Зачем ей явилось это наваждение? Сейчас, в горячечном бреду? Действие ли это пахучих травок Агафьи высвободило из памяти то, что давно уже пора было забыть? Или… воля Дона Карлоса, который даже теперь, находясь за гранью реальной жизни, чувствовал свою ответственность за этого ангела, которому открыл его истинную сущность, хотя знал, что не имеет на это права?
Так или иначе, но здесь, сейчас, когда Юлия металась на высокой кровати в доме языческого лидера, оборотня Бера, ей воочию, минута за минутой, привиделось то, что было три года назад. Когда она еще не знала, кто она. Когда Вячеслав не знал о том, кто он. Когда оба они не знали, что им суждено встретиться.
А ведь тогда тоже было очень жаркое лето…
…Город остывал. Потел утренней росой – как выздоравливающий от простуды после таблетки аспирина. Впереди было несколько часов сонного отдохновения перед следующим приступом жара. И как предвестники нового прилива сухой изнуряющей лихорадки уличных пробок, вдоль тротуаров ползли первые поливальные машины, смывая с обочин липкую испарину «ночной жизни». Над Садовым, нервно вздрагивая усталыми веками, гасли астеничные фонари.
6 часов 30 минут
Еще за секунду до того, как открыть глаза, Юлия вспомнила, что она не дома. И решила не открывать – потому что вспомнила все остальное. Почти все. И сразу же принялась себя ругать. Осуждать, корить и раскаиваться.
Она так ждала этой недели – полученной от судьбы как внезапный подарок, столько всего намечтала и напланировала на эти чудные дни, что теперь могла только внутренне застонать, упрекая себя за безволие и раздолбайство. Три недели отпуска, и из них одна, первая – в Москве, в одиночестве, в полной свободе! Родители на даче, Олег еще дорабатывает последние дни до своего отпуска. За это время можно было спокойно, без нервов поменять обои в своей комнате, съездить в любимый Пушкинский, сходить к Виктюку на «Саломею» и дописать повесть для литературной студии.
Ничего этого она не сделала. Просто не смогла. Невозможно что‑либо делать по плану, когда ты молода, весела, общительна, а в город так ненадолго, проездом заскочил Король Оранжевое Лето. Ах, ты ж… она ведь рыбок вчера перед уходом не покормила! Думала – вернется. Не просто думала – была уверена, собиралась, хотела… да просто‑напросто обязана была вернуться. Видно, прав Олег, когда говорит, насмешливо‑печально изгибая красивую бровь, что у нее, мол, «легкость в мыслях – необыкновенная!». Вроде ничего особенного. Но каждый раз Юлию сильно огорчала горькая укоризна в его голосе. И частенько хотелось возразить – «когда же и иметь эту самую легкость, как не в двадцать четыре года?!». Но она, конечно, молчала, виновато опуская взгляд. Потому что он, Олег, конечно же был прав. А она… что спорить, и вправду безответственна. Теперь вот еще эти рыбки… Ах, ладно, – Юлия, сладко потянувшись на чужом диване, перевернулась на другой бок, – ладно, не сдохнут же за одну ночь?
Так, лежа с закрытыми глазами, она нахмурилась и заулыбалась одновременно от воспоминаний, что замелькали перед внутренним взором, словно кадры яркого клипа в стиле r‑n‑b…
Вот она встречается у памятника на 1905‑го с любимой подругой Иркой, вот они уже в любимых «16 тоннах» за любимым столиком, где любимый официант Паша уже красиво расставил любимый мартини‑драй с оливками и любимые креветочные коктейли. Вот она со смаком рассказывает Ирке о предстоящей помолвке. Событие века! Олег купил ей роскошное кольцо – она сама выбирала, потому что он боялся ошибиться, и пригласил на две недели в Испанию, сказав, что дарить его он будет там. И что вообще ее ждет сюрприз.
Ну, понятно, естественно, какой сюрприз. Вопрос о своей женитьбе на Юлии Олег решил в положительную сторону, наверное, еще в тот день, когда они познакомились, полтора года назад. Теперь он все окончательно взвесил, обдумал и осознал – он такой, всегда все взвешивает и обдумывает. И это позволяет ему, в его двадцать семь, быть ведущим топ‑менеджером в очень крупной и перспективной компании. Вообще, в том, что Олег – лучший жених Москвы и Московской области, не возникало сомнений ни у кого, кто хоть раз с ним общался, не исключая Ирку, маму и даже папу. Не говоря уже о том, что он страшно любит Юлию. Ирка так и говорит – «страшно!», при этом драматически тараща и без того огромные синие глазищи.
– Да, он тебя страшно любит! Ты хоть это понимаешь?
– А то. Смог бы он терпеть мои выкрутасы все полтора года, если бы не любил?
– Это точно, не смог бы… А ты все выкрутасничаешь, так твою растак. Чего тебе все мало‑то?
