Отдохнуть Михаилу не пришлось. На другой день его вызвали в сельсовет. Началась всеобщая мобилизация.
Отправка мобилизованных была назначена на следующее утро.
Погода по-прежнему стояла дождливая. Но в хлопотах, приготовлениях люди не замечали ненастья.
Всю ночь мы не гасили огня. Я готовила Мише белье, теплые носки, напекла в дорогу пирожков и лепешек. А Григорий Амвросиевич, как бывалый солдат, заботливо учил сына не быть безрассудным в бою, не подставлять понапрасну голову пуле.
Настроение у нас было подавленное. Угнетала не только близкая разлука с младшим сыном, но и то, что мы ничего не знали о Борисе. Я все думала о нем. Жив ли? Куда забросила его военная судьба? Со страхом отгоняла мысль, что он мог погибнуть.
Рано утром мы уже были в школе. Еще издали услышали гул голосов. Матери просили сыновей беречь себя, писать почаще. Мужья наказывали женам, как вести хозяйство. А молодушки да невесты, не стесняясь народа, обнимали, целовали своих любимых и плакали.
Я еле сдерживала душившие меня слезы. Вдруг подбежал мальчик и, дернув меня за юбку, сообщил:
- Тетя Зина, ваш Борис пришел... я видел...
Я кинулась к двери и в коридоре едва не столкнулась с Борей. Грязный, похудевший, с винтовкой за плечами, он шел мне навстречу и улыбался усталой, измученной улыбкой.
- Боря, родной мой...
Он все улыбался, совсем повзрослевший, возмужалый.
- Я шел домой, но мне Гаврила сказал, что вы тут. “Вот я и пришел”, - сказал он, словно оправдываясь за свой неопрятный вид.
- Миша уходит в Красную Армию, - сообщила я.
- Это хорошо. Я тоже пойду с ним.
- Тебе отдохнуть нужно, Боренька, - взмолилась я.
- Теперь не время отдыхать, мама. Отдохнем потом, когда разобьем фашистов, - ответил Боря, и я поняла, что передо мной не прежний послушный мальчик, а получивший боевое крещение воин.
Но и я не сдавалась: уж очень хотелось мне, чтобы он хоть немного побыл с нами. Я обратилась за поддержкой к мужу. Григорий Амвросиевич только пожал плечами: дескать, что я могу сделать?
- Ну, Боря, родной, ну, на денек, - умоляла я сына.
- Не могу, мамочка. Не сердись, - и, поцеловав меня, Боря прошел в комнату комиссии.
Просьбу его удовлетворили, и он со своей неразлучной винтовкой, полученной в истребительном отряде, присоединился к колонне мобилизованных. Его назначили старшим.
Вскоре колонна тронулась. Прощаясь с сыновьями, я дала им на всякий случай адрес деверя, который жил в Донбассе, в городе Краснодоне.
- Может, нам придется переехать туда, - говорила я им.
По грязной, размытой дождями дороге колонна медленно двинулась к Рыбинскому мосту. Матери, жены, родные брели за ней, причитая и всхлипывая. Я еще раз обняла сыновей и долго смотрела им вслед, пока колонна не скрылась за холмами. Усталая, обессиленная, вернулась в село.
У школы мне бросилась в глаза толпа людей в чужой военной форме. На некоторых белели повязки бинтов. Плотным кольцом их окружали ребятишки, старики, женщины.
- Что здесь такое? - спросила я соседку.
- Пленных привели.
Только теперь я разглядела немецких и румынских солдат. Они располагались на отдых и изредка наглым, звероватым взглядом посматривали на толпу. Был здесь и конвой из красноармейцев.
Вдруг из-за угла с грохотом выкатилась повозка, запряженная парой лошадей. Осадив взмыленных коней, из нее выскочил Борис. Он побежал к школе и, увидев пленных, остановился пораженный. Лицо его гневно пылало, глаза горели лютой ненавистью. Не помня себя, он вскинул винтовку.
