Глава 1.
Затем, что он возник из огненной стихии,
Из тех перволучей, чья сила так светла,
Что, чудо Божие, пред ней глаза людские
Темны, как тусклые от пыли зеркала.
Шарль Бодлер, «Цветы зла».
— Поттер, Гарри!
Пора.
Гарри побрёл к табурету, где его уже ждала профессор МакГонагалл со Шляпой в руках. Он слабо надеялся, что даже если окажется никуда не годен и никому не нужен, его всё же оставят в этом чудесном месте — Хогвартсе — хотя бы на ночь. Ноги подламывались не только от противного страха, угнездившегося где-то под ложечкой, но и от усталости.
— Она сказала, Поттер?
— Тот самый Гарри Поттер?
Шепотки витали по залу, как живые, и Гарри чувствовал кожей, как все, притихнув, смотрят на него. Он непроизвольно постарался втянуть голову в плечи: по опыту предыдущей жизни он успел убедиться, что пристальное внимание других людей, направленное на тебя, приводит только к неприятностям. И чем пристальнее внимание, тем крупнее неприятности. Так всегда бывает.
Шляпа накрыла его голову целиком. Её изнанка была чёрной и пахла пылью. Наверное, эта Шляпа весь год лежит в пыли, и никакие запахи шампуня от голов первокурсников не могут прогнать въевшегося почти жгучего пыльного духа — как под кроватью в чулане Гарри. Не будь Гарри так взвинчен, он бы расчихался.
— Хмм, — прошелестели ему в ухо — голос у Шляпы оказался вкрадчивым. — Трудно. Крайне трудно. Очень храбрый, это видно. Но и сообразительный. Талант, да, бог ты мой, конечно же — и большое желание проявить себя, вот ведь что интересно... Куда же мне тебя отправить?
Гарри, зачем-то зажмурившись — ведь и так ничего не было видно из-за Шляпы — изо всех сил сжимал пальцами края табурета. «Только не в Слизерин! Только не в Слизерин... пожалуйста...».
— «Только не в Слизерин»? — задумчиво повторила вслед за ним Шляпа. — Отчего же? Ты будешь великим... это написано у тебя на лбу, можно сказать... Слизерин даст тебе всё для этого, чего тебе ещё не хватает, и выведет тебя к славе.
Шляпа принялась задумчиво рассуждать, а Гарри бросало в дрожь при каждом новом её слове.
— Хаффлпафф отпадает сразу — не так-то ты добр, как нужно, хотя в этом не только и не столько твоя вина. Рэйвенкло... нет, знания для тебя не цель, а средство. Остаются Гриффиндор и Слизерин, извечные враги... Гриффиндор. Все ждут от тебя, что ты отправишься туда, но я распределяю учеников не по тому, чего от них ждут, а по тому, каковы они есть. И — если знаю, конечно — по тому, что им предстоит. Слизерин научит тебя жить, Гриффиндор научит быть. Будучи наследником Гриффиндора — хотя в тебе мало его крови — ты годишься в львиный факультет. Но прочая твоя чистая кровь просится в Слизерин... о да, Слизерин в тебе есть... кстати, возможно, тебе не помешает знать, что твой отец был одним из очень небольшого числа Поттеров, попавших в Гриффиндор. Ты научился выживать в чулане под лестницей... о, ты практически натравил змею на собственного кузена? Истинно слизеринский поступок, я в восхищении...
Гарри немедленно пожалел о том, что произошло в зоопарке, но было уже поздно пинать себя за это.
— И многое, многое другое... ты научился ненавидеть, о, да, ненавидеть, как это делают в Слизерине. И так же заводить себе врагов — мгновенно и прочно. Ты истинный слизеринец, мальчик мой. И тебе уготованы высоты, которых тебе будет легче достигнуть в Слизерине...
«Быстрей думай! — Гарри начал злиться. Ему нестерпимо хотелось есть, спать и избавиться от этого бешеного нервного стука зубов, неконтролируемо клацавших друг о друга от напряжённого ожидания. К тому же ему совсем не нравился оборот, который приняли размышления Шляпы. — Отправь меня в Гриффиндор, и хватит уже!».
— Приказываешь? И пяти минут не прошло, как мы знакомы, а ты уже командуешь? — изумилась Шляпа. — Теперь мне всё окончательно ясно. Что ж... Слизерин!
Последнее слово оглушило Гарри, отдаваясь в ушах чьим-то злорадным смехом и звонко разносясь по всему залу.
— Не-е-е-е-е-е-ет! — его крик эхом пронёсся по залу, когда он вскочил, роняя табурет и брезгливо срывая Шляпу с головы. — Не-е-е-е-ет!..
