Стефан Кларк
Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами
Автор хотел бы выразить благодарность французскому правительству за введение тридцатипятичасовой рабочей недели, что позволило ему заниматься более интересными делами в пятничный вечер, а не сидеть за работой.
Merci.
Во Франции полно людей, в которых ни на йоту нет лицемерия, медлительности или коварства. Нетерпимость, склонность к супружеской измене или чрезмерная сексуальность также не являются их неотъемлемыми качествами... Но в мою книгу они не попали.
Особенность этого издания не в изысканной литературной форме или исключительной пользе приводимых здесь фактов, но в абсолютной правдивости изложения событий, которые имели место в действительности. Я лишь слегка их приукрасил. За ту же цену, кстати говоря…
СЕНТЯБРЬ: Les Deux… [1] и вместе им не сойтись
Почему французы недоверчиво относятся ко всем англоговорящим людям, а в особенности к тем из них, кто не знает французского (например, moi [2] )
Новый год начинается не в январе. Это известно каждому французу. И только бестолковые англичане думают, что он начинается в январе.
На самом деле новый год начинается в первый понедельник сентября.
Именно тогда парижане возвращаются на работу после отпуска длиной в месяц и, удобно устроившись в своих рабочих креслах, принимаются за размышления, где бы им провести праздники, выпадающие на середину ноября.
Кроме всего прочего это время, когда абсолютно любой замысел, созревший в умах французов — будь то новая стрижка или строительство атомной станции, — начинает претворяться в жизнь. Вот почему в девять часов утра в первый понедельник сентября я стоял в сотне метров от Елисейских Полей, наблюдая за тем, как окружающие беспрестанно целуются.
Мой близкий друг по имени Крис отговаривал меня от поездки во Францию.
— Насыщенная, интересная жизнь, — сказал он, — великолепная кухня, и женщины, которые не знают, что такое «политкорректность», зато их нижнее белье восхитительно. Но, — предупредил он меня, — жить с французами — это ад кромешный.
Крис три года проработал в лондонском представительстве одного французского банка.
— Все бритты попали под сокращение штата на следующий же день после вылета французской сборной из очередного этапа чемпионата мира по футболу. И совпадение в данном случае абсолютно исключено, — выдал он мне информацию.
По его мнению, французы ведут себя, как отвергнутая женщина.
— Давай вспомним, как в 1940 году они пытались заверить нас в своей любви, но мы лишь потешались над их акцентом и носатым Шарлем де Голлем. С тех пор ничего не изменилось: мы по-прежнему травим их своей отвратительной кухней и делаем вид, что французского языка не существует. Теперь ты понимаешь, почему они построили лагеря беженцев в нескольких сотнях метров от въезда в тоннель под Ла-Маншем и до сих пор отказываются от нашей говядины, несмотря на то что она уже давным-давно признана безопасной для потребления?
Мой ответ был таков:
— Извини, но я должен поехать и собственными глазами увидеть это нижнее белье.
Думаю, если при смене места работы вами в основном движет интерес к нижнему белью местных барышень, катастрофа неизбежна. Но в моем случае начало деятельности по годовому контракту было очень даже многообещающим.
Я добрался до конторы своего нового работодателя — шикарнейшего здания девятнадцатого века, высеченного из камня молочного цвета, чуть отливающего золотом, — и ринулся в самый центр кипучей офисной жизни.
Стоя у лифта, люди не переставали обмениваться поцелуями. Напротив автомата по продаже напитков они также приветствовали друг друга поцелуями. И даже девушка-администратор перегнулась через стойку, чтобы чмокнуть кого-то в щеку, — этим кем-то оказалась женщина, вошедшая в здание прямо передо мной.
«Ничего себе, — подумал я, — если вдруг разразится эпидемия лицевого герпеса, им придется натягивать презервативы на голову».
Я конечно же знал, что французы — любители приветственных поцелуев, но не до такой же степени! И теперь уже всерьез размышлял, не требование ли это компании — принимать лошадиную дозу экстези, прежде чем отправиться на работу.
Не торопясь, я все же приблизился к стойке. Покончив с поцелуями, девушка и женщина оживленно обменивались новостями. Судя по внешности той, что была за стойкой, компания не считала, что красота сотрудниц на ресепшене играет хоть сколько-нибудь значимую роль. Представьте себе особу мужеподобной наружности, от которой вряд ли дождешься приветливой улыбки. Она явно жаловалось на что-то подруге, но я не понимал ни слова.
С энтузиазмом новичка я широко улыбнулся. В ответ — полное безразличие. Следующую минуту я безмолвно стоял на расстоянии, подразумевающем: человек ждет, когда целью его визита наконец поинтересуются. И снова ноль! Словно я — пустое место!