– Не знаю… – Юлия поднесла к губам широкий бокал с мартини и, задумавшись, забыла отпить из него, – не знаю, Ир. Мало все чего‑то… Да ты сама разве не такая?
– Такая! Ну, за нас!
– За нас!!
Они долго сидели с Иркой в шумном, прокуренном зале паба и собирались сидеть еще дольше. Возможно, это была последняя их вечеринка подобного рода – Олег не любил бестолковых посиделок за рюмочкой и сигареткой. Что ж, пора и ей прекращать. И вдруг… Юлия в полусне блаженно заулыбалась от этого воспоминания. Случайно, как это иногда бывает, она встретилась глазами с незнакомым темноволосым парнем, что сидел с компанией через столик от них. И, как тоже бывает – только уже значительно реже – у нее в животе мгновенно «запорхали бабочки». Да не просто запорхали – взметнулись, пестрой разноцветной волной затопив сердце, а заодно и голову. Так бывает. Просто взгляд – ничего больше. Но ты уже знаешь об этом человеке все и главное, знаешь, что это – твой человек. Очень твой. Такой твой, что хочется смотреть на него не отрываясь и улыбаться. В какой‑то момент она, видимо, так и сделала, потому что он явно собрался встать и направиться к их с Иркой столику. Юлия мгновенно опомнилась. Не хватало еще этого – накануне отъезда в предсвадебное путешествие с любимым женихом! Она быстро отвернулась и с этих пор прикладывала столько доблестных усилий не смотреть в его сторону, что в конце концов они увенчались успехом. И парень с друзьями ушел, не повторив попытки познакомиться.
Она все сделала правильно. И теперь от этого воспоминания ощущалось огромное чувство облегчения от несовершенной глупости. И маленькое, совсем микроскопическое сожаление о том, что никогда больше ей не увидеть этот смеющийся, ласковый и снисходительный взгляд. Надо было и им с Иркой уходить. Сразу за той компанией, но… Ирка не была бы Иркой, если бы не познакомилась с очередным веселым кавалером. Какой‑то забавный, уже пьяный – как и они сами, но довольно интеллигентный мужчина вдруг оказался за их столиком. И еще долго развлекал их рассказами о том, что он, мол, актер и что сейчас возвращается из Дома кино с чьего‑то там дня рождения и по пути решил заглянуть в любимый паб.
Он, правда, был очень смешной, а они, понятное дело, еще смешнее. И они с Иркой явно нравились друг другу. Так явно, что часа в четыре утра, когда бар уже закрывался, а усталый бармен давно наливал им вместо грога обычный кипяток с сиропом, Ирка зашептала ей в ухо:
– Юль, послушай… Он нас в гости приглашает.
– Зачем? – сонно удивилась Юлия.
– Как – зачем? – Ирка была возмущена. – Азнавура послушать, портвейну массандровского попить… Вот ты скажи честно – ты сейчас домой хочешь?
– Не‑а, – честно сказала Юлия.
– Вот и я не хочу. К тому же совесть нужно иметь. Ты вот тут у нас замуж выходишь, а другие, может, тоже хотят… немножко счастья. Одна я с ним, конечно, не пойду… боюсь…
– А со мной не боишься?
– С тобой – нет.
Что было делать? В подобных ситуациях они друг друга не бросали. Кодекс чести старинных подруг такого не позволяет. Тем более домой и вправду не хотелось – что там сейчас делать? А тут – Азнавур, портвейн, Ирка, лето, Москва…
– А куда идти?
– Да вы не беспокойтесь, – заботливо заглядывая ей в лицо, сказал забавный мужчина. – Здесь совсем близко – на Баррикадной…
Идти и вправду оказалось недалеко. А главное – ужасно весело. После духоты помещения их сильнее любого грога опьянил аромат озона и прибитой дождем пыли. Дождик еще падал на плечи редкими теплыми каплями, и было так здорово, так легко, так сладко скакать втроем, взявшись за руки по мелким лужицам – словно пятилетки, сбежавшие из детского сада! И хором, во весь голос петь, тревожа предутренний сон окрестных домов. Да не что‑нибудь, а песенку Карлы из старого‑престарого спектакля «Проснись и пой!». Они с Иркой были в восторге, да и мужчина, которого, кажется, звали Саша, был в не меньшем упоении. «Наш человек! – радостно думала Юлия, крепко держа его за руку. – Несерьезный явно тоже…»
Потом они по‑честному слушали Азнавура на темной кухне при свече и по‑честному распили полбутылки портвейна, причем Юлия отчетливо ощущала себя именно той самой роскошной богемой, о которой напевал им великий шансонье. Когда Ирка с Сашей слились в медленном танце и так же, слившись, растворились в глубине квартиры, она упала на мягкий, удивительно удобный диван в гостиной и уснула мгновенно, успев, однако, перед тем, как совсем отключиться, увидеть ласковые и смеющиеся, почти родные глаза…
9 часов 12 минут
За высоким окном в старых – еще тех, советских, но свежевыкрашенных густо‑белой краской рамах сияло молодое июльское солнце. Смеялись и визжали оголтелые воробьи, и, вторя им, на детской площадке звонко чирикали дети. Спать Юлия уже не хотела.
