Тайна Пушкина
Ныне Пушкин настолько «повсеместно» присутствует в нашей жизни- причем, с самых первых воспоминаний детства, с первых, неуверенно, по слогам прочитанных строк(«У лукоморья дуб зеленый; златая цепь на дубе том…»,- что иногда кажется, будто его произведения, да и он сам, существовали всегда. Между тем, абсолютную ценность пушкинского творчества признали далеко не сразу. И если в начале 1820-х годов русское образованное общество буквально бредило стихами молодого поэта, то уже спустя десятилетие ситуация сильно изменилась. Поэтическая «производительность» Пушкина заметно упала, повзрослевший писатель все заметнее склонялся к прозе, журналистике и историческим исследованиям, и вокруг заговорили, что он «исписался». В кумиры тогда попадали иные писатели- так, в 1830-е Пушкина нередко «побивали» Владимиром Бенедиктовым, проча последнему лавры первого русского поэта. После смерти Пушкина случилось невообразимое- его стали забывать. Лишь спустя без малого двадцать лет, в 1855 году, была опубликована первая посвященная жизни поэта книга- «Материалы для биографии Пушкина» Павла Анненкова, отца так называемой пушкинистики. Но общий печальный фон этот факт не переломил- наступали времена, когда творческое наследие Пушкина было осмыслено с критической точки зрения. В 1860-е годы оно подверглось «кавалерийской атаке», предпринятой критиком Дмитрием Писаревым, кумиром тогдашней радикальной молодежи. «Сапоги выше Пушкина»- вот образная формула критика, выразившая позитивистское отношение к творчеству великого поэта. Когда Достоевский, выступая в 1878 году на похоронах Николая Некрасова заявил, что «Некрасов по своему таланту поэт не ниже Пушкина», в ответ раздались возгласы: «Выше!выше!»
Впрочем, как раз ближе к 1880-м годам все громче стали говорить о недооцененности пушкинского гения. Эти толки претворились в «мемориальную» деятельность специального комитета, созданного в 1869 году для работы по созданию первого памятника Пушкину. По подписному листу комитет собрал огромную сумму-более 160 тысяч рублей.
К открытию памятника на Тверском бульваре в Москве было приурочено проведение Пушкинского праздника. 6 июня 1880 года памятник открыли, в следующие два дня прошли торжественные заседания общества любителей российской словестности, на которых с речами выступали знаменитые писатели.
С этого момента Пушкин и его книги стали на глазах превращаться в «национальное достояние».
Интерпретация явления Пушкина, предложенная Достоевским, очень любопытна. Остановив внимание слушателей на том, насколько легко и органично Пушкин в своем творчестве примеривал на своих героев иноземные одежды, Достоевский заявил, что тем самым поэт выразил интимнейшую черту русского народного характера- его всемирную отзывчивость.«Грядущие русские люди,-говорил Достоевский,- поймут всё до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить; указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братской любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!» В финале речи Достоевский, впрочем, обмолвился: «Пушкин умер в полном развитии своих сил и бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Пушкин и пушкинистика. В последующие годы разгадки этой тайны продолжились. Пушкинистикаправратилась в полноценный отдел академического литературоведения. Более того, появилась и так называемая философская пушкинистика. Изучение Пушкина шло по двум путям- с одной стороны, кропотливого собирания его черновиков, писем, свидетельств жизни, а с другой, филологического и философского осмысления его творчества. Начиная с 1899 года пушкинские юбилеи отмечались в масштабах всей страны, а после массового исхода интеллигенции из России в начале 1920-х годов- и всего мира.
Мы чтить тебя привыкли с детских лет,
И дорог нам твой образ благородный;
Ты рано смолк; но в памяти народной
Ты не умрешь, возлюбленный поэт!
Бессмертен тот, чья муза до конца
Добру и красоте не изменяла,
Кто волновать умел людей сердца
И в них будить стремленье к идеалу;
Кто сердцем чист средь пошлости людской,
Средь лжи кто верен правде оставался
И кто берег ревниво светоч свой,
Когда на мир унылый мрак спускался.
