- Могу я говорить с вами откровенно, сеньор Астарлоа?
- Прошу вас.
- Вы один из людей, видевших покойного регулярно. Однако вы мне практически ничего не сообщили.
- Не я один виделся с маркизом. Вы уже опросили многих, и никто не сказал вам ничего определенного... Почему же вы так надеетесь на мои показания?
Кампильо внимательно посмотрел на сигарный дым и улыбнулся.
- Честно говоря, я и сам не знаю. - Он умолк, о чем-то размышляя. - Наверное, просто потому что вы... кажетесь мне порядочным человеком. Да, скорее всего, именно поэтому.
Дон Хайме потупился.
- Я всего лишь учитель фехтования, - ответил он сдержанно. - Наши отношения с маркизом были деловыми: дон Луис не оказал мне чести сделать меня своим доверенным лицом.
- Вы видели его в прошлую пятницу. Не был ли он обеспокоен, взволнован?.. Не было ли в его поведении чего-нибудь необычного?
- Я, во всяком случае, ничего не заметил.
- А раньше?
- Возможно, что-то и было, но я не обращал внимания. В последнее время почти во всех чувствуется напряжение, и я просто не придал бы этому значения.
- Он говорил что-нибудь о политике?
- По-моему, дон Луис был от этого весьма далек Иногда он говорил, что ему занятно наблюдать политическую жизнь, но для него это было всего лишь развлечением.
Комиссар недоверчиво покачал головой.
- Развлечение? Гм, так-так... Однако покойный маркиз занимал ответственный пост в правительстве; вам, я думаю, это известно. Его назначил сам министр; что и говорить, ведь министр был не кто иной, как его дядя со стороны матери, дон Хоакин Вальеспин, мир его праху. - Кампильо ехидно улыбнулся, давая понять, что у него есть свое мнение о непотизме в кругах испанской аристократии. - Это дела минувших дней, но таким способом несложно нажить себе врагов... Взять хоть меня, к примеру. Будучи министром, Вальеспин целых полгода не давал мне занять должность комиссара полиции... - Он глубокомысленно прищелкнул языком. - Вот так, представьте себе!
- Возможно. Признаться, я не слишком гожусь для беседы на такие темы.
Кампильо докурил свою сигару и держал окурок в пальцах, не зная, как с ним поступить.
- Во всем этом деле есть еще одна деталь... гм... интимного свойства. - Поколебавшись, он бросил окурок в вазу китайского фарфора. - Маркиз был большой любитель слабого пола... Вы понимаете, что я хочу сказать. Какой-нибудь ревнивый муж... Поруганная честь и так далее.
Дон Хайме помрачнел: предположение явно отдавало дурным вкусом.
- Боюсь, сеньор Кампильо, что и в этом щекотливом вопросе я вряд ли сумею вам помочь. В одном я убежден: дон Луис де Аяла был настоящим кабальеро. - Он посмотрел в водянистые глаза комиссара, затем на его парик, немного съехавший набок. Он воодушевился, в его тоне послышался вызов. - Я прошу вас относиться к покойному дону Луису уважительно и не желаю выслушивать грязные сплетни.
Комиссар поспешно извинился и, немного смутившись, рассеянно коснулся парика кончиками пальцев. Да-да, конечно. Дон Хайме понял его слова несколько превратно. Это формальный вопрос. Он бы никогда не осмелился намекнуть...
Но дон Хайме не слушал. В его душе шла напряженная борьба: давая показания, он сознательно умолчал о важных подробностях, которые, вероятно, могли бы пролить свет на причину трагедии. Внезапно он понял, что все это время бессознательно преследовал определенную цель: старался спасти человека, чей волнующий образ предстал перед ним в тот миг, когда он увидел распростертый посреди комнаты труп. Спасти? Поразмыслив, он сообразил, что речь шла не о защите невинного человека, а о намеренном укрывательстве, а такое поведение не только шло вразрез с законом, но и противоречило его собственным эстетическим принципам, основе его жизни. Но спешить не следовало. Чтобы правильно оценить происходящее, требовалось время.
Кампильо смотрел на него пристально; он хмурился, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Уловив его внимательный взгляд, дон Хайме в первый раз подумал, что, с точки зрения представителей закона, он, Хайме Астарлоа, тоже находится в числе подозреваемых лиц. Ведь, так или иначе, Луиса де Аялу убили рапирой.
В этот миг комиссар задал вопрос, которого дон Хайме боялся с самого начала разговора:
- Знакома ли вам некая дама по имени Адела де Отеро?
Сердце учителя фехтования замерло, затем бешено забилось.
- Да, - ответил он со всем хладнокровием, на какое был способен. - Она посещала мой фехтовальный зал.
