ВОСПИТАНИЕ ЗНАТНОГО ЮНОШИ

ПИТЕР ЭЙРЛ

 

 

ЖИЗНЬ И ЭПОХА ГЕНРИХА V

 

«Евразия»

Санкт-Петербург

 

За помощь в осуществлении издания данной книги издательство «Евразия» благодарит Кипрушкина Вадима Альбертовича

 

Научный редактор: Карачинский А. Ю.

 

 

Эйрл П.

ЭЗЗ Жизнь и эпоха Генриха V. Пер. с англ. В. А. Бондаря. - СПб.: Евразия, 2003. - 288 с.

 

ISBN 5-8071-0140-5

 

С именем Генриха V связаны самые значитель­ные события английской и французской истории XV в.: узурпация королевского престола Англией династией Ланкастеров, подавление политических заговоров и социальных волнений, победоносные походы во Франции, но, главное — триумф над фран­цузской армией в битве при Азенкуре и установле­ние двуединой монархии во Франции (1420 г.). Уже одного этого перечня было достаточно, чтобы пре­вратить Генриха V в национального английского героя, политического и военного гения эпохи.

 

ББК 63.3(0)4 УДК 94

 

© Бондарь В. А., перевод, 2003

© Карачинский А. Ю., вступительная статья, 2003

©Лосев П. П., обложка, 2003

© Евразия, 2003

 

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

 

Предисловие к русскому изданию

Введение

Воспитание знатного юноши (1387-1399 гг.)

Борьба за корону (1399-1408 гг.)

Проблема поколений (1408-1413 гг.)

Христианский государь готовится к войне (1413-1415 гг.)

Поход 1415 г. и битва при Азенкуре

Завоевание Нормандии (1415-1419 гг.)

Договор в Труа (1420 г.)

Последняя кампания (1421-1422 гг.)

Генеалогические таблицы

Карты

Избранная библиография

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

 

Герой представляемой российскому читателю книги Питера Эйрла, английский король Генрих V (1413-1422 гг.) — во многом фигура знаковая, но вместе с тем и противоречивая, что делает ее еще более интересной для историков. С именем Генриха V связаны самые значительные события английской и французской истории XV в.: узурпация королевского престола Англии династией Ланкастеров, подавление политических заговоров и социальных волнений, победоносные походы во Франции, но главное — триумф над французской армией в битве при Азенкуре и установление двуединой монархии во Франции (1420 г.). Уже одного этого перечня было достаточно, чтобы превратить Генриха V в национального английского героя, политического и военного гения эпохи. Именно таким он и предстает в пьесах Вильяма Шекспира «Генрих IV» и «Генрих V» — сначала взбалмошным юношей, погрязшим в пьянстве и распутстве, а затем вмиг превращается в трезвого государственного мужа, обеспечившего своему королевству процветание и славу.

Генрих V был сыном Генриха Болингброка, герцога Ланкастерского, и правнуком английского короля Эдуарда III. Поскольку Болингброк был четвертым сыном короля Эдуарда, ни он, ни его наследники не имели прав на английский престол. Но судьба рассудила иначе. Ставший королем после смерти Эдуарда III в 1377 г. его внук Ричард II был монархом деспотичным и придерживался жесткого политического курса. Еще со времен завоевания Англии в 1066 г. нормандским герцогом Вильгельмом Завоевателем королевская власть требовала от подданных строгого подчинения и стремилась урезать их права. Период ХП-ХШ вв. был полон столкновениями между королями и баронами, отстаивавшими свою независимость. Ричард II не многим отличался от своих предшественников. После того как он попытался лишить Генриха Болингброка его наследства, тот поднял восстание (1399 г.) и, свергнув Ричарда II, стал королем под именем Генриха IV. К власти в Англии пришла династия Ланкастеров. Для Англии это был новый поворот в ее политической истории. Поскольку Ланкастеры были узурпаторами, им пришлось с оружием в руках отстаивать свое право на корону. Принц Генрих активно участвовал в этой борьбе и вместе с отцом одержал победу мятежниками, не признававшими их власти. Сразу после смерти Генриха Болингброка (1413 г.) его сын, теперь король Генрих V, стал готовиться к войне во Франции, которая и принесла ему славу.

