Федр
В стороне от литературных течений верхушки протекала деятельность баснописца Федра, раба, а затем вольноотпущенника императора Августа. Уроженец провинции Македонии, полугрек, Федр уже с детства вошел в соприкосновение с римской культурой и латинским языком. Начиная с 20-х гг. I в., он выпускает пять сборников «Эзоповых басен». Как самостоятельный жанр, басня до этого времени не была представлена в римской литературе, хотя писатели (особенно сатирики) иногда вводили басенные сюжеты в свое изложение …. Термин «басня» не следует, впрочем, понимать в слишком узком смысле; Федр включает в свои сборники не только «басни», но и занимательные рассказы анекдотического характера.
Греческие басни фигурировали под именем «Эзопа», который вместе с тем был героем многочисленных анекдотов (Эзоп, фригийский раб, безобразный горбун и составитель басен был самым ярким героем низового фольклора VI в.. Существовал ли этот Эзоп исторически, неизвестно; рассказы о нем имеют новеллистический характер и принадлежат народному творчеству. Старинная фигура шута-урода, послужившая в «Илиаде» материалом для карикатурного изображения демагога Терсита, получает новое, на этот раз положительное осмысление. Народная мудрость, житейский и технический опыт масс воплощены здесь в лице раба, противопоставленного кичащимся своими познаниями верхам. В многочисленных рассказах, героем которых был Эзоп, он всегда оказывался умнее и находчивее своего господина, мудрее официальных мудрецов. Из этих рассказов было составлено целое «жизнеописание» Эзопа, дошедшее до нас в нескольких редакциях, относящихся уже к эллинистическому и даже к византийскому времени, но основное ядро фольклорной биографии Эзопа (восходит к VI в. Интересно сказание о смерти Эзопа: он был сброшен со скалы дельфийскими жрецами, которых упрекал в корыстолюбии, и Аполлон покарал за это дельфийцев чумой. (с. 97)); Федр облекает этот материал в латинские стихи. Сперва ограничиваясь заимствованными сюжетами, он впоследствии пробует перейти и к оригинальному творчеству. Заглавие «Эзоповы басни», по объяснению автора, служит в позднейших книгах лишь жанровой характеристикой, а не указанием на принадлежность сюжетов Эзопу. Стиховая форма басен Федра — старинный ямбический размер,.. несколько отклоняющийся от греческого типа и уже вышедший из употребления в «высокой» литературе, но привычный для массового посетителя римского театра.
Федр — плебейский поэт. Выбирая «Эзопов» жанр, он отдает себе отчет в его «низовом» характере. Басня, полагает Федр, создана рабами, которые не осмеливались свободно выражать свои чувства и нашли для них иносказательную форму шутливой выдумки. Элемент социальной сатиры особенно заметен в первых двух сборниках, в которых преобладает традиционный тип животной басни. Выбор сюжетов (хотя и традиционных), характер их обработки, формулировка нравоучения — все свидетельствует о направленности басни
Федра против «сильных». Первая книга открывается «Волком и ягненком ». Сотрудничество с «сильным» невозможно («Корова, коза, овца и лев »). Несогласия между «сильными» приносят «низким» новые страдания («Лягушки, испуганные схваткой быков »). Единственное утешение, что сила и богатство чаще приводят к опасностям, чем бедность («Два мула и грабители »). В улучшение положения бедных Федр не верит; при изменении государственных руководителей «бедняки не меняют ничего, кроме имени господина» («Осел — старому пастуху »). Это уже басня с политическим оттенком. Политическое истолкование получает у Федра также басня о «Лягушках, просящих царя »; оно отнесено, правда, к тирании Писистрата в Афинах, но составлено в выражениях, которые гораздо более применимы к утрате республиканской свободы в Риме. Кончается басня призывом к смирению: «граждане, терпите это зло, чтобы не наступило худшее». В некоторых стихотворениях современники могли, вероятно, усмотреть актуальные намеки, хотя поэт и уверяет, что его сатира не направлена против отдельных лиц. Например: Гелиос (Солнце) хочет жениться; лягушки вопят: «Он и так иссушает все болота, что же будет, когда он народит детей?».
