Белорусская идеология антинацизма в охваченной культом коллаборантов Восточной Европе

Юрий Шевцов

Шевцов Юрий Вячеславович – политолог, директор Центра по проблемам европейской ин­теграции, Минск (Белоруссия).

Переоценка истории Второй мировой войны и сотрудничества с нацизмом стала стандартом почти во всех восточноевропейских странах. На этом фоне Беларусь как бы взяла на себя миссию за­щиты целой восточноевропейской традиции, подавляемой в регионе растущим национализмом, за­щиты морально-политических основ общеевропейской цивилизации, символизируемых Нюрнбергом. По­чему реабилитация коллаборантов оказалась невозможна в Белоруссии? Что представляли собой бе­лорусские националисты, сотрудничавшие с нацистами? В чем корни самого феномена восточноевро­пейского коллаборационизма и его сегодняшней апологии? Не состоят ли они в типовых особенностях возобладавшей в Восточной Европе версии национализма, для которой даже история собственного на­рода сводится к истории узкого национально-ориентированного «кола», а все остальное, включая выс­шие универсальные ценности, вторично? И есть ли будущее у этой иррациональной и тоталитарной идеологии? Белорусский политолог Юрий Шевцов предлагает целую концепцию, объясняющую восточ­ноевропейский культ коллаборационизма.

Далеко не всегда споры о трактовке исторических событий сохраняют общественную актуаль­ность через 60 лет после самих событий. Вопрос о коллаборантах, то есть тех, кто сотрудничал с немец­кими оккупационными властями во время Второй мировой войны, такую актуальность сохраняет.

Удивительно, что современные националистические движения в Восточной Европе тесно свя­заны с положительной трактовкой коллаборационизма. Где бы ни происходило усиление этих движений и где бы они ни приходили к власти – везде идет «переоценка» сотрудничества с нацистами. В Латвии и Эстонии меняется отношение к службе в Ваффен СС, в Украине героизируются Роман Шухевич и диви­зии СС «Галичина», в среде белорусских националистов – создается своего рода культ Беларуская Краёвай Абароны (БКА) и т.д.

Этот процесс имеет несколько стандартных переходных фаз. Везде начинается антикоммунисти­ческая компания с описанием жертв коммунизма; она обязательно переходит в характеристику дейст­вий коммунистов как геноцида данного народа; затем происходит приравнивание коммунистов к нацис­там и, исходя из этого, убирается однозначно негативная моральная оценка коллаборантов. Следует описание зверств советских партизан и Советской Армии в ходе войны и положительно характеризу­ются действия части оккупационной немецкой администрации. Потом героизируются коллаборанты, ушедшие в леса после освобождения данной страны от нацистов. Послевоенное сопротивление комму­нистам трактуется однозначно положительно.

Никаких отклонений от этого стандарта в националистических кругах Восточной Европы нет. Разница лишь в том, какие типы коллаборационизма героизируются. Белорусские, латышские и эстон­ские националисты предпочитают бойцов и командиров оккупационных формирований, которые до конца сражались на стороне немцев. Украинский национализм делает акцент на героизации УПА, соз­данной на базе ушедших в лес после Сталинградской битвы местных полицейских и военнослужащих украинского батальона 201-й охранной полицейской дивизии.

Несколько в стороне – польский вариант. В Польше немцы не создали заметных польских колла­борантских структур. Там функцию «стандартных» коллаборантов сегодня выполняет Армия Крайова (АК), которая сыграла в ходе войны незначительную роль, но по своей идеологии была очень похожа на остальные восточноевропейские «национализмы» той эпохи. Польский национализм при оценке войны ищет примирения с их трактовками, выстраивая систему взаимных «прощений» военных зверств и «по­нимания» коллаборантских устремлений.