Что ж, сделав полшага вперед, я выпалил пароль, заученный по-французски:
— Здравствуйте, меня зовут Пол Уэст. Я хотел бы увидеть месье Мартена.
Среди беглой болтовни двух дам мелькнуло слово «déjeuner» — «ланч», насколько мне известно. Потом они обменялись еще как минимум полудюжиной жестов, обозначающих «созвонимся», прежде чем девушка-администратор соизволила бросить на меня взгляд:
— Месье?
Ни слова извинения. Им, значит, можно было расцеловать друг друга, а я… могу и подождать.
Я снова повторил пароль. Вернее, попытался.
— Здравствуйте, меня… — Нет… Голова уже гудела от еле сдерживаемого гнева и языковой мешанины. — Пол Уэст, — сократил я, — месье Мартен. — В конце концов, чему глаголы? Мне даже удалось еще раз непринужденно улыбнуться.
Девушка за стойкой — бейджик на ее одежде подсказывал, что ее зовут Марианна (а по сути — Ганнибал Лектер), — неодобрительно фыркнула в ответ. Прочесть ее мысли было нетрудно: «И слова не может сказать по-французски! К тому же наверняка считает, что у де Голля большой нос. Ублюдок!»
— Сейчас я позвоню в его приемную, — надо полагать, произнесла она.
Сняв трубку, Марианна — Лектер принялась нажимать на клавиши; одновременно она не спускала с меня оценивающего взгляда, будто сомневалась, достоин ли я встречи с ее боссом.
«Неужели и вправду все так паршиво? — пришла мне в голову неутешительная мысль. — А ведь старался одеться настолько элегантно, насколько подобает выглядеть британцу в Париже…»
На мне был лучший темно-серый костюм от Paul Smith (единственный в моем гардеробе от самого известного модельера Британии). Рубашка настолько белая, словно шелк для нее получили от шелкопрядов, вскормленных на отбеливателе. От взгляда на изумительный галстук от Hermes захватывало дух — казалось, стоит только сунуть его в розетку, и он тут же наэлектризует все парижское метро. И даже трусы-боксеры я надел из черного шелка — ну, это в качестве сокрытого от глаз посторонних способа придать себе пущей уверенности. Француженки не единственные, кто умеет извлекать выгоду из нижнего белья!
И уж никоим образом я не заслуживал такого — теперь уже испепеляющего — взгляда, если сравнить меня с большинством из вошедших в это здание. Мужчины походили на Дилберта, героя комиксов об офисной жизни; женщины были одеты в однообразные юбки из каталога женской одежды; почти все — в чересчур разношенной обуви.
— Кристин? J'ai un Monsieur… [3]— произнесла Марианна.
Это был сигнал к действию, но какому?
— Votre nom?[4]— Марианна закатила глаза от отчаяния, вызванного моей непроходимой тупостью.
— Пол Уэст.
— Поль Весс, — произнесла Марианна, — к месье Мартену, — и повесила трубку. — Присядьте вон там. — На французском она говорила подчеркнуто медленно, словно обращалась к страдающему болезнью Альцгеймера.
Видимо, симпатичных сотрудниц босс приберег для своего офиса. Кристин, помощница месье Мартена, сопровождавшая меня на пятый этаж, оказалась высокой грациозной брюнеткой. На сочно накрашенных губах, способных возбудить мужчину с весьма и весьма приличного расстояния, играла улыбка. Стоя в кабинке лифта, я тонул в бездонных глазах своей спутницы. Легкие нотки корицы, присутствующие в ее духах, вызывали аппетит в определенном смысле этого слова.
Это был один из тех случаев, когда думаешь про себя: «Ну давай же, лифт, ломайся уже. Застрянь где-нибудь между этажами. Я недавно сходил в туалет и вполне могу подождать. Предоставь мне часик-другой, чтобы я успел очаровать это создание».
Беда в том, что сначала мне бы пришлось научить ее английскому. Я произнес было что-то игривое, но Кристин, продолжая улыбаться, извинилась на французском, что ни слова не понимает по-английски.
Что ж, теперь я по крайней мере знал, что есть хотя бы один представитель французской нации, которому я не ненавистен.
Мы вышли в коридор, впечатление от которого осталось смешанное: казалось, что в автопогрузчик ухитрились вписать черты готического особняка. По краям длинного ковра с восточным орнаментом виднелись узкие полосы отполированной (и скрипучей) половой доски. На потолке была лепнина, а стены прекрасно отштукатурены, но вместо оригинальных дверей — дымчатые стекла в стиле семидесятых. Вероятно, с целью прикрыть это смешение стилей по всей длине коридора выстроились кадки с обильной растительностью, готовой хоть сейчас послужить местом военных действий для жителей джунглей.