Вся история Англии и Франции второй половины XIV-XV в. прошла под знаком войны за французскую корону между английскими королями из династии Плантагенетов и французскими из ди­настии Валуа. Короли Плантагенеты, ранее владев­шие едва ли не половиной Франции, которую у них отвоевали французские короли, мечтали о реван­ше. Случай представился в 1328 г., когда умер по­следний представитель прямой ветви Капетингов, династии королей Франции. Английский король Эдуард III (1327-1377 гг.), приходившийся покой­ному племянником, предъявил свои права на пре­стол. Но королем избрали двоюродного брата по­следнего Капетинга, Филиппа, графа Валуа. Перво­начально смирившись, Эдуард III в 1336 г. объявил войну Филиппу VI и потребовал французский пре­стол. На первом этапе англичане добились ошелом­ляющих успехов, разбив французов в битвах при Креси и Пуатье. Затем французы под руководством короля Карла V отвоевали утраченное в ходе войны. В конце XIV в. наступило затишье: английский и французский короли Ричард II и Карл VI заключили перемирие. Генрих V это перемирие нарушил. На протяжении долгих лет война во Франции стала привычным времяпровождением для англичан. От­каз от него в правление Ричарда II вызвал всеобщее недовольство. Генрих V, нуждаясь в популярности, возобновил военные действия. В ходе походов ему удалось добиться того, чего не удавалось его предше­ственникам даже во времена самых громких побед: он не только снова разбил французскую армию при Азенкуре, захватил Нормандию, но и по договору, заключенному в 1420 г. в городе Труа с французским королем Карлом VI и герцогом Бургундским Филиппом Добрым, стал наследником короны Франции, зятем французского короля и регентом его королевства. Так была создана двуединая монархия Англии и Франции. Однако сам Генрих не сумел в ной мере воспользоваться своими успехами, поскольку в 1422 г. он умер.

Поразительные победы Генриха V, создание двуединой монархии и его преждевременная смерть ставят перед исследователями массу вопросов и значительно затрудняют взвешенную оценку его личности, которую многие рассматривают с диаметрально противоположных позиций. Нельзя забывать, что добиться короны Франции Генрих смог, воспользовавшись братоубийственной гражданской войной между двумя политическими группировками (арманьяками и бургиньонами), боровшимися за влияние над душевнобольным королем Карлом VI. Лишь переманив на свою сторону герцога Бургундского, принца, в жилах которого текла кровь династии Валуа, английский король сумел реализовать Труаский договор. Немалую роль сыграло и настроение населения северной Франции, особенно Иль-де-Франса, страдавшее от превратностей войны и жаждавшее ее прекращения любой ценой.

Не в меньшей степени осложняют оценку лично­сти и деяний Генриха V противоречия и разные подходы, бытующие во французской и английской историографии. Французы, как наиболее потерпев­шая сторона в ходе Столетней войны, рассматрива­ли завоевание Нормандии и Труаский договор как национальное поражение и позор, порабощение стра­ны захватчиками, от которых удалось избавиться лишь Жанне д'Арк. Англичане, наоборот, делали акцент на мудрой и взвешенной политике Генриха V и его брата Джона Бедфорда, ставшего после 1422 г. регентом во Франции, их стремлении навести порядок во французском королевстве, охваченном граждан­ской войной и социальными волнениями. И в одном и другом случае личность Генриха V и его деятель­ность предстают в разном свете. В действительности ситуация была намного сложнее, и ее исследование требует более тщательного и детального подхода. Столкнувшись со столь многогранной личностью, каким был Генрих V, английскому исследователю Питеру Эйрлу пришлось искать ответы на сложные, иногда неразрешимые вопросы. А такие вопросы встречаются на каждом шагу: кем именно является Генрих V, как в его характере могли одновременно уживаться жестокость и милосердие, следование ры­царским канонам поведения и противоречащей им практической хватке. Верил ли он на самом деле, что ему и его наследникам удастся сохранить соеди­ненное английское и французское королевство? Был ли Генрих основателем английского флота? Отве­тить на эти вопросы нельзя, сосредоточив внимание только на личности Генриха, оставив в стороне эпо­ху, в которой он жил. Недаром автор завершает свою книгу выводом, что Генрих был «продуктом своей эпохи», понять который можно только в тесной свя­зи с ней.

