Ровный шорох волн в отдалении. Грубая кирпичная стена и жесткая койка. Солнечный луч, пробравшийся в маленькое окошко.
Небольшая каморка в каком-то массивном старом здании.
Все еще плавая в мутном полубреду, Сагара Соске снова задавал себе вопросы – знать бы, в какой уже по счету раз.
Имя, время, место.
Сейчас он не мог вспомнить ничего, кроме имени. Получив практически смертельное ранение, но все же уничтожив Кураму, он потерял себя в загаженных коридорах «Арены» – стадиона в Намшаке. На этом – все. Сколько же времени прошло с того момента?
Почему он еще жив?
Где он сейчас?
Впрочем, он безошибочно узнал больничную койку. Да, среди ускользающих обрывков, которые остались с тех моментов, когда его сознание билось, стараясь всплыть со дна затягивающей трясины беспамятства, фигурировала эта самая койка. Он много раз выныривал из тумана, чувствуя, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, но над ним кто-то склонялся и новый укол отправлял его в теплое наркотическое забытье.
В этот раз все было более четким.
И первым ясным ощущением стала боль. Грудь, спина, бедро – их медленно и неотступно грызла тяжелая, неторопливая, надолго расположившаяся боль. Волны болевых спазмов простреливали тело, заставляя натруженное сердце сжиматься, словно под уверенной рукой палача. Тупая, ноющая головная боль, как от удара мешком с песком. Впрочем, он весь был как неподвижно распластанный и неподъемно тяжелый мешок.
Над койкой висела неизменная капельница, ровно и неустанно точившая дозы лекарства или физраствора в его вену. К груди тянулись кабели датчиков электрокардиографа. На столике рядом лежал кислородный баллон и дыхательная маска. Тело прикрывала тонкая простыня, из-под которой были видны многочисленные бинты. Здесь и там. Во многих местах.
Правая ступня. Двинулась.
Левая ступня. Работает.
Правая и левая кисти – сжимаются.
По первому результату можно было сказать, что нервы все еще передают сигналы куда следует. Хотя, возможно, это фантомные ощущения от давно ампутированных конечностей? Ему приходилось слышать о людях, которые мучились, не в силах почесаться, чтобы унять зуд в отрезанной ноге.
Стараясь рассмотреть, на месте ли руки и ноги, он с усилием повернул тяжелую горячую голову. Кроме тумбочки с медицинским оборудованием, стоявшей справа от койки, в каморке обнаружилась висящая на стене картина.
Широкая панорама, в рамке, длинной не уступающей койке, на которой он лежал. Странные голубые джунгли, где в туманной дымке виднелись фигуры полуобнаженных желтокожих людей. Статуи и лики загадочных божеств, беспечно играющие дети и собаки. Туземки, сгрудившиеся справа в оживленной беседе, и пара, уравновешивающая композицию слева – безмятежно раскинувшаяся на траве женщина и рядом с ней мужчина, в отчаянии обхвативший руками голову. Посредине полотна вытянулся в струнку, словно пытаясь забросить в корзину баскетбольный мяч, стройный юноша в набедренной повязке.
С полотна отчетливо веяло безысходностью и тоской. Он никогда не видел его раньше. Почему же оно кажется смутно знакомым?
– Знаешь, как называется эта картина?
Соске не видел человека, который произнес эти слова, едва войдя в каморку.
Сосредоточиться.
Стараясь ускользнуть от терзающей его боли, он словно всплывал, всплывал, всплывал…
– «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем? [3]» – так это звучит, – продолжал гость.
Остановившись над койкой, мужчина всмотрелся в лицо Соске. Светлые волосы, приятные и мягкие черты лица, круглые очки в тонкой оправе.
Мишель Лемон.
– …Так… называется?..
Пересохшее и отвыкшее от работы горло Соске издало едва слышный хрип, слипшиеся губы с усилием разжались. Но Лемон каким-то чудом понял его и кивнул.
– Да. Реплика, конечно. Это известное полотно.
– Г-гоген?..
На этот раз он сумел выдавить более членораздельные звуки.
– О-о, не ожидал. Оказывается, ты сведущ не только в технике и военном деле.
– Видел… видел в художественном… альбоме.
Соске вдруг со странно теплым чувством вспомнил долгие и головоломные лекции школьного учителя истории искусств.
– Ах да. Ты ведь тоже учился в старшей школе.
Подтащив поближе обшарпанный деревянный стул, Лемон уселся, устало согнувшись и опершись локтями о колени.
– Какова… обстановка? – спросил Соске, пристально вглядываясь в знакомое и в то же время незнакомое лицо.
Отталкиваясь от того, что остался жив, Соске уже мог сделать некоторые умозаключения. Но он не мог тратить время на приветствия или благодарности – нужно четко понять, что происходит.
