– Только на самом деле это не очень смешно, – шумно вздохнул Ксавье и отодвинул тарелку в сторону. – Хорошо, поговорим. Мне следовало бы сразу же сказать вам, что я священник. Существовало несколько причин, почему я не сделал этого. Я был иезуитом, но около года тому назад оставил Орден и стал независимым священником. Я – что называется уличный священник. Я проповедую бездомным, и тот дом, который вы искали, принадлежит мне. Я купил его на свои собственные деньги, и теперь это плацдарм для моей деятельности. Сейчас там живут около двадцати человек, некоторые из них – по двое в комнате. Но в самом начале мне практически приходилось затаскивать туда людей с улицы. Они не доверяют никому, кто выглядит, или действует, или хотя бы пахнет как представитель властей, и поэтому я перестал одевать сутану. И я редко говорю об этом.
– Вы не пытаетесь обратить в свою веру тех людей, которым помогаете?
– Никогда, – подчеркнуто сказал он. – Если некоторые из них заинтересовываются церковью, то это меня устраивает. Но когда они только попадают ко мне в дом, то более всего нуждаются в еде, одежде, крыше над головой и медицинском обслуживании, они не любят ходить в бесплатные клиники, и после того, как я сам пару раз побывал там, я понял почему. Что же касается еды, то я очень скоро собираюсь открыть суповую кухню и бесплатную бакалейную лавку.
– Это отлично. – Глаза Бренвен сияли. – Это действительно потрясающе! Существует огромная потребность в том, что вы делаете. Я даже не представляла, насколько велика эта потребность, вплоть до последних нескольких месяцев. Мне бы хотелось узнать побольше об этом, узнать все!
– Спасибо, но давайте не будем торопиться. Второй причиной, по которой я ничего не стал рассказывать вам о себе, было то, что вы тоже ничего не рассказали мне о себе. Я так и не знаю, зачем вам нужна была та женщина, которую вы разыскивали, и я надеюсь, что скоро вы проясните этот вопрос. Но третья причина, самая главная… – Ксавье остановился. Ему казалось, что его воротничок душит его. Как бы он ни восхищался ее честностью, он не знал, сможет ли сравняться с ней в этом отношении. Он с трудом выдавил из себя слова: – Это личная причина. Я… э‑э… я не думаю, что смогу сказать больше.
– О’кей. – Внезапно вновь ставшая воплощением деловитости Бренвен быстро достала из своей сумки блокнот. – Расскажите мне, что вам удалось выяснить о Сестре Эмеральд Перл, и я займусь своим делом.
– И я вас больше никогда не увижу.
– Ксавье… э‑э… отец Домингес, мне действительно хотелось бы узнать как можно больше о той работе, которую вы проводите. Но у меня такое чувство, что если мы не можем быть честными друг с другом с самого начала, то это не приведет ни к чему хорошему.
– Пожалуйста, не надо называть меня отцом Домингесом. Люди на улице, которые знают меня, называют меня просто отец К. Именно это я начал говорить вам два дня назад, но не закончил фразу. – Он замолчал. Сейчас или никогда, и он решил, что она стоит того, чтобы рискнуть обнажить перед ней свои чувства. – Мне хотелось бы, чтобы вы называли меня Ксавье. О’кей, настоящей причиной, по которой я не сказал вам о том, что я священник, было то, что меня потянуло к вам так же, как, по вашим словам, вас потянуло ко мне. В какой‑то степени вы были правы, когда сказали, что это должно часто происходить со мной. Я знаю, что привлекаю женщин, и думаю, что моим самым большим недостатком является то, что я наслаждаюсь этим. Но я никогда не задумывался всерьез о том, что нужно что‑то с этим сделать. С вами же мне хотелось… ну, мне хотелось посмотреть, куда могло бы нас привести наше взаимное влечение друг к другу. Поэтому я и воздержался от правды. Это был неправильный и очень опасный поступок, и мне очень жаль, что я его совершил.
– Мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя в ответе за все происшедшее, – мягко сказала Бренвен. – Я чувствовала в точности то же самое, и мне тоже хотелось посмотреть, куда может привести это влечение.
– Да. – Ксавье откинулся на спинку стула, и на его лице появилась ироническая усмешка. – И оно привело нас прямо сюда, в эту дьявольски неловкую ситуацию. Ладно, сейчас ваша очередь рассказывать о себе. Ну, начинайте, не держите меня в подвешенном состоянии!
– Все по‑честному, – рассмеялась Бренвен. – Я – тележурналистка. Я пишу и ставлю документальные фильмы для PBS и уже в течение нескольких месяцев работаю над программой из двух частей о душевнобольных в государственных клиниках и реабилитационных центрах. Я решила, что фильм не будет полным, если я не прослежу путь тех людей, которые не остаются в реабилитационных центрах, и именно таким образом я и узнала о бездомных. Я знаю, что в этом вопросе я только прошлась по поверхности, и знаю, что мне хотелось бы изучить его глубже, но это будет уже другая программа или целая серия программ. Вы могли бы оказать мне большую помощь, стать моим главным источником информации. Сейчас же, чтобы закончить фильм о душевнобольных, мне нужно найти Сестру Эмеральд Перл.
– Понимаю. – Значит, она была журналистом, и, насколько он мог судить, серьезным, ответственным журналистом. Умная. Многосторонняя женщина, как говорится, не только симпатичная мордашка. Не удивительно, что она так привлекла к себе его внимание. – Бренвен, – если вы, конечно, позволите называть вас Бренвен, – у меня плохие новости. Я уверен, что ваша Сестра Эмеральд Перл умерла.
– О нет! Как это случилось?
– Женщина, соответствующая ее описанию, жила в окрестностях Лафайетт‑парка. Как мне сказали, похоже на то, что у нее случился удар. Это могло быть вызвано передозировкой наркотиков, алкоголизмом – обычно это бывает именно так. Или просто плохое сердце или аневризма. Если хотите, вы можете пойти вместе со мной в морг. Тело женщины, которая умерла в парке, осталось невостребованным. Вы могли бы как минимум опознать ее, если это та женщина, которую вы разыскиваете.
– Она не принимала наркотики и не пила. – Бренвен захотелось как‑то защитить Эмеральд Перл, хотя она едва ли была знакома с ней. Она заколебалась лишь на мгновение, прежде чем принять решение. – Я поеду в морг. Я должна выяснить, действительно ли это она. Но вы даже не знаете ее – вам‑то нет никакой необходимости ехать. Вы уже сделали более чем достаточно. Спасибо.
Бренвен подняла с пола свой огромный портфель и принялась рыться в нем в поисках бумажника. Она чувствовала себя так, как будто мчалась на эмоциональных суперскоростях. Поначалу, захотев мужчину, которого ей не суждено было получить, затем, узнав о преждевременной смерти женщины, в которой жизнь просто била ключом. Единственное, о чем она была в состоянии думать сейчас, что она никогда не была в морге и ужасно боялась этого.
Пока Бренвен доставала свою кредитную карточку, Ксавье уже отсчитал купюры и положил их на стол, заплатив, таким образом, за их завтрак. Он взял ее руку в свою, сжав в пальцах кредитную карточку, и сказал:
– Давай сразу договоримся о двух вещах. Первое: если ты думаешь, что я позволю тебе самой отправиться на опознание тела, то ты ошибаешься. Мы идем вместе. Второе: если я приглашаю тебя в ресторан, то плачу я. Если случится такое, что ты пригласишь меня, то платишь ты. Договорились?
– Да, договорились. – Она отметила про себя тот факт, что он говорил так, как будто бы собирался увидеться с ней снова. Она не осмеливалась спросить у него, на каком основании. Она не осмеливалась даже думать об этом.