А. Ю. Карачинский

 

ЖИЗНЬ И ЭПОХА ГЕНРИХА V

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

Генрих V, шекспировский король-воитель, за­нимает центральное место во всех наших истори­ческих вымыслах. В самом деле, довольно трудно представить себе его царствование, не воскрешая в памяти не только призрак «воинственного Гар­ри», но также и закадычного друга его молодо­сти, бессмертного Фальстафа, или знаменитого Перси[1] — «этого Хотспера в пеленках, бойца-вои­на». Но все же насколько наши представления о короле раз и навсегда связаны с воинственной поэзией, в которую Шекспир облачает историю:зоего героя, настолько в жизни самого Генриха

в большой степени доминирует, говоря более по­пулярными словами, победа в одной-единствен-ной битве, которая и принесла ему славу: битве при Азенкуре в октябре 1415 г.

Настоящую биографию Генриха следует на­чать с исправления некоторых утверждений Шек­спира (Хотспер в действительности был значи­тельно старше Генриха и одно время являлся его опекуном) и подтверждения других: легенда о его распутной жизни в юные годы, «в услужении Ве­неры, а также Марса», как сказал один хронист, несомненно, соответствует истине. Столь же прав­див и факт его последующего раскаяния и непо­колебимого следования более трезвому образу действий в период своего правления. Однако лич­ность Генриха на самом деле воплощает значи­тельно больше граней английской средневековой истории, чем просто стремление победить в сра­жениях. Хотя этот правнук Эдуарда III по своему рождению не мог и надеяться стать королем, все же к 12 годам он был объявлен наследни­ком английского престола. Ничто не сможет лучше проиллюстрировать зигзаги в политиче­ской жизни Англии конца XIV в., чем приход к власти Болингброка, отца Генриха, ставшего королем под именем Генриха IV. Опираясь на власть в землях, собранных его отцом Джоном Гонтом, Болингброк доказал, что магнат может с успехом бросить вызов законной королевской династии.

Свержение Плантагенетов и приход к власти отца Генриха, который принадлежал к роду Ланкастеров, а также последующее подавление восстаний, направленных против нового короля, еще раз доказали молодому Генриху то, в чем он и без того не должен был сомневаться, учитывая атмосферу той эпохи: значительное мастерство юного рыцаря во владении оружием было необходимо направлять на повсеместное усиление сферы королевского влияния, а также решительное подавление любых прав, угрожавших короне. Таким образом, войны во Франции, занимавшие львиную долю его девятилетнего правления, и ко времени его преждевременной смерти в 1422 г., когда ему было 35 лет, все еще не были завершены, что неизбежно заставляло Плантагенетов предъявлять свои претензии на французский трон. Как прекрасно показывает Питер Эйрл, изучая характер Генриха, при этом значительное внимание уделяя анализу его молодости и воспитанию, взгляд на «стремления Генриха к династическим авантюрам странствующего рыцаря» может впол­не оказаться устаревшим. Его страна получила бы больше выгоды, если бы король оставался дома: тем не менее такое решение оказалось бы непри­емлемым для «человека, который был воспитан, чтобы сражаться», а именно таким был Генрих. В конце концов, битва при Азенкуре, величайший триумф средневекового воина — который перед сражением прослушал мессу, во время битвы был одет в хорошо всем знакомый королевский плащ, невзирая на угрожавшую ему опасность, а в ходе кампаний выделялся в сражениях, - становится наиболее важным и не единственно известным моментом в жизни короля, жившего в XV в.

А. Фразер

 

ВОСПИТАНИЕ ЗНАТНОГО ЮНОШИ

Гг.

 

Давным-давно жил на свете король, который выиграл одну-единственную битву. По прошествии пятисот лет слава Генриха V по-прежнему всецело покоится на событиях, произошедших в один из дней в конце октября 1415 г. Тот день он провел посередине большого поля на полпути между Булонью и Аррасом. Сегодня поле Азенкура выглядит так же, как и тогда. Хотя сейчас это красивое и спокойное место, нетрудно представить себе то сражение. Станьте на проселочной дороге между селениями Азенкур и Трамкур и посмотрите на север поверх молодой пшеницы. Именно эту линию, должно быть, занимали англичане, ожидая атаки огромной французской армии. Если бы они дрогнули и побежали, Генрих V стал бы еще одним неудачливым средневековым королем. Но поскольку английские рыцари и лучники удержали эту позицию, то он стал «царственным героем, который великолепием своих подвигов озарил лучами славы закат средневекового мира». Такова слава.

Герой Азенкура правил всего лишь девять лет и умер в возрасте 35 лет — «слишком знамени­тым, чтобы жить долго». История первой трети его жизни нам фактически неизвестна. Его рож­дение не сопровождалось какими-либо божест­венными знамениями: в тот знаменательный день не было ни грозы, ни затмения солнца, на свет даже не появился двухголовый теленок, который мог был удивить весь мир. Да и сам день его рождения неизвестен. Генрих не был рожден, что­бы стать королем, и следовательно, о его появле­нии на свет не упоминается в хрониках той эпо­хи. Поэтому оставим на совести историков утвер­ждения о том, что Генрих Монмутский родился в надвратной башне замка Монмут на исходе лета 1387 г.