Лемон с легким удивлением фыркнул носом и пожал плечами. Потом вздохнул.
– Обстановка? Что же, если ты хочешь знать – я расскажу. Со дня смерти Нами прошло 56 дней. Сегодня двадцатое мая.
Соске ничего не ответил. Не дрогнул ни единым мускулом.
– В схватке с тем человеком, Курамой, ты получил тяжелые ранения. Он всадил в тебя несколько автоматных пуль – просто чудо, что ты сумел выжить. Сердце, легкие и позвоночник в порядке, но ты потерял часть печени и одну почку. Кишечник тоже пришлось урезать. Не повезло – алкоголь тебе больше не светит. Да, и на диете придется сидеть.
Соске молчал.
Это было не такой уж большой компенсацией за то, что он остался жив. Кроме того, после неудачного опыта тогда, в Гонконге, он все равно зарекся брать в рот спиртное. Лемон продолжал:
– Я бы сказал, что тебе крупно повезло. Если бы не наша немедленная первая помощь, ты бы умер через несколько минут. На самом деле, твое сердце и так несколько раз останавливалось. Хорошо, что я умею использовать дефибриллятор[4]. Сфальсифицировав твою личность, мы сумели впихнуть тебя в госпиталь в Намшаке, где твое состояние стабилизировали и подготовили к операции. Но там не нашлось квалифицированного хирурга, который мог бы тебя спасти. За нами уже начиналась охота и, несмотря на то, что твое состояние нельзя было назвать транспортабельным, пришлось мчаться в Пномпень, в соседнюю Камбоджу. Думал, не довезем. Но ты дотянул, а там, на наше счастье, нашелся опытный французский хирург, военврач. Он взялся за дело, когда ему шепнули, кто мы такие, и возился с тобой двадцать часов подряд. Пришлось повертеться, чтобы избавиться от назойливого любопытства местных властей, ведь при отходе произошла еще парочка инцидентов.
Не дослушав до конца, Соске прервал его повествование.
– Причина… почему… меня спасли?..
– Ну, хотя бы для того, чтобы мы с тобой смогли вот так, по-дружески, поболтать, – голос Лемона звучал вполне обыденно, хотя не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – все было далеко не так просто. Операция по спасению Соске была не из тривиальных, и он задумался, пытаясь догадаться, зачем Лемон помог ему, и перебирая возможные варианты. Большая их часть выглядела довольно неприятно.
– Ты много раз приходил в сознание. Но только бредил, бормоча, что собираешься что-то вернуть или забрать обратно.
– Не… помню.
– Неудивительно, знаешь ли.
Мрачно пробормотав это, Лемон вытащил из пачки, оттопыривавшей клапан нагрудного кармана рубашки с короткими рукавами, сигарету. Щелкнув зажигалкой, закурил, рассеянно следя глазами за тонкой полупрозрачной струйкой, устремившейся к потолку. Соске прожил месяц бок о бок с Лемоном, но еще ни разу не видел его с сигаретой.
Заметив его взгляд, француз поднял ее перед лицом и безразлично пожал плечами:
– Я и раньше курил, – сигарета ловко провернулась в его пальцах, нарисовав дымное колечко. – Когда пришлось играть роль робкого репортера, я подумал, что это хороший повод бросить. Но, как видишь – без толку.
– Вижу.
Соске невольно вспомнились последние слова Курамы.
– Успокоившись за тебя, я съездил и похоронил ее. На окраине родной деревни.
Соске молчал.
– Отойдя от могилы, я снова закурил, – глаза Лемона снова неотрывно следили за извивающейся, тающей струйкой дыма. – Наверное… я все же любил ее. Кашлял с отвычки – и плакал. Долго. Наверное, на десять лет вперед.
Никаких эмоций. Ровный голос – словно он говорил о чем-то невероятно далеком и почти забытом.
– Не собираюсь винить тебя. Я виноват не меньше. Мы оба использовали ее. Втянули в свои поганые дела и позволили ей умереть. Такова голая правда. И однажды… – запнувшись, он бросил окурок на пол. Раздавил носком ботинка. – …Однажды мы получим за это по заслугам.
Лемон замолчал, уставившись в стену погасшим взором.
За маленьким окошком-амбразурой горел ослепительный солнечный полдень, и в каморке, по контрасту, сгустилась глубокая тень. Лицо Лемона казалось в ней осунувшимся и постаревшим. Неживым.
Соске видел такие лица бессчетное множество раз. Лица товарищей по оружию. Людей, балансировавших на грани между жизнью и смертью – просто по роду профессии. Это была тень смерти. Неважно, миновала ли она, разминувшись на вершок, или терпеливо ждала впереди. Она всегда была рядом. Скользила по пятам, заглядывала через плечо. Знакомая тень.