Ксавье подвез ее к моргу, где она опознала Сестру Эмеральд Перл и сказала, что заставит социального работника в реабилитационном центре попытаться разыскать ближайшего ее родственника, чтобы тот похоронил ее. Это был опыт, повторения которого Бренвен не хотелось бы, и она была благодарна Ксавье, что тот настоял на том, чтобы поехать вместе. Он был чувствительным, добрым и еще каким‑то – и это его свойство было совершенно новым для Бренвен. Когда он молился у тела женщины, с которой даже не был знаком, стала видна его духовность. Она никогда не могла бы подумать, что Ксавье Домингес является глубоко религиозным человеком, но он действительно был таким. Он не надевал свою священническую одежду как костюм, который надевает актер для очередной роли. Скорее можно было сказать, что сущность его призвания поднималась из глубины его души и выплескивалась наружу, преобразуя его, отмечая как человека, посвященного Богу.
К тому времени, как в полдень он подвез Бренвен к ее автомобилю, она поняла, что ей никогда не удастся понять Ксавье Домингеса, если она сначала не поймет всей сложности и глубины его веры. А она знала, что она очень хочет узнать и понять его.
Многие члены «Психического подполья» любили говорить, что случайных совпадений не бывает. Бренвен была склонна поверить в то, что это утверждение является правдой, особенно после того, как выяснилось, что Ксавье Домингес вошел в ее жизнь в точности в тот же самый момент, что и Мелвин Мортон с его словами о помощи и исцелении. Когда она увидела № 622 изнутри, и Ксавье подробно рассказал ей о взятой им самим на себя миссии, она тут же полностью согласилась с ним. Она хотела помочь. Она понимала, что в конце концов она окажет самую большую помощь тем, что снимет об этом документальный фильм, но сначала она хотела узнать этих бесправных людей так же, как знал их отец К. Она хотела, чтобы они приняли ее так же, как приняли его. Этого можно было достичь одним способом, и он не возражал: она начала работать рядом с ним буквально каждый час, когда ей не нужно было находиться на телевизионной станции. Она оставила в № 622 свои джинсы и старые рубашки, чтобы ей не приходилось тратить время на поездку домой переодеться. Между Бренвен и Ксавье возникла необычная близость, близость, которую они очень ценили и лелеяли, тем более что она не носила физического характера. Их взаимное влечение не стало менее сильным, но они предпочитали игнорировать его.
В течение нескольких недель жизнь Бренвен полностью изменилась. Или, по крайней мере, так казалось со стороны; в действительности же изменения происходили в ней каждые несколько лет. Сейчас, осенью 1978 года, она была готова понять значение понятия «служба» и принять его для себя. Она поняла, что, когда Ксавье Домингес говорил: «Высочайшая цель в жизни состоит в служении Богу» и демонстрировал его буквально служением своим бездомным братьям, он имел в виду в точности то же самое, что и Мелвин Мортон: «В этом‑то все и дело… помощь и исцеление». То, что Ксавье жил в рамках католического христианства, а Мелвин Мортон действовал путем паранормального, не имело никакого значения – они делали одно и то же, стремились к одной цели. К ней же стремилась и Бренвен.
Была только одна проблема: у нее не было времени, чтобы повидаться со своими друзьями, и особенно ей не хватало Эллен Кэрью. Эллен не знала ничего о Ксавье, потому что Бренвен чувствовала, что ее отношения со священником были слишком сложными, чтобы объяснять их по телефону, а лично она не видела Эллен уже несколько недель. Наконец, как раз перед Рождеством, Бренвен позвонила ей и спросила, можно ли ей будет приехать в Маклин в следующий вечер, когда Эллен будет свободна.
– О, приезжай прямо сейчас, – сказала Эллен.
Когда Бренвен приехала и начала извиняться за свое долгое отсутствие, Эллен перебила ее:
– Тебе не нужно извиняться передо мной. Я знаю, как ты занята. Когда я теряю тебя из виду на какое‑то время, я знаю, что ты работаешь над чем‑то. Это все еще фильм о душевнобольных или какой‑нибудь новый проект?