После выхода в свет первых двух сборников автор пострадал за свою смелость: он стал жертвой гонения со стороны Сеяна, временщика императора Тиберия, и попал в трудное положение. В своих следующих книгах он ищет покровительства влиятельных вольноотпущенников. Сатира становится гораздо более невинной. «Публично пикнуть — преступление для плебея», — цитирует Федр Энния. Все чаще появляются басни отвлеченного типа, анекдоты — исторические я из современной жизни, бытовые новеллы, вроде сюжета о «неутешной вдове» («Эфесской матроне» Петрония), и даже бесфабульные стихотворения описательного или поучительного содержания.
Федр ставит себе в заслугу «краткость». Повествование его не задерживается на деталях и сопровождается только немногословными пояснениями морально-психологического характера. Персонажи выражаются сжатыми и четкими формулами. Язык — прост и чист. В результате получается все же некоторая сухость, а иногда и недостаточная конкретность изложения. Нравоучение не всегда вытекает из рассказа. Уже современники упрекали баснописца в «чрезмерной краткости и темноте...
«Слава», которой Федр ожидал, пришла не скоро. Литература верхов игнорировала его. Сенека в 40-х гг. еще называет басню «жанром, не испробованным римскими дарованиями»; Федра он или не знает или не признает. В поздней античности басни Федра, изложенные прозой, вошли в состав басенного сборника (так называемый «Ромул»), который в течение многих веков служил для школьного обучения и являлся одним из важнейших источников для средневековой басни. Подлинный Федр стал широко известен лишь с конца XVI в. Как подлинный, так и переработанный Федр был посредствующим звеном между греческим «Эзопом » и новоевропейской басней. Такие общеизвестные сюжеты, как «Волк и ягненок », «Лягушки, просящие царя », «Ворона и лисица », «Волк и журавль », «Лягушка и
вол », «Петух и жемчужное зерно » и многие другие, нашедшие в русской литературе классическое стихотворное выражение у Крылова, заимствованы им у французского баснописца Лафонтена, непосредственно пользовавшегося сборником Федра. (И. Тронский)
Волк и ягнёнок
К ручью однажды волк с ягнёнком враз пришли.
Гнала их жажда. По теченью выше — волк,
Ягнёнок — ниже много. Глотки озорство
Злодея мучит, — повод к ссоре тут как тут.
5«Зачем ты воду, — говорит, — здесь мне мутишь —
Хочу я пить здесь». А ягнёнок, страха полн,
Ему ответил: «Как могу вредить тебе?
Вода течет ведь — от тебя к моим губам…»
А тот, сражённый силой правды слов его:
10«Прошло полгода, как ты здесь перечил мне».
Ягнёнок молвит: «Не родился я тогда!»
— «Ну что ж! отец твой, — волк в ответ, — перечил мне».
И тут, схвативши, растерзал ягнёнка он.
Вот эту басню написал я про того,
15Кто гнёт безвинных, повод выдумавши сам.
(пер. Н.И. Шатерникова)
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим,
Но мы Истории не пишем;
А вот о том как в Баснях говорят.
Ягненок в жаркий день зашел к ручью напиться;
И надобно ж беде случиться,
Что около тех мест голодный рыскал Волк.
Ягненка видит он, на добычу стремится;
Но, делу дать хотя законный вид и толк,
Кричит: "Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом
Здесь чистое мутить питье
Мое
С песком и с илом?
За дерзость такову
Я голову с тебя сорву".-
"Когда светлейший Волк позволит,
Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью
От Светлости его шагов я на сто пыо;
И гневаться напрасно он изволит:
Питья мутить ему никак я не могу".-
"Поэтому я лгу!
Негодный! слыхана ль такая дерзость в свете!
Да помнится, что ты еще в запрошлом лете
Мне здесь же как-то нагрубил;
Я этого, приятель, не забыл!" -
"Помилуй, мне еще и от роду нет году",-
Ягненок говорит. "Так это был твой брат".-
"Нет братьев у меня".- "Так это кум иль сват
И, словом, кто-нибудь из вашего же роду.
Вы сами, ваши псы и ваши пастухи,
Вы все мне зла хотите
И, если можете, то мне всегда вредите,
Но я с тобой за их разведаюсь грехи".-
"Ах, я чем виноват?" - "Молчи! устал я слушать,
Досуг мне разбирать вины твои, щенок!
Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать".