Никто не аплодировал ему. Все были в шоке — если не от вердикта Шляпы, то от его поведения. Хотя нет. Со стороны преподавательского стола доносились размеренные спокойные одинокие хлопки. Аплодировал преподаватель в чёрном, с сальными тёмными волосами, нездоровым цветом лица и длинным крючковатым носом. Он, кажется, даже как-то странно улыбался. Гарри нашарил взглядом знакомые лица за преподавательским столом. Альбус Дамблдор смотрел на Гарри испытующе и печально. Хагрид выглядел, как кирпичом пристукнутый — Гарри видел однажды, как Дадли с дружками проделал такое с мальчиком из параллельного класса. Профессор Квиррелл невозмутимо изучал свой бокал.
Профессор МакГонагалл же, стоявшая теперь лицом к лицу с Гарри, выглядела шокированной.
— Возьмите себя в руки, мистер Поттер, — как-то неубедительно сказала она. — Если Вы недовольны выбором Шляпы, то Вы не первый студент за историю Хогвартса, и это не причина...
Её оборвал на полуслове сальноволосый в чёрном:
— Извините, Минерва — Поттер теперь мой студент. Мне кажется, более чем естественно будет, если я возьму все необходимые разъяснения на себя.
Профессор МакГонагалл нахмурилась, но смирилась:
— Хорошо, Северус. Только... быстро.
— Как Вам будет угодно, Минерва, — кивнул сальноволосый и обратился к Гарри, удобно устроив подбородок на сложенных пальцах и уперевшись локтями в стол:
— Моё имя — Северус Снейп. Я декан факультета Слизерин — и, соответственно, Ваш декан. Моё слово — закон для Вас. И сейчас Вы должны немедленно прекратить истерику и сесть за стол своего факультета, как и прочие студенты — если, конечно, Вы умеете вести себя, как все. Вам всё понятно, мистер Поттер?
«Вести себя, как все?». Гарри почти ничего не понял. Его трясло, как в лихорадке. Лопатками он чувствовал торжествующий взгляд Малфоя. «Сесть за стол факультета... моего факультета?». Гарри затошнило в сотню раз сильней, чем от волнения — от отвращения к собственному факультету, к себе, к Шляпе, к Северусу Снейпу, который говорил так насмешливо... Гарри почувствовал, как что-то в нём рвётся на волю, просится на свободу — какая-то сила, до сих пор мирно текшая по жилам, готовая сейчас рвать, крушить, кружить в безумном вихре... но как раз это ощущение было хорошо знакомо Гарри — сколько раз он давил в себе это под побоями и руганью дяди Вернона, опасаясь ещё большего наказания. Теперь он знал, что это была его магия... но это ничего не меняло. Абсолютно ничего. Он должен опять сдержать это и сделать так, как ему говорят.
Гарри судорожно вдохнул и выдохнул — от выдоха, довольно слабого и обречённого, табурет упал набок, Шляпу отнесло на десяток метров, а мантия профессора МакГонагалл затрепетала и забилась, как на очень сильном ветру.
— Да, — сказал он тихо — так тихо, что его, кажется, никто и не услышал, хотя все прочие молчали, и только горевшие над головами тысячи свечей негромко потрескивали.
Гарри развернулся к столу Слизерина. Шагать туда пришлось через силу, но он всё же дошагал, усиленно игнорируя какое-то жадное, жаркое и ликующее выражение лица Малфоя. «Выкручивался же я как-то в одном классе с Дадли...». Гарри старался не думать о том, что даже сотня-другая Дадли не сравнится с одним Драко Малфоем по злокозненности. В конце концов, Дадли травил Гарри по привычке, просто за то, что несносный очкарик существовал на свете. А у Малфоя была причина для ненависти. Очень даже веская.
Он сел в самый конец стола — до ближайшего к нему первокурсника оставалось ещё пять свободных мест. Он заметил, что большинство слизеринцев косятся на него с неприязнью, и слабо понадеялся, что в первую же ночь его без затей придушат подушкой, и не нужно будет учиться в Слизерине.
Но вряд ли он отделается так просто.
«Все ведьмы и колдуны, которые пошли... по плохой дорожке, учились в "Слизерине". Да и Сам-Знаешь-Кто тоже». «Я не хочу идти по плохой дорожке... но никому не интересно, чего я хочу».
— Продолжайте, Минерва, — мягко напомнил Альбус Дамблдор.
— Да-да, конечно, — спохватилась МакГонагалл и неловко взмахнула палочкой, ставя табурет на ноги и возвращая Шляпу к себе в руки.
— Томас, Дин!
«Томас, Дин» отправился в Гриффиндор, и болезненная, тоскливая зависть, какой Гарри никогда раньше не чувствовал, скрутила узлом все его внутренности. «Турпин, Лизу» спустя наступила очередь Рона, бледно-зелёного и взъерошенного. Шляпа отправила его в Гриффиндор, и, спустя несколько минут после того, как плюхнувшегося на своё место Рона перехлопали по спине все братья и аплодисменты утихли, Гарри нашёл взглядом взгляд Рона. Рыжий покраснел и уткнулся в свою пустую тарелку. Как ни странно, Гарри не удивился этому.
