м Пит. по Clark К.В. Dark Ghetto: Dilemmas of Social Power. N.Y.: Harper & Row, 1965. P. 183.
Как говорит Кинг: «Это воздействует на сознание». Сила ненасилия зависит от памяти, которая в свою очередь зависит от нравственного развития человека, против которого направлена эта сила. Оппонент должен остаться наедине с собой, и Ганди, л Кинг ставят его в такое положение, в котором он вынужден помнить, что он наносил им вред. Исходя из этого Максвелл Андерсон в своей пьесе «Закат зимы», основываясь на материале процесса Сакко и Ваицетти (хотя пьеса была написана через несколько лет после него), пишет о старике-судье, приговорившем в свое время двух людей к смерти. Этот судья проводит своп старческие годы, ходя от одного человека к другому и пытаясь объяснить и оправдать свой акт. Он не может забыть и в то же время не может включить этот поступок в свой образ Я; и это внутреннее противоречие терзает его, служа подкреплением, если не причиной, его старческого маразма. Человек - любопытное существо, страдающее памятью. Если он не может интегрировать содержимое своей памяти в свой образ Я, расплатой за этот провал будет невроз пли психоз; и он стремится (как правило тщетно), стряхнуть с себя ворох мучительных воспоминаний.
Подлинная невинность человека, придерживающегося ненасилия, является источником его силы. Настоящее, а не только кажущееся качество невинности, по крайней мере в приведенных мной примерах, удостоверяет тот факт, что, во-первых, ненасилие не приводит ни к каким блокировкам сознания. Во-вторых, оно не ведет к уходу от ответственности. В-тре тьих, оно приносит пользу не только тому или иному конкретному индивиду, но и его сообществу, будь то народ Индии или сообщество черных.
Сила ненасилия действует как возбудитель на этику правителей как живой укор самодовольству пстэб-
лишмента. Члены правящего класса не могут отвернуться от пропагандирующего ненасилие, ибо он страдает явно и, тем самым, драматизирует необходимость поиска решения. Ганди был живым антитезисом, противопоставленным тезису англичан, он побуждал их двигаться к новому синтезу внутри их собственной этики. Для людей, наделенных нравственным чувством, этот синтез — или интеграция — не может быть достигнут ни простым отрицанием страдающего, ни простым принятием его позиции и присоединением к его последователям. Вся Британская империя заскрипела и застонала, пытаясь найти новый способ отношений с маленьким темнокожим человеком, который знал, как направить свои страдания в конструктивное русло.
Ненасилие, когда оно является подлинным, имеет религиозное измерение, поскольку по самой своей природе оно трансцендирует человеческие формы силы. Однако, как представляется, на деле на каждое подлинное проявление ненасилия приходятся десятки фальшивых.
Эти пять видов силы в разное время проявляются, очевидно, в одном и том же человеке. Многие из бизнесменов, которые пользуются манипулятивной или состязательной силой на работе, переходят к заботливой силе, когда приходят домой к своим семьям. Вопрос — и именно нравственный — состоит в пропорции каждого вида силы в целокупном спектре личности. Никто не может избежать, ни в желании, ни в действии, ни одного из пяти типов силы, и только горделиво-праведная ригидность побуждает человека провозглашать, что у него есть прививка от какого-то одного из них. Цель развития человека — научиться использовать эти различные виды силы адекватно данной ситуации.
4. Сила и любовь
Любовь и власть принято противопоставлять друг другу. Обычная аргументация при этом следующая: чем больше кто-либо демонстрирует власти, тем меньше любви; и чем больше любви, тем меньше власти. Любовь предстает как лишенная силы, а власть как лишенная любви. Чем больше кто-то раскрывает свою способность любить, тем меньше он беспокоится о манипуляции и прочих аспектах власти. Власть ведет к доминированию и насилию, любовь ведет к равенству и человеческому благополучию. Этот аргумент, унаследованный нами от викторианского периода, часто, хотя и не всегда, приводят в качестве обоснования пацифистской позиции. Временами на него указывают даже как на основание «нравственного закона».