Во всех восточноевропейских странах, кроме Беларуси (и Украины, где процесс еще не завер­шен), этот стандарт уже закреплен юридически в качестве единственной допустимой нормы в публич­ных высказываниях. Уголовное преследование за использование советской символики и отрицание «коммунистического геноцида» нацелено прежде всего на реабилитацию коллаборантского элемента в национальной истории. Причина понятна: основным моральным оправданием послевоенных коммуни­стических режимов в этих странах было участие местных коммунистов в борьбе с нацизмом. Все ос­тальное – индустриализация, устойчивые национальные границы, развитие культуры и городов – про­изводное от основного антинацистского посыла. По нему и наносится местными националистами идео­логический удар в ходе «декоммунизации».

Отсюда и коллаборантский стандарт восточноевропейского национализма, пересмотр истории Второй мировой войны. Отсюда и парадоксальная готовность польских националистов искать взаимо­понимания и взаимопрощения с украинскими или прибалтийскими, даже белорусскими национали­стами, несмотря на то, что коллаборанты в этих странах специализировались, помимо всего прочего, на уничтожении поляков.

В реальной политической практике реабилитация коллаборантов уже стала фактом во всех вос­точноевропейских странах, кроме Беларуси. Несколько разнятся темпы и глубина ревизии оценок и итогов Второй мировой войны. В Латвии и Эстонии этот процесс развивался быстрее и зашел дальше, чем в Украине. Но в целом мы уже живем в ситуации, когда в большой группе европейских стран наци­стская оккупация не рассматривается как абсолютное зло, а борьба с нацизмом вовсе не считается кри­терием блага.

В этом смысле государственная антинацистская идеология и сложившаяся национальная иден­тичность Белоруссии являются не просто исключением. Беларусь как бы взяла на себя миссию защиты целой восточноевропейской традиции, подавляемой растущим в регионе национализмом. Утверждение авторитарного строя в Беларуси сопровождалось и в каком-то смысле освящалось усилением в государ­ственной идеологии антинацистских акцентов и ослаблением собственно национальных мотивов бело­русского антинацизма. Это закреплено даже в государственной символике, что особенно важно для ав­торитарной политической системы. Государственные символы требуют защиты. И как бы мало ни за­думывался на этот счет средний белорусский чиновник, эффективность его работы будет оценена в том числе и по эффективности защиты им идеологии, освященной этой символикой.

День независимости Беларуси в ходе референдумов середины 1990-х годов был перенесен с Дня провозглашения Декларации о независимости 1991 года на дату освобождения Минска от нацистов. При этом она трактуется в соответствии с реальной историей именно как день освобождения столицы Беларуси Советской Армией. Не происходит никакого преувеличения значения партизанской войны, никакой адаптации истории партизанского движения к национализму, что бывало в послевоенной БССР. Беларусь подчеркнула не просто национальный момент, но антинацистскую миссию Советской Армии (в составе которой были и белорусские партизаны, и белорусы на фронтах), в целом спаситель­ное значение для всех европейских народов разгрома нацизма.

Герб, флаг и гимн нынешней Беларуси также подчеркивают преемственность по отношению к символике советской, к БССР. Из этих символов только убраны собственно коммунистические эле­менты: надпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и т.д.

В общем идеологическом контексте внутриполитической борьбы и выбора ориентации на союз с Россией, в то время как остальные восточноевропейские страны взяли курс на интеграцию в ЕС и НАТО, антинацистский акцент имел абсолютно прозрачный смысл. Кризис начала 1990-х годов в Бела­руси ассоциировался с национализмом. А белорусский национализм, в отличие от всех остальных вос­точноевропейских националистических традиций, в ходе Второй мировой войны не породил заметной силы, которая бы воевала как против нацистов, так и против коммунистов. Белорусские националисты в подавляющем большинстве просто пошли на службу немцам. Партизанское же сопротивление было действительно массовым и велось под советскими лозунгами. После войны к власти в Беларуси пришла генерация участников партизанской войны. А белорусская националистическая диаспора на Западе ока­залась в основном представлена коллаборантами, бежавшими вместе с немцами. Эта диаспора сохра­нила и передала коллаборантскую традицию белорусскому националистическому движению, возро­дившемуся в конце 1980-х годов. В самой же Беларуси реабилитация националистами «полицаев» была невозможна, потому что это вызвало бы резкое неприятие со стороны основной массы населения. У бе­лорусских националистов не оказалось своей УПА.