Рождение мальчика, которому суждено было стать одним из самых славных и почитаемых ко­ролей Англии, для его матери означало лишь на­чало мук во имя принципов династической поли­тики. Мария де Боэн вышла замуж в 10 лет, и ей было всего 17, когда она родила Генриха. Впо­следствии дав жизнь еще трем сыновьям и двум дочерям, она скончалась при родах в возрасте 24 лет. Детям, должно быть, очень не хватало веселой молодой матери, которая любила петь под лютню и мчаться верхом вслед своре охот­ничьих собак. Вероятно, скучал без нее и ее муж. Ведь она выполнила свой супружеский долг. Вне всякого сомнения, Болингброк, хоть и навещал Марию довольно редко, имел все основания гордиться ею. Мария, которую первоначально воспитывали для монастырской жизни, принесла ему множество титулов, среди которых титулы графа Херефорда, Эссекса и Нортгэмтона, а также половину крупных владений, которые де Боэны, выходцы из Нормандии, старательно приумножали со времен нормандского завоевания Англии. Более того, она смогла уберечь этот знатный род от катастрофы — отсутствия наследников. Все четыре мальчика, рожденные Марией, были здоровыми, дожили до зрелого возраста, и все четверо оставили след в истории.

Муж Марии, Генрих Болингброк, граф Дерби, не присутствовал при рождении своего старшего сына и наследника. Человек действия, авантюрист и воин, он проводил все свое время в постоянном движении, от одного замка к другому, из одной области в другую, от одного лагеря к другому. Зима и весна 1386-1387 гг., во время первых месяцев беременности Марии, были для него особенно напряженными. Тогда Болингброк, как и большинство представителей своего сословия, готовился отразить крупномасштабное вторжение исконного врага с другой стороны Ла-Манша. По­ле пятидесяти лет непрерывных войн, практически все из которых проходили на территории французов, теперь они готовились нанести серьез­ный ответный удар. Все лето 1385 г. и зиму 1386-1387 гг. в нормандские посты стягивали корабли, людей и провиант. Англичане, так же как и фран­цузы, лихорадочно готовились к боевым дейст­виям. Сам Болингброк вместе с отрядом воинов из двух тысяч человек прибыл на службу королю, чтобы защищать свою страну. Но время шло, и энергия французов пошла на убыль: один за дру­гим они начали покидать порты в Ла-Манше и отплывать назад под безопасный кров своих до­мов. Угроза миновала. Англия могла вздохнуть спокойно, а Болингброк — направиться в Мон­мут, чтобы повидать своего наследника, того са­мого принца, который через тридцать лет покажет французам, как следует завоевывать земли. Но Болингброк здесь надолго не задержался. Несколь­ко недель блаженства в кругу семьи, несколько партий в шахматы со своей молодой женой — и он снова пустился в путь. В этот раз вместе с другими знатными лордами он сражался с воина­ми своего собственного государя, Ричарда II, пы­таясь ограничить растущую абсолютную власть короля и его фаворитов. Победа лордов-апеллян­тов — Болингброка, герцога Глостера и графов Арундела, Уорика и Ноттингема — у Рэдкот Брид­жа и последовавшее за этим кровавое истребле­ние фаворитов короля возвестили о наступлении одного из немногих и самых спокойных перио­дов за все время смутного правления Ричарда II. Однако месть за успех Болингброка и четырех других лордов-апеллянтов станет целью полити­ки Ричарда II в последние годы его правления.

Генрих Болингброк был старшим сыном Джона Гонта, герцога Ланкастера, четвертого сына Эдуарда III. Когда ему было 19 лет, Джон Гонт женился на сонаследнице дома Ланкастеров, своей кузине Бланке. Половина имений этого рода была неплохим наследством для честолюбивого юноши. Но когда в следующем году умерла сестра его жены, в его руки попало все колоссальное наследство Ланкастеров, что, несомненно, частично компенсировало горечь утраты. Джон Гонт, как и приличествовало сыну короля, стал магнатм, членом группировки, состоявшей примерно из дюжины благородных семей, чьи владения и власть были настолько велики, что они оказывали ощутимое влияние на политику Англии позднего Средневековья.