Я уверен, что этот аргумент основывается на по верхностных рассуждениях и приводит нас к огромным ошибкам и бесконечным затруднениям. Наше заблуждение состоит в том, что мы видим любовь только лишь как эмоцию, и не видим ее наряду с этим онтологически, как состояние бытия.
В воспитании детей, к примеру, унаследованный аргумент состоит в том, что чем больше родитель любит ребенка, тем меньше он доказывает или каким-то иным способом проявляет свою власть. Это стало частью «попустительства», которым характеризуются взаимоотношения многих детей и родителей в последние несколько десятилетий. Я не хочу осуждать попустительство как некое целое. Во многом оно стало реакцией на викторианский авторитаризм и привело к здоровой свободе и росту ответственности в молодежной среде. Но это как правило, было в тех случаях, когда родитель не подавлял свою силу, а позволял
ребенку открыто видеть структуру того, с помощью чего он (родитель) живет. Но, с другой стороны, родитель, который пытается проявлять любовь, будучи уверен, что любовь есть отказ от применения силы, станет объектом манипуляции со стороны ребенка. Часто родитель, уже припертый к стене, будет мучать-ся сильнее и чувствовать себя более виноватым из-за чувства обиды по отношению к ребенку, и, в конце концов, в этом порочном круге, он может восстать на ребенка в ярости со всевозможным насилием. Семьи, лишенные должной структуры, действуют, уповая на любовь без силы, что приводит к развитию детей без корней, которые позже упрекают своих родителей в том, что они никогда не говорили им «нет».
Это стремление к любви с отказом от силы порождено тенденцией к нсевдоневинности. Оно недооценивает сложность любви, упуская тот факт, что любовь, сколь угодно глубокая и долгая, всегда страдает от подобных моментов нечестности. Такая любовь основана на неосознании нами своего участия, если пе рефразировать Артура Миллера, в неустранимой амбивалентности человеческой жизни.
То, что любовь и власть взаимосвязаны, лучше всего доказывает тот факт, что всякий должен в первую очередь иметь внутреннюю силу, чтобы быть способным любить. Так, Присцилле, пока у нее не было сил высказать свое «нет» тем, кто предполагал ее сексуально эксплуатировать, не удавалось построить удовлетворительные отношения. Пока Мерседес не развила свое самоуважение, пройдя через опыт «смерти в кресле дантиста», она не могла сколько-нибудь глубоко вступить в отношения любви. Человек должен иметь нечто, что он может дать, чтобы не быть всецело захвачен ным или поглощенным, превратившись в ничто.
Ошибочность указанного противопоставления люб ни и силы заключается в том, что мы рассматриваем любовь только как эмоцию, а силу исключительно как силу принуждения. Нам нужно понять, что обе они также онтологичпы, как состояния сущего или процессы.
Отношение между властью и любовью отражено еще в мифах. Вспомните, что Эрос, бог любви, сын Афродиты и Ареса, бога воины или раздора. Как могли древние греки яснее поведать нам о том, что не бывает любви без агрессии? Но еще более удивительно имя другого ребенка, благословившего этот союз — Гармония. Это слово означает нечто, что хорошо слажено, пропорционально, согласовано, и кажется здесь в высшей степени парадоксальным. Но разве и в самом деле не должна быть гармония динамической пропорцией между раздором и красотой?
Эмпирические отношения власти и любви можно показать на примере близости двоих в проблеме насилия, силовых отношений. Случаи насилия наиболее вероятны между людьми, имеющими тесную эмоциональную связь, которые поэтому легко могут ранить друг друга. Согласно статистике, большинство убийств в Филадельфии приходится на внутрисемейные убийства. Наиболее опасной комнатой, в смысле вероятности совершения в ней убийства, является спальня. «Если Вы женщина старше 16, — пишет М.Е.Вольфганг в своем исследовании, — вашим убийцей будет скорее всего муж, любовник или родственник. <...> Когда убивают мужчину, убийцей чаще всего является его жена <...>. Спальня - самая "убийственная" комната в доме»10.
11 Wolfgang M.E. Who Kills Whom Psychology Today, Oct. 3, 1969. P. 55. См. также McNeil E.B. Violence Tociav Pastoral Psychology, Sept., 1971. P. 21 -31.