Она встала. Оглядела просторную комнату – чистенький, аккуратный порядок в ней ясно говорил о хозяине как о завзятом, убежденном холостяке, который получает максимум удовольствия от своего одиночества. Основное место вдоль стен занимали книжные шкафы, доверху заставленные всяческими изданиями. Здесь были словари, книги на английском, альбомы по искусству, старенькие Дюма и Дрюон, выдаваемые когда‑то на талоны за сданную макулатуру и новомодные бестселлеры. Между стеклами шкафов всунуто было несколько фотографий, на которых хозяин квартиры стоял или сидел в компании Ширвиндта, Державина, Угольникова и Маргариты Эскиной. Выходит, не со врал, что актер! Здорово. Ну что ж, может, у Ирки с ним что‑нибудь и получится. По крайней мере, за контрамарками будет к кому обратиться.
Поначалу у Юлии еще была мысль дождаться Ирку. Она даже стала не очень громко напевать «Проснись и пой!» и активно открывать и закрывать дверцы книжных шкафов. Тут взгляд ее упал на шикарно оформленный толстенный том Даниила Андреева. Она достала книгу, раскрыла посередине и погрузилась в мистический, несколько пугающий сумрак «Розы Мира» – самое, между прочим, подходящее чтиво с утра после пьяной вечеринки. Очень взбадривает.
Из спальни не доносилось ни звука. Юлия решила не терять времени даром – у нее его и так в обрез. Она вошла в ванную, скинула джинсы и майку и с наслаждением встала под теплые колючки душа. Еще со времен студенческих вечеринок в общаге или в свободных от родичей квартирах друзей у нее сохранилась эта счастливая способность чувствовать себя в гостях как дома. Вот и теперь она почистила зубы, выдавив на палец побольше мятной пасты, и даже напитала умытое лицо Сашиным кремом после бритья. Правда, сохнуть пришлось самой – она всегда брезговала чужими полотенцами, – но в преддверии скорой жары это было даже приятно.
На кухне она включила чайник, нашла на полке молотый душистый кофе. Насыпав в большую чашку, просто залила его крутым кипятком – заварился отлично. Когда, не спеша выпив кофе и так же не спеша съев большое яблоко, Юлия поняла, что из спальни выходить так никто и не собирается, она всерьез заволновалась. Не целый же день ей здесь торчать? У нее завтра самолет в шесть утра, а вещи не собраны, квартира не убрана и что‑то еще… ах да! Рыбки не кормлены.
Она вышла в прихожую и чуть не засмеялась в голос, увидев связку ключей в замке. Да этот холостяк раза в три наивнее и доверчивее, чем она. А они с Иркой еще боялись к нему идти! Ха. Неужели не понимает – за это время она могла бы обшарить у него всю квартиру и смыться, для смеха еще и заперев дверь снаружи. Но она, конечно, так не сделала. Просто вышла, тихонько притворив ее, улыбаясь от осознания того, что в мире есть люди, настолько близкие ей по духу. Ведь если бы она кого‑то решила притащить к себе посреди ночи, ей тоже не пришло бы в голову прятать от гостей ключи.
Июльское утро раньше времени торопилось превратиться в день. Асфальт готов был расплавиться, подворотни утопали в темной, густой листве лип и тополей. Юлия шла по Пресненскому Валу, смакуя пряный запах зелени, бензина и свежего хлеба из палаток хот‑догов. Впереди, светлой терракотой на лазурной эмали неба вырисовывался великолепный шпиль знаменитой высотки.
Несмотря на душ и кофе, голова была тяжелая. И в ней многократным эхом вибрировали тревожные вскрики автомобильных гудков. Все‑таки бутылка мартини на двоих – это вам не просто так… да! – потом ведь был еще портвейн под Азнавура. Кудрявые акации и свежая зелень газонов за забором зоопарка манили еще не утерянной утренней прохладой. Юлия вдруг вспомнила, что последний раз была в нем как‑то уж слишком давно. Она несколько раз уже обещала себе ностальгическую прогулку, да все никак не получалось. А сейчас вот – не самое ли время? Это же просто сказка, народу – никого, можно и погулять и в себя прийти заодно, прежде чем погружаться в душное метро.
Юлия подошла к кассам, открыла сумку. За три минуты она перерыла ее всю, и не один раз. После чего все‑таки пришлось признать, что денег нет. Ни копейки. Ну, точно, они ведь вчера с Иркой на радостях все спустили. В карманах тоже пусто, только проездной и мобильник, на котором тоже нет денег… Ха! Приплыли. А еще на нем три не принятых вызова от Олега… О, боже!