Бренвен последовала в гостиную за идущей перед ней упругими шагами Эллен. Хотя она за прошедшие годы сотни раз бывала в этой комнате, ее парящий на немыслимой высоте потолок и огромные пространства стекла всегда вызывали восторг. Как сказал Гарри во время их первого визита к Эллен, этот дом выглядел простым фермерским домом только снаружи. Дом Эллен был похож на свою хозяйку и так же, как и она, был полон сюрпризов.
Бренвен уселась рядом с Эллен на коврике перед камином. С легкостью, возникающей после многих лет дружбы, она начала автоматически помогать Эллен в том, чем она занималась до ее прихода – в нанизывании на толстую зеленую нитку больших красных ягод клюквы. Спрашивать, куда предназначались эти гирлянды, не было никакой нужды. Приближалось Рождество, а Эллен всегда сама украшала дом на праздник. Женщины, работая, разговаривали, и Бренвен ответила на заданный ранее вопрос:
– Я занимаюсь понемногу и тем и другим. Я закончила сценарий о душевнобольных. Но должна сама наблюдать за постановкой и время от времени записывать заново некоторые фрагменты, которые мы уже сделали раньше. Правда, самые сложные работы уже позади. А сейчас я поглощена совершенно новым делом, которое съедает все мое время. А что делаешь ты, Эллен? Что‑нибудь новенькое?
– Ну, можно сказать и так, – счастливым голосом ответила Эллен. – Можешь ли ты поверить, что эта старушка, которой уже под пятьдесят, собирается выйти замуж?
– Замуж? Ты? Нет! Я не верю! Не бей меня, пожалуйста, я всего лишь шучу. Серьезно, Эллен, я очень рада за тебя!
Обнять друг друга, стоя на коленях, по локоть в ягодах клюквы, было совсем не просто, но им удалось это проделать. Бренвен принялась настойчиво расспрашивать Эллен:
– Расскажи мне о нем. Это кто‑то новый? Почему я не догадалась, что ты задумала что‑то в этом роде? Любовь с первого взгляда?
– Можно сказать и так. Он уже очень много лет живет в Вашингтоне, но я никогда не встречалась с ним раньше. Его зовут Джим Харпер, он вдовец и работает в ФБР, но должен через шесть месяцев выйти в отставку. Свадьба состоится сразу же после этого. Все будет проделано очень тихо, ничего особенного, и никаких объявлений о нашем обручении. Мы оба слишком стары для этого.
– Эллен, в настоящий момент ты мне не кажешься слишком старой ни для чего. Ты выглядишь на четырнадцать лет.
Это было совсем незначительным преувеличением. На Эллен был зеленый бархатный спортивный костюм, и в нем она казалась маленькой и стройной. Серебристо‑седые прядки у нее на голове были перемешаны с ее кудрявыми светлыми волосами, и ее лицо прямо‑таки светилось счастьем.
– Спасибо, дорогая. Я признаюсь, что чувствую себя ребенком.
– Вы будете жить здесь, в этом доме?
– Не знаю. Мы еще не добрались настолько далеко в наших планах.
– Э‑э… мне бы не хотелось говорить как твоя мать или кто‑то в этом роде, но… Ты достаточно хорошо знаешь его, чтобы быть в нем уверенной? Некоторые из этих фэбээровцев могут быть такими… э‑э…
– Крутыми? – хихикнула Эллен. – Да, мама, я действительно знаю его очень хорошо. Не то чтобы я никого не искала все эти годы. Я просто думала, что никогда никого не найду. У Джима есть особое качество. Я не могу назвать его, я просто знаю, что он им обладает. Конечно, он очень крутой, но со мной он – просто котенок. – Она подмигнула. – Он хочет попутешествовать после того, как выйдет в отставку, и мне эта идея тоже очень нравится.