Власть магната зиждилась на земле. Его глав­ной обязанностью и стремлением было увеличить свое наследство — то есть земельные владения. Арифметика власти была крайне проста. Больше земли означало больше денег, больше денег зна­чило больше замков, а также больше людей, ко­торые бы трудились на магната. Деньги и люди приносили власть и славу. Власть же позволяла многое, но прежде всего приобрести еще больше имений. Мы видим, что, за исключением некото­рых случаев, в XIV в. происходило накопление земли и усиление власти магнатов. Увеличить на­следство можно было разными способами. Поме­стья часто покупали на деньги, добытые на войне, которая была излюбленным занятием знатного сословия. Земельные владения могли также при­обрести путем брака. Но самым прибыльным и в то же время самым рискованным способом уве­личения наследства было завоевать благосклон­ность короля. Монаршего расположения можно было достичь различными способами. Как мы уже увидели, выгодно было быть сыном короля. Можно было также выиграть битву для монарха или, по меньшей мере, показать себя на поле боя выдающимся военачальником. Не менее важно было правильно принять решение, на чью сторо­ну встать во время гражданской войны. Истоки огромного наследства Ланкастеров восходят как раз к землям Симона де Монфора[2], конфиско­ванным после его поражения при Ивземе, где его разгромил будущий король Эдуард I. Но пожа­луй, самым привычным способом снискать ми­лость государя было успешное лавирование при королевском дворе. Если в такую игру при дворе мог играть новый человек, который стремился возвеличить свою семью, то аналогичную роль с равным же успехом мог выполнить и авторитетный магнат. Но для всех такая игра была изматывающей и требовала большого умения и выносливости. Как сказал один француз: «Двор — это толпа людей, которые, притворяясь, что поступают во благо всех, собираются вместе, чтобы надувать друг друга; поскольку вряд ли найдется хоть один человек, который не был бы вовлечен в процесс купли, продажи или обмена своего дохода, а иногда и своей старой одежды — так как все мы, находящиеся при дворе, являемся купцами из высшего общества, мы покупаем других людей — и, бывает, за их деньги продаем им нашу собственную драгоценную душу».

Награды победителям в этой игре были не­имоверно крупными. Магнат имел значительно больше шансов одержать верх над остальными соперниками, ибо богатство и счастье обычно при­ходят к тем, кто уже богат и счастлив. Королев­ский подарок состоял из конфискованных земель, а также других владений, которые возвращались к Короне из-за отсутствия наследников в обмен на пенсионы, должности и благодаря женитьбе на наследницах. Но то, что король пожаловал, он мог и отобрать, и в большинстве случаев в эпоху правления Ричарда II король как раздавал, так и отнимал, пытаясь тем самым ослабить власть магнатов, подчинив их своей абсолютной воле.

В лиге магнатов не сомневались в том, кто является их вождем. Богатство дома Ланкастеров увеличилось трудами знаменитых и талантливых представителей этого рода, которые прибегали ко всем вышеперечисленным способам. К моменту рождения Генриха его дед, Джон Гонт, добился того, что власть Ланкастеров стала практически равной власти самого Ричарда. Внешние, види­мые признаки этой власти были заметны повсю­ду: ему принадлежало около 30 замков, построен­ных в различных точках королевства, но в основ­ном в графстве Йоркшир, Мидланде и Южном Уэльсе; он один смог выставить тысячу тяжело­вооруженных всадников и три тысячи лучников для похода Ричарда в Шотландию в 1385 г., то есть в половину больше всего королевского вой­ска или в пять раз больше отряда любого другого влиятельного аристократа; он располагал дохода­ми, которым мог позавидовать король. Такой мо­гущественный магнат должен был бы либо пред­ставлять серьезную угрозу для короля или же стать для него существенной опорой. В 80-х гг. XIV в. амбиции Джона Гонта стали вызывать боль­шие подозрения. Но к началу 90-х, когда Генрих подрос, казалось, что Ланкастеры являются на­стоящей опорой короны. Болингброк был снова в фаворе, а Джон Гонт стал самым верным сторон­ником короля. Но как только у Ричарда снова появилась склонность к абсолютному правлению, он, должно быть, начал с опаской посматривать на власть своего дяди и кузена, а также их потенциальных союзников среди знати. Но на тот момент отношения между Ричардом и домом Ланкастеров пока еще были мирные.