В браке и парных отношениях мы видим такое же взаимоотношение между любовью и силон. В другом месте я уже писал о необходимости сочетания самоутверждения (сила) и нежности (любовь) в половом акте'0. Без нежности отсутствует забота п внимательность к чувствам и наслаждению другого, а без самоутверждения теряется способность к полной вовлеченности в совершаемый акт. Когда любовь и власть представляются парой противоположностей, «любовь» постепенно вырождается в жалкое подчинение одного партнера и тонкое (или не столь уж тонкое) доминирование другого. Так, часто возникают садомазохистские браки. Когда ставится цель руководствоваться только любовью, утверждение и агрессия попросту отвергаются как чересчур зараженные властью. Это приводит к «слипанию» друг с другом, к поглощенности друг другом. Теряются твердая уверенность, структура и чувство достоинства, которые охраняют права каждого из партнеров.
Такие отношения могут раскачиваться взад и вперед, от подчинения как формы любви до насилия как формы власти. Все мы привыкли к сообщениям в блоках новостей о том, как преданная жена или муж тридцати лет вдруг вонзает нож в своего спутника жизни, совершая чрезвычайно кровавое убийство. Этот крайний пример показывает проблематичность «любви», которая не сопряжена с реалистическим принятием силы. Существуют статистические основания для распространенного замечания относительно того, что брак с кем-то, кто недостаточно себя контролирует, например, «взрывается» время от време-
16 May R. Love and Will. N.Y.: WAV.Norton, 1969. P. И7. В русс. пер. Мэй Р. Любовь и воля. Киев: Рефл-Бук, 1997.
ни, может привести к некоторой шумихе и редким ссорам, но не к убийству. Послушный, очень сдср жанный человек, который всегда кажется добрым, может выплеснуть свою агрессию в одном большом взрыве. Это согласуется с нашим тезисом о том, что насилие имеет место, когда человек не может нор мальным образом изжить свою агрессию.
Интересную вариацию на тему силы и любви мож но видеть в фильме «Последний показ картин». В этом фильме изображена жизнь небольшого городка в Теха се, в котором женщины не имеют никакой явной власти ни политической, ни экономической. Едннст венная власть, которую они имеют — скрытая власть, связанная с их сексуальностью. Они «приговорены к невинности», принимающей форму лицемерной зас тенчивостн и благопристойности, они спекулируют этим. Эта их «моральная» позиция, которая оказыва стся аморальной. Одна девушка, желающая потерять девственность, приводит своего приятеля в мотель, побуждая его к половому акту. Когда он (что в дан ной ситуации понятно), оказывается к этому неспосо бен, она награждает его презрением. Однако другим девушкам, ожидающим ее снаружи, она говорит: «Это было удивительно, я просто не нахожу для этого слов». Тем самым получается, что женщина при любом раскладе имеет власть над мужчиной, и мужчине остается только делать все от него зависящее, чтобы удовлетворить требования и соответствовать ожидали ям женщины. Все побуждения в этой круговерти не ходят от женщин, которые отстранены от власти и единственное их оружие притворная невинность.
Другой интересный аспект проблемы силы и люб ви — это проблема ревности. Я не буду вдаваться в
рассмотрение вопроса о том, является ли определенная мера ревности, как функции внимания к другому человеку и отношения к нему как к представляющему ценность, нормальной и здоровой, и скажу лишь, что я полагаю, что это по всей видимости действительно так. Но то, что обычно называют «ревностью», выходит далеко за рамки нормального внимания к другому. Это собственничество, которое возрастает прямо пропорционально бессилию индивида. То есть степень угрозы, которую представляет для него потеря другого, есть степень, в которой он чувствует ревность. Он ничего не может сделать, не имея в себе сил снова покорить любимого, он ощущает себя совершенно брошенным и одиноким. В этой ситуации ревность может стать формой насилия.