– Кстати, о путешествиях, – сказала Бренвен, завязывая узелок на трехфутовой гирлянде из нанизанных ягод клюквы и вдевая новую нитку в иголку, – ты разговаривала недавно с Гарри Рейвенскрофтом?
– Да. Он уже объявил в Редмунде, что уходит в отставку после окончания семестра. Я не знаю, Бренвен, он выглядит очень взволнованным или даже скорее взвинченным. И даже как‑то не очень отчетливо мыслит. Я вынуждена была убедить его в том, что ему не следует закрывать Рейвен‑Хилл. Я не могу себе представить, почему он сам не понимает, что Бичерам просто некуда идти! Он разговаривает так, будто вообще не собирается возвращаться, но он, конечно же, вернется. И кроме того, нельзя же просто так выбросить из головы людей, которые проработали на тебя очень много лет, я имею в виду Бичеров.
– Надеюсь, он не поступит так! Гарри все еще расстроен из‑за меня, знаешь, потому что я отказалась ехать с ним в Англию.
– Может быть, тебе следовало бы поехать с ним, Бренвен. Хотя бы ненадолго. – Эллен перестала нанизывать на нитку ягоды, как бы подчеркивая этим важность своих слов. – Ты могла бы повидать своих родителей и заодно приглядеть за Гарри.
– Нет, нет, – покачала головой Бренвен. Волосы, которые она сегодня оставила распущенными, закачались из стороны в сторону. – Я так и не смогла объяснить своей матери ситуацию с моим разводом, она обожала Джейсона. Ты знаешь, каким он мог быть обаятельным. Особенно с женщинами. С тех пор наши отношения стали довольно напряженными, даже при разговоре по телефону, когда нас разделяет океан. Я действительно не хочу возвращаться туда, Эллен, и даже если бы я этого хотела, я не смогла бы сделать этого прямо сейчас. Слишком много нового происходит сейчас в моей жизни, чтобы я могла уехать.
– Бренвен, но есть еще кое‑что. Кое‑что, о чем, я уверена, ты не знаешь.
Серьезные нотки в голосе Эллен заставили Бренвен поднять взгляд на подругу.
– В чем дело?
– Гарри связался с Джейсоном.
Почему эта информация должна была заставить ее кровь заледенеть, Бренвен не знала, но случилось именно это. Она сказала:
– По некоторым причинам меня это не удивляет.
Гирлянды Эллен были совершенно забыты.
– На самом деле инициатором всего этого выступил Джейсон. Он написал Гарри пару месяцев назад, хвастал приобретенным им в Германии имением с расположенным там древним замком. Гарри показал мне письмо. Он был очень возбужден, сказал, что Джейсон написал только для того, чтобы произвести на него впечатление, и, после того как я прочла письмо, я согласилась с ним. Джейсон каким‑то образом получил крупную сумму денег, и теперь он играет роль респектабельного владельца поместья.
– Ну, Джейсон провел десять лет, занимаясь одному Богу известно чем. – Сейчас Бренвен тоже забыла о своих гирляндах. – Очевидно, эта деятельность хорошо оплачивалась. – Она смотрела в огонь, не видя пламени, не желая говорить Эллен о том, что ей однажды показали рунические камни: что Джейсон был окончательно испорчен и развращен, и что она и Гарри были каким‑то образом связаны с ним, что в один ужасный день или год Джейсон снова вернется в их жизнь и принесет с собой стену Тьмы.