* * *

Тесное сотрудничество именно белорусских националистов с нацистами в ходе Второй мировой войны имело свои причины. Не в каждой стране Восточной Европы национализм был изначально столь чужд народу, как в Белоруссии.

Складывался белорусский национализм в XIX столетии стандартно для «крестьянских» наций: в среде священников православной и католической церквей, а также среди мелкой шляхты возникло ув­лечение белорусским крестьянским «наречием» и обычаями, фольклором. Родились первые националь­ные произведения, мифология о «золотом веке» нации в средние века и литература на белорусском языке.

Некоторая особенность связана с тем, что белорусские националисты, в отличие от украинских или прибалтийских, не имели вне Российской Империи территории, которую могли бы превратить с помощью Австро-Венгрии или Германии в свой «Пьемонт». Своей Галиции или «Малой Литвы» с Су­валкией у белорусского национализма не оказалось. В играх Австро-Венгрии и Германии против Рос­сии он был задействован гораздо меньше, чем, например, украинский национализм. Уровень русофобии и политической активности в белорусском национализме был ниже, чем у иных националистических течений в западной части Российской империи.

Зато в социальном плане белорусский национализм изначально больше ориентировался на кре­стьян, а политически был левее, чем национализм украинский, прибалтийский или польский. После создания БССР другая часть Беларуси – примерно половина территории, где крестьяне говорили на бе­лорусских диалектах, – оказалась в составе Польши. В Западной Белоруссии становление белорусской идентичности среди крестьян слилось с ростом влияния коммунистических настроений, ненависти к полякам, симпатии к БССР. В 1920 – 1930-х годах эта территория была пространством борьбы между СССР и Польшей. Коминтерн и СССР создали на территории Западной Белоруссии обширную систему подполья, которое было организовано вокруг Коммунистической партии Западной Белоруссии (КПЗБ) – крупной автономной части Компартии Польши). Белорусские деревни были пронизаны ячейками КПЗБ. Подполье ориентировалось в основном на Минск и ГПУ (НКВД).

Другие белорусские организации в Польше не имели практически никакого влияния в деревне и представляли из себя кружки интеллигенции в городах с преобладанием польского и еврейского насе­ления, в основном в Вильне (Вильнюсе). Эти небольшие группы вели свои политические игры, вступая в контакт с множеством политических структур, разведок и просто авантюристов из самых разных го­сударств. Они могли одновременно сотрудничать с ГПУ, польской «Дефензивой» («Двуйка», 2-е управ­ление разведки Польши, занимавшееся «защитой конституционного строя»), масонскими структурами, ориентированными на Францию и Британию, и абвером (разведкой нацистской Германии по линии вермахта).

В 1938 году Коминтерн распустил Компартию Польши и ее автономию – КПЗБ (составлявшую, вероятно, около половины всей КПП), а также Компартию Западной Украины (КПЗУ), обвинив их в пе­ренасыщенности агентурой польских спецслужб. Это обвинение имело под собой основания, но была и иная причина: структуры КПЗБ занимали самостоятельную непримиримую позицию по отношению к нацизму. Это не всегда вписывалось в установки Москвы, маневрировавшей во внешней политике в те­кущих интересах государства. Руководители КПП (КПЗБ, КПЗУ), находившиеся в момент роспуска на советской территории, в основном были репрессированы. Но организации КПЗБ на местах, которые были связаны с СССР не через центры в Вильне и Варшаве, а напрямую, через Минск и НКВД БССР, под обвинения не подпали и сохранились. После вступления Красной Армии в Польшу 17 сентября 1939 года именно эти структуры подняли в тылу польских войск множество восстаний. В результате в 1939–1941 гг. бывшие члены КПЗБ в деревнях Западной Белоруссии репрессиям почти не подвергались, – наоборот, продвигались по службе. Их неформальный лидер Бронислав Притыцкий стал одним из секретарей ЦК КПБ, многие функционеры КПЗБ получили назначения на уровне областей, районов, на­селенных пунктов. Репрессии коснулись главным образом интеллигентских белорусских кружков в Вильне и других городах. Из числа националистов уцелели наиболее радикальные, пронацистски на­строенные, изначально не искавшие контакта с советской властью, а сразу бежавшие в Германию, дру­гие страны или ушедшие в глубокое подполье.