Блейз Забини, последний из первоклашек, присоединился к Слизерину, но сел далеко от Гарри, почти во главе стола — там, где сидел Малфой.
* * *
Ужин не лез Гарри в горло. Он сидел неподвижно, уставившись на еду перед собой и обхватив себя руками за плечи. Не то, чтобы ему было холодно, но хотелось почувствовать хоть какую-то поддержку в собственный адрес — пусть даже и свою. Другой у него никогда и не было. Он не слышал толком речи Дамблдора и не участвовал в пении гимна Хогвартса. Ему было плохо.
Верзила со значком старосты на мантии, таким же, как у Перси Уизли, шагал впереди толпы, ведя первоклашек в подземелья. Едва ступив в них, Гарри ощутил, как зубы начинают стучать снова — теперь уже от холода. На сырых стенах кое-где висели мокрицы. Гарри казалось, что это дурной сон, перед глазами рябило и расплывалось — приходилось сознательным усилием фокусировать взгляд. Где-то на задворках сознания мелькало, что нужно запомнить дорогу, потому что вряд ли потом кто-нибудь из одноклассников согласится послужить Гарри Поттеру гидом... почему они так ненавидят его? Ведь он в ссоре только с Малфоем...
Староста остановился перед голой стеной, ничем не отличавшейся от таких же по всему подземелью, и громко произнёс:
— Хитрость и слава!
Дверь в стене скользнула в сторону. Все зашли. Гарри подождал, пока останется один снаружи, и только тогда вошёл. Ему не хотелось даже случайно задеть рукой кого-нибудь из слизеринцев... после того, что он наслушался об этом факультете от Хагрида и Рона, они все казались ему мерзкими. Сам себе он казался грязным и точно таким же мерзким.
Никто, казалось, не обращал на него внимания. Обмениваясь вполголоса какими-то репликами, слизеринцы и слизеринки расходились по разным коридорам. Гарри на автомате потащился прочь из сумрачной гостиной, увешанной черепами по стенкам и освещённой каким-то зеленоватым светом, следом за другими мальчиками. Гостиная была такой длинной, что в какой-то момент он всерьёз прикинул, не пройдёт ли несколько столетий к тому времени, когда он её пересечёт.
Слизеринцы как-то неуловимо растворялись в ответвлениях коридора, и Гарри едва успел заметить, куда свернули Малфой, Кребб, Гойл, Забини и ещё несколько других. Точно так же не задумываясь, он пошёл следом — какая-то часть его сознания, почти что отключившегося от всего этого кошмара со Слизерином, продолжала мыслить логически и требовала, чтобы он не отставал от других первоклашек. Гарри, впрочем, не был благодарен этой своей части за благоразумие — особенно когда в открытую дверь спальни зашли Малфой, Крэбб, Гойл и Забини. А кроватей в комнате Гарри насчитал пять. Это показалось ему дополнительной несправедливой гадостью со стороны судьбы, лишней, но вполне обоснованной всем, что случилось только что.
Свободной осталась одна из кроватей у двери. Самую дальнюю от входа, под окном, занял Малфой, ближе к нему расположились Забини и Кребб; напротив Гарри устроился Гойл и, сопя, как носорог, стаскивал ботинки.
Гарри углядел на кровати полог и наивно понадеялся проскользнуть побыстрей на кровать, задёрнуть тяжёлую тёмно-зелёную бархатную ткань и заснуть прежде, чем Малфой успеет оформить свою ухмылку во что-нибудь гадостное.
Не успел…
— Потти, — блондин растягивал гласные, явно наслаждаясь моментом, — ты знаешь что-нибудь о традициях Слизерина?
— Не знаю и знать не хочу, — отрезал Гарри, поспешно стягивая обувь и мантию. Рубашку и джинсы он решил не снимать на глазах у всех… слизеринцев, сам не зная, почему.
— А придётся, Потти, — если бы Гарри не знал, кто такой Малфой, он бы поверил, что нотки сожаления в голосе того искренни. — Как-никак, ты сам теперь слизеринец…
Гарри предпочёл не отвечать на это — чтобы не сорваться и не набить Малфою морду. Ему и напоминать ещё будут, что его распределили на один факультет с убийцей его родителей!
— Подойди сюда, Потти.
— Зачем это, Малфи? — «Малфи» звучало не так удачно-оскорбительно, как «Потти», но вполне хватило, чтобы на скулах Малфоя проступили неровные пятна лихорадочного гневного румянца.
— Не смей называть меня так!
— Ты же называешь меня Потти — почему мне нельзя? — Гарри не вслушивался сам в свои слова. Голова болела нестерпимо, хотелось лечь, уткнуться в подушку и расплакаться. Но делать этого при Малфое было, разумеется, нельзя. Гарри вспомнил, как он в возрасте лет четырёх расплакался при Дадли, и тот стал травить его ещё безжалостней, словно собака, почуявшая кровь раненого зверя. Такое не показывают другим.