Юлия застонала – тихо, но охранник у входа, наблюдавший от скуки ее возню в сумочке, услышал. И видимо, решил, что девушка так убивается из‑за невозможности попасть в храм природы. Он воровато оглянулся через плечо на пустую территорию у себя за спиной. Молча открыл перед ней турникет, выразительно показывая бровями, что, мол, давай‑давай, заходи, чудо в перьях – только быстро! Не хотелось его расстраивать – где это видано, чтобы вот так?! Юлия, смущенно улыбнувшись, скользнула внутрь. И сразу оказалась в детстве.
Как когда‑то, она припала животом к ажурной ограде вокруг пруда. Утки, сонные и медленные – тоже, наверное, с похмелья, лениво двинулись по гладкой, еще не закиданной размокшим хлебом воде. Ужасно захотелось купаться, и острая радость захлестнула душу. Радость от того, что скоро, очень скоро будет море. И Олег. Ой! Она ведь даже не может ему позвонить, чтобы объяснить все. А он наверняка звонил ей вчера ночью домой. Ну, тут можно сказать, что отключила телефон, чтобы выспаться – не впервой. А вот то, что не перезванивает после его трех звонков на мобильный – это уже хуже. Олег такой обидчивый, он может придумать себе невесть что… хотя того, что было на самом деле, даже он себе придумать не сможет. Юлия невольно захихикала и тут же сморщилась от чувства вины. Не надо, не думать об этом, ничего страшного, она с этим как‑нибудь разберется.
А как здесь спокойно! Никого еще нет – да, наверное, и не будет. Кто летом в Москве с утра ходит в зоопарк? Как давно она здесь не была. Даже не видела эту роскошную скульптуру – из черного камня, словно из ночного мрака выходят пантера и обезьяна, и огромный удав‑анаконда свивает кольцами упругое тело… Надо прийти сюда как‑нибудь с Олегом. Хотя – вряд ли. С ним будут другие вещи – презентации, рестораны, выставки… Юлия подняла глаза, услышав странный тревожащий звук – торжественный и грустный, будто затрепетали на ветру некие невидимые знамена. И в тот же миг перед глазами возникло большое розовое облако – стая фламинго, сонно стоявшая у другого берега, ринулась вперед, встревоженная работником зоопарка. А он стоял как какой‑то сказочный принц в ярко‑синем комбинезоне на фоне кораллово‑розовых стройных птиц.
Юлия всегда мечтала о платье такого вот именно цвета. Но отчего‑то самые красивые цвета – яркой молодой травы, штормового моря или стаи летящих фламинго – производители одежды всегда упорно игнорировали. Юлия понимала причину так – если каждая женщина купит хотя бы по одному такому вот божественному платью, то вся остальная одежда останется висеть в магазинах, забытая за ненадобностью.
Молодая любопытная утка подплыла сосем близко и стала уютно покрякивать, будто хотела рассказать о чем‑то, о чем Юлии нужно было обязательно знать, а она, со свойственной людям непроницательностью, не знала. Юлия извинительно улыбнулась утке, отходя от пруда. И точно так же – доброму охраннику. Она хотела сказать ему что‑то типа «спасибо», когда зазвонил телефон в сумке. Олег! Юлия задержала дыхание. Нужно собраться с мыслями… сейчас…
– Алло? Ой, папка, привет!
Ух, это всего лишь родители с дачи. Волнуются, что не смогут проводить дочку в аэропорт.
– Люлек, ты где? – взбудораженно спросил папа.
– Я? Да так… э‑э, в центре… Тут нужно было кое‑что купить, но сейчас я уже домой…
– Вот хорошо, Люлек, что ты в центре! Вот удача! Давай‑ка, срочно дуй ко мне на Таганку – ну, знаешь, на Котельническую. Там у Тамары Игоревны, у бухгалтера моего, возьми договор… она в курсе. Ух, как хорошо, что успел. А то самому пришлось бы сегодня по такой жаре из наших Петушков чапать…
– Пап, э‑э…
– Что, дочка?
– Да нет, ничего. Ладно. Хорошо. Сейчас поеду.
– Поезжай, моя милая, поезжай, ты меня выручишь. А вот мама что‑то тут, подожди…
Мама конечно же наговорила ей кучу вечных своих предостережений, и Юлия привычно согласилась со всеми, кивая так проникновенно, как могла.
– Да! И не забудь обязательно покормить рыбок перед отъездом. А послезавтра уж я приеду… Ты вчера, кстати, их кормила?!
– Конечно, кормила, – уныло соврала Юлия.