После нападения нацистской Германии на СССР первые партизанские отряды были созданы бывшими членами КПЗБ. Существует символическая дата: первый бой немцам был дан партизанами 28 июня 1941 года под Пинском, отрядом известного Василия Коржа. Позднее, в 1943–1944 годах, В. Корж создал самое многочисленное партизанское соединение в Беларуси. В Белостоке, Бресте, Барановичах, многих других городах Западной Белоруссии вплоть до 1943 г. подполье было представлено главным образом объединенными антифашистскими комитетами, основу которых составляли структуры бывшей КПЗБ. В 1943 г. они вступили в тесный контакт с НКВД (Белосток, Барановичи, Гродно) и ГРУ (Линь­ков, регион Бреста-Кобрина). В восточной части Беларуси антинацистское сопротивление достаточно быстро (уже с весны 1942 года) стало осуществляться под контролем Центрального штаба партизан­ского движения (ЦШПД).

Национальная активность населения в Беларуси традиционно сочеталась с поддержкой им левых движений, в основном коммунистов. И найти там обширную политическую базу наподобие украинской ОУН нацисты не могли. Тем не менее, готовясь к войне против СССР, они произвели набор части уце­левших членов белорусских городских националистических групп в свои структуры. Центрами концен­трации этих, как тогда говорили, «элементов» были Берлин, Варшава и Бяла-Подляска.

В Берлине находился Фабиан Акинчиц, бывший член КПЗБ, эволюционировавший в убежден­ного нациста. Убитый в 1943 году во время поездки в Минск советскими подпольщиками (по другой версии – конкурировавшей группировкой коллаборантов), Акинчиц был самым высокопоставленным белорусом в номенклатуре нацистской Германии. Он занял должность в министерстве пропаганды Геб­бельса и пытался выстроить белорусскую национал-социалистическую организацию.

В Варшаве и Бяла-Подляске под кураторством абвера были собраны группы националистов ме­нее интеллектуального толка. Из них сформировали диверсионное подразделение, аналогичное баталь­онам «Роланд» и «Нахтигаль», созданным тогда же из числа украинских националистов. В белорусской националистической традиции его принято называть «Першы беларускi штурмавы звяз» (лидеры – Касмович, Витушка, Родька). После нападения на СССР нацисты использовали это диверсионное под­разделение прежде всего для уничтожения остатков советcких войск и прежней администрации на ок­купированной территории. Осенью 1941 года на его базе формировалась полиция в зоне контроля вер­махта.

Когда был создан гебитскомиссариат Вайсрутения с центром в Минске, контроль над централь­ной частью Беларуси перешел в руки структур, близких СС. Под контролем вермахта осталась Восточ­ная Белоруссия с городами Витебск, Гомель, Могилев, к ней же немцы отнесли Брянск и Смоленск. Часть белорусской территории была включена в состав Восточной Пруссии (округ Белосток), часть во­шла в состав украинской Волыни, часть контролировалась литовской полицией.

Немцы не предусматривали никакой политической самостоятельности для Беларуси, не видели в белорусских националистах равноправного партнера и в договорные отношения с ними не вступали. Националисты были «классическими» коллаборантами, привлекаемыми для обеспечения интересов ок­купантов на захваченной ими территории.

Со временем нацисты позволили коллаборантам создать Союз белорусской молодежи – крупную организацию в контролируемых оккупантами населенных пунктах, развернуть националистическую пронацистскую пропаганду, открыть начальную школу, использовать национальную символику. Бело­русы были назначены на должности глав администраций и полиции основных городов на территории бывшей БССР. В их распоряжении оказался концлагерь в д. Колдычево возле г. Барановичи, где содер­жались и уничтожались в основном участники польского и советского сопротивления.