– Что это… за место?
Лемон перевел глаза на висящую над койкой картину.
– Вот подсказка. Этот художник окончил здесь свои дни. В самой середине Тихого океана, остров Хива-Оа, архипелаг Маркизовы острова. С точки зрения француза, вроде меня, можно смело сказать – самый дальний край света.
Маркизовы острова. Полинезия.
Конечно, эта территория принадлежала Франции, но Соске никак не мог найти причину, по которой французские разведчики потрудились отправить его в это забытое Богом и людьми захолустье – микроскопический клочок земли посреди безбрежной глади океана.
Наиболее вероятный ответ – его хотели спрятать. Спрятать от кого-то. Удаленность этого места от цивилизации – и посторонних глаз, конечно, – сразу заставляла сделать именно такое предположение.
– Слушай внимательно. Если ты не ответишь на мои вопросы честно и прямо, то твоя жизнь тоже может закончиться здесь.
– Так я… и подумал.
– Мы спасли тебя не из дружеских чувств и не благотворительности ради. Нам нужна информация. Мы – это разведка DGSE, и мы хотим знать больше о Амальгам и Митриле.
Лемон неторопливо протер очки и снова взглянул на Соске, на этот раз пристально и испытующе.
– Итак, начнем допрос.
Теперь его голос звучал вполне деловито.
Когда за окошком солнце перевалило за полдень, Лемон закрыл за собой дверь камеры, в которой содержался Сагара Соске. Под ногами дышали прохладой каменные плиты длинного коридора.
Это была старая католическая церковь, возведенная в девятнадцатом веке. Теперь она являлась скорее туристическим объектом, поскольку в нее уже давным-давно никто не входил, чтобы вознести молитвы Всевышнему. Коллеги Лемона по спецподразделению французской внешней разведки караулили здание по периметру, отгоняя праздно шатающихся туристов.
Остров Хива-Оа лежал совсем недалеко от экватора, и ослепительное солнце после сумрака подземелья заставило глаза болезненно зажмуриться. Раскаленный воздух струился над небольшим причалом и побережьем, и, если бы не едва уловимый бриз, веявший над каменными ступенями, дышать было бы решительно невозможно.
Ожидавший в притворе храма начальник Лемона ждал, пока тот подойдет.
Его фамилия была Делекур. Лет сорока, черные волосы, плотно и недовольно сжатые губы узкого рта. В качестве агентов DGSE они вместе с Лемоном участвовали во многих разведывательных операциях.
– Как прошел допрос? Мальчишка заговорил? – спросил Делекур.
– Да как сказать… – пожал плечами Лемон. – Скользкий, как угорь. Твердит – «не знаю», «не помню». Слаб настолько, что пытать его бесполезно – не выдержит. Рассказал без колебаний только об уничтоженных подразделениях и отделах своей бывшей организации, а вот что касалось субмарины и отряда, где он служил – держит язык за зубами. По большому счету все, на что он раскололся, мы и так уже знаем.
На настоящий момент французские разведчики не имели никаких внятных сведений о десантно-штурмовой подводной лодке, которую американские моряки называли «Чертик из табакерки».
Сначала прошла информация о том, что она была потоплена. Потом – что она скрывается где-то на безбрежных просторах Тихого океана. Лемону и его коллегам так и не удалось подтвердить ту или иную версии.
Теперь выяснилось, что даже бывший боец десантного отряда этого корабля, Сагара Соске, не знает, что случилось с его товарищами.
– А все остальное? Оставим эту таинственную субмарину в стороне. Мы ведь хотели узнать о Амальгам, не так ли? – в голосе Делекура слышалось с трудом скрываемое раздражение – он не был удовлетворен результатами, полученными Лемоном. – Сначала мы расследовали подозрительные пертурбации на мировых оружейных рынках, ставшие заметными в этом году. Потом выяснилось, что некто пытается контролировать международные конфликты, словно стараясь сохранить прогнившие институты поддержания холодной войны. Что еще более возмутительно – эта неизвестная сила водит нас за нос! Мы не можем даже понять, следует ли рассматривать их как союзников или противников. Совершенно не представляем себе их намерений!
– Знаю, знаю, – махнул рукой Лемон, сытый по горло.
Ему никогда не нравился Делекур: для Лемона, выходца из состоятельной фамилии, перед которым лежала прямая и ровная дорожка из стен элитной частной школы на самый верх бюрократической пирамиды военного министерства, Делекур, выпускник обычной провинциальной школы, пробивший себе путь из самых низов настойчивостью и усердием, являлся живым укором.
Ну, и, конечно, неотесанным грубияном.