Именно в такой обстановке рос Генрих Монмутский, наследник Генриха Болингброка, сына Джона Гонта. О его детстве известно мало, но вполне достоверно то, что он жил как и любой знатный юноша и получил обычное для своего сословия образование. Как протекала его жизнь? Одной из поразительных сторон жизни знати было постоянное движение. Поместья и замки магната практически всегда находились на большом расстоянии друг от друга. Поэтому большая часть его жизни проходила в пути от замка к замку. И хотя у него наверняка была любимая резиден­ция, власть магната зиждилась в основном на вер­ности его держателей и вассалов. И если бы эти люди время от времени не видели своего господина, то вскоре могли бы позабыть о его могуществе. Передвижение магната по стране должно было производить впечатление на окружающих. Из соображений безопасности и зрелищности он все­гда передвигался в сопровождении большой сви­ты, которая могла состоять из нескольких сотен воинов и слуг. Зачастую их число увеличивалось за счет мелких вассалов, которые таким образом искали защиты со стороны лорда во время путе­шествий по опасным дорогам — ведь Англия в то время вовсе не была местом, где безраздельно царил закон. Впереди знатного вельможи обычно ехал авангард с глашатаями. За ним следовали багаж, десятки повозок, груженных провиантом, топливом, упряжью, домашней утварью, вином, и, возможно, некоторые дорогостоящие предме­ты из меблировки, гобелены, даже окна, которые вставляли в каждом замке, где останавливался магнат.

С течением времени облик этих замков ме­нялся. И хотя их главной функцией по-прежнему была оборона, растущее богатство и великолепие превращало их из неуютных твердынь, продувае­мых сквозняками, в величественные дворцы. Вой­дя в замок через надвратную башню, интерьер которой часто напоминал дворцовое убранство, во внутреннем дворе, защищенном стеной, мож­но было увидеть целый ряд домов. На одной сто­роне обычно располагались покои лорда, на дру­гой — конюшни и жилища его вассалов. Зачастую между двумя сторонами не было перехода, по­скольку некоторые лорды опасались своих васса­лов, от которых они во многом зависели. Основ­ной отличительной чертой резиденции лорда яв­лялся большой холл (зал), через который можно было войти с одной стороны на кухню и кладовую, а с другой стороны - в его личные покои. Как холл, так и покои лорда постепенно становились все более уютными и роскошными помещения­ми, появлялись настенные росписи, дорогая меб­лировка и драпировки. Постепенно все большее внимание уделялось комфорту и свету, иногда даже в ущерб безопасности. Из всех, кто строил и усовершенствовал замки во второй половине ХIV в., никто не мог сравниться с Джоном Гонтом. Он не жалел денег для замков Ланкастер, Татбери, Данстенбург и в особенности Кенилворт, своего любимого замка, главный зал которого слыл самым прекрасным после холла Вестминстера.

Холл, в котором часто сохраняли огромный камин, занимал центральное место в замковой жизни. Здесь лорд собирал свой двор, который напоминал королевский двор в миниатюре; иногда он копировал последние нововведения в моде королевского двора, а иногда оставался старомодным и даже подчеркнуто архаичным. Здесь, пока лорд находился в замке, устраивались грандиоз­ные пиры, развлечения, выступали менестрели, шуты, организовывались танцы, чтения вслух, представления с медведями. Не менее бурными были развлечения и за пределами замка: рыцарские турниры, эти развлечения военного сословия, соколиная охота и особенно охота с гончими, поскольку «для охоты нет такого времени года, когда нельзя было бы найти дичь в каждой хоро­шей стране или гончих, готовых преследовать до­бычу». В атмосфере непрерывных развлечений лорд находил время для управления своими вла­дениями или, по меньшей мере, выслушивать доклады своих управляющих и байлифов, прини­мать участие в политике, налаживать отношения с союзниками и искать новых. Это была суетли­вая, но довольно привлекательная жизнь.

Само пребывание в такой обстановке являлось своеобразной школой, и часто знатные юноши ко всему этому получали лишь небольшую толику образования. Сыновья знати в очень редких слу­чаях ходили в школу. В малолетнем возрасте за­бота о них ложилась на плечи женщин, а позже за их обучение брались мужчины-слуги. Иногда к ним приставлялся наставник. В возрасте один­надцати лет они могли стать пажами у друга отца и таким образом обучиться манере поведения мо­лодого дворянина. В четырнадцать лет в их жиз­ни начинались серьезные занятия. Обычно они становились оруженосцами и, готовясь к посвя­щению в сан рыцаря, обучались искусству вое­вать. Таким или приблизительно таким было об­разование юного Генриха, хотя вполне возможно, что через все это он прошел значительно раньше, нежели его сверстники.