Самым крупным проектом нацистов по использованию потенциала белорусского национализма стало создание формально 100-тысячной «Белорускай крайовай абароны» (БКА) – ополчения из кре­стьян, предназначенного для антипартизанских действий. На деле в БКА было мобилизовано около 60 тысяч человек, большинство из которых разбежалось. В 1944 году немцы пошли на учреждение особого органа самоуправления Вайсрутении – Белоруской центральной рады (БЦР) и согласились на проведе­ние Всебелорусского Конгресса, формально полномочного провозгласить независимость Беларуси, а также на образование белорусской автокефальной церкви. Однако эти два важных акта совпали с опе­рацией «Багратион» по освобождению Беларуси от нацистов и ничем существенным не завершились. Позднее были также созданы дивизии СС, считавшиеся белорусскими.

Почти все националисты-функционеры вместе с семьями летом 1944 г. покинули Белоруссию. Оставшиеся рядовые члены коллаборантских структур после освобождения Беларуси были в основном уничтожены либо высланы за пределы БССР. Впоследствии националистическая традиция коллаборан­тов закрепилась в среде белорусской диаспоры на Западе и в системе западной пропаганды против СССР (например, в редакции «Радио Свобода» и т.п.).

Наиболее известным подразделением, в рамках которого с лета 1944 года использовались бело­русские националисты, была разведшкола (иногда именуемая батальоном) «Дальвиц» в Восточной Пруссии. Эта разведшкола должна была обеспечить развертывание в тылу Советской Армии повстанче­ского движения наподобие УПА, но с идеологией белорусского национализма. Однако почти все за­брошенные в тыл Советской Армии группы были быстро выявлены МВД и уничтожены. Заметным яв­лением эти попытки борьбы против советской власти не стали. Тем не менее «Дальвиц» оказался куль­товым образом для современной белорусской националистической среды.

Главной особенностью белорусской коллаборации было тотальное сотрудничество национали­стов с немецкой администрацией. Группа ксендза Гадлевского в Минске, которая готовилась перейти к партизанской войне как против немцев, так и против советского подполья, была уничтожена немцами. В целом же националисты на своем Конгрессе летом 1944 года даже формально не провозгласили неза­висимости Беларуси, на основании чего можно было бы выстроить хотя бы миф об их антинацистской линии. Не переходили белорусские националисты-коллаборанты и в структуры советских партизанских отрядов, как это делали коллаборанты русские («1-я антифашистская» партизанская бригада Гиль-Ро­дионова под Лепелем и др.).

* * *

Антинацистский идеологический выбор в современной Беларуси имеет глубокие корни. Только он уберегает Беларусь от внутренней культурной дезинтеграции, консолидирует нацию. Это полностью выводит белорусскую идентичность и идеологию за рамки восточноевропейского стандарта. И дело не только в том, что в остальных восточноевропейских странах национализм с его ревизией итогов Второй мировой войны победил. Антинацизм в белорусской интерпретации сохранил свою направленную во­вне функцию. Беларусь была освобождена от немцев Советской Армией и тем самым спасена. Этот по­стулат как бы дает Беларуси моральное право отстаивать правду о той войне перед кем бы то ни было. Антинацизм в такой интерпретации направлен не внутрь национальной культуры, чтобы подчеркнуть ее особенности и вокруг этих особенностей сформировать идеологию, как, например, в случае с анти­нацизмом у сербов. Для сербов война с нацистами была всего лишь одной из национально-освободи­тельных войн в их очень богатой такими войнами истории. У белорусов же и в государственной симво­лике, и в идеологии, и в массовой идентичности с этой войны как бы начинается все – жизнь, история, государство…

Кроме того, белорусский антинацизм – это своего рода остаток советской моральности, уцелев­ший в одной из бывших советских республик. И эта часть советской моральности – спасение Европы от нацизма вместе с союзниками – полностью разделяется в «старой Европе». Так что Беларусь входит в клуб культур, мыслящих категориями цивилизационной ответственности и морали. Современная евро­пейская цивилизация родилась в Нюрнберге. Именно благодаря денацификации и разгрому нацизма стала возможна европейская интеграция и возник, например, ЕС.