Когда Эллен поняла, что Бренвен не собирается продолжать, она заговорила снова:
– Это безумие, Бренвен. Сначала Гарри разделал Джейсона в пух и прах, а затем я узнаю, что он ответил на его письмо, – и пошло‑поехало. – Она щелкнула пальцами. – Они снова переписываются, как лучшие друзья. Гарри больше не планирует ехать в Англию. Он заявляет, что собирается посетить Джейсона в его замке. Я думала, что, если ты согласишься хоть ненадолго поехать с ним в Англию, это может заставить Гарри изменить его планы.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – задумчиво произнесла Бренвен. – Нет, я не буду вмешиваться. Я не собираюсь присматривать за Гарри Рейвенскрофтом. Я согласна с тобой, он сейчас принимает не очень разумные решения, но это его жизнь. – Она с усилием улыбнулась и сменила тему: – Давай‑ка лучше снова займемся гирляндами. Что бы ты делала, если бы я не заявилась сегодня и не помогла тебе хоть немного? Ты не управилась бы и за несколько дней. Расскажи, какие украшения ты планируешь в доме на это Рождество…
Когда Бренвен уехала от Эллен поздно вечером, она поняла, что так и не сказала ей ни слова о Ксавье Домингесе или хотя бы о работе, которой она занималась вместе с ним. Разговор о Джейсоне и Гарри заставил ее полностью забыть о Ксавье. Вот еще один пример того, мрачно подумала Бренвен, как хорошо плохие новости вытесняют хорошие.
Глава 5
Бренвен по собственному решению провела Рождество в одиночестве. На встречу Нового года она отправилась на танцы вместе с Ксавье в приходской холл в церкви по соседству, где он проводил мессу и исповедовал… Но затем она сказала, что у нее разболелась голова, и ушла оттуда еще до полуночи. Направляясь в своем автомобиле в Джорджтаун, она чувствовала себя полной идиоткой. Она отвергла другие, гораздо более блестящие приглашения для того, чтобы быть рядом с Ксавье, но затем, словно испорченная Золушка, убежала еще до наступления полуночи, потому что побоялась его поцелуя, когда часы пробьют двенадцать.
Однако это не было единственной причиной, по которой Бренвен ушла с танцев. Вот уже несколько дней ее угнетали дурные предчувствия, и в разгар приходского праздника она вспомнила, как Джейсон всегда праздновал Новый год, как Джейсон не принимал новогодние решения, а скорее делал объявления о том, что, в соответствии с его желаниями, должен был принести наступающий год. Ощущение того, что Джейсон в настоящую минуту желает зла ей и Гарри Рейвенскрофту, а также, возможно, и другим людям, было у нее настолько сильным, что она чувствовала себя больной и дезориентированной. Должно быть, она и выглядела больной, потому что Ксавье не пытался удержать ее на празднике.
Первый день нового, 1979 года застал Бренвен в № 622, когда она стучала в дверь комнаты Ксавье, желая извиниться перед ним и поговорить.
Дверь резко распахнулась, и голос Ксавье сказал:
– Подождите минутку, я сейчас выйду. – Но его самого нигде не было видно.
Бренвен проводила очень много времени в этом доме, хотя, естественно, не жила в нем, но она никогда не была в этой спальне. Обычно они сидели и разговаривали за кухонным столом, и она находила Ксавье, как правило, на кухне или в крохотной комнатке, больше похожей на шкаф, которую он использовал в качестве кабинета. В это утро его не было ни там, ни там, и один из жильцов дома направил ее сюда. Она стояла на пороге и оглядывала комнату. К ее удивлению, она оказалась меблированной ничуть не лучше, чем любое другое помещение в доме. Фактически она выглядела гораздо хуже, но, наверное, потому, что была очень грязной. Книги и газеты были в беспорядке разбросаны по всей комнате; кругом валялась одежда, а кровать была не застелена. Что ж, подумала она, подобная неаккуратность – типична для такого человека: он всегда был сосредоточен на чем‑то другом, а не на своем личном комфорте.
Бренвен задержалась в дверях, не произнося ни слова, и была рада тому, что в глубине комнаты дверца того, что отдаленно напоминало платяной шкаф, скрывала от нее Ксавье. Она, наверное, застала его в процессе переодевания. Можно было с большой уверенностью сказать, что это было именно так, потому что когда он показался из‑за двери шкафа, то как раз заправлял фланелевую рубашку в джинсы, а затем ногой, на которой был только носок, захлопнул за собой дверцу шкафа.