И всё еще горит нам светоч тот,
Всё гений твой пути нам освещает;
Чтоб духом мы не пали средь невзгод,
О красоте и правде он вещает.
Все лучшие порывы посвятить
Отчизне ты зовешь нас из могилы;
В продажный век, век лжи и грубой силы
Зовешь добру и истине служить.
Вот почему, возлюбленный поэт,
Так дорог нам твой образ благородный;
Вот почему неизгладимый след
Тобой оставлен в памяти народной!
(А. Плещеев, 1880)
В плену страстей и сплетен
Знакомство Натальи Николаевны с Дантесом произошло в конце 1834 года. Надо отметить, что жена Пушкина вовсе не была ветреной и легкомысленной красавицей. Женщина очень хорошо играла в шахматы, что указывает на аналитический склад её ума. В то же время она не любила мужа, а лишь испытывала к нему уважение и симпатию. Успех при дворе ей был приятен, а внимание императора Николая I льстило самолюбию.
Многие исследователи допускают, что у Жоржа и Натальи после знакомства возникло взаимное влечение. Сам же Пушкин на первых порах относился к Дантесу абсолютно нейтрально, никак не выделяя француза из многочисленной когорты поклонников своей жены.
Однако Наталья Николаевна видимо не отличалась должной сообразительностью, смекалкой и чувством такта. Она часто бывала в светском обществе без мужа, а затем делилась с ним своими впечатлениями и рассказывала об ухаживаниях Дантеса. Думается, что новоиспечённый корнет о таких откровениях не догадывался, иначе он вёл бы себя осторожнее.
Это породило в душе Александра Сергеевича подозрения, которые переросли в ревность. Усугубило ситуацию анонимное послание, полученное поэтом 4 ноября 1836 года. Представляло оно собой "диплом рогоносца" и было написано на французском языке. В этом пасквиле содержался намёк на связь Натальи Николаевны с императором и Дантесом.
Трудно сказать, кто мог написать подобное послание, но Александр Сергеевич решил, что это дело рук именно пришлого француза. Немедля, Пушкин послал Дантесу вызов на дуэль. Это вызвало противодействие у друзей поэта и барона Геккерена. Он приехал к разгневанному мужу и уговорил его повременить с дуэлью. А буквально через неделю Жорж сделал предложение Екатерине Николаевне Гончаровой (1809-1843) – родной сестре Натальи Николаевны. Выходило, что француз влюблён не в жену поэта, а в её сестру. Закончилось всё тем, что Александр Сергеевич отозвал свой вызов, и наступило затишье перед бурей.
10 января 1837 года состоялась свадьба Жоржа Дантеса и Екатерины Николаевны Гончаровой. Русский поэт и француз стали родственниками. Но это событие никак не повлияло на отношение Дантеса к Наталье Николаевне. Ухаживания продолжались. Они усугубились неприглядными шутками в адрес семьи Пушкина. Слухи дошли до поэта и взбесили его. 26 января Александр Сергеевич отправил письмо барону Геккерену. В нём, в грубой форме, было отказано отцу и его приёмному сыну посещать дом поэта.
Письмо носило оскорбительный характер. Поэтому в тот же день атташе французского посольства заявил Александру Сергеевичу, что уполномочен по поручению Дантеса передать ему вызов на дуэль. Поэт тут же его принял, а "драться" договорились на следующий день.
Последняя дуэль Пушкина состоялась 27 января 1837 года после 16 часов дня. Поэту было 37 лет, его противнику оставалась неделя до 25 лет. Место дуэли – перелесок близ Комендантской дачи рядом с Чёрной речкой. Секундантом у поэта был его лицейский товарищ подполковник Константин Данзас. Секундантом Дантеса являлся виконт д’Аршиак – сотрудник французского посольства.