Антинацизм облегчает Беларуси диалог с европейскими странами, но он же делает неизбежной идеологическую конфронтацию с восточноевропейскими соседями. Такая Белоруссия с ее ключевым для Восточной Европы местоположением – это не только препятствие для формирования антироссий­ского блока восточноевропейских националистических режимов, своего рода аналога Речи Посполитой. Антинацистская сильная Беларусь – это хранитель той версии общеевропейской культуры, той компо­ненты, которая была сокрушена в культуре, идеологии, идентичности Литвы, Латвии, Эстонии, Ук­раины и ряда других стран в ходе декоммунизации местными националистами.

Восточноевропейские националисты – своего рода хунвейбины. Их миссия – разгромить «совет­скость» и ввести свои страны в ЕС на правах в общем-то второстепенных участников. Когда они начи­нают играть собственную игру, поднимая на щит обязательный для них культ коллаборантов, они по­кушаются на основу европейской цивилизации - Нюрнберг. Белоруссия же с ее антинацизмом сохра­няет набор аргументов для вытеснения местного национализма в маргинальную нишу.

Исходя из белорусских реалий, можно ставить, например, украинскому национализму вопросы по УПА или дивизии СС «Галичина» в категориях, понятных Европе. Какую роль в ходе боевых дейст­вий антинацистской коалиции сыграла УПА? Почему, например, УПА препятствовала действиям Со­ветской Армии, союзной войскам Британии, Франции и США, не давая ей парализовать транспортное сообщение немцев во время Курской битвы? Или почему местная полиция в Латвии и Литве мешала советским партизанам парализовать местные железные дороги в интересах фронта под Ржевом? На ка­ком основании героизируются силы, практиковавшие геноцид других народов, – прежде всего та же УПА?

Такие вопросы реанимируют антинацистскую традицию восточноевропейских народов в форму­лировках, которые не предусматривают возрождения коммунизма. Они подчеркивают громадную роль России на Востоке Европы и в Европе в целом, возвращают Россию в Европу в той ее части и степени, в какой Россия сохраняет свою антинацистскую позицию. В контексте самой Восточной Европы эти вопросы позволяют ввести страны региона в цивилизованное европейское пространство, из которого они выпали в ходе декоммунизации. Сам конфликт Беларуси и Европы в последние 15 лет – это в зна­чительной степени конфликт Беларуси с восточноевропейскими националистами. Они лишь мимикри­ровали «под Европу», используя привычную далеким от восточноевропейских реалий французам или немцам демократическую риторику на тему белорусского авторитаризма. На самом деле антинацист­ская Беларусь просто фундаментально враждебна ценностям восточноевропейского национализма в его коллаборантской версии.

И вот тут мы подходим к еще одному аспекту проблемы. Почему восточноевропейские национа­листы массово пошли на коллаборацию в годы Второй мировой войны? Они же видели, что немцы не несут им освобождения. Провозглашение Степаном Бандерой еще летом 1941 года пронемецкой «неза­висимой» Украины и разгром этой «независимости» нацистами – эпизод уже тогда хорошо известный. В той или иной форме нечто аналогичное повторилось в опыте всех восточноевропейских национали­стических движений. Почему они не строят национальную идеологию на апологетике определенных аспектов послевоенного периода и деятельности национал-коммунистов? Ведь национализм восточно­европейских народов имеет достаточно простую структуру, это национализм «языковый». Именно во­круг языка выстраиваются остальные элементы национальной консолидации – политика, образование, государство, экономика, даже национальная историческая мифология. Но именно язык и был в послево­енной Восточной Европе коммунистами сохранен, развит, защищен, даже распространен на новые тер­ритории. Что мешает нынешним восточным европейцам использовать в своей идеологии этот, кстати, антинацистский фундамент? Зачем им коллаборантский радикализм? Можно было бы их понять в на­чале 1990-х, когда была актуальной борьба с СССР и все еще сильными коммунистами. Но зачем это Латвии или Украине сейчас? Ведь этот путь связан, помимо прочего, с огромным риском вызвать рас­кол своей страны…