Кристин постучала в стеклянную дверь, из-за которой тут же раздался мужской голос:
— Entrez![5]
Я вошел, и вот он — на фоне Эйфелевой башни, верхушка которой уткнулась в затянутое облаками небо Парижа.
— Нет, нет, конечно нет! — Мне показалось, мой вопрос задел его.
— Ну и отлично!
Это было сказано так, что, окажись в этот момент в кабинете Кристин, он бы спустил брюки и на деле продемонстрировал свою мужскую состоятельность.
Жан-Мари хлопнул в ладоши, как будто хотел разогнать тестостерон, сгустившийся в воздухе.
— Твой кабинет — рядом с моим. И тот же вид из окна. Вот так перспектива, да? — Жест в сторону окна был таким, словно Жан-Мари представлял приглашенную звезду. — Если ты работаешь в Париже, совсем не обязательно, что у тебя за окном Эйфелева башня, — с гордостью произнес он.
— Отлично, — кивнул я в ответ, отметив про себя его «ты».
— Вот-вот, отлично. Мы бы хотели, чтобы тебе понравилось работать с нами, — сказал Жан-Мари.
Вполне возможно, что в тот момент он именно это и имел в виду.
Когда мы впервые встретились в Лондоне, месье Мартен рассказывал о своей компании «ВьянДифузьон» как о семье, в которой ему скорее отводилась роль любимого дядюшки, нежели хозяина. Лет десять назад он занялся бизнесом в сфере переработки мяса, переняв эстафету от отца, в недавнем прошлом — простого мясника. Сейчас у них четыре фабрики (совершенно примитивные — по сути дела, мясорубки: мычащие коровы на входе, мясной фарш — на выходе) и, как положено, головной офис. Оборот компании внушителен благодаря безмерной любви французов к гамбургерам, или steak hâchés,[6]как патриотично называют их в этих краях. Получив приглашение на работу, я подумал, что, возможно, мои идеи — неплохой шанс для его компании проявить себя на другом поле. Если дело пойдет, многие забудут о том, с чего все начиналось. Вот почему мой новый босс с таким теплом принимал меня сейчас.
Осталось только посмотреть — понравлюсь ли я в такой же степени и остальным в этой компании.
— Мне бы хотелось уточнить один момент, — едва успел вставить я, когда Жан-Мари уже летел по коридору в направлении переговорной, увлекая меня за собой, — как мне обращаться к коллегам — «tu» или «vous»?
— О! Да это элементарно! На своей должности ты каждому, с кем работаешь, можешь говорить «tu». За исключением, может быть, тех, кто выглядит намного старше. Да, и еще в том случае, если обращаешься к человеку, с которым еще не знаком. И большинство работников компании будут говорить тебе «tu». Правда, кто-то может прибегнуть и к «vous», если занимает ну очень низкий пост или совершенно тебя не знает. Понял?
— Н-у-у-у… в целом да.
— Да ты не бери в голову — все, кто связан с тобой по работе, говорят по-английски.
Мой новый шеф поднялся и вышел из-за стола, чтобы поприветствовать меня.
— Месье Мартен, — произнес я, протягивая ему руку, — рад новой встрече с вами.
— Зовите меня Жан-Мари, — ответил он на превосходном английском, почти без акцента, и, тут же взяв меня за руку, так близко притянул к себе, что я подумал: «Неужели сейчас поцелует в щеку?» Но нет — босс всего лишь хотел похлопать меня по плечу. — Добро пожаловать во Францию! — сказал он.
Черт подери! Есть уже два человека во Франции, которым я симпатичен.
Несмотря на серьезную должность — председатель Совета директоров компании, Жан-Мари казался отличным малым. Ему было около пятидесяти, но в его карих глазах светилась искорка молодости. Волосы уже начали редеть, но то, как он зачесывал их назад, придавало ему особый шик. Я уже не говорю о роскошной сорочке небесно-голубого цвета и оттеняющем ее золотистом галстуке. Лицо тоже казалось открытым и дружелюбным.
Жан-Мари попросил для нас кофе, а я про себя отметил, что он обращается к Кристин, говоря ей «tu», в то время как она отвечает ему «vous». [7]Я так и не смог понять разницу в употреблении этих слов.
— Присаживайтесь, Пол. — Жан-Мари сделал радушный жест, вновь переходя на английский. — Все в порядке? Как перелет? Гостиница устраивает?
— О да, все отлично, благодарю… — Шаблонные вопросы, но для начала разговора — почему бы и нет?
— Здорово, очень здорово. — Когда он смотрел на меня, складывалось впечатление, что вопрос моего благополучия вытесняет все остальные: «Ну его к богу в рай, это глобальное потепление! Понравилась ли Полу гостиница? — вот что имеет первостепенное значение сегодня!»