Один молодой человек, находившийся в начала ной стадии психоанализа, был охвачен изрядной ревностью, так как не мог застать по телефону свою возлюбленную, находившуюся в Лондоне. Ощущая свое полное бессилие, этот молодой человек испытывал крайнее раздражение, высказывал угрозы. Он вылетел в Лондон, наполовину «надеясь» застать ее в постели с другим мужчиной. Я поставил слово «надеясь» в кавычки, чтобы указать на то, что ревность часто возникает из специфической амбивалентности в отношениях: человек любит, но одновременно ненавидит, то есть, он всегда предпочтет в случае, если она действительно обманывает его, занимаясь любовью с другим, разорвать отношения.
Ревность характерна для отношений, в которых человек ищет скорее власти, чем любви. Она имеет место, когда человек не способен выстроить достаточную самооценку, достаточное чувство собственной
силы, собственного «права жить», если мне позволено будет употребить это выражение Мерседес. Невротическая ревность, как ни странно, может наиболее» сильно вспыхнуть тогда, когда любовь не слишком крепка пли не убедительна. Она является рефлексией человека, чувствующего неспособность снова «покорить» другого. Это сила, которая «выходит боком», и может приводить к пустой трате времени, и быть очень деструктивной. Ревнивый человек, по-видимому, нуждается в том, чтобы вложить всю свою энергию и состояние ревности, в частности для того, чтобы «доказать» свою любовь, которую в глубине души он ощущает как во всех отношениях проблематичную.
Границы силы и любви перекрывают друг друга. Любовь заставляет того, кто любит, хотеть, чтобы на него влияли, и желать делать то, что хочет любимый. Переплетение любви и силы можно видеть в отношениях между любовниками, между мужем и женой, заботящимися о достоинстве другого, сохранении его или ее независимой личности. Его можно видеть в воспитании ребенка на твердых основаниях, которые понимающий взрослый дает ребенку. Напористость, утверждение своей личности и временами даже агрессия не только не предосудительны, но являются здо ровыми в развитии любовных отношений.
Некоторые читатели возможно скажут, что заботливая сила и интегративная сила в действительности являются формами любви. Я согласен с их мнением, но полагаю, что лучше стараться избегать растворе ния силы и любви друг в друге. Поэтому я предпочитаю четко удерживать различие их значений. Однако мы можем говорить о том, что низшие формы силы
— эксплуатация, манипуляция — содержат в себе минимум любви, тогда как высшие формы забота, интегративная сила содержат ее больше. Другими словами, чем выше мы поднимаемся по этой шкале, тем больше любви мы находим.
Даже в религиозной сфере вера в то, что «Бог движет мир только любовью» является сентиментальностью. Те, кто придерживаются этого мнения, забывают, что первое слово молитвы общей исповеди — «Всемогущий», и что молитва Господня заканчивается словами: «Яко Твое есть Царствие и сила и слава во веки». Часто заповеди блаженства просто неверно интерпретируют: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю», - равно как историю Иисуса, говорящего, когда ему предлагают всю власть на земле: «Изыди от меня, сатана». Но мы должны принимать во внимание, что христианство возникло в период, когда римская армия оккупировала весь известный мир, и всякая политическая власть или недостаток кротости повлекла бы за собой скорое наказание. Наша проблема сейчас в другом: мы присутствуем в мире, над которым властвует супертехнологии, и мужчины и женщины должны быть способны отстоять власть своего сознания, если они вообще еще способны выжить.
Общественная деятельность — работа ради расовой справедливости, мира между народами, помощь бедным и т.д. невозможна без сочетания силы и любви.
Не удивительно, что Ницше объявил христианство своего времени религией слабых и провозгласил время утверждения силы и аристократизма духа. В переоценке всех ценностей Ницше настаивает на том,
что радость приходит не от подчинения и отрицания, но от утверждения. «Радость есть просто проявление чувства достигнутой силы, — восклицает он. -- Суть радости есть плюс — чувство власти»17.
" «Только ошибочное понимание привело философа, провозгласившего волю к власти [т.е. Ницше] к радикальному отвержению христианской идеи любви. И то же самое ошибочное понимание привело христианских теологов к отвержению ницшеанской философии воли к власти во имя христианской идеи любви» (Tillich P. The Courage To Be. New Haven: Yale University Press, 1952. P. 11). Тиллих утверждает также, что не может быть христианской социальной этики или эффективной работы по утверждению социальной справедливости при разделении любви и силы.