Путешествуя от одного замка к другому, он в какой-то степени изучил географию Англии. Разговаривая с вассалами своего отца и деда, он узнал кое-что о географии и политике за преде­лами своей страны. Вассалы дома Ланкастеров также много путешествовали. Некоторые из них даже совершали паломничество в Святую Землю и могли ему поведать об изумительном богатстве купеческих городов Италии, о подвигах кресто­носцев, их предках и о нынешней угрозе, грозящей христианской Европе, так как мусульмане турки продвигались все ближе и ближе к сердцу христианского мира. Некоторые из них несомненно участвовали в катастрофической битве при Никополе в 1396 г., когда турецкие войска разгромили европейских рыцарей. Другие могли рассказать ему о подвигах его отца в борьбе против язычников-литовцев или о походах его деда в Испанию. И практически все вокруг могли поведать ему из личного опыта о Франции. Узнает Генрих о претензиях английского короля на французскую корону и о великих войнах, которые в течение последних пятидесяти лет велись ради того, чтобы эти притязания увенчались успехом. Станут ему известны имена тех, кто покрыл себя славой в битвах при Креси и Пуатье. О них расскажут ему старики, которые там сражались. Из последних событий он узнает о крупном походе своего деда из Кале в Бордо, который был совершен в 1373-1374 гг. Многие из этих старых вояк, пожалуй, скучали по славе и грабежам былых войн во Франции и наверняка с презрением от­рывались о недавнем перемирии, подписанном королем Ричардом. Некоторые из них будут сражаться рядом с Генрихом, когда он снова развяжет войну за французский престол. Но пока они жили праздной жизнью, возможно даже умирали от скуки, хотя и на их долю выпадали некоторые радости. Когда Генриху исполнилось три го­да, скучающие рыцари со всей Европы, включая и его отца, направились к полю Сент-Энглевер возле Кале для того, чтобы бросить вызов фран­цузским рыцарям и удерживать за собой поле в течение тридцати дней, отражая атаки всех вновь прибывших бойцов.

Мальчик, которому нравились рассказы — а несомненно, Генрих и был именно таким мальчи­ком — слышал истории и о совершенно другой войне, возможно более очаровательной, нежели войны англичан во Франции. Ибо где бы ни со­бирались молодые дворяне, постоянной темой всегда были рассказы о рыцарях. Чтобы осознать разницу между приключениями сэра Галахада[3] и Черного Принца[4], то есть между идеалом и ре­альностью, нужно было быть смышленым маль­чиком. В самом деле, в позднем Средневековье у многих по этому поводу в головах царила путани­ца. Идеалы рыцарственности сочетались с реаль­ностью так называемого «chevauchee» — граби­тельского набега, в ходе которого у людей отни­мали кров и пищу, сжигали города, насиловали женщин, грабили церкви. При этом не было врага, в схватке с которым разбушевавшийся рыцарь мог бы опробовать свою доблесть. И все же рыцарские идеалы имели свой вес. Знать их наизусть было частью образования аристократа. Циник мог все это подвергнуть насмешке; многие втайне, возможно, соглашались с воззрениями, приписываемыми сиру Динадану во французском варианте поэмы о Тристане: «Для него жизнь была прелестна. И ее прелесть вряд ли можно было усилить искусственными законами поведения. Ты сражаешься лишь тогда, когда вынужден это делать — ведь лучше быть живым трусом, нежели мертвым рыцарем». Несмотря на всю привлекательность такой философии и анахронизм некоторых рыцарских идеалов, многие молодые рыцари по-прежнему пытались жить в соответствии с ними.