11 часов 55 минут
Было еще довольно рано, когда Юлия спустилась в метро. Целый день впереди. Целый ленивый, жаркий, непредсказуемый летний день, один из тех, которые она любила больше всего на свете. И которые так фантастически редки. Вернее, он мог бы быть таким, если бы не нужно было спешить – ведь уже завтра ее ждет экзотическая Испания!
Джинсы, которые она надела вчера на вечернюю встречу с Иркой, хоть и легкие, но сегодня уж как‑то слишком жарко. Хорошо, хоть народ уже рассосался немного после утреннего пика. Да и вообще летом его меньше… всегда бы так. Она стоя продремала до Таганки, так же в полудреме перешла на кольцевую под сквозняк из прохладных тоннелей. На кольцевой Таганке благородные профили солдат и офицеров Великой Отечественной в кремово‑голубых барочных завитках были, как всегда, приветливы и надежны. И как всегда, напомнили фильм «Офицеры» и двух ее дедушек, прошедших войну.
В конторе отца Юлию знали и, пока ходили за нужным документом и предлагали попить водички из старого кулера, спрашивали, как дела. Юлия старалась не смотреть в глаза папиной сослуживицы и еще больше старалась на нее не дышать. Но не смогла отказаться от чая с лимоном. Пришлось поговорить с Тамарой Игоревной, и, конечно, во время разговора позвонил Олег. И пришлось при ней говорить с ним. Но при ней Юлия не могла объяснить Олегу все, что хотела, и так, как хотела. И он, разумеется, подумал, что она сухо с ним говорит, и немного обиделся. Он вообще очень хороший, но обидчивый. Впрочем, понятно – с его порядочностью и ответственностью он в праве ожидать от других хотя бы немного того же. А она вот как назло – разгильдяйка.
Юлия вскочила, чуть не забыв бумаги. Раздраженно пихнула их в сумку на плече – ну, все! Домой. Времени мало, а дел много. Принять ванну, в порядок себя привести, вещи собрать, купить кое‑что в дорогу. И позвонить Олегу. И что‑нибудь наплести… «Что ж такое?! – вдруг встревожилась Юлия. – Если сейчас уже плести приходится, что дальше‑то будет?» «А дальше ты не будешь делать таких идиотских вещей, за которые потом нужно оправдываться!» – рубанула сама себе. Но тут же подумалось невольно, что ведь ничего такого она и не делала. Просто было весело… и еще – эти глаза… Ну, ничего. Теперь – все. Нет, что‑то еще… Да! Еще рыбок покормить. Ох ты… сколько дел.
Юлия так стремительно вышла из кондиционированной офисной коробки, что невольно подалась назад, ударившись лицом и грудью о раскаленное железо летнего московского полудня. В висках моментально застучало, лоб вспотел, а джинсы прилипли к коже на бедрах. Еще какое‑то время Юлия героически шла, подставляя горячую уже макушку острым лучам, сквозь смог, как сквозь гигантскую лупу десятикратно усиливающим свою сокрушающую силу.
Вообще здесь до метро минут пятнадцать быстрым шагом – но это если в нормальную погоду. И в другом состоянии. Ох, как она пожалела, что отказалась от воды из кулера! Когда перед глазами вместо светофора появилось некое расплывчатое желто‑зеленое пятно, дрожащее как марево над асфальтом, стало понятно – она не дойдет. Более того, если сейчас же не приляжет куда‑нибудь в тенек и прохладу, то может даже упасть. В обморок. Как это ни смешно. От одной мысли об этом вспотели ладони и сердце погнал вскачь тихий приступ паники.
Юлия нервно оглянулась вокруг – ну, конечно же единственная скамейка недалеко от входа в «Иллюзион» занята спящим бомжом. Мужик в шортах и шлепках, прикрыв уютно лицо газеткой, похрапывал как праведник после трудов. Так сладко, что Юлия остро ему позавидовала. И главное – ни совесть его не мучает, ни чувство вины, почему же она всегда если делает что‑то приятное ей, Юлии, то постоянно за это перед всеми извиняется… неужели она такая порочная и как жить после этого? Она стала растерянно озирать ближайший газон, выбирая не очень лысое и не совсем заплеванное местечко.
– Девушка… Девушка!
От дверей кинотеатра к ней шел незнакомый мужчина средних лет. Он был ей совершенно точно незнаком, но почему‑то очень странно – робко и встревоженно – улыбался. И протягивал ей красивый букет коротких коралловых подмосковных роз, ее любимых. Юлия не успела испугаться. Просто тормознула, что не мудрено.
– Девушка… – жалобно сказал мужчина. – Вы не хотите в кино пойти? Понимаете, классическая ситуация, – мужчина замялся. – Ко мне девушка не пришла, ну, понимаете? В общем, лишний билет, вот, возьмите… Не хотите – выбросьте. Да, и вот это – тоже.