Глава 6 СИЛА БЫТЬ
...II всякий, кто не ведает того, Как внутренним своим управитъ существом, Без устали придумывать стремится, Как волю ближнего себе тщеславно подчинить... Иоганн Вольфганг Гете «Фауст». Часть II
Для живого человека сила и власть — не теоретические проблемы, а постоянная данность, с которой ему приходится сталкиваться, используя ее, наслаждаясь ею и борясь с ней по сто раз на дню. Каждый человек рождается как пучок возмолсностей. Очень немногие из них сформированы к моменту рождения как реальная сила; ребенок еще не может ни ходить, ни говорить, ни конструировать летательный аппарат. Но он может плакать (на что обратил внимание Гарри Стэк Салливан), и этот плач есть возможность, которая позже развивается в сложную систему языковых коммуникаций.
Никто не станет сомневаться в том удовольствии, которое маленький ребенок получает, взращивая эти возможности в силы, обнаруживающие себя в том, что он может говорить, ползти, идти, бежать. Любой из нас, кто видел детей, бегающих в парке, прыгающих и скачущих подобно щенкам, может оценить радость чистого движения, упражнения мускулов, требующих использования. Способность исследовать, видеть мир
через призму своего возраста все более становится действующей силой по мере того, как развивается его нервно-мышечная система. Любой, кто с интересом наблюдал за собственным развитием, поймет, что в каждом шаге на пути актуализации возможностей присутствует как природа, так и воспитание.
Но эти возможности порождают и тревогу. Кьер-кегор в своем «Понятии страха» обращает на это внимание. Возможность становится действительностью, но «промежуточная переменная есть беспокойство». Возможность полового акта, которая скачкообразно актуализируется в пубертате, приносит восторг и наслаждение, но вместе с тем и тревогу, связанную с новыми отношениями и новой ответственностью.
Сила толкает к ее осуществлению. Это не хорошо и не плохо с этической точки зрения, это просто есть. Но сила не нейтральна. Она требует своего выраже ния, хотя формы этого выражения чрезвычайно различны. Существует неразрешимое противоречие между индивидуальной силой мужчины или женщины и культурой, которой он или она принадлежит; они обречены на борьбу индивидуальной силы с культурой, стремящейся удержать индивида в своих границах.
Эта постоянная борьба по природе диалектична — когда изменяется один полюс, другой изменяется тоже. Возьмем снова в качестве примера секс: возможности гениталий перерастают в действительную способность к соитию в подростковом возрасте, и через несколько лет появляется способность произвести на свет ребенка, задолго до того возраста, в котором наша культура одобряет это действие, что приводит к значительным трудностям: из-за этого некоторые люди склонны считать сексуальное влечение как таковое чем-то нехорошим. Но такая ошибочная логика не дает им уви-
деть суть дела и признать, что тяжесть конфликта между культурой и индивидом может быть облегчена, но не существует единственно верного пути его разрешения. Дилемма есть постоянный спутник человеческого существования. Она может, если не уклоняться от нее, принести творческие плоды, такие как изобразительное искусство, музыка, танец и другая созидательная работа.
1. Истоки силы в детском возрасте
Истоки силы одновременно являются истоками агрессин. Ибо агрессия есть одно из применений — пусть и не всегда верных --- силы. Клара Томпсон убедительно говорит об этом, когда пишет, что агрессия «...возникает из врожденного стремления расти и осваивать жизнь, что по всей видимости является свойством всякой живой материи. Только когда этой жизненной силе препятствуют в ее развитии, к ней прибавляются компоненты злобы, ярости или ненависти»18.