Сказал и в темный лес Ягненка поволок.
(И.А. Крылов)
La raison du plus fort est toujours la meilleure:
Nous l'allons montrer tout à l'heure.
Un Agneau se désaltérait
Dans le courant d'une onde pure.
Un Loup survient à jeun qui cherchait aventure,
Et que la faim en ces lieux attirait.
Qui te rend si hardi de troubler mon breuvage?
Dit cet animal plein de rage:
Tu seras châtié de ta témérité.
- Sire, répond l'Agneau, que votre Majesté
Ne se mette pas en colère;
Mais plutôt qu'elle considère
Que je me vas désaltérant
Dans le courant,
Plus de vingt pas au-dessous d'Elle,
Et que par conséquent, en aucune façon,
Je ne puis troubler sa boisson.
- Tu la troubles, reprit cette bête cruelle,
Et je sais que de moi tu médis l'an passé.
- Comment l'aurais-je fait si je n'étais pas né?
Reprit l'Agneau, je tette encor ma mère.
- Si ce n'est toi, c'est donc ton frère.
- Je n'en ai point.
- C'est donc quelqu'un des tiens:
Car vous ne m'épargnez guère,
Vous, vos bergers, et vos chiens.
On me l'a dit: il faut que je me venge.
Là-dessus, au fond des forêts
Le Loup l'emporte, et puis le mange,
Sans autre forme de procès.
(J. de La Fontaine)
Марциал и Ювенал: насмешка эпиграммы и хлыст сатиры
О муза пламенной сатиры!
Приди на мой призывный клич!
Не нужно мне гремящей лиры,
Вручи мне Ювеналов бич.
Пушкин. Лицинию, 1814 г.
Два поэта принесли особенную популярность в веках римской сатире. Они почти современники: МАРК ВАЛЕРИЙ МАРЦИАЛ родился около 40 г. и умер в 104 г., а ДЕЦИМ ЮНИЙ ЮВЕНАЛ жил примерно с 60 по 140 годы н.э. Делая, в сущности, одно дело, они были очень разными людьми и поэтами, как разными были и жанры, в которых они работали.
Марциал родился в Испании, приехал в Рим уже будучи взрослым человеком и быстро удостоился дружбы двух знаменитых литераторов - дяди и племянника - Сенеки и Лукана. Марциал не воспользовался добрыми советами заняться юриспруденцией, предпочтя вести небогатую жизнь свободного литератора, о чем скоро ему пришлось пожалеть, так как после раскрытия заговора Пизона всех его друзей предали казням и ссылкам.
Поэту пришлось посвящать свои эпиграммы тем, против кого они были направлены, чтобы хотя бы прокормиться и заплатить за комнатку в чердачном помещении, где ему приходилось жить в совершенном одиночестве.
Лишь спустя много лет, добившись славы и дружбы богатых покровителей, Марциалу удалось выбраться из нищеты и, призаняв денег у знаменитого литератора и мыслителя Плиния Младшего, возвратиться на родину прославленным и разочарованным автором пятнадцати книг эпиграмм. Дома его встретили лучше, чем в Риме, богатая почитательница поэта подарила ему небольшое поместье. Но в Испании Марциал затосковал по римским библиотекам и зрелищам, к которым привык за многие годы жизни в столице. Стареющий поэт хандрил, впадал в пессимизм, бросил сочинять и, наконец, скончался, как и жил, в одиночестве и полном разочаровании.
Однако этот пессимист и неудачник был гениальным поэтом, понимал это и сумел извлечь из своих способностей максимум возможного, во всяком случае для литературной славы.
В одном из своих стихотворений Марциал говорит:
Написать эпиграмму красиво
Очень легко; написать книгу - претрудная вещь.
(Все цитаты, кроме отдельно оговоренных, даются в переводах Ф.А. Петровского по изданиям: Марк Валерий Марциал. Эпиграммы. СПб.: АО "Комплект", 1994; Ювенал. Сатиры. СПб.: "Алетейя, 1994.)
В другом, обосновывая принципы своей творческой деятельности:
Здесь ты нигде не найдешь ни Горгон, ни Кентавров, ни Гарпий,
Нет, - человеком у нас каждый листок отдает.