— Ты — полукровка, — выплюнул Малфой, не зная, видимо, какой аргумент ещё предъявить.
— В поезде тебя это не смущало, — голос Гарри звучал безучастно, а не дрожаще только потому, что сам он слишком устал.
— В поезде ты предпочёл дружбу Уизела, — ухмыльнулся Малфой. — А теперь он будет обходить тебя за милю, боясь страшного ужасного Слизерина. Мы же такие зловредные, такие коварные, только и думаем, как бы сделать пакость невинным маленьким гриффиндорчикам…
— Вот к ним и иди, а меня оставь в покое, — устало посоветовал Гарри, заталкивая носки в ботинки и раздёргивая полог кровати, чтобы забраться внутрь.
— Не-ет, Потти, так легко ты не отделаешься, — сморщив нос, протянул Малфой. — Ты будешь изгоем в Слизерине...
Подобные перспективы Гарри были уже знакомы из совместной учёбы с Дадли. Здесь, в школе магии, у недоброжелателей были куда более широкие возможности навредить, и при этой мысли Гарри невольно пожалел, что не выучил учебники наизусть, как Гермиона Грейнджер.
— Плевать я хотел на тебя и твой поганый факультет, — сказал Гарри и полез на кровать.
— Не спеши, Потти. Это и твой факультет тоже. И вообще, я же сказал тебе — иди сюда.
— Зачем это, Малфи? — «по второму кругу разговор?»…
— Снимешь с меня ботинки, разденешь и вообще — будешь всячески мне прислуживать. Как и полагается полудурку, не понимающему, кому и когда следует подавать руку, — Малфой плюхнулся на кровать и выжидательно вздёрнул светлую бровь, глядя на Гарри. Кажется, он даже не допускал мысли, что кто-то может его ослушаться.
— Ты больной, — решил Гарри почти сочувственно. Даже в исторических романах, которые он листал в маленькой библиотеке муниципальной школы Литтл-Уингинга, скрываясь от двоюродного братца сотоварищи, ни один слуга не раздевал своего господина — те, как правило, справлялись с этим сами. Разве что женщины обычно приказывали горничным расшнуровать им какие-то корсеты — Гарри понятия не имел, что это такое; странное слово походило на латы [Англ. «латы» — «corselet», «корсет» — «corset»], но ему казалось, что это всё же должно значить что-то другое.
И, само собой, Гарри не собирался ни в коей мере прислуживать Драко Малфою. Помимо прочих причин — гнев, вражда, гордость, он и сам не возражал, чтобы его раздели — так он устал.
Гарри присел на кровать, собираясь подобрать ноги под себя и задёрнуть полог, но не тут-то было.
— Ты не полудурок, — Малфой удовлетворённо щурил серебристые переливающиеся глаза. Сейчас, в тускловатом свете полной луны, светившей прямо на лицо Малфоя, видно было, какие они огромные и серебристые — отчего-то это пугало Гарри даже больше, чем полтора часа назад перспектива быть отправленным из Хогвартса обратно к Дурслям несолоно хлебавши (надо сказать, в этот момент альтернатива «Бетонных стен» Хогвартсу казалась ему уже не такой уж неприемлемой). Такой же худой, как сам Гарри (хотя и выше на полголовы), Малфой терялся в складках своей светло-серой мантии, волосы светились в тон глазам, которые единственные выделялись на бледном лице. Он походил на призрак куда больше, чем все настоящие привидения, виденные первокурсниками до Сортировки, и это заставило Гарри мгновенно потерять всякую сонливость и апатию.
В комнате остро запахло опасностью. Гарри чуял это спинным мозгом, и редкие волоски на теле разом встали дыбом.
— Ты полный идиот, Поттер, — заключил Малфой. — Будь ты на другом факультете, ты бы имел шанс продолжить задирать нос, но теперь у тебя один шанс выжить — делать то, что я говорю.
Гарри не мог оторвать взгляда от лица Малфоя — казалось, через него просвечивало окно. «Может, он просто умеет превращаться в призрака? Или должен — как оборотни в волков?».
— Я — Мальчик-Который-Выжил, — медленно сказал Гарри, тщательно следя за тем, чтобы голос не дрожал от страха, иррационального, неожиданного, сковывающего страха перед этим ночным Малфоем. — По-моему, я отлично умею это делать сам, без твоей помощи, спасибо. И ты, по-моему, тоже должен уметь снимать одежду самостоятельно, а если нет, то не пора научиться?
Дурсли лишали Гарри возможности отвечать язвительно — если он не прикусывал язык вовремя, следовали долгие дни, а может, и недели, в темноте чулана, с прилипшим к позвоночнику животом и пересохшими до незакрываемости рта губами. И он умел молча слушать оскорбления. К счастью, Малфой не имел власти посадить Гарри в чулан, и тот был странно рад, хамя блондину. Таким образом Гарри убивал сразу двух зайцев — давал раскатавшему губу Малфою отпор и избавлялся от своего страха. Осмеянное не может быть больше таинственным и пугающим, так говорил какой-то человек с бородой в телевизоре года два назад. Гарри отлично это помнил, потому что у телевизора оказывался крайне редко и крайне случайно, и ловил эти моменты в памяти, как бабочек.