– Что случилось? – спросил он, поворачивая голову в ее сторону. И тут же на его лице отразилось удивление, затем удовольствие, но ни малейшего следа смущения. – Бренвен! Я не ожидал увидеть тебя сегодня!
– Ты говоришь так, будто ожидал кого‑то другого. Я что, пришла не вовремя? – спросила Бренвен неуверенно.
Она позволила Ксавье проводить ее в глубь комнаты. Она завидовала его самообладанию. Никогда ни при каких обстоятельствах она не видела его растерявшимся, и все же сама чувствовала себя в его спальне крайне неловко.
– Я думал, что пришел кто‑то из обитателей дома, вот и все. Я не ожидаю никого, но ты же знаешь, какая тут жизнь. – Он взял в свою руку обе ее руки и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. – Для тебя, Бренвен, просто невозможно прийти не вовремя.
Этот голос! Прежде чем ее покинула смелость, Бренвен произнесла:
– Я пришла, чтобы извиниться, сказать, что я очень сожалею, что так быстро ушла вчера ночью.
– Как ты себя чувствуешь сегодня утром? – Он изучал ее лицо своими темными, как оникс, глазами. – Лучше?
– Гораздо лучше, спасибо.
Она сделала шаг назад, но он не отпускал ее рук. Вместо этого он шагнул вместе с ней, только сделал более широкий шаг и оказался еще ближе.
– В таком случае… – сказал он и быстро положил одну руку ей на затылок, а другой прижал ее руки к своей груди и поцеловал ее. Великолепный поцелуй, приятный, но не возбуждающий. Он был сделан мастерски, но все же… разочаровал ее.
Он отпустил ее и отошел назад.
– Ты задолжала мне это. С Новым годом, Бренвен.
– С Новым годом, Ксавье. – Она чувствовала себя как‑то странно и решила, что ей лучше сейчас быть честной, чем вежливой. Она тряхнула головой, и ее волосы, заплетенные в косу, подпрыгнули на плече. – Но все равно мне хотелось бы, чтобы ты не делал этого.
– Почему? Новогодние поцелуи разрешаются и даже ожидаются. И кроме того, я думал, что совершил его довольно хорошо, с подобающей долей сдержанности… – Ксавье был настолько удивлен и обрадован встречей с ней, что не осторожничал, как обычно. Он поверил ей, когда она сказала, что чувствует себя лучше. Возможно, она и чувствовала себя лучше физически, но что‑то все равно было не так.
– Да, именно, – сказала Бренвен. Внезапно сама жизнь показалась ей слишком тяжелой для нее. Если она не может быть откровенной с Ксавье, то к кому же еще она сможет обратиться? Ее плечи поникли под объемистым зеленым свитером, который она надела с серыми слаксами.
Ксавье подошел к ней сбоку и твердо, по‑дружески положил руку на эти поникшие плечи.
– Я не бесчувственный, Бренвен. Расскажи мне, что случилось?
Она вздохнула. Она была готова заплакать.
– Иногда я просто не понимаю ваших правил игры, отец.
– Ох! – Ксавье сжался. – Неужели я заслужил это?
– Я не знаю, – беспомощно сказала она. – Ты сбил меня с мысли. Я пришла сюда извиниться за то, что так поспешно убежала вчера ночью, но, кроме того, мне нужно было поговорить кое о чем, а ты… ты…
Бренвен вывернулась из его объятий и повернулась к нему спиной. Ксавье услышал чьи‑то шаги в коридоре и закрыл свою дверь, не отводя от нее своего взгляда. Он считал Бренвен необыкновенно сильной женщиной. За те три месяца, что он был знаком с ней, она много раз бесстрашно бросалась в ситуации, которые были весьма неприятными и которые в его деятельности возникали постоянно. Например, могла раздеть и искупать мужчину, тело которого было буквально покрыто вшами и который не мог сделать этого самостоятельно, потому что был очень слаб от голода и холода. Ксавье привык думать, что она может справиться со всем, включая и его самого. Но он никогда не видел ее такой, как сейчас – даже изгиб шеи кричал о том, что она очень ранима. Его мысли метались, а тело страстно желало утешить ее. Что она сказала? Правила… она не понимала его правил. Каких правил? Проклятье!