– Сагара Соске сообщил мне условия, на которых готов сотрудничать.
– Условия?
– Именно так.
– И каковы же эти условия?
– Оружие, боеприпасы и денежные средства, позволяющие приобрести подержанный бронеробот и транспортный корабль, а также подготовка безопасного убежища в указанной им точке.
Переданные Лемоном слова Соске заставили бровь Делекура гневно задергаться.
– Он намеревается сражаться с Амальгам?
– По всей видимости, да.
– Мы спасли его жизнь, а он смотрит на нас, как на слуг. Наглец.
– Мы не согласимся?
– Даже не обсуждается, – сердито бросил Делекур, словно сплюнул. – Наше руководство еще не приняло окончательного решения, имеет ли смысл вступать в конфронтацию с Амальгам. И даже стоит ли вообще сохранять ему жизнь.
– Понимаю.
– Дадим ему немного времени для того, чтобы окрепнуть. Потом я поговорю с ним сам – без сантиментов.
Делекур был смертельно серьезен. Он не привык бросаться обещаниями. Стоит Соске хоть немного пойти на поправку, и его будут ждать медицински-точные дозы сыворотки правды и прочие малоприятные средства стимуляции разговорчивости. Иными словами - пытки.
У Лемона не имелось возможности остановить это – он находился в подчиненном положении. Но картина, представшая перед его внутренним взором, заставила его нахмуриться.
– Есть возражения?
– Нет, нисколько.
– Нам скоро потребуются меры по обеспечению безопасности. Приготовьте пару наручников.
– Пока в этом нет необходимости. Единственное, что он сейчас может – кивать головой. Едва ли в ближайшее время что-то изменится.
Тем не менее, кое-что изменилось той же ночью.
Старый храм, в подвале которого содержали Соске, возвышался на склоне горы юго-восточного побережья маленького островка, затерянного в бесконечной океанской пустыне. Агенты французской разведки, одетые в пестрые и легкие наряды, из тех, что так любят туристы, совершенно не бросались в глаза. Уединенное укрытие – мечта любой разведслужбы. Местным жителям просто сообщили, что земельный участок с церковью приобрел некий состоятельный человек, вероятнее всего, чтобы построить там летнюю виллу. Поскольку туристов там появлялось немного, даже интересы торговцев бедными сувенирами не были ущемлены.
Караульную службу несли несколько оперативников отряда 29SA, входящего в структуру DGSE и ответственного за силовые операции. Единственное, что отличало их от праздных туристов – замаскированные под солнечные очки приборы ночного видения и малогабаритные пистолеты-пулеметы, припрятанные под яркими рубашками-алоха. Не слишком солидная обмундировка для часовых. Но для того, чем им приходилось по большей части заниматься – выпроваживать с территории зазевавшихся туристов и вороватых местных подростков – бронежилеты и автоматические винтовки не годились, они немедленно привлекли бы ненужное внимание.
Той ночью караул на берегу, у причала, где мягко разбивалась пологие волны, нес молодой оперативник. Он сначала отслужил в армии, потом прошел по конкурсу, справился с нелегкими тренировками и впервые был отправлен на задание.
Но оно оказалось ужасающе скучным. Мало того, бойцы-ветераны подразделения отправили новичка на самый дальний пост. Еще бы, караулить с полным комфортом в церкви было гораздо удобнее, чем одиноко бродить по пустынному пляжу. Он вообще сильно сомневался в значимости единственного заключенного, которого им было приказано стеречь. Но молодой человек недаром был бойцом спецподразделения и вовремя заметил в воде под причалом три едва различимые тени. Темные матовые баллоны аквалангов, гидрокостюмы, новейшие автоматические винтовки, водонепроницаемые разгрузочные жилеты с боеприпасами. Пришельцев при всем желании нельзя было принять за туристов или туземцев.
Приняв в полном соответствии с уставом стойку для стрельбы, француз, разумеется, не стал кричать: «Стой! Стрелять буду»! Он немедленно вызвал по радио командира отряда и шепотом доложил:
– Эфемер-4 к Эфемер-1. Трое вооруженных нарушителей обнаружены в квадрате Е12. Запрашиваю инструкции.
Делекур практически сразу ответил:
– Говорит Эфемер-1. Продолжайте наблюдение. Подкрепление прибудет через три минуты.
– Эфемер-4 вас понял. Конец связи.
Закончив радиосеанс, часовой тихо переместился в тень каменных глыб, лежавших на склоне. Отсюда, из мертвой зоны видимости подбирающихся противников, он мог бы следить за ними с расстояния не более ста метров, оставаясь незамеченным.