— Мне показалось, что в Париже все абсолютно счастливы оттого, что могут поцеловать друг друга, — сказал я.
— О да! — кивнул Жан-Мари, поглядывая через стеклянную дверь в коридор. Видимо, он надеялся, что кто-то из коллег забежит поцеловать его в щеку. — Все дело в rentrée — возвращении на работу после отпуска. Ну… представьте, что вы вернулись домой из космического полета. Для нас, парижан, все, что дальше десяти километров от «Галери Лафайет»,[8]— это другой мир. Многие не видели друг друга целый месяц и безумно рады встрече. — Тут он фыркнул, словно вспомнил что-то сугубо личное. — По правде говоря, это не такая уж и безумная радость, но мы не можем не ответить на поцелуй коллеги.
— Даже если это мужчина?
Жан-Мари рассмеялся:
— Вы думаете, что французские мужчины женоподобны?
— По-английски? Думаешь, мне не стоит освоить французский?
Мой вопрос остался без ответа. Жан-Мари ободряюще сжал мое плечо, прежде чем мы вошли в переговорную.
Комната была достаточно просторной, окна выходили на разные стороны. В одном — Эйфелева башня, в другом — внутренний дворик и стеклянный фасад современного офисного здания.
Кроме нас в комнате было еще четыре человека. Двое стояли у окна, двое сидели за овальным столом.
— Знакомьтесь, это Пол. — Жан-Мари представил меня по-английски.
Мои новоиспеченные коллеги обернулись. Я пригляделся к ним. Один из мужчин оказался высоким блондином с густой шевелюрой. Выглядел он лет на сорок. Второй — худощавый, лысый, совсем молодой. Женщин тоже было две. Одна — натуральная блондинка лет тридцати. Волосы теплого медового оттенка убраны в тугой хвост на затылке, подбородок так выдавался вперед, что лишал ее всякого очарования. Вторая — в неприметной блузке розового цвета — выглядела примерно на тридцать пять. Круглолицая, с большими карими глазами, она показалась мне добрейшей души человеком.
Каждого из них я поприветствовал рукопожатием и… тут же забыл их имена.
Мы сели за стол. Я и Жан-Мари — по одну сторону, они, все четверо, — по другую.
— Ну что ж! Момент волнительный, — начал босс. — Как говорят англичане, мы меняем курс, устремляемся к новым горизонтам. Французские компании, работающие в сфере быстрого питания, как вы знаете, не смогли обойтись без нашего фарша. Но теперь в наших планах — получить еще большую прибыль, открыв сеть кафе. Вот почему я привел вам человека, знающего толк в этом деле. — Он с гордостью указал на меня. — Как вы уже, наверное, слышали, Пол управлял маркетинговым департаментом сети французских кафе в Англии. Кафе назывались «Voulez-Vous Café Avec Moi». [9]Сколько кафе ты открыл, Пол?
— На момент моего ухода из компании — тридцать пять. Но это было две недели назад, теперь их, возможно, больше.
Это была шутка, но присутствующие уставились на меня в изумлении, готовые поверить в непостижимый для французов англо-американский динамизм.
— Да, — вставил Жан-Мари, пытаясь реабилитировать мою только что запятнанную репутацию, — я лично убедился в успехе этой компании и потому хотел заполучить их руководителя по маркетингу. Мне ничего не оставалось делать, кроме как поехать в Лондон, чтобы э… обезглавить… — Он вопросительно повернулся ко мне.
— Охотиться за светлой головой, — подсказал я.
— Да, спасибо, охотиться за светлой головой. Уверен, что, взяв в свои руки открытие сети английских кафе во Франции, Пол добьется успеха, достигнутого им однажды при работе над… э… идеей открытия в Англии французских кафе. Пол, может быть, ты продолжишь и сам расскажешь о своей работе? — Очевидно, Жан-Мари исчерпал собственные силы, пока выстраивал лексическую конструкцию последнего предложения.
— Конечно. — Я окинул взглядом сидящих напротив людей, пытаясь придать лицу выражение вселенской любви к ним. — Меня зовут Пол Уэст. — Я был уверен, что мои коллеги тут же принялись проговаривать про себя мое имя. — Как вы уже слышали, я был занят в проекте по созданию сети «Voulez-Vous Café Avec Moi». Мы начали в июле прошлого года — четырнадцатого июля… ну да, конечно, в день взятия Бастилии, — и нашими первыми ласточками были пять кафе в Лондоне и Юго-Восточной Англии. А остальные потом открывали в крупных городах и торговых центрах, в три этапа, по десять кафе. Я захватил с собой отчет, чтобы, просмотрев его, вы смогли составить представление о том, как это делается. Еще до проекта с открытием кафе я работал в небольшой пивоваренной компании… — Увидев нахмуренные лица, я поспешил закончить свою речь: — Ну вот, в общем-то и все.