Условия дуэли были следующими: стрелялись с 20 шагов, барьер составлял 10 шагов. Противники должны были идти к барьеру и произвести по одному выстрелу. Дуэльные пистолеты имели пули с диаметром 12 мм. Такой маленький снаряд мог легко нанести смертельное ранение. Снег был глубоким, поэтому секунданты утоптали в нём дорожки, сняли шинели и обозначили ими границы барьера.
Данзас махнул своей шляпой, и противники пошли к барьеру. Александр Сергеевич шёл быстрее. Он подошёл к барьеру, прицелился, но француз выстрелил раньше. Пуля попала в правую часть живота поэта. Тот упал на шинель Данзаса и, казалось, потерял сознание. Дантес и его секундант подошли к упавшему. Тот поднял голову и заявил, что готов продолжить дуэль.
Ему дали другой пистолет, так как дуло первого забилось снегом. Жорж Дантес встал возле барьера. При этом он повернулся правым боком. Правую руку согнул в локте, чтобы защитить грудь, а пистолетом прикрыл голову. Александр Сергеевич сел, опёрся на левую руку, прицелился и выстрелил. Выпущенная из пистолета пуля попала в правое предплечье француза. Тот упал, поэт крикнул: "Браво!" – но Жорж поднялся на ноги. Его ранение не было опасным.
У Александра Сергеевича началось сильное кровотечение. Но дуэлянты не пригласили на поединок врача. Также у них не оказалось ничего под рукой, чтобы наложить на рану повязку. Истекающего кровью поэта доставили на Комендантскую дачу на санях. Здесь раненого переложили в карету, отвезли домой на набережную Мойки, и вызвали врачей.
28 января поэт простился с женой и детьми. Состояние раненого то улучшалось, то ухудшалось. К концу дня упал пульс, стали остывать руки и ноги. Заострились черты лица, появилась слабость. 29 января Александр Сергеевич начал периодически впадать в забытье. Появились зрительные галлюцинации. Дыхание стало протяжным, руки и ноги остывали всё больше и больше. В 14 часов 45 минут наступила смерть.
Государь поступил очень порядочно по отношению к смертельно раненому поэту. Он прислал бумагу, в которой прощал Александра Сергеевича и обещал позаботиться о его жене и детях. Погребение состоялось 6 февраля 1837 года на кладбище Святогорского монастыря в родовой усыпальнице Ганнибалов-Пушкиных. В то время это место находилось в Псковской губернии. В настоящее время это Псковская область, а монастырь принадлежит русской православной церкви. Находится он под охраной государства как музей-заповедник А. С. Пушкина.
После злосчастной дуэли подполковник Данзас был арестован на 2 месяца, после чего отпущен. Он продолжил службу в армии. Нидерландского посла Геккерена отозвали из России. Что же касается Жоржа Дантеса, то его разжаловали в рядовые, лишили приобретённого в России дворянства и выслали заграницу. Он дожил до 83 лет, являлся членом французского сената и утверждал на склоне лет, что смерть Пушкина благоприятно сказалась на его карьере.
«В садах лицея…»
Утром девятого октября 1811 года недавно открытый в Царском Селе Императорский лицей прибыли первые воспитанники: Кюхельбекер, Вольховский, Матюшкин, Илличевский, Корсаков… Среди прочих приехал и Пушкин. Кто привез двенадцатилетнего Александра из Москвы в Царское Село -неизвестно. Быть может, это был дядя Василий Львович Пушкин, известный поэт и первый наставник своего племянника в стихосложении.
Воспитаннику Александру Пушкину досталась в лицее комната номером четырнадцать. В этой комнате он провел шесть лет. Впрочем, в дортуарах своих «царскосельские насельники» бывали очень мало. Лицейский беспорядок был строг и не предполагал бездельного времяпрепровождения. В шесть часов подростки вставали и шли на молитву. Потом- от семи и до девяти- классы. В девять- утренний час, после него, до десяти, прогулка. С десяти до двенадцати- снова уроки. От двенадцати до часу- прогулка, потом обед. С двух до трех- рисование и чистописание. С трех до пяти- уроки. В пять- вечерний чай, прогулка. После прогулки и до ужина-«вспомогательный класс», то есть повторение уроков. В спальнях воспитанники оказывались лишь к десяти часам вечера.