Но едва глубокая тень утеса поглотила его, на горло легла каменно-твердая рука. Настолько тяжелая, что у него даже не возникло мысли попытаться сбросить ее или крикнуть. Кто-то схватил его сзади, а в следующий миг перед глазами блеснуло лезвие боевого ножа. За спиной сгустились четыре тени.
– Где Сагара Соске? – казалась, это прошептала сама Смерть. Крупно дрожа, часовой молчал.
– Спрашиваю второй раз. Где Сагара Соске?
Часовой снова не ответил.
В ответ на это молчание хриплый мужской голос произнес над ухом с оттенком одобрения:
– Да ты храбрец.
Спину пронзила раскаленная, огненная боль. Клинок вошел прямо в почку. Рука противника была тверда, как сталь. Шок от удара, пронзившего почти насквозь, и жесткая ладонь на лице не дали часовому ни единого шанса закричать. Клинок со страшным всхлипом вышел наружу.
Два следующих безжалостных удара были направлены в область сердца, а последний широкий взмах перерезал горло часового. Опытный враг не полагался на один удар, и поразил сразу несколько жизненно-важных органов – образцовое убийство с помощью боевого ножа. Тело рухнуло на гальку, так и не издав ни звука.
Что-то пошло не так.
Соске мгновенно почувствовал это, едва услыхав в коридоре за дверью торопливый топот нескольких пар ног – охранники сломя голову бросились куда-то.
Нервные и отрывистые переговоры по радио. Он слышал их довольно хорошо, но, даже если бы у него был под рукой французский словарь, он все равно не понял бы, о чем идет речь. Впрочем, вставшая вдоль хребта невидимая шерсть безошибочно подсказывала ему – обстановка изменилась. Он чувствовал это.
Впервые за долгое время, впервые на этом сонном островке он отчетливо ощутил чью-то жажду крови.
Легкий морской бриз был пропитан запахом свежей крови. Запах донесся издалека, но чувствительное обоняние Соске не обманывало.
Кто-то только что умер.
Был убит.
Подтверждения не пришлось ждать слишком долго – почти сразу же со стороны побережья донеслись звуки перестрелки.
Малокалиберные автоматические винтовки и пистолеты-пулеметы. Вероятнее всего, М4 или МР-5. Рисунок боя совсем не напоминал обычную заливистую трескотню длинными очередями – редко и отчетливо стучали одиночные выстрелы. Мелодия смертельной схватки между профессионалами.
Нужно встать. Немедленно.
Первое же напряжение мускулов послало вдоль позвоночника волну обессиливающей боли и слабости. А ведь он всего лишь попытался поднять голову. Тошнота и страшное головокружение заставили его впиться пальцами в матрас – перед глазами замелькали круги, его неудержимо повело в сторону.
Но ему нужно было встать.
Ему пришлось превозмогать не только острую боль – неожиданно навалилось сонное нежелание двигаться. Может быть, лучше прилечь, счесть, что все эти звуки снаружи не имеют к нему никакого отношения? Но, основываясь на том, что сказал Лемон, Соске был уверен – бой придет и сюда. Это враги. По его душу. Боль пришлась даже кстати – отогнав вяжущее оцепенение требующего покоя изможденного тела.
Вытянув руку и ухватившись за столик, Соске поднял себя – это оказалось тяжелее, чем ворочать стокилограммовый мешок с песком. Стиснув зубы от боли, терзавшей мышцы, он сел на кровати, спустив ноги, и сорвал трубки и электроды, свисавшие с груди. Потребовалось время, чтобы отдышаться и собрать силы.
Удивительно – насколько же он ослаб. Если верить Лемону, он пролежал в коме полтора месяца. И теперь…
– Твою мать…
Вытянув перед глазами руку, Соске не сдержался и выругался. Это было не его тело: хилое и немощное. Рука была тонкой и прозрачной, как у девушки. Кроме шуток, сейчас он запросто проиграл бы рукоборство Терезе Тестаросса или Токиве Киоко.
За толстыми стенами выстрелы стучали непрерывно, постепенно приближаясь к зданию, в котором он находился.
Оружие.
Соске осмотрелся.
Ничего. Ничего острого, кроме иглы от капельницы.
Может быть, он сможет уйти?
Нет. Дверь в каморку заперта на ключ – он слышал, как запирал замок Лемон, когда уходил.
Окошко, забранное подозрительно толстым стеклом, было слишком маленьким и располагалось слишком высоко. Он был не в силах вскарабкаться к нему в таком состоянии.
О чем говорить – он даже не был уверен, что сможет встать и сделать хотя бы шаг.
Выстрелы и крики доносились уже из коридора.
Недалеко. Да нет, это уже рядом. Сомнений не оставалось – враги вот-вот ворвутся.
Соске быстро обежал взглядом все, что было под рукой – все небогатые ресурсы.