— Не хочешь по-хорошему, Потти, значит, будет по-моему. Кребб, Гойл, объясните ему, что к чему.
Забини к тому времени давно молча забрался в свою кровать и задёрнул полог. Гарри даже показалось, что он не заметил, что в спальне был ещё кто-то, кроме него — хотя, скорей всего, он просто не хотел вмешиваться в разборки между Малфоем и Гарри. Кребб и Гойл, отчаянно зевая, сидели на краях кроватей, но, очевидно, не смели отключиться, пока Малфой не прикажет.
Возможностью взбодриться они воспользовались с радостью.
Очень удачным, с точки зрения Гарри, было то, что они и не думали браться за палочки — то ли это было запрещено в Хогвартсе, то ли они сами не умели толком обращаться с этими предметами, но объяснять они собирались исключительно кулаками. Такие дискуссии с собеседниками, чьи кулаки размером с твою голову, Гарри хорошо изучил. Здесь не было ни крыш, ни заборов, ни запутанных улочек, ни окон, где можно было скрыться. Но и драться с ними Гарри не мог — его попросту задавят весом.
Малфой откинулся на спину, оперевшись на локти и явно приготовившись наслаждаться зрелищем. Гарри нервно облизнул губы и неуверенно сжал кулаки, бесполезные против таких громил, как Кребб и Гойл. Ему было на руку, что они были так неуклюжи — он с лёгкостью увернулся от удара Кребба, пнув при этом того по голени, прогнулся в спине, пропуская руку Гойла над собой, сместился за их спины со скоростью, которая всегда помогала ему спастись от Дадли с компанией. Реакция у него была замедленной от усталости, но Кребб с Гойлом тоже не были свеженькими. Плюс к тому, их немалый вес был обеспечен дополнительным бонусом в виде обильного ужина, который не лез в горло Гарри.
Но их было двое, и они возвышались над Гарри, как две Эйфелевы башни. Он не мог долго увиливать от них в тесном пространстве спальни. Спустя десять минут кто-то из них первый раз задел Гарри кулаком по рёбрам. Что-то хрустнуло, и Гарри всерьёз подозревал, что это «что-то» — не что иное, как его собственные кости. Больно было до ужаса, и слёзы непроизвольно выступили на глазах, как когда со всего размаху стукаешься локтем о стену.
Гарри пошатнулся и согнулся пополам — только это и спасло его от метившего в лицо ботинка Кребба, пролетевшего всего лишь в миллиметре от волос. «Если разобьют очки, мне конец».
В следующий раз ему всё же досталось ботинком — но по пальцам левой руки. Они как-то странно застыли, и пытаться шевелить ими было дико больно, но в планы Гарри и не входило шевелить ими. В этом не было бы никакого проку, если говорить начистоту. Главным образом, он продолжал шевелить ногами.
Пушистый тёмно-зелёный с серебряными змейками по краям ковёр спальни был уже изрядно истоптан суетливыми метаниями Гарри и неспешной поступью Кребба с Гойлом, которые были похожи на роботов, наступая на Гарри, где бы тот ни оказался.
В конце концов он был зажат в углу, из которого было никак не ускользнуть — между своей кроватью и кроватью Кребба. Крохотный промежуток пространства, сзади стена, справа и слева спинки кроватей с резными столбиками, заканчивающимися выше головы Гарри примерно на половину его собственного роста, спереди Кребб и Гойл. Тупик. Худшей ловушки на жизненном пути Гарри ещё не встречалось.
У него ещё было несколько секунд непокалеченной жизни перед тем, как Кребб и Гойл перестанут мешать друг другу в сорокасантиметровом проходе между кроватями и скоординируют действия кулаков, и он бросил взгляд в сторону Малфоя, сам не зная, зачем. Блондин всё так же полулежал на кровати и, заметив взгляд Гарри, выразительно приподнял бровь. Мол, ещё не поздно крикнуть, что на всё согласен, и поспешить выполнить распоряжения — тогда, может быть, жив останешься. Невредим в любом случае не будешь...
Дикая ярость захлестнула Гарри, плавя его изнутри, как плавят металл, чтобы превратить его в оружие. Гарри не задумывался больше ни о чём, а просто выкинул вперёд руку в инстинктивном защитном жесте. Его раскрытая ладонь столкнулась на полпути с кулаком Гойла — казалось бы, это тонкая ладонь Гарри должна была сломаться от такой встречи, но отчего-то Гойл дико заорал и отскочил, тряся кулаком.
Кребба ничему не научил пример приятеля, и Гарри резко выставил вперёд обе ладони, хотя толку от этого не должно было быть никакого. Надсадно гудящие широкие струи пламени вырвались из его ладоней, сметая на своём пути всё: кровати, ковры, тумбочки, Кребба и прочие предметы обстановки.