Это - так. И хотя эпиграмма - древнейший жанр, современной (и по римским меркам, и по нашим нынешним) сделал ее именно Марциал. Эпиграмма…первоначально обозначала надпись на могильной плите или статуе, а также на каком-либо предмете, посвященном божеству. Первые стихотворные эпиграммы на греческом языке относятся к VII в. до н.э. К началу нашей эры эпиграмма вполне стала формой книжной поэзии, сохранив при этом свое главное свойство - краткость. Часто остроумное поэтическое высказывание делалось применительно к какому-нибудь случаю. К началу нашей эры относятся и первые собрания греческих эпиграмм. Разумеется, Марциал хорошо знал их, как хорошо знал он и соответствующую латинскую поэзию: Катулла и других авторов коротких, остроумных, выразительных стихотворений. Марциал придал этому жанру реалистичность, животрепещущую современность, изобразил в нем живую жизнь столицы мира. Целая галерея дельцов, мошенников, проходимцев, аферистов, проституток, воров, скряг, сплетников, словом, чуть ли не все население дантовского ада составляет эти 15 сборников коротких стихотворений. Над многими своими современниками Марциал издевается, над некоторыми беззлобно подшучивает, используя богатейшее метрическое разнообразие, а по содержанию - самые различные приемы: пейзажные зарисовки, описания, льстивые похвалы, литературные декларации, скорбь по поводу смерти близких и т.д. Одним словом, отразив в своих эпиграммах всю жизнь Рима, Марциал впервые сделал этот жанр по-настоящему сатирическим. Приведем пример, в котором речь идет о "любви". Почему о любви в кавычках - ясно из текста:
Я бы, Флакк, не желал такой сухопарой подруги,
На руки коей могли б кольца надеться мои,
Той, что ляшкой скребет и своими коленьями колет.
Коей пилою хребет, книзу торчащий копьем.
Но подруги я тож не желал бы и в тысячу фунтов,
Тело я точно, люблю, но я не падок на жир.
(Пер. А.А. Фета)
Другой прием Марциала - гиперболизация (преувеличение) реальных явлений. Так, у Катулла в свое время было стихотворение об Асинии, воровавшем в гостях платки. Приведем вариацию на эту тему Марциала, до такой степени гиперболизировавшего платочного вора, что смешной становится не только вор Гермоген, но и сама эта гиперболизация.
Продал вчера ты раба за двадцать тысяч сестерций,
Каллиодор, чтоб обед пышный устроить гостям.
Только обед-то был плох: в четыре фунта барвену
Подал ты; в этом одном соль и приманка стола.
Хочется крикнуть: злодей, не рыба тут вовсе, не рыба,
Тут человек, - и его, Каллиодор, ты пожрал!
(Пер. Н. И. Шатерникова)
***
Хлоя-злодейка семь раз на гробницах мужей написала:
"Сделала Хлоя". Скажи, можно ли искренней быть?
"Основной прием комизма Марциала, - пишет М.Л. Гаспаров, - несоответствие внешности и сущности. Ловец наследств ухаживает за безобразной дамой; почему? Она в чахотке... Так строятся лучшие эпиграммы Марциала, напоминая загадку с отгадкой... Эта техника отточенной сентенции, замыкающей описание, разрабатывалась в риторических школах и оттуда была перенесена Марциалом в поэзию". (История всемирной литературы. Т. 1. С. 483.)
Популярность Марциала еще при его жизни была огромна. Вся империя зачитывалась этими легкими, изящными, остроумными эпиграммами. Раннее Средневековье бесконечно цитировало его и подражало ему. Боккаччо издавал и комментировал его книги; Лессинг построил на примере поэзии Марциала свою теорию эпиграммы. Им увлекались, ему подражали… Шиллер и Гете… и гений шотландской лирики и сатиры Р. Бернс. У Марциала учились… Вяземский и Пушкин. Жанр эпиграммы жив и популярен и сегодня. В русской поэзии он проявляется и в прямой (Маршак, Вознесенский, А. Иванов и др.) форме, и в видоизмененной ("Гарики" И. Губермана - оригинальное сочетание классической эпиграммы и четверостиший в духе персидского средневекового поэта О. Хайяма).
Не тужи, дружок, что прожил
ты свой век не в лучшем виде:
все про всех одно и то же
говорят на панихиде.
Женщиной славно от века
все, чем прекрасна семья;
женщина - друг человека
даже, когда он свинья.