- Эй, не балуй. По безоружным не стреляют, - крикнул красноармеец из конвоя.
Борис словно только теперь опомнился. Тяжело дыша, он опустил винтовку и прошел в школу.
Возвратился он оттуда вместе с председателем отборочной комиссии. Я окликнула Бориса:
- Почему ты возвратился, сынок?
Взволнованной скороговоркой он ответил:
- Дошли до леса... несколько человек сбежало... кулацкие сынки. Я вернулся, чтобы доложить.
Быстро простившись со мной, он сел в повозку и укатил.
И вот мы опять одиноки. Сыновья ушли на фронт. Когда-то увидимся снова?
Потекли тревожные дни. Орудийный гул все ближе и ближе. Через село идут отступающие части Красной Армии. Фронт неумолимо приближался к нашему селу. Посоветовавшись, мы решили эвакуироваться.
- Поедем к Косте, в Донбасс... - предложил муж. - Немцы туда не дойдут.
И мы стали собираться в путь.
Глава 19. Земля в огне
Самым трудным делом в то горестное время было раздобыть подводу или грузовик. И вот мы стоим у дороги, тщетно надеясь остановить машину. Так прошла неделя. Наконец, нам посчастливилось. Водитель военной машины, нагруженной мешками с мукой, согласился подвезти нас. Обрадованные, мы стали таскать узлы.
- Э, с таким грузом не возьму... Вообще-то нам гражданских нельзя возить, - заупрямился шофер.
Пришлось оставить почти все, что мы уложили в узлы, и взять только немного белья и верхнюю одежду.
Когда, неотступно преследуемые артиллерийским гулом, мы выехали за село, на душе стало легче. Теперь, думала я, мы не попадем в лапы врагу.
У Рыбницкого моста, где мы должны были переправиться на другой берег Днестра, скопилось множество автомашин, подвод, ожидающих своей очереди. Немцы непрерывно бомбили переправу. Вода в реке кипела, огромными столбами вздымалась вверх, но мост оставался невредимым. Фашистские летчики с бреющего полета расстреливали скопившихся у переправы женщин и детей.
Нет, никогда не забуду я ужасов первой бомбежки. Кажется, небо разверзлось, и оттуда с оглушительным воем прямо на наши головы летят бомбы. Земля содрогается от взрывов, слышатся душераздирающие крики перепуганных и раненых детей... Зажмурив глаза, мы лежим в кукурузе, охваченные ужасом. Но смерть миновала нас. И оттого мы стали смелее и уже спокойнее воспринимали тревожный сигнал: «Воздух!» Земля оказалась более надежной защитой, чем она представлялась в памятную первую бомбежку.
В этот день нам повезло - подошла наша очередь переправляться на другой берег. Медленно подкатываем к мосту, за которым зеленеют сады...
- Что везешь? - спрашивает шофера подошедший к нашей машине военный.
- Муку, товарищ капитан.
- Поворачивай обратно. Машины с продовольствием собираются в селе Васильевка и оттуда следуют по особому указанию. Ясно?
Шофер развернул машину и погнал ее по новому адресу. Мы с трудом уговорили его «подбросить» нас на три километра ниже Рыбницкого моста. Там была другая переправа.
По дороге, ведущей в Вадрашково, мы догнали несколько крестьянских подвод. Узнав, что они едут к переправе, мы попросили возчиков подвезти нас туда.
В село Вадрашково мы въехали ночью. Жуткая тишина стояла вокруг. Некогда красивые улицы превратились в груды развалин, кое-где курился дым. На дороге валялись убитые лошади, коровы. Из уцелевших домов люди не выходили: отсиживались в подвалах. Одни эвакуированные оживляли это почти вымершее село. Среди ожидающих переправы оказалась табельщица нашей МТС.
- И директор наш, товарищ Мишин здесь. Помогает переправлять людей на тот берег, - охотно рассказала она. - Хотите повидать его?