Медицинские приборы, капельница, дыхательный аппарат и бутылка с минеральной водой. И еще он сам, едва держащийся на ногах. Он не сможет схватиться в рукопашную с тренированным противником.
Враги войдут и безответно расстреляют его.
Ни единого шанса.
Нет… постойте.
Инстинкты, знания и боевой опыт толкнули Соске вперед.
Стоически выдерживая боль от мышечных спазмов, он опустил исхудавшие ноги на пол. Если встать не получится – все кончено.
Рывок – и он все же поднялся, балансируя, точно на ходулях.
Соске качнулся к столику с электрокардиографом, тяжело оперся на него и подтянул к себе медицинский дыхательный набор с кислородным баллоном. Попытался оторвать шланг от баллона, но пальцы беспомощно сорвались. Не хватало сил. Тогда он открутил вентиль на полную и несколько раз шваркнул маску, сидящую на конце шланга, о камень стены. Клапан сломался, и послышалось резкое шипение выходящего газа.
Удары маской об стену высосали почти все оставшиеся силы. Выпустив баллон, Соске шагнул вперед и едва успел удержаться от падения, опершись руками о столешницу грубого стола. Он тяжело дышал, плечи ходили ходуном. Схватил бутылку с минералкой и поразился ее неподъемности. С трудом удерживая в руке, полил простыню, оставшуюся на кровати. Намочил голову. В бутылке плескалось еще немного, и он окропил свое усталое, едва двигающееся тело.
Вот так.
Теперь – как лягут карты.
Почти без сил, он упал на край кровати и уселся, набросив на плечи мокрую простыню и положив правую руку на иглу капельницы, все еще торчащую из вены. Постарался успокоить бешено рвущееся дыхание.
Выстрелы громыхнули почти за дверью. Он затаил дыхание. В камере было тихо, только едва слышно шипел почти опустевший баллон. Предбоевая лихорадка пронзила его тело – острее, чем раньше, смешавшись с режущей болью надорванных мышц. Но он выдержит. Он выдерживал – уже множество раз. Ему не привыкать.
Новые выстрелы.
В двух шагах.
Буквально через секунду дверь слетела с петель от мощного удара, и внутрь ворвался крупный мужчина в черной боевой униформе. Он мгновенно схватил взглядом обстановку и слегка расслабился – опасности не было. Ствол автоматической винтовки уставился в лицо Соске.
– Ты – Сагара Соске?
– Если я скажу, что нет – ты все равно выстрелишь?
– А как же.
И он выстрелил.
В тот же самый миг Соске свалился вперед и в сторону.
Уйдя от первой пули, он знал, что за ней должны последовать другие, если не…
Но воздух перед глазами его врага неожиданно вспыхнул.
Яростное бурлящее пламя прыгнуло тому в лицо, словно вырвавшись из паяльной лампы. Вокруг головы пришельца вспыхнул огненный нимб, мгновенно расширившийся на три-четыре метра. Ухнул гулкий и протяжный взрыв, пламя вырвалось в коридор.
Невидимый кислород из открытого баллона уже наполнил камеру. Столь высокая концентрация в замкнутом объеме гарантировала мгновенный взрыв при малейшей искре. Гремучая смесь, не столь мощная, как тротил или пластит, дала мощную высокотемпературную вспышку, так не перешедшую в объемную детонацию, но вполне достаточную, чтобы воспламенить все, что в нее попало.
Дульное пламя от выстрела противника оказалось фатальным для него самого. На спине Соске, скорчившегося на кровати, тоже плясали огненные демоны и, если бы не мокрая простыня, он бы получил тяжелые ожоги. Даже так жар опалил его – волосы на голове затрещали, кожу на спине под мгновенно высохшей простыней жестоко пекло. Нос и рот были прикрыты, но дышать было практически невозможно – раскаленный воздух обжигал горло. Совсем рядом выл и стонал обожженный враг.
К счастью, вспышка быстро угасла, и Соске сбросил простыню. Несостоявшийся убийца выпустил из рук оружие и раскачивался, прижав ладони к лицу – бурное пламя выжгло его глаза.
На стене горела картина – изображение шло пятнами-опалинами, фигуры людей и богов искажались и темнели. Быстрые синеватые язычки пламени прокладывали себе дорогу через нарисованные джунгли.
Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?
– Чидори… – Соске сам не знал, почему его пересохшие губы вдруг прошептали ее имя. Это не было похоже на боевой клич – он сам едва смог расслышать. Но он встал – вместе с ним.
Качнулся, вырвал иглу капельницы и шагнул к ослепленному врагу, вытянув вперед руки. Ухватился за него, используя как опору, и вытащил из кобуры на поясе автоматический пистолет. Почти повиснув на рослом боевике, Соске упер дульный срез пистолета ему под подбородок и нажал на спуск. Резкий выстрел прервал стоны – и сцепившиеся противники рухнули на пол.