— Ты так молод, — раздался голос худощавого паренька. В интонации не было укора, но раздражение присутствовало. Акцент у него был какой-то странный. Не совсем французский. Не мог разобрать, откуда он.
— Не то чтобы очень. Мне двадцать семь. Будь я рок-звездой, уже отошел бы в мир иной, — ответил я.
Парнишка принялся извиняться жестами: «Нет, нет, я ни в коем случае не критикую. Наоборот, пытаюсь выразить восхищение».
— О да, мы все восхищаемся Полом. А как же иначе?! — Жан-Мари снова повернул всё так, что мне стало казаться, будто все вокруг очарованы моей персоной. — Почему бы каждому из вас не рассказать что-нибудь о себе? — продолжил он. — Бернар, давай начнем с тебя.
Бернаром оказался высокий, коренастый блондин с аккуратными усиками. Шевелюра у него действительно была густой, но в то же время аккуратно подстриженной. Он больше походил на шведского полицейского, рано оставившего службу из-за плоскостопия. Тон галстука совершенно не вязался с бледно-голубой рубашкой. Для полноты картины не хватало надписи на лбу: «Скучный», но подобное тату сделало бы персону Бернара чересчур интересной для окружающих.
Бернар нервно улыбнулся и начал:
— Меня зовут Бер… нар, я отве… ответствен по связям с общественность, э…
«Черт подери, — выругался я про себя, — разве Жан-Мари не говорил, что встреча будет проходить на английском? Как же вышло, что некоторым позволено изъясняться на венгерском?»
Еще пару минут Бернар из Будапешта продолжал в том же духе, пока наконец застывшее выражение его лица не сообщило о том, что в ходе своей не подлежащей декодированию речи он подошел к чему-то чрезвычайно важному:
— Я с нетер… пиенем жду нашей совме… тной работы.
«Погодите-ка, — подумал я, — хоть я и не владею ни одним из языков Центральной Европы, но я все же понял его. Он с нетерпением ожидает нашей совместной деятельности. Да здравствует вавилонская рыбка![10]Это же английский, но несколько в ином варианте — отличном от того, что мы знаем».
— Спасибо, Бернар, — сказал Жан-Мари и улыбнулся ему, пытаясь подбодрить. Интересно, он специально выбрал самого ужасного из всех присутствующих англофилов, дабы блеснуть на его фоне превосходным знанием языка? Я втайне надеялся, что так оно и было. — Кто следующий? Ну давай ты, Марк.
Марк — это тот лысый и худощавый. На нем была темно-серая рубашка с воротом нараспашку, к тому же помятая. Оказалось, что несколько лет он прожил в южной части Штатов, — вот откуда взялся этот странный акцент, напоминавший речь Скарлетт О'Хары[11]после нескольких стаканов перно.
— Я возголовляю хай чии, — начал он.
— Возголовляю хай чии, — ободряюще повторил я, ломая голову, что же это могло значить.
В любом случае, что-то связанное с чаем. Это уже ближе к сути дела.
— Да. Сложенная сис… тем, — подтвердил Марк.
— О! Ай-Ти,[12]— воскликнул я, а Марк, насупившись, поглядывал на меня. — Ты превосходно изъясняешься по-английски, — тут же добавил я. — Сколько ты жил в Штатах?
— Закончив… ши универ… ситет в Джо-Ржи, я год проживать там, а потом пять годов в страовой фирме в Атлане. В отделе хай чии, коничн.
— Коничн, — выразил согласие я.
— Хорошо, Марк. Теперь Стефани? — Жан-Мари блестяще выступал в роли церемониймейстера.
Стефани оказалась той самой блондинкой с выдающейся челюстью. В ее исполнении английский был сильно приправлен акцентом, до неузнаваемости искажен грамматически, но к тому времени мой слух уже начинал распознавать и такой вариант родного языка.
Стефани «отвеча… ла са зукоупки» (закупки) мяса и была «очиень частлива», что «сноува може занимать… ся зукоупкими» для запускаемой сети «англейских чаиньих».
Ей, однозначно, так же трудно было говорить, как мне слушать…
Закончив свой лаконичный рассказ, Стефани молча посмотрела на Жан-Мари, просемафорив ему глазами: «Как ты и велел, я сделала пятьдесят отжиманий и надеюсь, оно того стоило, чертов садист».
— Спасибо, Стефани. Николь.
У второй дамы — темноволосой, с короткой стрижкой — был приятный мягкий голос, и говорила она отчетливо. В будущем проекте Николь отводилась роль финансового директора (впрочем, как и во всех остальных направлениях деятельности компании).