Кампильо привстал и наклонился к дону Хайме, чрезвычайно заинтересованный.
- Да что вы говорите! Я этого не знал. А сейчас она уже не посещает ваш зал?
- Нет. Некоторое время тому назад она отказалась от моих услуг.
- Как давно?
- Не помню. Около полутора месяцев назад.
- Почему?
- Причина мне не известна.
Комиссар откинулся в кресле и, задумчиво глядя на дона Хайме, вытащил из кармана новую сигару. На сей раз он не стал прокалывать кончик сигары зубочисткой и рассеянно мусолил его во рту.
- Вы были в курсе их... дружбы с маркизом? Дон Хайме утвердительно кивнул.
- Да, но очень поверхностно, - ответил он. - По-моему, их связь началась вскоре после того, как она перестала брать у меня уроки. С тех пор я ни разу... - он запнулся, не закончив фразу, - ни разу не видел эту даму.
Кампильо раскурил сигару, и дон Хайме поморщился от едкого дыма. На лбу у него поблескивали капельки пота.
- Мы допросили слуг, - продолжил комиссар. - Из их показаний стало известно, что сеньора де Отеро часто бывала в этом доме. Мнения свидетелей совпали: все в один голос утверждают, что хозяин дома и эта дама... гм... скажем так: состояли в интимных отношениях.
Дон Хайме спокойно выдержал пристальный взгляд собеседника. Казалось, разговор его не интересовал.
- Ну и что? - спросил он, стараясь держаться невозмутимо.
Губы комиссара тронула улыбка; он пригладил пальцем свои крашеные усы.
- В десять вечера, - заговорил он вполголоса, словно лежащий в соседней комнате труп мог их услышать, - маркиз отпустил слуг. Нам рассказали, что обычно он так себя вел, когда ожидал любовного свидания. Слуги ушли к себе во флигель в другой части сада. Они не услышали никаких подозрительных звуков; только шум дождя и раскаты грома. Этим утром, войдя в дом около семи, они обнаружили труп своего хозяина. Неподалеку валялась окровавленная рапира. Труп окоченел; после смерти маркиза прошло уже несколько часов, в общем, мертвее не бывает.
Дон Хайме вздрогнул: ему было сложно понять мрачный юмор комиссара.
- Вам известно, кого он ждал?
Сеньор Кампильо щелкнул языком, выражая сожаление.
- К несчастью, нет. Мы можем предположить, что его посетитель вошел через потайную дверь с другой стороны дворца, в маленьком тупике, где останавливаются экипажи маркиза... Кстати сказать, экипажи у него очень даже неплохие: пять лошадей, две двухместные кареты, пролетка, фаэтон, английские дрожки... - Он глубокомысленно вздохнул: по его мнению, покойный маркиз ни в чем себе не отказывал. - Но вернемся к нашей теме. Вынужден признаться, у нас нет догадок, кто к нему пришел: мужчина или женщина, один человек или несколько. Следов в доме нет, хотя дождь лил как из ведра.
- Сложная ситуация.
- Вот-вот... Сложная и безнадежная. В последние дни в политике заварилась серьезная каша - страна на грани гражданской войны со всеми вытекающими отсюда последствиями; так что расследование будет очень непростым. Шум, который наделает в столице убийство маркиза, - жалкий анекдот в сравнении с тем, что угрожает трону, не так ли?.. Как видите, убийца выбрал подходящий момент. - Кампильо выпустил облачко дыма и одобрительно посмотрел на сигару. Дон Хайме заметил, что это была гаванская сигара; такие сигары курил Луис де Аяла. Без сомнения, в ходе расследования слуге правосудия удалось запустить руку в табакерку покойного. - Однако, с вашего позволения, вернемся к донье Аделе де Отеро. Мы, кстати, так и не узнали, была ли она сеньорой или сеньоритой... Может быть, вы нам что-нибудь подскажете?
- Нет. Я к ней всегда обращался "сеньора", и она меня ни разу не поправила.
- Я слышал, она хороша собой. Роскошная женщина.
- Возможно, люди определенного сорта описали бы ее именно так.
Комиссар пропустил намек мимо ушей.
- Весьма шустрая дамочка, осмелюсь заметить. Вся эта история с фехтованием...
Кампильо подмигнул с видом заговорщика. Этого дон Хайме вынести уже не мог. Он встал с кресла.
- Я говорил вам, что мне об этой даме известно очень немного, - сказал он холодно. - А если она вас интересует, вы можете пойти к ней и допросить ее саму. Она живет на улице Рианьо, в доме номер четырнадцать.