Скорее всего, перед нами тот тип восточноевропейского национализма, который настроен на со­трудничество с любым оккупантом, если он обеспечит главное: возможность развивать национальный язык и национальную мифологию в рамках группы «национально сознательной» («свидомай», «свядо­май»…) интеллигенции. Дело в том, что у националистической политики, в дополнение к партиям, фракциям и группам, всегда был оригинальный политический субъект: «свядомае кола» – национально ориентированный круг интеллигентов, интеллектуалов, носителей создаваемой идеологии. Он, как пра­вило, был невелик и напоминал своего рода секту, разбросанную по разным странам и местностям. Именно в нем вырастали узкие политические проекты. В ХХ веке, когда стали возможны тотальные войны и массовые репрессии с геноцидом по идеологическому принципу, над этими кругами, этими «матками» того или иного националистического движения периодически нависала угроза физического уничтожения. Конечно, диаспоральность, разбросанность общин «свядомага кола» дает какие-то гаран­тии для выживания, но националистическая спора может и погибнуть. Спасение «огня», «свядомага кола», «духа нации» и т.д. – это реальная цель любого восточноевропейского национализма во время мировой войны. Народ-носитель диалектов, конкретные политические партии и движения, личности – все они вторичны для такого национализма. Националист хранит верность прежде всего своему кругу – держателю национальной идеи.

Приноравливаясь к каждой «оккупации», национализм ищет возможности расширить свое «кола», распространить «огонь», выжить на «чужой войне» и решить по ходу частные вопросы нацио­нального строительства – например, уничтожить этническое меньшинство на своей территории. Для националиста этого типа гораздо важнее создать 4–7-летние «школки» на национальном языке со своими учителями, чем бороться за спасение населения от угона в Германию. Националист сам будет ловить молодежь и загонять ее в вагоны для скота, лишь бы его «колу» было позволено с оставшимися молодыми людьми заниматься национальным просвещением и «культурой».

Это своего рода язычество, мышление категориями племени. Универсальные ценности стано­вятся при этом вторичны и даже враждебны. Где происходит подобная аморализация, там неизбежны и массовые преступления. Национализм этого типа морально оправдывает любые преступления против иных народов и врагов своего народа, совершенные своими собственными «людьми».

Но такой национализм беззащитен перед лицом великих держав. Внутри восточноевропейских националистических групп всегда было и есть понимание, что реальная независимость может быть только дарована им великими державами. И всю свою политику националисты строили и строят отнюдь не на консолидации сил ради реальной войны за независимость и безопасность своей страны. Их поли­тика – это всегда демонстрация великим державам своей способности к чему-то. Они осознают, что власть и государство они получат только в ходе решения какой-нибудь «конференции» или чьего-то «признания». Они чувствуют свою политическую слабость, но у них, как правило, и нет слишком больших амбиций.

Националисты претендуют на «этническую территорию», выделяемую по местным крестьянским диалектам. Она может быть обширна, но она всегда ограниченна. Восточноевропейское националисти­ческое государство, в отличие от нацистского или «имперского», основанного на универсальной идео­логии, не имеет глобальной миссии. Его цель – замкнуться в своем пространстве и в своей культуре, как на хуторе. И «чтоб никто не мешал».

В Восточной Европе такой принцип реализовать почти невозможно в силу геополитических осо­бенностей: очень большая Россия на востоке, отсутствие изолирующих отдельные народы географиче­ских границ, национальная чересполосица, вызывающая напряженность. Но как мечту этот вариант по­литики проводить можно. Восточноевропейские коллаборанты времен Второй мировой войны – именно такие мечтатели о независимом компактном или обширном национальном государстве, которое возник­нет на руинах истощивших друг друга в войне империй. В этом их принципиальное отличие от нацио­нал-коммунистов и других национальных сил, воевавших против немцев в рядах партизан и националь­ных формирований на фронтах на одной стороне с Советской Армией.