Лицей являлся единственным учебным заведением в России, где воспитанников не секли розгами. Он пользовался особенным вниманием АлександраI. Здесь были хорошие учителя, передовая программа и прекрасная библиотека. Летом 1817 года лицейские «первенцы» простились со своей Almamater и друг с другом- с тем, чтобы отныне встречаться каждый год, 19 октября.
Южная ссылка
Пушкин на юге в ссылке находился более четырех лет (1820-1824).
Хотя формально он не был сослан: ссылка была оформлена как служебный перевод. Причиной ссылки было содержание его стихотворений (в том числе эпиграмм на царя Александра I, Аракчеева, архимандрита Фотия). Особенное недовольство вызвала ода «Вольность». Известны слова Александра I, сказанные Е. А. Энгельгардту о поэте: «…он наводнил Россию возмутительными стихами». По мнению власть предержащих, такие действия были несовместимы со статусом государственного чиновника. Пушкину грозила высылка в Сибирь или заточение в Соловецкий монастырь.
Несколько облегчили участь Пушкина хлопоты Карамзина, Чаадаева, Ф. Глинки: 6 мая 1820 года, сопровождаемый дядького Никитой Козловым, он выехал из Петербурга на юг с назначением в канцелярию генерал-лейтенанта И. Н. Инзова. До Царского Села его проводили друзья – Дельвиг и Яковлев.
Ехал он на перекладной, в поярковой шляпе, в красной русской рубашке, в опояске. Его необычный наряд – в этом чувствуется вызов. Пушкин ехал на юг с легким сердцем. Он не оставлял в Петербурге ничего, кроме двух тысяч долга, а на дорогу пожалован был тысячей рублей из казны.
Формально Пушкин не был сослан, он ехал на службу сверхштатным чиновником канцелярии генерала Инзова, Главного попечителя и Председателя комитета об иностранных поселенцах южного края России.
Инзов ласково принял молодого чиновника, по-отечески велел отдыхать и осваиваться. О службе и речи не шло. Пушкин знакомился с городом, катался по Днепру, купался в холодной воде, в результате чего заболел горячкой.
В Екатеринославле он поджидал приезда из Киева семейства Раевских, которые должны были следовать в Крым кружным путем – через Кавказ. Когда Раевские через неделю приехали за ним, они нашли его в «жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада». Судя по сохранившимся письмам, поездку с Раевскими в Крым Пушкин запланировал заранее.
О самой поездке интересно узнать из письма Пушкина брату от 24 сентября 1820 года:
«Инзов благословил меня на счастливый путь — я лег в коляску больной; через неделю вылечился. 2 месяца жил я на Кавказе; воды мне были очень нужны и черезвычайно помогли, особенно серные горячие. Впрочем купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых холодных. Все эти целебные ключи находятся не в дальнем расстояньи друг от друга, в последних отраслях Кавказских гор. Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмного Бешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной. <...> Видел я берега Кубани и сторожевые станицы — любовался нашими казаками. Вечно верьхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности! Ехал в виду неприязненных полей свободных, горских народов. Вокруг нас ехали 60 казаков, за нами тащилась заряженная пушка, с зажженным фитилем. <...>...Морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевского. Ночью на корабле написал я Элегию, которую тебе посылаю; отошли ее Гречу без подписи. Корабль плыл перед горами, покрытыми тополами, виноградом, лаврами и кипарисами; везде мелькали татарские селения; он остановился в виду Юрзуфа. Там прожил я три недели. Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 г.; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества. Старший сын его будет более нежели известен. Все его дочери — прелесть, старшая — женщина необыкновенная. Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства; жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался — счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение — горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского»
Семейная жизнь
В конце 1828 года на балу у знаменитого московского танцмейстера Йогеля поэт Александр Сергеевич Пушкин встретил 16-летнюю Наталью Гончарову. Юная красавица только начала выезжать в свет, но о ней уже говорили с восхищением.