— Вы бывали в Англии, не так ли, Николь? — спросил я. — Видимо, достаточно часто, судя вашему произношению?
Первое правило офисной жизни — не упускайте случая польстить своему финансовому директору.
— Да, мой муш был хангличанином, — ответила она с задумчивой улыбкой на лице.
«О боже, он ушел от нее или умер? — тут же подумал я. — В любом случае, сейчас не время спрашивать об этом».
— Пол, смотри не попадись на удочку Николь, — раздался голос Жан-Мари. — Кажется, что эта женщина бесконечно добра, но сердце у нее каменное. Именно благодаря ей наши финансовые дела идут так хорошо. Вот кто начальник на самом деле.
Лицо Николь зарделось. Наверное, в этот момент она поняла, что от взора шефа ускользают многие сильные стороны ее личности. Пока он восхваляет профессиональные качества своей подчиненной, она мечтает высвободить грудь из тесного бюстгальтера и дать ему возможность оценить все ее истинные достоинства. Или я мыслю стереотипами?
— Ну что ж. Должен признать, ваш английский намного лучше моих познаний во французском, — обратился я ко всем, бросив более пристальный взгляд в сторону лингвоинвалидов Стефани и Бернара. — Я купил компакт-диск для самостоятельного изучения французского языка и обещаю вам начать обучение toot sweet.[13]
Они были так милы, что даже рассмеялись.
А раз мы уже познакомились и обрели статус коллег, я решил, что самое время закинуть удочку и кое-что предложить. Ничего такого, что могло бы вызвать жаркую полемику.
— Может, мы могли бы придумать рабочее название для нашего проекта? — предложил я. — Ну, что-то временное, просто чтобы наш коллектив сплотился под каким-нибудь именем. Что-нибудь вроде «Время чаепития».
— О! — тут же вырвалось у Бернара, подскочившего на месте. — Но у нас уже ес имье: «Мой чай богат».
Я недоуменно нахмурился, все остальные расхохотались. В надежде на понимание и поддержку от Жан-Мари, я обернулся к нему. Но его взгляд где-то блуждал.
— «Мой богатый чай»? В качестве бренда для чайных? Но это не имя, — осмелился возразить я. — На самом деле это словосочетание вообще не имеет смысла.
— О-о! — Бернару было сложно совладать с английским в целом, но вот отдельные звуки давались ему легко. — «Мой чай богат» — забавное имье. В ем есть анлийский юмэр.
— Английский юмор? Но мы не говорим так.
Бернар с надеждой посмотрел на Жан-Мари.
— Бернар конечно же имел в виду «Мой портной», — объяснил Жан-Мари.
— Твой портной? — Мне казалось, что я оказался в гуще событий какого-то сюрреалистического фильма. Вот-вот в окно влетит Сальвадор Дали, а из его брюк будет торчать французский багет.
— «Мой портной богат», — повторил Жан-Мари.
— На самом деле?
«Ну вот и Сальвадор на подходе», — подумал я, но в окне по-прежнему виднелась лишь Эйфелева башня.
— Мой портной богат — типично английское выражение.
— Это не так.
— Но французы полагают именно так. Это выражение часто встречалось в старых учебниках по английскому языку.
— О’кей, о’кей, кажется, я понял! — Все внимательно смотрели на меня, словно ожидая, что я наконец-то расхохочусь. — Имелось в виду что-то вроде «моего извозчика вдруг ударило молнией».
— Что? — На этот раз французская составляющая нашей сборной оказалась в замешательстве.
— Это из наших учебников, — объяснил я. — Теперь я вас понял. — С этими словами мое лицо озарила улыбка первооткрывателя. Присутствующие закивали в ответ. Недопонимание рассеялось, проблема разрешилась! — Но это не меняет главного: название ужасно. — Я счел нужным сообщить об этом для их же блага. Ради успеха проекта.
— О!
— Ты твердо уверен, что нужно выбрать «Время чаепития»? — Энтузиазма в голосе Жан-Мари не было. — В нем не хватает какой-то яркости, что ли…
— Да нет же, нет. Это всего лишь рабочее название. Думаю, нам стоит определиться с конкретным брендом, только проанализировав рынок. Хорошо, если вам не нравится «Время чаепития», как насчет «Чай на двоих»?
— Ну нет, — возразила Стефани. — Эт тоже звучит слишком скучно. Нужно что-т забавнуе. Как Биер… нарр сказал, что-т с анлийский юмэр.
— И… эээ… что, если мы назвем «Чайное кафе»? — предложил Марк.
— «Чайное кафе»? — Я снова пребывал в замешательстве.
— Ага. «Чайное кафе», — подтвердил он.