В года весны мы все грешили,
но интересен ход явления:
те, кто продолжил, - дольше жили,
Бог ожидал их исправления.
Близок к эпиграмме жанр лимериков - английских юмористических миниатюр. Да и вообще вся сатирическая поэзия навсегда прочными узами связана с творчеством великого римского поэта Марциала. Впрочем, как и с творчеством последнего римского классика - Ювенала.
Жестокая, яростная, обличительная сатира имеет своим родоначальником Ювенала, профессионального ритора-декламатора и автора шестнадцати сатир в гекзаметрах. Он начал писать (или публиковать) свои безжалостные стихи после гибели тирана-императора Домициана, будучи уже сорокалетним человеком.
Огромная популярность Ювенала у русских демократов XIX столетия объясняется четко выраженной в его стихах оппозицией тирании со стороны маленького человека… К этому надо добавить достаточно легкомысленное увлечение Ювеналом Петра Великого, который вряд ли пошел дальше восторгов по поводу Ювеналова выражения "в здоровом теле здоровый дух", и ученические заимствования у римского сатирика основоположника русской поэтической сатиры, поэта XVIII в. Антиоха Кантемира. Как поэт Ювенал несомненно слабее всех римских классиков и в первую очередь своего старшего приятеля Марциала, у которого он немало перенял: круг тем, приемов (гиперболизм, сентенциозность), доводя их часто едва ли не до абсурда. (Да он и сам сказал о себе в первой сатире, может быть даже излишне резко: "Коль дарования нет, порождается стих возмущеньем") Если верить Ювеналу, в Риме конца I - начала II веков нормальному человеку жить было вообще невозможно:
Разве когда-либо были запасы пороков обильней,
Пазуха жадности шире открыта была и имела
Наглость такую игра?
Его речь хлестка, лексика забориста, типажи омерзительны. Хуже всего он отзывается о женщинах:
Там вон матрона, из знатных, готова в каленское с мягким
Вкусом вино подмешать для мужа отраву из жабы;
Американский философ Вилл Дюрант так пишет о Ювенале: «Не следует понимать его (Ювенала. - В.Р.) слишком буквально. Он был разгневан; ему не удалось сделать себе в Риме карьеру так быстро, как хотелось; он избрал сладкую месть - лгать о нем, вооружившись тяжелой дубинкой и ненавистью, которая и не притязала на справедливость. Его нравственные стандарты были высоки и здоровы, хотя и окрашены консервативными предрассудками и иллюзиями насчет добродетельного прошлого. На основании этих стандартов, если пользоваться ими без жалости и меры, можно вынести обвинительный приговор любому поколению в любой части света…Ювенал - величайший из римских сатириков, как Тацит - величайший из римских историков; но мы ошибемся, принимая рисуемую ими картину за нечто достоверное, так же как ошибемся, некритически относясь к той ласкающей взор цивилизованной сцене, которая вырастает перед нами при чтении писем Плиния».
«В этих сатирах много преувеличений, сгущения красок, нарочитого подбора единичных случаев, особенно когда речь идет об изображении беспутства. Автор нередко сам охлаждает свой декламационный пыл ироническими концовками. Но вместе с тем Ювенал затрагивает ряд серьезных и существенных моментов римской жизни…В произведениях Ювенала нередко звучит голос небогатых слоев свободного италийского населения; сатирик разделяет их недовольство современной жизнью, их моральные представления и их предрассудки. Отсюда его ненависть к чужеземцам, к богачам-вольноотпущенникам и горькие упреки по адресу эгоизма знати и скандального поведения ее отдельных представителей… И вместе с тем на примере этого писателя видно, в какой мере риторическая культура сопровождалась упадком общего культурного уровня. Ювенал рассуждает на философские темы, но познания его в философии ничтожны; он часто приводит мифологические примеры, но ограничивается общеизвестными сюжетами… У нас нет сведений о том, как современники отнеслись к сатирам Ювенала. Поздняя античность и Средние века ценили его как моралиста и признавали лучшим римским сатириком. Но особенную славу приобрел Ювенал во времена подъема революционной буржуазии. Как уже было указано, в римском сатирике видели пламенного обличителя аристократии и деспотизма» (И. Тронский, с. 466-467)