С этими словами мужчина всунул ей в одну руку два смятых билета, а другую уколол острыми шипами благоухающий югом букет. Когда Юлия опомнилась, мужчина уже перебежал дорогу, и на той стороне улицы виднелась лишь его грустная худая спина под белой футболкой, быстро удаляющаяся в сторону Таганки.
На билете было проштамповано «12.00», а на мобильном у нее светилось «11.55». Спасение пришло так неожиданно и так вовремя, что у Юлии даже не возникло сомнений в дальнейших действиях. Через пять минут она уже полулежала, вытянув ноги, в прохладной темноте старинного кинозала. Свободные – как она сейчас, легкие пылинки кружились в лучах прожектора над почти пустым залом. Под знакомую грустную мелодию с экрана ей грустно улыбались знакомые черно‑белые лица. А на пустом кресле рядом щемяще грустно благоухал свежий букет.
14 часов 30 минут
На удивление выспавшаяся, Юлия вышла из темноты кинозала прямо в желто‑лазоревый свет улицы. В голове еще сладко звучал мотив из «Мужчины и женщины». От их вечной экранной зимы было еще прохладнее, и она даже умудрилась замерзнуть, так что теперь полуденное московское пекло было в радость. Юлия с благодарностью оглянулась на высотку «Иллюзиона», на набережную, нагретую солнцем. Красивое место. Вообще, Москва летом – нечто особенное. Это могут осознать только москвичи, стабильно каждое лето увозимые из столицы, и вдруг, в один прекрасный момент – обычно во время вступительных экзаменов, осознавшие этот особенный, свой личный кайф.
Она уже подходила к темно‑красному кубику Театра на Таганке, когда зазвонил телефон. С неохотой выныривая из приятных грез, в которые погружалась всегда чересчур легко, Юлия сказала «алло» как можно серьезнее.
– Ну, что, красавица моя! Говорят, я могу тебя поздравить?!
Если лучшие друзья женщин – геи, то Димас – лучший из них. Вот и сейчас его голос, шутливо‑капризный, радостно льется из трубки, минуя ухо, прямо в израненную сомнениями душу. И сомнений не остается. Их место занимает спокойная уверенность в том, что жизнь создана для радости и наслаждений, и кому же их получать в любых количествах, как не им, «красавицам»?!
– Привет, солнце! – невольно заулыбалась Юлия. – Как делишки?
– Ой, да какие там у нас, старых вешалок, делишки?! – кокетливо протянул Димас. – Вот у тебя – да! Как прошла помолвка?
– Да не было еще никакой помолвки… просто мне Олег купил кольцо. И завтра утром мы с ним улетаем в Испанию, а там уже – он сказал, что меня ждет сюрприз…
– Во‑во‑во! Я как раз насчет этого и звоню! Он же тебе там предложение будет делать…
– Ну, не знаю…
– Зато я знаю. Так вот, дорогая. Ты сейчас срочно едешь ко мне на Кузнецкий.
– Дим, я не могу, я дома не бы…
– Какой дом?!! Тут для тебя та‑ако‑о‑ое платьице, экстаз, прямо на свадьбу можно, а можно и на коктейль, и на помолвку, а уж в Испании‑то просто все доны Педро отпадут, как тебя в нем увидят…
– Дим, у меня денег нет.
– Скидка восемьдесят пять процентов, дорогая. Такого просто не бывает.
– Дим, у меня их совсем нет. И времени тоже.
– Стелла Маккартни, последняя коллекция – ты проникнись моментом!
– Не могу, понимаешь, я сего…
– Стопроцентный жатый шифон, солнце‑клеш, цвет «фламинго на закате». Размер – твой.
– Но как же…
– Записываю на свое имя, а деньги через неделю твой Олег привезет. Подарочек тебе на свадьбу он должен сделать?!!
– Еду.
В бывшем магазине «Светлана» на Кузнецком мосту, где теперь расположились бутики четырех известных марок, разгуливал стильный сиренево‑голубой – под цвет интерьера – холодок. Уже одетая в фантастическое платье, Юлия сидела на втором этаже перед маленьким столиком. За сплошной стеклянной стеной, словно за экраном огромного телевизора, жарились прохожие. Кто‑то бежал, кто‑то, наоборот, еле полз – как недавно она сама. Напротив сидел сияющий, как всегда, Димас. Безупречную элегантность его образа чуть портил жирноватый блеск крем‑пудры цвета загара на скулах и подбородке.
– Ну, кукла, что грустишь? Замуж не хочешь?
– Хочу, – уверенно сказала Юлия. – Конечно, хочу.
– Ну, тогда – за тебя!
– Ой, нет‑нет…
– Да‑да! Тебе срочно нужно взбодриться, девочка моя! Вон ты какая бледненькая…
– Это потому, что я уже вчера взбодрилась, – самокритично пояснила Юлия.
– Ну, я в вас с Иришкой не сомневался! – хохотнул Димас. – Только вы ведь, наверное, не «Моет и Шандон» пили, а?!