Стефани согласно закивала головой. «Отличная идея», — выражал ее взгляд.
— «Чайное кафе»? Но в этом опять же нет ничего английского.
— Да, — категорично заявила Стефани. — У вас ведь полно имьен с апострофом. Бар Гарри, статуя Свободы. Ведь все это пишится с апостроф.
— «Бруклинский мост», — вновь отозвался Марк.
— «Трафальгарская площадь», — вставил Бернар.
— Н-е-е-е-т…
— «Роллс-ройс», — пришел Бернару на ум удачный вариант.
— Нет!
«Где они понабрались этого ужаса?!»
— Во Франции подобные названия считаются типично английскими. — Жан-Мари снова выступал в роли переводчика. — На Елисейских Полях есть американское кафе под названием «Бутербродное кафе».
— Именно так, — подтвердила Стефани, тыча пальцем в стол.
— О’кей, оно может так называться, я не спорю. Но английским тут и не пахнет, — настойчиво продолжал я. — Это все равно что вы назвали бы место для лагеря un camping,[14]а место для парковки un parking. [15]Вы можете считать, что это звучит по-английски отлично, но это не так.
— О! — Стефани с мольбой в глазах посмотрела на Жан-Мари. Как-никак, а он судья. «Что это было? Нападки на французский язык? Желтая карточка, не меньше!»
— Каждой стране свойственно брать что-то из культуры другой, — начал Жан-Мари. — Когда я был в Англии, то заметил, в меню всех ресторанов присутствовало клубничное крем-брюле. Но крем-брюле — это крем-брюле. Почему бы не изобрести клубничный багет? Или клубничный камамбер?
Французы одобрительно закивали в ответ на строгое, но справедливое возмездие со стороны своего шефа.
— Да, это все равно чт вы, англейчане, льете опильсиновый сойк в шампайнское, — присоединилась Стефани. — Merde![16]— выругалась она на французском.
Остальные в знак солидарности сморщили носы при упоминании такого надругательства над их святыней.
— А вы добавляете черносмородиновый ликер в шампанское, чтобы получить кир-рояль.
Я прочитал это в путеводителе, но тут же пожалел о сказанном: французы злобно зыркнули в ответ на проявление моего английского остроумия вкупе со всезнайством.
Жан-Мари поспешил смягчить возникшее напряжение:
— Необходимо провести анализ рынка. Выяснить реакцию и восприятие предложенных сегодня названий и иных вариантов. А потом составить список предложений.
— Точно. — Я согласно закивал, как кивает пластиковая овчарка на панели автомобиля. Блестящая мысль французского дипломата — за нее надо ухватиться!
— Тогда, может, Бернар возьмется за это? — предложил Жан-Мари.
Бернар улыбнулся. Кто бы сомневался — именно такой человек, как он, справится с работой на «отлично»! Судя по загоревшемуся в глазах Бернара огоньку, я мог точно сказать: этот малый преисполнен уверенности в том, что сможет убедить исследователей общественного мнения в гениальности собственных идей.
— Ну и отлично, мудрое решение! — резюмировал Жан-Мари. — Встреча прошла в истинно английском духе! Я имею в виду, что мы сразу приняли какое-то решение!
Решение?! Мы не смогли договориться и готовы заплатить неведомым консультантам со стороны, которых с легкостью подкупит парень с бредовыми идеями в голове из нашей же компании! Мне все это не казалось таким уж мудрым. Но это была первая встреча с французскими коллегами и первые переговоры. Мне многому предстояло научиться.
За пределами офиса мои попытки интегрироваться во французское общество также не вселяли оптимизма.
Жан-Мари оплачивал мое проживание в отеле, располагавшемся в километре западнее Триумфальной арки, что на самом деле с трудом можно было назвать Парижем. Отель находился как раз за восьмиполосной магистралью, носящей романтическое название — авеню Великой Армии. По ней из Парижа можно попасть прямо к небоскребам делового центра под названием Ла Дефанс.
Отель оказался неприметным современным зданием из бетона, цветом напоминающего снег, на который успела помочиться собачка. Отделка моего номера была выполнена точно в такой же цветовой гамме. Подразумевалось, что номер двухместный, но я видел единственный способ для пары уместиться на клочке предоставляемой им площади — заняться любовью стоя. Возможно, это был хороший вариант, но действия подобного характера за время моего пребывания там случались не часто.
Как бы то ни было, а район под названием Нейи считался фешенебельным. Правильно было бы произносить как «Ней-и», а не «Нью-ли», как в общем-то я и называл его все время, пока жил там. Ничего примечательного там не было, разве что две-три торговые улицы с кучей мелких магазинчиков, которых уже не сыскать во всей Великобритании. Рыбные магазины, сырные лавки, ларьки, торгующие шоколадом, прилавки с сырым и уже приготовленным мясом, лотки с кониной и даже отдельная палатка, торгующая исключительно жареными цыплятами.