Враг был мертв. Соске не знал и уже никогда не смог бы узнать, каким человеком он был. О чем он думал, о чем мечтал.
«Он пришел, чтобы убить меня».
Полотно на стене превратилось в угольно-черный квадрат. Мысли, чувства, оттенки и полутона – все, что вложил в него художник – исчезло. Исчезло навсегда.
Соске не чувствовал жалости к убитому врагу. Но знакомый толчок отдачи, горячая кровь, брызнувшая на руки, внезапно разбудили тяжелое чувство беспомощности, вторичности – нет, уже тысячности! – бесконечно повторяющегося кошмара. Зацикленного в круги, свернувшегося в удушливое кольцо, из которого не существует выхода.
Все повторяется снова.
Наверное, было бы лучше, если бы он умер на «Арене». Теперь его снова подхватило и понесло потоком целеустремленной, мстительной жажды крови. Что-то темное и жестокое, прячущееся у него за спиной, внятно шептало в уши:
«Ты еще жив? Тогда вперед – коли и руби! Убивай направо и налево»!
Стоя на коленях над трупом, Соске быстро проинспектировал трофеи.
Разгрузочный жилет с боеприпасами. Радиопередатчик. Автоматическая винтовка. Окровавленный кинжал. Фосфорные гранаты. Аптечка.
Напялив жилет-разгрузку на голое тело, он сунул пистолет за пояс, нацепил через голову ремень автоматической винтовки. Поднялся, придерживаясь за стену, и шагнул за порог.
Коридор вел куда-то вперед.
Он не знал, что случилось с Лемоном и его товарищами: погибли ли они или отступили. Сейчас он мог сделать только одно – покинуть церковь и найти укрытие. Бежать в сторону населенных мест бессмысленно, поэтому оптимальным вариантом будет спрятаться в горах и там постараться отлежаться и восстановить свои силы.
Мысли путались. Дыхание запаленно рвалось из груди, к ногам словно прицепили по пудовой гире.
Трофейная автоматическая винтовка и снаряжение тянули к земле, как будто на плечи взвалили пятидесятикилограммовый мешок с цементом. Еще не так давно он совершенно не замечал бы подобный груз – теперь Соске сам едва мог в это поверить.
Под ноги попалось мертвое тело.
Мужчина лет сорока в гражданской одежде. Темные волосы, узкий рот. Надо полагать, один из коллег Лемона. Лицо мертвеца было странно знакомым, хотя Соске не мог вспомнить, где видел его. Возможно, за полтора месяца, которые он провел в горячечном бреду, тот не раз склонялся над ним, вглядываясь в лицо.
Поднявшись по каменным ступеням, он оказался в гулком нефе старой церкви. Своды уходили вверх, на невозможную высоту. Мрак рассекали серебряные лунные лучи, проникавшие в узкие высокие окна, забранные пыльным стеклом. В одном из лучей появился Лемон. За его спиной виднелись тени нескольких бойцов.
– Не стрелять! – резко скомандовал француз и нацеленные уже на Соске стволы замерли. – Смотрите! Это он.
Французы осторожно приблизились, окружив шатающуюся фигуру. Соске едва стоял на ногах, но упрямо вел стволом, контролируя их движения.
– Соске, ты цел?
– Не совсем. Где противник?
– Тех, что были снаружи, мы перебили. Но кто-то, похоже, сумел прорваться сюда. Потом мы услышали взрыв…
Лемон прервался, и нахмурил брови, рассматривая оружие и снаряжение Соске.
– …Погоди, это их сбруя. Ты что, прикончил его?!
– Так точно.
– Получается, атаку мы отбили, но… они застали нас врасплох. Еще немного, и все бы пропало, – сердито произнес Лемон.
Соске качнулся, неуверенно шагнул вбок и оперся на стену.
– Там погиб ваш товарищ.
– Кто? Как он выглядел?
– Лет сорока, черноволосый, узкий рот.
Лемон сначала округлил глаза, потом мрачно вздохнул.
– Делекур. Черт побери.
– Но враг пришел за мной.
– Скорее всего. А ты откуда знаешь?
– Он назвал мое имя.
– Вот как.
Ноги уже не держали, и Соске оперся спиной на холодный камень стены. Лемон продолжал:
– И что дальше? Выглядишь прямо как Рэмбо, но что ты собрался делать?
– Планировал отступить. Но, кажется, переоценил свои силы.
Голос Соске был едва слышен и Лемон усмехнулся.
– Значит, ты все же не бессмертный супермен – а то я уже начал было беспокоиться. Тебе нужно собраться с силами.