Мы заметили в Главе 1, что слово сила в английс ком языке происходит от корня, означающего «быть способным». В связи с этим интересно, что Гарри Стэк Салливан обычно использует термины «способность и сила» вместе, а также вместе говорит о природе и воспитании. «Мы по всей видимости рождаемся с частицей мотивации власти в нас», — замечает он. Но, с точки зрения Салливана (как и с моей собственной), это ни в коей мере не означает того, что счастливый жребий выпал «природной» стороне дихотомии, ибо он говорит о формировании этой мотивации в терми-
18 Thompson CM. Interpersonal Psychoanalysis M.R.Green (Ed.) N.Y.: Basic Books, 1964. P. 179.
нах безопасности, статуса и престижа. Эти характеристики несомненно социальны и усваиваются ребенком по мере развития вне культуры и внутри нее.
Когда мы наблюдаем за ребенком, который строит из кубиков, а затем рушит свою постройку, чтобы строить ее заново, мы понимаем, что сила и агрессия имеют позитивное значение. Ребенок от этого переходит к исследованию, эксперименту, обустраиванию своего мира всеми своими силами, по мере того, как уровень его развития позволяет ему это. «Изначально, - пишет Д.У.Винникотт, - агрессивность почти синонимична активности»19. И доктор Энтони Сторр, приводя утверждение Винникотта, далее говорит:
Если Фрейд был прав в своем предположении о том, что наша главная цель есть блаженное пресыщение, трудно объяснить это исследовательское поведение, но если мы признаем адлерианское «стремление к превосходству» или какой-либо другой эквивалент инстинктивно-потребное г ного поведения животного, ищущего стимуляции, труд ность исчезает20.
То, что мы узнаем из психотерапии, приложимо к растущему ребенку: если авторитет, будь то терапевт или родитель, пресекает активность прежде, нежели ребенок укрепит свой плацдарм способности и силы, ребенку будет трудно укрепить его позднее, и он, возможно, научится это делать с некоторой примесью враждебной агрессии. В результате он будет склонен в спорных случаях действовать с некоторой агрессией и протестом, компенсирующими осуждение со стороны авторитета.
19 Winnicott D.W. Aggression in Relation to Emotional Development Winnicott D.W. Collected Papers through Paediatrics to Psychoanalysis. L.: Tavistock, 1958. P. 204.
20 Storr Л. Human Aggression. N.Y.: Athencum, 1968. P. 41.
Исходно ребенок демонстрирует свою силу и агрессивность только в сочетании с ее противоположностью, т.е. с его потребностью в том, чтобы быть зависимым объектом заботы. Начало процесса взросления можно отсчитывать от разрыва биологической связи с матерью (когда ребенок выходит на свет из утробы, где все давалось ему автоматически). После перерезания пуповины он вынужден учиться строить отношения на психологической основе. Всякое усилие, на которое он отваживается, является приложением его индивидуальной силы и способности, а затем он снова льнет к своей матери21. Процесс кормления связан с его потребностью в заботе и любви окружающих, а агрессивная сторона — в его потребности утвердить себя, протестовать, если необходимо. Сперва идет «да», затем — «нет». Если его агрессивность блокируется, как это часто бывает с детьми из среднего класса, живущими в обеспеченных пригородах, он будет склонен всегда оставаться зависимым. Или, если его потребность в любви и заботе не находит ответа, он может стать разрушительно-агрессивным и потратить свою жизнь на то, чтобы взять у мира реванш — как это иногда бывает с детьми, выросшими в трущобах. Или же, если у него нет никаких ограничений, ничего, что, препятствуя ему, требовало бы приложения силы, никакой противостоящей ему твердости родителей, он может обратить агрессию против самого
-" Анна Фрейд, в своем выступлении на Международном конгрессе по психоанализу в Вене в 1971 году говорила, что агрессия генетически предшествует защите: ребенок возьмет игрушки другого, а когда другой поспешит, чтобы отобрать их, первый убежит и спрячется за юбку матери. Это любопытное наблюдение следует рассматривать в контексте нашей культуры.
себя в самобичевании или бессмысленной злобе на кого-то, кому случится оказаться рядом.
Подвижность ребенка может рассматриваться как способ увеличения расстояния, на которое он может отойти от своей матери. Это практика независимости от нее, практика, возрастающая в течение всей его жизни независимо от того, где находится его настоящая мать и от того, жива она или умерла.