И вот однажды, когда батарейки в моей мини-хай-фай системе в очередной раз впали в кому, я решил отправиться в местную мастерскую за сетевым адаптером.
Была суббота, я вышел из дому и наконец-то отыскал витрину небольшого магазинчика, заваленную всяческими радиоштучками, вспышками и другими электрическими вещицами.
Зайдя внутрь, я обнаружил длиннющий стеклянный прилавок с бесчисленными отпечатками пальцев на нем. Всюду навешанные полки, забитые чем попало, начиная с крошечных батареек до пылесосов и кухонных комбайнов. Среди всех этих ящиков и отсеков я отыскал глазами средних лет мужчину в серой нейлоновой куртке, с таким же серым, бесцветным лицом. Ни дать ни взять, парижский кузен семейки Адамс.[17]
— Здравствуйте, — улыбнулся я, словно заранее извиняясь за свой ужасный французский.
В ответ он оценивающе посмотрел на меня из-под торчащих во все стороны, словно колючая проволока, бровей. Судя по всему, никаких светлых ассоциаций мой облик в его голове не вызвал.
Вот здесь, возможно, имеет смысл уточнить, что в тот момент на мне был не костюм от Пола Смита, а оранжевая рубаха, купленная однажды на блошином рынке на Портобелло.[18]Мне казалось, что ее цветочный орнамент, словно родившийся при взрыве на гавайской фабрике красок, придавал моему виду непосредственность и дружелюбие. Особенно в сочетании с удлиненными шортами и кроссовками огненно-красного цвета, напоминающего цвет огнетушителя. По моим наблюдениям, редкий житель района Нейи мог одеться во что-либо похожее. Но на дворе стоял теплый осенний день, и мне в голову не могло прийти, что подобный прикид может значительно сократить шансы купить электроприбор.
— Je …[19]— Открыв рот, я понял, что не знаю французских слов для хай-фай системы, силового провода, штепселя, адаптера, и, если уж совсем честно, как по-французски сказать «электричество», я тоже не знал. Вот в Великобритании, если тебе нужно что-нибудь из электротоваров, ты просто заходишь в супермаркет и сам отыскиваешь все необходимое. В самом худшем случае ты можешь просто показать пальцем на требуемый предмет.
— J'ai un ha-fa… [20]— Я снова решился заговорить на французском, с особой тщательностью имитируя возрастающую интонацию в конце предложения.
Продавец не выглядел озадаченным, что вселяло уверенность, но и особого интереса не проявлял. Решив бороться до конца, я отважился нырнуть в лингвистические дебри глубже:
— J'ai un ha-fa anglais… [21]— И снова широкая извиняющаяся улыбка — я стараюсь изо всех сил, пожалуйста, потерпите еще чуть-чуть.
— J'ai un ha-fa anglais, mais ici… [22]
Всем своим видом я стремился показать собственную беспомощность, что не требовало особых усилий. Но продавец по-прежнему не проявлял желания прийти на помощь. Черт возьми! Выругавшись про себя, я нажал кнопку катапультирования из лингвистической каши:
— Мне нужен адаптер, чтобы я мог включить купленную в Англии хай-фай систему в здешнюю розетку, — объяснил я на родном английском, продемонстрировав отличную дикцию и богатую мимику.
Мне всегда казалось, что французы — любители изъясняться жестами и мимикой, но этот тип явно не был поклонником Марселя Марсо.[23]
— Parle français,[24]— сказал он с чуть слышным «а?» на конце, являвшемся, по-видимому, среди жителей Нейи сленговым эквивалентом для обращения: «Ты, тупой английский кретин».
— Если б умел, то заговорил бы, мерзкий тупица! — Рявкнув в ответ, я почувствовал легкое облегчение оттого, что выругался, но он этого не понял.
И что же? Хозяин магазина всего лишь пожал плечами, будто говоря: «Ну, это твоя проблема, не моя! Расклад не из приятных, но забавный, потому как ты, похоже, из числа тех идиотов, которые вечно вляпываются в глупые, безнадежные ситуации типа этой. Да, кстати, рубашка, что на тебе, выглядит отвратительно!» И все это — одним пожатием плеч!
Шансов выиграть в бессловесном состязании и уж тем более заполучить адаптер не было никаких, так что я молча вышел из магазина.
Пройдя не больше метра, неожиданно для себя я оказался в одной из поз китайской гимнастики тай-цзи: колени согнуты, одна нога поднята. Носок моего распрекрасного кроссовка, угодив в коричневую лепешку собачьего дерьма, оказался густо вымазан в этой гадости.
<