Внезапно он понял. Это был поцелуй, расчетливый поцелуй, который исходил не из сердца, а от головы. Он подумал только о себе, о том, что ему может сойти с рук, если он поцелует ее в день наступления Нового года. Ее он не взял в расчет. Он перестал размышлять и позволил чувствам одержать верх.
Голова Бренвен склонилась, как головка цветка, слишком тяжелая для тонкого стебелька. Ксавье ослепила нежная белизна ее шеи у самого затылка. Он подошел к ней, обнял сзади и сомкнул руки у нее под грудью. Он позволил своим губам припасть к ее шее сзади в поцелуе одновременно страстном и до боли чувствительном.
– Я уверена, что подобные поцелуи не разрешены, – прошептала она.
Ксавье прижался щекой к ее виску. Вкус ее кожи обжигал его губы и язык; его голос доносился из глубины груди:
– В данный момент я больше беспокоюсь о тебе, чем о том, что разрешено, а что нет.
Он закрыл глаза. Он с огромным усилием заставлял себя оставить свои ладони на ее грудной клетке – его руки, он сам хотели ощутить полноту ее груди, почувствовать, как от прикосновения его ладоней расцветают и твердеют ее соски. Он проглотил вырвавшийся было у него стон и сказал:
– Тебе что‑то нужно от меня, Бренвен. Мне следовало бы заметить это раньше. Расскажи мне, что тебе нужно, чего ты хочешь.
Она шевельнулась. Она повернулась в его объятиях, и на какой‑то сладкий, мучительный момент Ксавье показалось, что сейчас она запрокинет голову, приоткроет губы и тем самым предложит ему снова поцеловать ее. Но она отступила назад. Ксавье расцепил руки и отпустил ее.
– Я не знаю, чего я хочу, – сказала она. – Мне казалось, я знала это, когда пришла сюда, но ты сбил меня с толку.
Ксавье не был сбит с толку. Каждая клеточка его тела трепетала от желания прикоснуться к Бренвен, обнять ее. Но он ждал, высматривая в ее лице какие‑то намеки, ответы на свои вопросы.
– Извини, – просто сказал он, – я не хотел этого.
– Я знаю, что не хотел.
В конце концов, священник в Ксавье был сильнее, чем мужчина, и он победил.
– Мой первый поцелуй был проявлением моего эгоизма. Я уже давно хотел поцеловать тебя, и я думал только о себе. Другой – когда я только что поцеловал тебя – был, я надеюсь, менее эгоистичным, и все же это не то, что тебе нужно. Не так ли?
Бренвен кивнула и почувствовала себя лучше. Она вспомнила еще одну причину своего прихода.
– Что мне нужно, Ксавье, так это поговорить с тобой о чем‑то очень серьезном. И это не… не личное. У тебя есть время?
– Угу.
В глубине души и священник, и мужчина считали, что Бренвен необходимо нечто большее, чем просто разговор – ей нужно, чтобы ее любили, и любили физически. Но, возможно, это была лишь проекция его собственных желаний. Он расправил плечи и заставил себя спокойно сказать:
– В любом случае мне уже пора устроить себе день отдыха и на какое‑то время уйти отсюда. Ты же знаешь, что будет, если мы начнем разговаривать здесь.
Бренвен знала это слишком хорошо. Она улыбнулась:
– Нас будут постоянно перебивать. Не могли бы мы отправиться ко мне, или я прошу тебя слишком о многом?