– Нет.
– Вот то‑то. Так что пользуйся. Где тебе еще в Москве в жару нальют бесплатно ледяного французского шампанского?!
– Только у тебя, Дим. Только у тебя.
– Правильно. Чин‑чин! За нас – красавиц.
И они чокнулись длинными тонированными бокалами. И вкусный сладко‑кислый пузырящийся лед проник в горло, сообщая мозгу через язык стойкое ощущение счастья. Юлия зажмурилась от удовольствия, вампирически откинувшись в пластиковом кресле.
– Кстати, Дим, откуда такая роскошь?
– Оттуда, – Димас самодовольно прищурился. – У нас же представительское шампанское всегда должно быть – для VIP‑клиентов. Ящик в подсобке обязательно стоит – так мы с девчонками‑кассиршами приладились… – он понизил голос до таинственного шепота, – аккуратненько так переливаешь его в другую тару, а в бутылку из‑под «Шандона», тоже аккуратненько, льешь «Корнетбрют» за сто десять рублей из соседней палатки! Здорово?! Вот мы и бодримся с девочками – по мере необходимости…
– А как же VIP‑клиенты? Вы им что – «Корнет» наливаете?!
– Ага… – Димас удовлетворенно причмокнул после очередного глотка.
– А они?!
– Да что – они? Пьют как миленькие. Еще прихваливают – вот, мол, что значит Франция! Хаха‑ха!!! Давай подолью…
Пузырьки в их бокалах были светло‑желтые и блестящие – как послеполуденное небо над Кузнецким мостом.
– Ты посмотри только, как к материальчику идеально подходит – будто специально подбирали!
Димас, вышедший на крыльцо проводить Юлию, вручил ей забытый на столе букет. Действительно, сочетание цветов было удивительным – на фоне полупрозрачного жатого шифона цвета фламинго плотные лепестки коралловых роз сияли изысканной атласной аппликацией.
– Спасибо, Дим…
Юлия растроганно моргала. Такую безусловную красоту мог подобрать для нее только Димас. Это было не платье. Это была мечта в чистом виде – яркая, чистая, легкая и воздушная, как прохладные складки солнца‑клеш, ласкающие ей голые колени.
– Иди‑иди уже, – благословил ее Димас. – А джинсы твои у меня в подсобке полежат, потом заберешь. Не таскать же тебе их с собой в таком наряде!
Уже у букинистического книжного Юлия обернулась. На крыльце бывшей «Светланы» стоял элегантный Димас, любуясь ею, как художник любуется на законченную картину. Юлия приподнялась на цыпочки, и через головы прохожих они помахали друг другу руками.
16 часов 00 минут
Предвечернее солнце гладило бессильной лаской прокаленный за день асфальт узеньких тротуаров. Юлия медленно шла вверх по Кузнецкому.
Женщины удивленно оборачивались на нее, мужчины улыбались ей вслед. Не потому, что она была прекрасна в платье из новой коллекции Стеллы Маккартни. А потому, что сердце ее пело благодарную песнь молодости, любви и… раскаяния. Бедный‑бедный Олежка! Как он с ней мучается! Переживает. Заранее так хорошо все спланировал – Юлия уже с вещами должна сегодня переночевать у него, и завтра рано утром они вместе отправятся в аэропорт. Он наверняка предвкушает романтический ужин на своем просторном балконе. А она до сих пор не удосужилась ему даже позвонить! И не может она ему объяснить, по крайней мере сейчас, почему так получилось, что она с утра шляется по Москве без копейки денег… Ну, ничего! Когда он увидит ее в таком платье – а она уже решила, что приедет к нему неожиданно, – он сразу все простит и забудет! И к черту вещи – они там все купят! Что надо‑то? Трусики, маечку и зубную щетку? Подумаешь – проблемы. Зато это будет настоящее романтичное предсвадебное путешествие. Сейчас вот, уже скоро, она обнимет его, поцелует и…
Юлия посмотрела на себя в витрину аптеки на углу и сама залюбовалась. Из тонированного стекла на нее смотрела не девушка, а некое сказочное существо. Нимфа городских улиц – с открытыми хрупкими плечами, с тонкой талией в дизайнерском корсете. Деликатный московский загар тонких голеней и предплечий подчеркнут теплым оттенком кораллово‑розового шифона. И даже легкие парусиновые «балетки» кремового цвета идеально подходят к ансамблю. Вот только прическа не гармонирует с нарядом. Это даже и не прическа вовсе – просто волосы. Не мытые со вчерашнего дня и не причесанные после ночи… А это мысль!
Юлия даже подпрыгнула от радости – здесь же рядом совсем, три минуты ходьбы. Если только Ларисон работает… тогда она приедет к Олежке в полном блеске. Вот он обалдеет! Ноги, не чувствуя усталости, сами понесли ее вперед. И вверх. По Кузнецкому. Встречный ветер пах пирожками из палатки «Крошка‑картошка». Пробегая мимо аппетитного окошка, Юлия вдруг осознала, что не ела со вчерашнего вечера.