Она привела нас к камышовому шалашу. На земле, устланной соломой, спали, подложив под головы винтовки, воины истребительного отряда.
Я разбудила Мишина.
- А? Что случилось? - вскочил он и, узнав меня, радостно улыбнулся: - Кого вижу, батюшки мои! Здравствуйте, - и бросился обнимать нас. - Выбрались? - Очень, очень рад. Извините, на одну минуту оставлю вас.
Вскоре Мишин вернулся, неся в глиняной миске несколько кусочков вареного мяса и хлеб.
- Больше ничего не смог достать, - оправдывался он.
Мы только теперь вспомнили, что весь день не ели, и с жадностью набросились на еду.
- Переправиться я вам помогу, - успокоил нас Мишин.
Действительно, этой же ночью нас на барже перевезли на другой берег Днестра. Остаток ночи мы провели в местечке Рашково, в чьем-то саду. А утром, сложившись с другими семьями, наняли подводу, чтобы добраться до станции Кодыма.
Попасть в поезд оказалось очень трудно. Перегруженные составы, идущие на восток, не делали остановок на станциях, а лишь замедляли ход, и пассажиры на ходу вскакивали в вагоны. Лишь на третий день решились и мы прыгнуть на ходу. Я вскочила на подножку и чьи-то заботливые руки подхватили меня. Муж успел вскочить в соседний вагон. Теперь мы чувствовали себя спокойнее. Поезд мчал нас в глубь страны, все дальше и дальше от фронта.
Фашистские самолеты преследовали наш беззащитный эшелон, часто бомбили и обстреливали из пулеметов. Не раз, остановившись в поле, машинист давал тревожный гудок, и, покинув вагоны, мы прятались в хлебах.
Никогда не забуду двух сестер, ехавших в одном с нами вагоне. Младшая из них в одну из бомбежек потеряла пятилетнего сына и лишилась рассудка. Она то пела, то начинала дико кричать:
- Ванюшка мой, Ванечка!
После каждого налета в поезде начинался переполох: матери искали своих детей, дети - родителей. У города Первомайска мы всю ночь простояли у закрытого семафора. Город был объят пламенем: немцы сбросили на него зажигательные бомбы.
Еще одна страшная ночь запомнилась мне. Мы стояли на какой-то небольшой разрушенной станции. В бледном свете луны возвышалась чудом уцелевшая водокачка. На ней непрерывно и как-то зловеще кричал сыч. А поодаль, возле склада с зерном, выли привязанные сторожевые собаки. В вагоне безутешно рыдали матери, потерявшие детей. Все это так угнетало, что хотелось бежать от этой мертвой станции куда глаза глядят. Только утром к поезду прицепили паровоз, и мы двинулись дальше.
Труден был путь в Краснодон. Нам пришлось ехать на открытой платформе и по нескольку дней сидеть, скучившись у разбитых вокзалов, на станциях. Только через две недели добрались мы до станции Семейкино, в трех километрах от которой, как нам объяснили, находился Краснодон.
Оставив мужа с вещами на вокзале, я пошла отыскать деверя. Передо мной во всей красе раскинулась донецкая степь. Словно большие длинноногие птицы, возвышались над ней копры, весело белели шахтерские поселки. Меня так тянуло к домашнему уюту, что я, преодолевая усталость, довольно бодро зашагала к показавшимся в степи домикам. Но оказалось, это не город, а поселок Краснодон.
- До города от нас восемнадцать километров, - объяснила мне вышедшая из крайнего дома женщина.
Раздумывать было некогда. Расспросив о дороге на Краснодон, я пошла дальше.
Константин Амвросиевич очень обрадовался, увидев меня.
- А Гриша где? - забеспокоился он о брате.
- На станции ждет.
На следующий день рано утром, раздобыв где-то подводу, Константин Амвросиевич уехал на станцию за братом.
Мы хорошо устроились в Краснодоне. Поступили на работу. Не хватало главного - спокойствия. С нетерпением ждали вестей от ребят. Но они не приходили.