Комиссар пристально посмотрел на него, и внезапно дон Хайме почувствовал, случилось нечто такое, чего он никак не мог предположить. Кампильо неподвижно сидел в кресле, покуривая сигару. В рыбьих глазах за стеклами очков таилась зловещая ирония, словно у всего происходящего была какая-то неведомая дону Хайме комичная сторона.
- Ну да. - Казалось, ситуация забавляет Кампильо. Он словно наслаждался припасенной для этого момента шуткой. - Разумеется, откуда вам было это знать, сеньор Астарлоа? Уж этого-то вы знать никак не можете... Ваша бывшая ученица, донья Адела де Отеро, бесследно исчезла. Чрезвычайно забавное совпадение, не правда ли?.. Маркиза убивают, а этой дамы, представьте себе, и след простыл. Словно сквозь землю провалилась.
VI
Сильный батман
Противник одержал победу, умело применив сильный батман.
Допрос окончился. Комиссар проводил дона Хайме до дверей, назначив следующую встречу на завтра у себя в кабинете. "Если, конечно, позволят обстоятельства", - добавил он, изобразив на лице смиренную гримасу: страна переживала тяжелый момент.
Дон Хайме ушел встревоженный и опечаленный. Когда место кровавой трагедии и мучительного допроса осталось позади, он почувствовал облегчение. Теперь его тяготило другое: у него было вдоволь времени, чтобы спокойно поразмыслить о случившемся, однако он с тоской думал о том, что своими мрачными мыслями ему не с кем поделиться.
Он остановился возле ограды парка Ретиро и прижался лбом к кованой решетке. Его взгляд рассеянно блуждал между деревьями парка. Неужели теплые чувства, которые он испытывал к Луису де Аяле, тяжелое потрясение из-за его смерти не наполняли душу маэстро праведным гневом? Образ женщины, таинственно связанной с грозными событиями, вносил смятение в его мир, еще совсем недавно такой простой и понятный. Дона Луиса убили; дон Луис де Аяла, человек, которого он так уважал, пал от руки неведомого мерзавца. Маэстро от души желал, чтобы на голову виновного обрушилось грозное возмездие. Почему же в таком случае он не был откровенен с Кампильо и не рассказал ему все, что знает?
Он в отчаянии покачал головой. Да, он не был уверен, что Адела де Отеро причастна к этой истории... Но все слишком очевидно, напрасно он себя обманывал. Даже если рапиру в горло маркиза вонзил кто-то другой, эта женщина, прямо или косвенно, была замешана в убийстве. Она внезапно появилась в доме дона Хайме, проявила необъяснимый интерес к маркизу, в последние недели вела себя странно, а потом исчезла таинственным образом... Отныне любая мелочь, каждое произнесенное ею слово казались ему частью хладнокровно разработанного плана. А эта рапира? Ведь это была именно ее рапира.
Убийство? Но с какой целью? Сомнений не было: его, маэстро, использовали, чтобы добраться до маркиза де лос Алумбрес, он был средством. Кому и зачем это понадобилось? Преступление было всего лишь следствием; за ним, безусловно, скрывалась некая причина; и причина эта была до такой степени веская, что ради нее, по мнению убийцы, стоило пойти даже на такой отчаянный шаг. В мыслях дона Хайме немедленно возник конверт с сургучной печатью, который он прятал за книгами в своем кабинете. Охваченный лихорадочным волнением, он отошел от решетки и направился в сторону Пуэрта-де-Алькала, постепенно убыстряя шаг. Ему не терпелось как можно скорее вернуться домой, открыть конверт и прочитать его содержимое. Несомненно, там он найдет ключ ко всему.
Он остановил экипаж и назвал свой адрес. На мгновение в его сознании возникла мысль, что лучше было бы передать эти бумаги в руки полиции и наблюдать за ходом расследования со стороны. Но он понимал, что поступить таким образом невозможно. Некто отвел ему в этой истории весьма незавидную роль, все было заранее определено; его, как марионетку, дергали за невидимые нити. Уязвленная гордость требовала отмщения; никто никогда не осмеливался играть с ним в такие игры, и теперь он чувствовал унижение и ярость. Наверное, чуть позже он все же пойдет в полицию; но сначала он узнает сам, что же все-таки произошло. Ему предстояло немедленно расквитаться с Аделой де Отеро, с которой у него были свои счеты. В глубине души дон Хайме понимал, что им двигало отнюдь не желание отомстить за маркиза: отмщения требовали его собственные поруганные чувства.