Гарри опустил руки — медленно-медленно, ощущая на грани слуха, как поскрипывают суставы. Почти так же, как у старой миссис Фигг, с которой его постоянно оставляли Дурсли, когда им нужно было куда-нибудь уехать в полном составе. Было дико холодно просто держать ладони в воздухе, безо всякого огня, но вся ярость Гарри потухла, сменившись усталостью. Ему хотелось спать.
Малфой, забившись с ногами в угол своей кровати, в ужасе смотрел на Гарри и судорожно обнимал собственные колени. «А теперь он меня боится».
Ребра стремительно наливались болью, но Гарри нашёл в себе силы нагнуться, подобрать подушку и одеяло, выбрав не самые обугленные, и выйти из спальни, бросив на пороге через плечо Малфою:
— Что-то в спальне воняет палёным.
В голове мутилось.
После довольно долгих и мучительных блужданий по коридорам — Гарри плохо держали ноги, и он раз пять ударялся плечами о стены подземелья — он нашёл-таки слизеринскую гостиную, где сейчас никого не было. Насколько это возможно было при боли и слабости во всём теле, Гарри свернулся клубочком в кресле у камина. Глаза закрылись сами собой, но прежде чем заснуть, он успел подумать: «Здравствуй, Хогвартс, моя ожившая сказка».
Сказки не всегда бывают весёлыми и добрыми. Но это не отменяет того, что они — сказки.
Глава 2.
И, мечтая о призрачной мести,
Наши дети угрюмо растут...
Роальд Мандельштам.
Пробуждение Гарри было сопряжено с уже знакомыми звуками — голосом Северуса Снейпа.
— Поттер! Проснитесь немедленно!
Гарри неохотно приоткрыл один глаз.
— Что Вы устроили в спальне? Вам грозит исключение из Хогвартса за нападение на сокурсника! — Снейп почти шипел, и глаза его сверкали так живо, словно он был совсем даже и не прочь избавиться от Гарри.
— А Креббу и Гойлу? — с некоторой обидой уточнил Гарри, отбрасывая одеяло. Одежда теперь вся как пожёванная, и сам такой же. И всё болит, особенно рёбра.
— Мистеру Креббу и мистеру Гойлу предстоит провести несколько недель в больничном крыле. Митер Малфой и мистер Забини во всех подробностях рассказали, что произошло в спальне первокурсников вчера вечером. Зачем Вы напали на мистера Кребба и мистера Гойла? Кто научил Вас заклятию Инсендио Максима?
— Какому заклятию? — осторожно уточнил Гарри. Он впервые слышал о таком.
— Вы даже не помните, Поттер, что за заклятие Вы применили?
— Я вообще не применял никакого заклятия! Я даже не помню, где моя палочка.
— А чем Вы тогда обожгли однокурсников и разнесли половину спальни? — ехидно прищурился Снейп, рассчитывая, наверно, поймать Гарри на глупом вранье. — Пальцем?
Гарри несколько стушевался.
— Типа того... — признал он, непроизвольно прижимая ладонь к рёбрам. Ткань рубашки над местом перелома была сухой и жёсткой, как доска. Кости ребер прорвали кожу, и кровь засохла за ночь. Бо-ольно... — Ладонями. Оно само из ладоней... и прямо на них. Ну, они меня совсем зажали, я до этого уворачивался, а тут перемкнуло что-то...
Гарри бормотал полусвязные объяснения на автопилоте — во-первых, было слишком больно, чтобы вдумываться в построение фраз, во-вторых, какое значение имеют его слова?
— Идёмте к директору, Поттер, — Снейп и впрямь не собирался дослушать тираду Гарри до конца. — И что Вы держитесь за живот? Несварение?
— Нет, рёбра сломаны. Крэббом, — угрюмо отозвался Гарри и призадумался. — Или Гойлом. Я их не различаю толком.
— Сломаны? — не говоря больше ни слова, Снейп бесцеремонно задрал рубашку Гарри, не обращая внимания на болезненный вскрик последнего, когда вместе с тканью от раны оторвалась засохшая корочка крови и сукровицы.
Пальцы Снейпа неожиданно невесомо пробежались по тёмному плотному вздутию на теле Гарри, по ошмёткам толстой кровяной корки, и нажали — да так, что у Гарри ноги подломились, и он со всхлипом осел на пол.
— Какой Вы неженка, Поттер, — с явным презрением бросил Снейп. — Возьмите себя в руки. Сходим к директору, а потом мадам Помфри займётся Вашими подозрительными ранениями.
Гарри не знал никаких мадам, но не стал спорить со Снейпом. Мало ли какие воспитательные меры здесь предусмотрены за пререкания со старшими.