Очарованный «романтической» прелестью девушки, Пушкин вскоре сделал ей предложение и получил неопределённый ответ. Но он не отступил: слишком сильна была его влюблённость. Наталья казалась ему такой спокойной, нежной, умиротворяющей.
И вот наконец в апреле 1830 года согласие было получено. «Участь моя решена. Я женюсь… Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством — боже мой — она… почти моя…», — пишет Пушкин сразу после помолвки.Он готовился к браку с величайшей ответственностью, устроил денежные дела.
Итак, свадьба состоялась. Надо всем теперь царило радостное и непривычное чувство. «…Жёнка моя прелесть не по одной наружности», — пишет поэт Плетнёву. «Светлое существование» — так он назвал первое время супружеской жизни. Наталья Николаевна была достаточно образованна, чтобы понимать мужа. Она безукоризненно говорила и писала на французском языке, знала английский и могла изъясняться на немецком.
Ревность поселилась в доме Пушкиных с самого начала семейной жизни, причём ревность взаимная, но если Александр Сергеевич ревнует горячо и быстро отходит, то Наталья Николаевна действует методично и жестоко.
Пушкин всегда был готов увлечься понравившейся ему женщиною. Супружество в этом отношении нисколько его не изменило. С. Н. Карамзина, дочь историка, писала в 1834 году: «Жена Пушкина часто и преискренно страдает мучениями ревности, потому что посредственная красота и посредственный ум других женщин не перестают кружить поэтическую голову её мужа».
Однажды на балу у австрийского посла Фикельмона поэт усердно ухаживал за приехавшею из Мюнхена белокурой красавицей баронессой Крюднер. Наталья Николаевна это заметила и дома отвесила мужу полновесную пощёчину. Пушкин со смехом сообщал Вяземскому, что «у его мадонны рука тяжеленька».
В феврале 1833 года Пушкин жалуется Нащокину: «Жизнь моя в Петербурге ни то, ни сё. Заботы мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете: жена моя в большой моде; всё это требует денег, деньги достаются мне через мои труды, а труды требуют уединения».
В семье Пушкиных родилось четверо детей. Первая дочь Маша появилась на свет в Петербурге в мае 1832 года. Любимец, старший сын Сашка, родился в июле 1833 года. Наследник вполне оправдал свою фамилию, избрав военную стезю, никогда «не баловался» стихотворчеством, впрочем, как и все дети Пушкина. От этого их некогда предостерегал отец: «Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тёзкой, с моим тёзкой я не ладил. Не дай Бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибёт».
Нащокин рассказывает, что поэт «плакал при первых родах и говорил, что убежит от вторых». Действительно, весной 1835 года он вдруг уехал в деревню, собирался возвратиться «прежде десяти дней, чтобы поспеть к родам Наташи», но опоздал и приехал, когда жена уже родила сына, наречённого Григорием в честь далёкого предка по линии отца.
В мае 1836 года жена опять должна была родить — опять Пушкин задержался в Москве у Нащокина и по возвращении писал ему: «Я приехал к себе на дачу в полночь и на пороге узнал, что Наталья Николаевна благополучно родила дочь Наталью за несколько часов до моего приезда».
В сентябре 1834 года Пушкин живёт в Болдине, устраивая дела отца и ожидая вдохновения. Но уже в середине октября он возвращается в Петербург. Присутствие сестёр Гончаровых — Екатерины и Александрины — не только осложнило семейную жизнь Пушкина, но и внесло дополнительное напряжение. В результате — отчуждённость, холодность жены, гнев и ревность мужа.