Неудачное воспитание может привести и приводит силы индивида к разрушительным итогам. Женщина-пациент страдала периодическими приступами неконтролируемой злобы к своим мужу и детям, во время которых она могла исторгать бесконечные ру гательства и в ярости колотить мужа кулаками. Оказалось, что она была дочерью проститутки, и еще совсем маленькой мать часто использовала ее как «повод для разговора», чтобы завязать контакт с раз ными мужчинами и кафе. Затем мать вела мужчину в свою комнату, в то время как дочь сидела за столом одна в течение часа или около того. В школьные годы она жила у бабушки с дедушкой и жители деревни совершенно отвергали ее. Она вспоминала, что ходила к домам женщин, сплетничавших о ней, и гадила у них на ступеньках, чтобы отомстить. Когда другие дети собирались в компании, ее не приглашали, она подходила к краю группы и просила немного мороженого и торта. Она развила чувство заботы, кормя кроликов и других животных у себя дома, но это было привязанностью одиночки, и она так и не смогла преодолеть нервозность в ситуации контакта со своими ровесниками. Совершенно понятно, что такое воспитание должно было привести к разрушительной ярости и агрессии в имевших место позднее человеческих ситуациях.
Нормальное развитие ребенка требует любви и заботы родителей наряду с его собственной возмож ностыо изо дня в день исследовать и повышать свое чувство компетентности. Сторр говорит: «"Дай мне сделать это", эту просьбу маленькие дети повторяют вновь и вновь, и мудрые матери вдохновляют своих детей делать столько, сколько они могут, как бы ни было утомительно терпеливо ждать, пока ребенок в течение нескольких минут завязывает узел, который взрослый в состоянии завязать за считанные секунды»22. Сторр не считает, что чтение сказок братьев Гримм и игра в полицейских и воров и в войну наносят вред детям. Ребенку нетрудно отличить фантазию от реальности, и ему надо проработать свои агрессивные склонности в мире фантазии, если они неприемлемы в реальности. Вновь цитируя Винникотта («Если общество и находится в опасности, то не из-за человеческой агрессивности, а из-за подавления личной агрессивности в индивидах»), Сторр далее утверждает, что родители, которые беспокоятся о том, чтобы их дети не превратились в разжигателей войны, запрещая военные и подобные им игры, добиваются тем самым прямо противоположного: «[они]...скорее всего получат именно тот тип личности, возникновение которого пытаются предотвратить»23. Ибо ребенку нужен весь доступный ему потенциал агрессивности, чтобы защитить и укрепить свою растущую индивидуальность.
22 Storr A. Human Aggression. N.Y.: Athencum, 1968. P. 43.
23 Ibid. P. 46.
Жизнь Оливера
Фрагменты психоанализа этого молодого человека позволят увидеть, что происходит, когда сила индивида не может быть принята им сознательно п открыто. Сила при этом не исчезает, но прорывается множеством других способов. Этими путями могут быть закамуфлированная сила пли псевдоспла.
Оливер, аспирант, приятной наружности, стройный, казался моложе своих двадцати шести лет. Он был третьим и последним ребенком в обеспеченной еврейской семье, в которой самый старший ребенок, брат Оливера на девять лет его взрослее, всегда был успешен как в социальном плане, так и в области спорта. Сестра Оливера, старше его на семь лет, большую часть жизни проходила тот или иной курс терапии, была госпитализирована после приступа шизофрении, и два года в состоянии немоты находилась и стенах психиатрической клиники, где и пребывала к описываемый период. Его отец, заведующий финансовым отделом в обширной торговой сети, был холодным, успешным в делах и ипохондричным дома — временами добрым, но абсолютно непредсказуемым. Он хотел, чтобы дети были «милы» с ним, и реагировал на семейные ссоры уходом в болезнь (у него было больное сердце) и замыканием в себе.
Мать Оливера, которая была когда-то и все еще оставалась красавицей, доминировала в семейной структуре. Она была летящей, утонченной, непоследовательной, интеллектуальной, и в спорах меняла свою точку зрения через фразу, чтобы вынудить собеседника защищаться. Именно она «испортила» Оливера: готовила специально то, что он любил, возила его в школу на машине, так что ему не приходилось ездить