В чем же заключалась сущность этих идеалов? Прежде всего практическая добродетель заклю­чалась в умении владеть оружием, но наряду с этим восхищались смелостью человека, «который смерть и в грош не ценил». Столь же важной была добродетель верности. Именно из-за преданности различным людям рыцарь зачастую и попадал в беду. Ибо рыцарь хранил верность мно­гим — своей семье, друзьям, лорду, королю, Церк­ви, так же как и тем людям, с которыми его связывали временные отношения, например хо­зяину, который предоставил ему ночлег. Кому же отдавался приоритет? Одно вполне очевидно - ближе к концу в этом списке находился король, так как к тому времени такое понятие, как вер­ность родине, едва ли существовало. Это был мир, в котором все личные отношения были важны­ми, и нарушение данного слова являлось самым тяжким социальным преступлением среди прочих. Другие необходимые для рыцаря добродетели включали сострадание и щедрость — сострадание к тем, с кем обошлись несправедливо, щедрость — по отношению к бедным и друзьям. Щедрость подразумевала презрение к богатству. Настоящий рыцарь не должен был копить сокровища и бо­гатства. Конечно, такие добродетели сложно бы­ло встретить в жестоком и расчетливом мире. Но многие тем не менее пытались им соответство­вать, даже когда их собратья рассматривали вой­ну и рыцарское звание как средство к осуществ­лению авантюр и накоплению состояния. Фаль­стаф мог бы заметить, что «главное достоинство храбрости — благоразумие». Одним из тех, кто пытался, вполне сознательно, жить как истинный рыцарь, был друг Генриха, Ричард Бошан, граф Уорик. Один из лучших полководцев в период французских кампаний, он был смелым и рыцар­ственным воином, совершавшим свои знамени­тые подвиги на рыцарских турнирах в подража­ние рыцарским романам о короле Артуре. Генрих также был в значительной степени проникнут идеями рыцарства. В зрелые годы он неоднократно совершал яркие рыцарские поступки. Но в порывистости, искусстве владения оружием, сострадании и щедрости Генриха, как и его набожности, которой он часто хвастался, ощущалась некая доля актерства. Каким бы искренним он ни был в действительности, дошедший до нас образ рисует его как в высшей степени удачливого актера, который знал, как использовать в собственных интересах те качества, которыми восхищались его современники. Его щедрость не мешала ему получать крупный выкуп за захваченных в бою пленников, а его сострадание соседствовало с беспощадной жестокостью, когда это было необходимо для достижения цели. Да и импульсивность его слишком спланирована, чтобы быть необдуманной. Ибо Генриху свойственно было еще одно качество, которое высоко ценилось рыцарем в эпоху позднего Средневековья — он был мудрым. «Нет человека столь отважного или столь великого человека, которого нельзя было бы превзойти... Ведь храбрость ничего не стоит, если она не сочетается с мудростью».

Одной рыцарской добродетелью, которую Ген­рих, несомненно, приобрел в малолетнем возрас­те, было умение владеть оружием. Впервые он принял участие в сражении в возрасте шестнадца­ти лет и в этом бою, как и во всех остальных в течение всей своей жизни, он проявил себя как личность и как вождь. Многие из этих навыков он приобрел на ратном поле, но вполне вероятно, что он научился сражаться, будучи еще мальчиш­кой. К десяти годам у Генриха, конечно же, был свой меч, и множество возможностей испытать его на деле вместе с вассалами отца. В этом же возрасте он научился ездить верхом, плавать и стрелять из лука. И до того как ему исполнилось десять лет — и это засвидетельствовано в хрони­ках, — он присутствовал на рыцарском турнире в Плеши Кастл, в графстве Уэссекс, куда приехал верхом на лошади, седло которой было обито чер­ным шелком. Другим времяпрепровождением, ко­торое считалось отличной школой для развития владения оружием и искусства ведения боя, была охота. Известно, что Генрих очень любил охотить­ся и в действительности был мастером этого дела. Об этом свидетельствует «Мастер дичи», велико­лепная книга, написанная его хитроумным кузе­ном, Эдуардом, герцогом Йоркским, который по­святил ее принцу Генриху «для его благородного и мудрого обучения»[5]. Из нее мы узнаем, что хороший охотник должен начинать обучаться этому искусству в возрасте семи-восьми лет или немного позже. Как только обучишься этому ис­кусству, ничто уже не может стать более восхити­тельным и угодным Богу, так как охота отнимает много времени и не оставляет ни минуты для праздности: с самого утра, когда охотник встает и «видит сладкое и чистое утро и ясную, солнечную погоду, и слышит он пение маленьких птиц», вплоть до самого вечера, когда он возвращается домой и омывает бедра и ноги, а «возможно и все тело», ест, пьет, и сам счастлив и здоров. А во время охоты он направляет весь свой ум и мужество против вероломства и злобы рыси, чудесной, неизмеримой хитрости оленя или кабана, который может «распороть человека от колена груди и моментально поразить его насмерть, так что он после этого больше никогда уже и слова не молвит». Что же может быть лучше для подготовки к воинской жизни?

Но все это односторонний взгляд на образование благородного рыцаря. В то время как многие рыцари были безграмотн<