в комнату не вламывается Михаил Афанасьевич, отдающий уже знакомым маленькому Толе запаху, и сквернослов разгоняет столь долгожданное для Толечки торжество. В этот момент стоящему на балконе Анатолию было в той же степени стыдно за отца, как и тогда, 23 года назад.
Заметив, что уже прикуривает третью подряд сигарету, он вернул ее обратно в пачку и вернулся в квартиру. Дочь уже уснула в детской комнате, на кухне был накрыт скромный стол, целью которого было не столько накормить, сколько почтить память Михаила Афанасьевича, ушедшего из жизни в роковую ночь два десятилетия назад. Пожалуй, такое застолье организовывалось лишь дважды после его смерти: на его первую годовщину, и на десять лет со дня кончины. В прочие же года Анатолий предпочитал об отце вовсе не вспоминать, дабы избежать лишних негативных слов в его память.
За столом сидели Оксана с Лерой, о чем-то тихонько, дабы не разбудить только уснувшего ребенка, беседовали.
- В общем, все. Потом в храм зашла, свечку поставила, и домой.
- Молодец ты, Лерка. На Толю не злись…
Лера легкомысленно улыбнулась и махнула рукой – Ерунда. Не первый год… Но так же нельзя, двадцать лет уже…
- Лера, Лера – убедительно закивала Оксана – В том-то и дело что не первый. Я тоже не первый день все это вижу. Он своего мнения не поменяет.
- Да должен – настаивала Лера, поправляя стоящие рядом салфетки – Должен. Это ни в какие ворота уже…
- Ну… - Оксана выдохнула и безнадежно пожала плечами, взглянув на вошедшего мужа - …я не знаю, что должно произойти, чтобы хоть что-то поменялось…
Анатолий присел во главе стола и налил всем по сто грамм водки, помимо которой стол мог похвастать разве что парой простых салатов типа оливье, и разнообразием легких закусок.
Квартира эта на своем веку видала совсем не много конфликтов и ссор. Что Анатолий, что Оксана, были людьми крайне спокойными. Про Леру, конечно, такое сказать было сложно, но зато она была девушкой отходчивой. Ей всегда было достаточно нескольких минут, чтобы выкинуть из головы мысли о недавних противоречиях. Если бы молодой человек, с коим она разошлась полгода назад, был бы такого же склада, то они бы уже давно сошлись, и жили бы в мире и согласии. Вот и сейчас Лера уже не держит зла на Анатолия, который молчаливо разливал спиртное, готовясь произнести первый тост. Всем бросалось в глаза, как неуверенно жался Анатолий, пытаясь выдавить из себя хоть что-то, не оскорбляющего покойного. В конце концов, Оксана привстала и предложила супругу избежать этой обязанности и сказать тост самой, но тот отказался. После еще нескольких мгновений формулирования, он махнул рукой, и со словами «земля пухом» опрокинул стопку себе в рот. Оксана с Лерой разочарованно переглянулись, но повиновались. Конечно, это была не та речь. Но все знали об отношении Анатолия к Михаилу Афанасьевичу, поэтому отнеслись к произошедшему с пониманием.
- Лер, что у тебя по завтрашнему дню? – присев за стол и закусив, спросил Анатолий.
- Поеду выяснять, на кого папа все завещал…
- Этот… - Анатолий вновь с трудом сдержал ругательства - …человек… нам ни копейки не оставит, как не оставил ничего и матери после своей смерти.
- Ну, перестань, Толь – Послышался нежный, будто даже умоляющий голос Оксаны.
- По поводу мамы – решилась возразить брату Лера – это не так. А что до его личных накопленных сбережений, то тебе не кажется, что это справедливо?
- Что справедливо? – старался не повышать голоса Анатолий – что он отдаст плоды своего труда каким-то «левым» людям, вместо того чтобы хоть что-то оставить своим детям?
- Не начинай – снова заводилась Лера – И потом, в его дела мы ничего не привнесли, ничем не помогали. Какое отношение мы вообще можем к ним иметь? А Солянкин и Тюльпанов его компаньонами были, с ним вместе все дела проворачивали. Они участвовали в добыче этих денег куда больше нашего, поэтому между ними завтра и будет рассматриваться вопрос о наследстве. Ведь зачем-то он указал в завещании какие-то моменты для рассмотрения на двадцать лет вперед?
- Конечно! Кто мы вообще для него такие, чтобы на что-то претендовать?! – Анатолий опрокинул в себя очередную стопку водки, и, не закусив, продолжал – Поймите же, что там этого наследства-то всего ничего. Из того, что мне известно – миллиона полтора, рублей, естественно. Дело не в деньгах, а во внимании, которое уделено им не собственным детям, а компаньонам, коллегам по работе. И потом, не забывайте что никакое это уже не завещание, так как никакой юридической силы оно не имеет. Завещание не пишется на годы вперед. Вопросы с наследством решаются в течении полугода с момента смерти. Тогда нам было объявлено, что наследство будет разделено между Тюльпановым и Солянкиным. То что будет завтра – не более чем их махинации с целью друг друга пуще надурить.
- А можно я скажу – поднялась жена.
- Чего ты хочешь сказать? – в пылу беседы рявкнул Анатолий. – Ты-то что можешь знать?
Жена опустилась на место и спрятала взгляд. Обиделась – подумал муж, и сказал уже спокойным, хоть и слегка прихмелевшим голосом – Ну, Ксюшь, что сказать хотела.
- Я хотела напомнить, что мы сегодня поминаем твоего отца, а не обсуждаем его карьеру.
Лера наполнила рюмки Оксане и себе. Анатолий не сводил глаз с жены. Та привстала:
- Пусть покойному на том свете будет лучше, чем было на этом. В конце концов, многие люди сочтут за счастье, умереть на светлой рождественской неделе. Ведь в эти дни происходят самые странные, чудесные и необъяснимые вещи. – Оксана посмотрела на стоящую на столе фотографию покойного – Михаил Афанасьевич, мы вас помним… - кончила Оксана, и неуверенно добавила – и любим.
Анатолий отдернул голову, отвернувшись от фотографии. Казалось, возникшая пауза задала тон мероприятию, но не на долго. Папу Анатолий обсуждать отказывался, а другие темы были бы некстати. Вскоре речь опять зашла о его коллегах и завтрашнем разбирательстве.
- Да и нотариус, поди, дядя Женя, да?
- Да, Евгений Павлович.
- Вот, он дела отцовского завещания с самого момента его кончины вел. Это люди из одного круга, и этот, наверное, себе кусочек урвал…
- Перестань уже! – огрызнулась Лера – Нам теперь важно чтобы как можно больше Тюльпанову досталось. Он нам все эти двадцать лет помогал. Может быть поделится чем-нибудь.
Не дожидаясь следующего тоста, Анатолий залил третью стопку, и схватился за голову со словами:
- Твою мать, это до чего надо было докатиться, чтобы надеяться на коллегу отца, чтобы он пожертвовал нам долю от отцовского наследства?! – Анатолий налил себе еще одну стопку и повернулся к поставленному Оксаной на стол траурному портрету Михаила Афанасьевича – Вот тебе! – ткнул он прямо в портрет крепко сжатую «фигу» - ни копейки от тебя не приму!