То, что мы видим в Восточной Европе сейчас, – это порождение экспансии групп национально-ориентированных интеллигентов и активистов. Целью такой экспансии является не создание реально независимых государств. Эти люди хорошо понимают, что власть приходит не снизу, а дается извне. Большую политику они оставляют, как обычно, великим державам. Именно поэтому националистиче­ские движения в Восточной Европе легко отказались от претензий на ядерное оружие (Украина) и от создания сильных региональных группировок вокруг Польши, а сразу по приходе к власти в начале 1990-х годов устремились в Европейский союз и НАТО.

Это мировоззрение, точнее тип мышления, не является рациональным и не апеллирует к реаль­ности всерьез. Оно иррационально, эмоционально, склонно к экзальтации и далеко от понимания ответ­ственности даже за свой народ.

И потому конфликт между националистической и антинацистской традициями в Восточной Ев­ропе – это конфликт между своего рода сектами и рациональной гуманистической культурой. В прин­ципе, «свядомые кола» – идеальный партнер для любого «оккупанта». От Советского Союза и нацио­нал-коммунистических традиций их отталкивала философия ответственности, на которой те базирова­лись. Во время Второй мировой войны СССР вел войну всерьез, а националисты старались ее «переси­деть». СССР и союзники выиграли идеологическую войну против нацизма и осуществили после победы денацификацию Европы. Националисты к этой стороне относились без интереса, они и сейчас не особо задумываются о смысле денацификации и видят войну только через свои эгоцентричные «подходы». После войны национал-коммунисты занимались реальным государственным и национальным строи­тельством, что тоже не укладывалось в мировосприятие националистического «кола». Зато разрушение собственных стран и экономик, которое национализм устроил в Восточной Европе в 1990-х годах, – аб­солютно логичная политика этой иррациональной интеллигенции. Для них государственно освященный культ какой-нибудь УПА важнее сохранения самого государства.

Основные восточноевропейские националистические «общины», «свядомые кола» существуют уже свыше 100 лет. Они то усиливаются, то ослабевают, внутри их мелькают разные идеологические увлечения и моды. Национальная история сводится для них, если отбросить «политику», к истории раз­вития национально-ориентированного «кола». А для почти всех восточноевропейских «кол» эпоха со­трудничества с нацистами – это пора взлета, о которой, во всяком случае, можно говорить в морально нейтральных тонах. Для националистической интеллигенции Шухевич или Побегущий (занимавшие разные командные должности в коллаборантских украинских подразделениях, второй – один высших офицеров в дивизии СС «Галичина») – вполне близкие и родные герои, всегда хранившие верность «свядомаму колу», то бишь выработанной в его недрах версии украинской идентичности, культуры и политики. Аморальность такого подхода непонятна этому «колу» в принципе. Приход на­ционалистов к власти всегда связан со стремлением как можно шире распространить не только свою идеологию, но и корпоративную историю с обычно неведомыми большинству нации героями и эпизо­дами. Культ коллаборантов мешает националистам в реальной политике, но такова их идентичность.

Какие выводы можно сделать из всего этого?

Прежде всего: то, что сейчас происходит в Восточной Европе, – преходяще. Взявшие власть в свои руки националистические круги слабы. Сильную систему безопасности своих стран и своей власти они не способны выстроить в принципе. Для них действительно важно распространение своего миро­воззрения, а не реализация каких-то реальных проектов в какой бы то ни было сфере. Их идеология ар­хаична и очень тоталитарна. Но они не могут удержать власть всерьез и надолго. Европейская интегра­ция и усиление России обязательно приведут к отторжению этой идеологии массами населения самих восточноевропейских стран, по отношению к которым националисты выступают, по сути, внутренними оккупантами, захватившими власть в момент смуты.

Одним из элементов преодоления культа коллаборантов выступает реинтеграция в Восточную Европу сохраняющей антинацистскую идеологию и идентичность Белоруссии. Демократизация Бела­руси, отход от авторитарной системы очень тесно связаны с преодолением ее соседями – по сути, всей Восточной Европой – тенденции к ревизии итогов Второй мировой войны. Пока в Восточной Европе процветает своего рода неонацизм, авторитарная система в Беларуси будет внутренне оправданной, ибо реальная ценностная конфронтация между этой страной и ее восточноевропейскими соседями очень ве­лика и чревата кризисами.