Брусчатка блестела под ногами круглыми спинками бурых крабов, греющихся на вечернем солнце. Вот бутик «Тиффани», дальше «Фаберже», потом слева «Версаче»… а вот и она, площадь Воровского. Серая громада дома, стоящего буквой «п», и смешной мужик Воровский, взлохмаченный и мятый, пытается что‑то сказать вечно спешащим мимо прохожим. Дальше черная вывеска «Главпивторга», стилизованная под «совок». А еще недавно это был ресторан «Англетеръ» и они туда заходили с девчонками потанцевать под живую музыку восьмидесятых. А вот и огромные глянцевые витрины знаменитой «Персоны». Сладко улыбающийся юноша‑администратор бросился к ней как к родной.
– Вы по записи?
– Нет, э‑э… Мне Ларису Сомову. Она сегодня работает?
– О да, конечно! Ларик, Ларик! К тебе клиентка!
В затемненный холл вышла роскошная Ларисон. В лакированном фартуке до пола, голые загорелые плечи блестят бронзой, как и инструменты сталью в планшете у пояса. Садо‑мазо королева!
– Ну‑у, прынцесса! – искренне восхитилась Ларисон. – Сколько лет, сколько зим…
– Лар, у тебя народ есть?
– Какой народ, о чем ты? Все ж на дачах, лето – мертвый сезон. Так что проходи, фея, доведем тебя до ума…
Юлия утонула в кожаном кресле, уронила запрокинутую голову в хромированную раковину в стиле хай‑тек. Запах хвойного шампуня мгновенно уволок куда‑то в юность, в лес, в палатку. И водопадом зашумела прохладная вода, включенная догадливой Лариской. Все, кайф вечен, и она всегда бу…
– Алло, Олежка! А‑а… Привет, Тань. Да, я знаю, что у вас сегодня выпускной… Да не могу я, Танюш, совсем не могу, правда… Ладно. Мне тоже жаль, еще как! Всем привет передавай. Я вас тоже люблю.
Юлия снова отдалась воде и Ларискиным рукам. Ее ловкие, легкие пальцы заскользили по коже головы расслабляющим массажем, и голос ее зазвучал музыкой, сливаясь с музыкой из невидимых динамиков.
– Что у тебя там?
– Да у ребят из литературного сегодня выпускной вечер в ЦДЛе. Зовут…
– Так иди! Смотри ты какая сегодня красотка – прямо на бал!
– Какой там бал, ты что?! Я и так сегодня весь день не тем занимаюсь… Вот сейчас уложишь меня и я – бегом к Олежке.
– А‑а! Ну да, ну да… – быстро согласилась Ларисон.
Но во взгляде ее сквозило явное сожаление. Черт, не суждено сегодня расслабиться…
– Алло?! Олежка?!! Ну, наконец‑то, а я тут… Да ты понимаешь, я тебе не успела в прошлый раз сказать – у меня денег нет и… Я тут в одном месте… Не скажу в каком. Хочу тебе сюрприз сделать…
– Ты, конечно, можешь не говорить мне, где ты. Но если тебя через час не будет, можешь не приезжать. Я скоро сажусь ужинать. Так что – встретимся завтра в аэропорту.
Юлия невольно побледнела, еще более раздосадованная под сочувствующим Ларискиным взглядом.
– Что, трубку бросил?
– Угу…
– Ну, ничего. Не переживай. Он ведь тоже волнуется – жених все‑таки.
– Угу…
Они переместились в кресло у зеркала. Ларисон вытерла ей волосы стильным темно‑зеленым махровым полотенцем. И теперь теплый ветер из фена ласково и дерзко бросал ей чисто вымытые пряди на раскрасневшееся лицо. Через минуту Юлия была уложена как Анджелина Джоли перед свадьбой с Брэдом Питтом.
– Эй, цветочки не забудь! – крикнула у выхода Ларисон, подавая ей коралловый букет.
– Можешь себе оставить.
– Нет уж, спасибо! Меня и так Серега ревнует даже к нашему администратору.
– Ну, ладно, Лар… Спасибо тебе.
– Да на здоровье. Только не позволяй собой командовать.
– Угу.
Горячий ветер подхватил подол платья, потащил за собой, лаская шифоном голые ноги. А волосы, теперь пышные и блестящие, ласкали плечи. И хвойный запах от них навевал мысли о свободе.
Наверное, Димасово шампанское по второму разу ударило в голову. А может, просто это дивное время… Юлия обожала это время. Время, когда Москва выходит из офисов, засовывает в деловые портфели дизайнерские галстуки и превращается в раздрызганного шального гуляку.
О<