– Да.
– Но, видишь ли, у тебя проблемка – эти парни поперлись на край света только для того, чтобы тебя прикончить.
Соске не ответил.
– Ты ведь знаешь, почему? Они высоко тебя ставят, раз посылают ради убийства одного человека отряд опытных бойцов, да еще в такую даль. Хм, предположить кое-что я могу, но не уверен до конца. Может быть, все же сам расскажешь?
Подойдя, Лемон всмотрелся в смертельно бледное, с ввалившимися щеками, лицо Соске.
– Не знаю точно, – ответил тот, ощупывая повязки на груди. – Но они меня сильно не любят.
– Не единственная причина, верно?
– Существует еще одна возможность.
– Какая же?
– Ал.
Соске впервые за долгие месяцы произнес имя своего электронного напарника. Он был уверен, что тот был уничтожен еще в Токио. Но, если он еще цел, тогда упорство Амальгам приобретает несколько иную окраску. Заполучив информацию, враги могли расценить их комбинацию, их боевой дуэт как угрозу для себя. И попытаться ее устранить.
Перед Терезой Тестаросса высилась настоящая гора трудноразрешимых проблем.
Опасный спектакль, который она играла на протяжении недели, не в силах расслабиться ни на секунду, полностью ее вымотал. Но дела не ждали.
Первым на повестке дня стоял вопрос о последствиях операции в Сан-Франциско. Битва бронероботов была скоротечной, но весьма громкой, а взрыв боеголовки крылатой ракеты невозможно было не заметить – хотя едва ли на пирсах в этот момент находилось много очевидцев. Пока еще значительной огласки не случилось, но гарантировать, что так будет и дальше, было нельзя. Раньше, во времена полноценного и могучего Митрила, можно было бы легко сфальсифицировать информацию, представив это как разборки нарко-картелей. Но теперь эта поддержка исчезла, и одиночный изолированный отряд уже не имел возможностей для проведения столь массированных кампаний по дезинформации. Перед искусственным интеллектом, управляющим подводной лодкой, «Даной», а также теми военнослужащими, кто теперь занимался разведкой вместо разгромленного Разведывательного отдела, стояли более насущные задачи. И если раньше они выполняли только оперативную работу, то теперь на них свалилась и информационная война.
Крейсировавшей у калифорнийского побережья «Туатха де Данаан» следовало немедленно уклониться от обнаружения кораблями военно-морского флота и Береговой охраны США.
В американском флоте служили не дураки. Да и с того момента, как ТДД вступила в строй, прошло уже полтора года. Американцы наверняка активно разрабатывали меры, которые помогли бы им уверенно обнаруживать и сопровождать новую подлодку, и в настоящий момент подготовленные для этого устройства уже вполне могли проходить испытания. Когда они окажутся на кораблях, несущих боевое дежурство, ТДД будет существенно ограничена в маневре.
Три дня движения малошумным крейсерским ходом привели подводную лодку в точку, расположенную в ста двадцати милях от мексиканского побережья, и здесь Тесса дала разрешение снизить уровень боеготовности. Старший помощник капитана Ричард Мардукас отрепетовал команду, синтезированный голос искусственного интеллекта негромко оповестил об этом все отсеки, и экипаж, наконец, вздохнул с облегчением.
– Командир, два часа прошли. Майор Крузо уже ждет. Пора подвести итоги операции, – напомнил Мардукас.
– Да, вы правы. Идемте.
Спрыгнув с высокой подножки капитанского кресла, Тесса направилась к выходу из главного командного поста. Ее пепельные волосы, обычно аккуратно заплетенные в косу, теперь были просто сколоты на затылке и торчали неряшливыми прядями. Она уже два дня не была в душе, а коричневая повседневная форма была измята. Ситуация за последние трое суток постоянно требовала внимания командира подводной лодки, и Тесса не могла выкроить ни минутки, даже для того, чтобы причесаться и освежиться. Будь на ее месте бывалый морской волк, мужчина – он щеголял бы жуткой щетиной.
Передав вахту лейтенанту Годдарту, они покинули командный пункт и зашагали вместе по центральному проходу. Встречные моряки и офицеры приветствовали их, четко и браво козыряя. Хотя эта формальность утратила смысл в тот же самый миг, когда военная структура Митрила пала под натиском врага, сколько бы раз Тесса ни напоминала об этом – подчиненные не слушались и продолжали отдавать ей честь.
– Все устали, – пробормотала вполголоса Тесса.
Невзирая на то, что сама была истощена и вымотана едва ли не больше всех, она собрала остаток сил, выпрямилась, гордо подняла голову и зашагала вперед, решительно и твердо цокая каблучками по палубе.
– Так точно, мэм. Кроме того, пус