Экипаж плавно покачивался на ходу, дон Хайме привалился к спинке сиденья; его мысли успокоились и прояснились. По старой профессиональной привычке он принялся шаг за шагом пересматривать события, размышляя, как это было ему свойственно, в терминах фехтования. Обычно это помогало ему упорядочить мысли и чувства, когда предстояло решить сложную задачу. Итак, неведомый противник или, возможно, противники начали игру с финта, ложной атаки. Прибегнув к этому действию, они преследовали какую-то тайную цель; ложная атака заключалась в отвлекающем, сбивающем с толку действии, вслед за которым неожиданно шла атака. Целились не в него, а в Луиса де Аялу, а он, Хайме Астарлоа, был настолько неуклюж, что не рассчитал глубину укола и даже содействовал ему, совершив непростительный промах.
Все вставало на свои места. Атаковав первый раз, они готовились атаковать во второй. Красавица Алела де Отеро успешно применила по отношению к маркизу тактику, которая в фехтовании зовется "форсированная атака": выбрала слабое место противника, заставила его отвлечься на обманный укол и неожиданно атаковала. Слабым местом Луиса де Аялы было фехтование и женщины.
Что же произошло дальше? Маркиз, отличный фехтовальщик, почувствовал, что противник его отвлекает, стараясь преодолеть защиту. Будучи человеком предусмотрительным, он принял меры, доверив дону Хайме то, на что, без всякого сомнения, посягал соперник: загадочный конверт. Маркиз видел грозящую ему опасность, но он был не только фехтовальщиком, но и азартным игроком. Отлично зная его стиль, дон Хайме видел, что маркиз переоценил свое везение: не совершая решительных действий, он с любопытством наблюдал, что будет дальше. Он рассчитывал отбить атаку противника в последнюю минуту, когда тот, поняв, что его планы раскрыты, задумает нанести роковой удар; здесь-то он и просчитался. Такой бывалый фехтовальщик, как Алла, должен был сообразить, насколько опасно недооценивать противника. Тем более такого коварного, как Адела де Отеро.
Дон Хайме не сомневался: атакующий стремился заполучить бумаги маркиза, но своей цели не достиг. По чистой случайности невольное вмешательство маэстро в эту игру разрушило коварные планы неизвестного соперника. Все должно было завершиться после того, как рапира пронзит горло дона Луиса, однако игра принимала новый оборот, куда более сложный. Теперь маэстро волновал другой вопрос, жизненно важный для него самого: знают ли противники, какую роль, благодаря дальновидности маркиза, сыграл в этой истории скромный учитель фехтования и что документы спрятаны в надежном месте у него дома?.. Он не спеша обдумывал все возможные варианты и успокоился: этого они знать не могли. Уж здесь-то Аяла остался верным себе: он никогда не раскрыл бы тайну ни Аделе де Отеро, ни кому-либо другому. Он сам признался, что Хайме Астарлоа был единственным, кому он мог доверить столь щекотливое дело.
Экипаж на рыси проехал улицу Сан-Херонимо. Дону Хайме не терпелось поскорее добраться домой: вскрыть конверт и разгадать тайну. Только тогда он будет точно знать, как действовать дальше.
Когда на углу улицы Бордадорес дон Хайме вышел из экипажа, снова лил дождь. Он вошел в дом и, держась за шаткие металлические перила, поднялся по скрипящим ступеням лестницы на последний этаж. Только тут он обнаружил, что забыл футляр с рапирами во дворце Вильяфлорес, и досадливо поморщился. Но сейчас рапиры были ему ни к чему: он заедет за ними позже. Он медленно достал из кармана ключи, открыл замок, толкнул дверь и, войдя в темную пустую квартиру, невольно поежился.
Маэстро осмотрел квартиру комнату за комнатой, и понемногу его тревога улеглась. Разумеется, в доме никого не было, и ему стало стыдно, что он так легковерно поддался игре своего воображения. Он положил шляпу на диван, снял сюртук, открыл ставни; в комнату проник тусклый сероватый свет. Тогда он подошел к книжному шкафу, пошарил за стоящими на полке книгами и достал конверт, который дал ему Луис де Аяла.
Когда он надломил сургучную печать, у него задрожали руки и замерло сердце. Это был обычный конверт размером с лист писчей бумаги, и весил он ничтожно мало. Открыв его, дон Хайме достал перевязанную лентой стопку исписанных бумаг. Он принялся торопливо развязывать узел ленты, сверток выпал у него из рук, и бумаги рассыпались по полу возле комода. Досадуя на себя за неуклюжесть, дон Хайме нагнулся, собрал листы и вновь выпрямился, держа их в руке. Бумаги оказались казенного вида письмами и документами, на некоторых стояли печати. Дон Хайме сел за письменный стол и разложил их перед собой. Он был взволнован, строчки прыгали у него перед глазами, и он не мог прочитать ни слова. Он закрыл глаза и сосчитал до десяти, затем глубоко вдохнул и принялся за чтение. Да, это действительно были письма. И, заметив некоторые подписи, маэстро вздрогнул.