Он шёл за Снейпом по длинным коридорам, по двигающимся лестницам, сквозь портреты в стенах и высокие двери — развевающаяся мантия слизеринского декана так и мелькала перед глазами, и Гарри приходилось то и дело переходить на мелкий бег, чтобы не отставать. Заблудиться ему совсем не улыбалось. Снейп затормозил перед двумя статуями оскаленных горгулий так неожиданно, что Гарри врезался в него, всеми лёгкими вдохнув странный завораживающий запах, пропитывавший одежду декана насквозь — то ли трав, то лекарств, то ли ещё чего-то... магического...
— Канареечные помадки, — сказал Снейп очень мрачно. Он, наверное, никогда не смеялся.
Горгулья отодвинулась, давая им проход. Гарри, поднимаясь по винтовой лестнице, с непривычки только чудом уворачивался от столкновения со стенами, которые так и норовили всё время познакомиться с его лбом поближе.
— Не заняты, Альбус? — Снейп вступил в кабинет Дамблдора первым. Запыхавшийся взлохмаченный Гарри шагнул следом за ним через порог и прислонился плечом к стене.
Интересно, разве не должны начаться уроки? Хотя, если его исключают, то какая разница...
— Заходи, Северус. Здравствуй, Гарри, — директор школы чародейства и волшебства Хогвартс буквально лучился добродушием. — Присаживайтесь. А мы здесь с мистером Малфоем как раз обсуждаем то, что случилось вчера.
С мистером Малфоем? Гарри, вздрогнув, перевёл взгляд на того, кто сидел в кресле перед директором. Копия Драко Малфоя, только лет на...дцать старше. Такие же волосы, глаза, такая же обманчивая хрупкость — и такая же холодная самоуверенность. «С отца пример берёт, значит...».
— «То, что случилось» — это не та формулировка, которую я одобрил бы, профессор Дамблдор. — Гарри показалось, что голос мистера Малфоя бежит по коже извилистыми струями холода, как иней покрывает окно. — Из письма Драко я могу сделать вывод, что мистер Поттер психически неуравновешен и обучен применению различных разрушающих заклятий, которые не стесняется применять на других учениках. Я требую его исключения, как член Совета Попечителей! Уверен, родители Винсента и Грегори поддержат меня.
— Они не члены Совета Попечителей, — мягко заметил директор.
— Но их мнение имеет вес.
— Не горячитесь, Люциус, — примирительно сказал Альбус Дамблдор. — Исключение — это крайняя мера. И даже если Гарри действительно применил какое-либо заклятие к сокурсникам, я уверен, у него были на то причины.
— Что же за причины? — Люциус Малфой прищурился и посмотрел на Гарри. — Я, признаться, горю желанием их услышать.
— Садись, Гарри, и расскажи нам всё, — ласково предложил Дамблдор. — Хочешь чаю?
Гарри представил, как он сейчас сядет, и сломанные рёбра опять сместятся, и замотал головой. Голова тоже болела, особенно если так интенсивно мотать ею, но это было всё же вполне терпимо.
— Спасибо, я постою, сэр.
— Как хочешь, Гарри. Итак, что ты можешь рассказать нам о том, что было вчера в твоей спальне?
— Малфой... Драко Малфой сказал, что я должен ему прислуживать, и что я буду изгоем в Слизерине. Я отказался. Малфой натравил на меня Кребба и Гойла. Я уворачивался, сколько мог, а потом просто выставил руки вперёд, а из рук — огонь, огонь... — Гарри конспективно изложил события вчерашнего вечера и замолчал.
Он был уверен, что в этом кабинете не было ни единого человека, который на самом деле думал бы, что дела обстояли каким-то другим образом.
— Какая безыскусная сказка, — с отвращением сказал Люциус Малфой. — К сожалению, я уже вышел из того возраста, когда верят в сказки.
— Не стоит быть таким предубеждённым, Люциус, — спокойно отозвался Дамблдор, переплетая пальцы. — Я, например, верю мальчику.
— Вы всем верите, Альбус, и всем даёте второй шанс, — с раздражением отозвался Малфой. — Плоды этой практики весьма сомнительны, на мой взгляд.
— Десять лет назад Вы не возражали против подобной практики, Люциус, — это замечание Дамблдора заставило Люциуса Малфоя прикусить язык, хотя Гарри так и не понял, почему.
Выждав несколько секунд и убедившись, что Малфой не имеет пока больше претензий, Дамблдор взмахнул палочкой.
— Accio волшебная палочка Гарри Поттера!
Пару минут ничего не происходило, а Гарри развлекался тем, что пытался про себя угадать, что значит слово «Акцио». И что это слово, произнесённое здесь, может сделать с его палочкой, которая лежит в чемодане в спальне, на много-много этажей ниже.
Палочка со свистом влетела в комнату. Дамблдор поймал её левой рукой.
— Извольте же удостовериться... Priori Incantatem!
Из палочки Гарри вылетело несколько золотых и алых искр — точно таких же, какие появились при её покупке. И что это значит?
— Никакого Инсендио Максима не было, — объявил директор, словно прочтя мысли Гарри.
Это Гарри, собственно, и так знал. Лица Люциуса Малфоя и Северуса Снейпа были непроницаемыми.
— Никто никого не будет исключать, — директор сиял доброй отеческой улыбкой; при этих словах Гарри резко поднял голову, словно его дёрнули за ниточку.
«Что?»
— Гарри всего лишь необходимо научиться управлять собственной силой. Для того дети и поступают в Хогвартс.
Ошеломлённый Гарри плохо замечал, как раскланивается Люциус Малфой, как уходит вместе с ним куда-то Северус Снейп, как Альбус Дамблдор, улыбаясь, наливает в фарфоровую бледно-жёлтую чашку с золотым ободком горячий чай. Опомнился он только будучи уже усаженным в кресло, сжимая в руках нагревшуюся почти нестерпимо чашку с янтарной жидкостью, с тупой болью в так и не вылеченных рёбрах.
— Возьми лимонную дольку, Гарри, — Дамблдор кивнул на вазочку с жёлтыми кусочками.
Гарри послушно взял дольку и надкусил. Приторная до невозможности, она показалось ему лучшим из всего, что он когда-либо пробовал. Он остаётся... он остаётся в Хогвартсе!
— Сегодня ты уже пропустил первый урок, Гарри но ничего страшного: это было маггловедение, так что ты быстро нагонишь материал. Как тебе первый день в Хогвартсе?
Гарри подавился чаем и закашлялся.
— Ну... не очень, если честно... сэр, — «как знать, может, попади я в Гриффиндор, мне бы даже понравилось...».
— Детские ссоры скоро проходят, Гарри. Постарайся быть терпимым к юному мистеру Малфою.
«Да он угробит меня раньше! Или я его. И меня выгонят из Хогвартса».
— Пойми, он всего лишь чувствует себя уязвленным тем, что случилось в «Хогвартс-экспрессе», — Альбус Дамблдор устремил на Гарри немигающий взгляд ярких голубых глаз. — Не стоит так горячиться.
— Я бы... но... — Гарри неуместно хихикнул, потому что слово «погорячиться» было явным преуменьшением, но, в принципе, подходило по смыслу. — Он же не отстанет!
Директор задумался. Гарри, пользуясь моментом, осторожно вертел головой, разглядывая кабинет. Многочисленные портреты на стенах перешёптывались. По полкам были расставлены разнообразные предметы, о назначении которых Гарри даже не догадывался. Он бы, пожалуй, даже не взялся бы их описать, так странно и непривычно они все выглядели, и все они смешались в его голове в одну светящуюся, шуршащую, шелестящую, хрустально позвякивающую массу. Выделилась более-менее знакомым пятном клетка с птицей. Но птица внутри была знакома Гарри только по книге сказок, выуженной когда-то из мусорного ведра (в ведре она оказалась потому, что решительно не понравилась Дадли). Это был феникс. Переливающийся алым и оранжевым, как настоящий язык пламени, изящный и рослый, он был прекрасен. Птица склонила голову набок, разглядывая Гарри, и тихонько курлыкнула, будто здороваясь. Гарри несмело улыбнулся в ответ.
— Познакомься, Гарри, это Фоукс, — доброжелательно встрял Дамблдор. — Фениксы практически так же разумны, как люди.
— А... почему тогда он в клетке? — уточнил Гарри.
— Он не пленник там, Гарри. Эта клетка — его дом. Он волен выходить, когда захочет.
Феникс подтвердил слова директора, одним взмахом клюва открыв дверцу. Гарри заворожённо следил взглядом, забыв о боли и Малфое, как феникс летит на спинку кресла Гарри, усаживается там и медленно склоняет голову.
— К чему это он? — почему-то шепотом спросил Гарри.
— Сейчас увидишь, мальчик мой, — сцепив пальцы, Дамблдор с интересом наблюдал за фениксом.
— Он... он плачет! — потрясённо выговорил Гарри.
Крупные мутноватые слёзы, пахнувшие сиренью, текли из-под век Фоукса и падали Гарри на грудь.
— Ты ранен, Гарри?
— Д-да, у меня были сломаны рёбра, вчера, Креббом и Гойлом, но ничего особенного... но почему он плачет? Что, со мной всё так плохо?
— Напротив, Гарри с тобой всё отлично. Особенно теперь. Слезы феникса — самое сильное лекарство из всех, существующих в этом мире. Но фениксы лечат только по каким-то своим соображениям — признаться, я не знаю, почему он лечит перелом, от которого Поппи может избавить тебя за пару минут.
— Поппи?
— Мадам Помфри, школьная медсестра.
Гарри не испытывал особого доверия к медсёстрам, нанюхавшись и наоттиравшись с себя в своё время зелёнки до потери пульса (эта зелёнка доставалась ему в любом случае, будь его проблемой ангина, синяк или перелом), но промолчал. Лечит — и зд о рово, что лечит. Чудесным существам положено совершать чудеса.
Отплакав, сколько считал нужным, феникс переместилс<