Тайна Эринирской королевы 6 глава




Вдохновленный таким вниманием этих великих воинов, я даже не вспомнил, что именно эти люди, казавшиеся мне теперь родными, разгромили Эринир, очевидно, уничтожив мое племя.

Я начал свой рассказ об оливковой женщине, правившей этой страной, о волшебном Городе Солнца, прекрасном и ужасном в своем совершенстве, о чуждой нам цивилизации язычников, поклонявшихся богам, живущим на высокой горе. Когда я рассказывал о жертвах, бросаемых в кратер вулкана, до нас вдруг донесся тихий гул и подземный рокот. Лица людей исказил суеверный ужас. Я же, привыкший к подобным звукам, достаточно частым на Антилле, остался спокоен, А гул все нарастал, казалось, что в недрах горы ревут от злости грозные боги. Растолкав людей, к нашему костру подошли три человека: Гвидион, выражавший своим видом абсолютное спокойствие, уже знакомый мне альбинос и воин с усами, заплетенными в косички.

Я никогда не испытывал суеверного ужаса, наверное потому, что я и есть один из самых страшных людских ужасов. Но с приближением альбиноса я вдруг почувствовал, как шевелятся волосы у меня на загривке. Этот оборотень чем‑то отличался от других, вызывая даже у меня приступ липкого страха. Он вышел в центр толпы к костру, так, чтобы его было хорошо видно, встал, разведя плечи, бросил на окружающих презрительный взгляд, сделал рукой жест, прося тишины, и заговорил:

– Королевский Друид, мой брат Гвидион, которому подвластна вся мудрость мира, говорит, что боги Антиллы недовольны нашим присутствием. Вы все слышите – они угрожают нам. Над горой, где они живут, появился темный дым, – Бренн повернулся в сторону мрачного Атласа, и все вдруг заметили, что белые облака, покрывающие вершину горы, потемнели и приобрели пепельный цвет. Тем временем вождь продолжал: – Вы также убедились, что Город Солнца неприступен. Боги считают, что с нас довольно уже взятой добычи, и решили не отдавать нам священный Город. У нас нет способа взять его – это цитадель богов. Мы дошли до края мира. Так считает мой брат Гвидион, – Бренн кивнул мне, – ты согласен с этим?

От неожиданности я растерялся и пробормотал:

– Да, город неприступен.

– Вот, пожалуйста, это мнение того, кто немало прожил там и знает город изнутри. Наши трофеи очень велики, такого количества добра нам еще никогда не удавалось взять, где бы мы ни воевали. Вы все теперь богаты! – Толпа радостно загудела в ответ. – Армия Антиллы, та, которая ушла на юг острова, узнала об осаде их столицы и возвращается. Возможно, когда они вернутся, и мы победим их, нам удастся взять и город, если у нас хватит выдержки и сил. Но их численность превосходит нашу. Кроме того, мы не можем воевать с богами этой горы. Пусть вожди племен решат: будем ли мы дожидаться возвращения антильской армии и вступать с ними в бой, чтобы, несмотря на недовольство местных богов, все‑таки попытаться взять этот проклятый город или поделим трофеи и уйдем домой, оставив эту неприступную крепость на будущее, чтобы вернуться сюда когда‑нибудь более подготовленными.

Поднялся ужасный галдеж. Крики «Домой! Домой!» перемешивались с воплями «Проклятые антильцы!» и уж совсем нецензурной бранью в адрес упрямого города. Никто не хотел рисковать богатой добычей, вступая в новый бой с приближающейся армией. А уж о громыхающих богах Атласа и говорить не приходится. Бренн продолжал свою высокопарную речь, которая время от времени прерывалась раскатами подземного грохота, от чего на лицах Кельтов появлялись гримасы ужаса. Теперь уже вся поэннинская армия дружно вопила: «Домой! Домой!»

Гвидион ушел, а альбинос и его усатый брат остались отдавать приказания командирам отрядов. Наутро войска должны были отправиться на север в горы к Мглистым Камням, которые Гвидион называл Великим Путем.

Меня поразила способность альбиноса переиначивать в глазах армии свои промахи. По его словам выходило, что не он своим неумелым расчетом привел армию к неудачному завершению похода, а, наоборот, их хитрый и умный вождь сумел обвести вокруг пальца даже богов, выудив у них богатую добычу. Все вокруг засуетились, забегали. Бренн, поманив меня пальцем, сказал:

– А тебя, волк, хочет видеть мой брат.

Я поплелся к костру, у которого сидел одинокий Гвидион. Он неотрывно смотрел в пламя и, казалось, не замечал ничего вокруг. Но когда я подошел, он жестом указал мне на место возле себя.

– Я вижу, ты уже поправляешься. Как нога?

– Отлично! – соврал я.

– Это хорошо, – произнес Гвидион, не поднимая на меня взгляда, – завтра тебе надо будет пройти по Великому Пути.

Подошли два его брата, уселись вокруг костра. Гвидион взял меня за плечи и, развернув к ним, сказал:

– Позвольте вам представить: Блейдд, волколак, бывший разведчик Эринирского короля, мой отважный спаситель и телохранитель нашей ненаглядной Мораны.

Альбинос произнес, растягивая слова:

– Ну, так давай перережем горло эринирскому разведчику.

Гвидион улыбнулся:

– Нет, нет, Бренн, он недосягаем для тебя, Я не такая уж неблагодарная тварь, чтобы отдать тебе на растерзание того, кто рисковал ради меня жизнью. Прошлое забыто, – Гвидион развернул меня к себе и заглянул мне в глаза, – не так ли, Блейдд?

Что я мог сказать ему? Что я помню, как мерцали звезды в глазах Светлого короля Эохайда? Что мое племя воевало с Поэннином? Что проклятый альбинос не понравился мне с первого взгляда, и я просто мечтаю вонзить в его горло клыки? Я не успел ответить, Гвидион встряхнул меня за плечи и примирительно произнес:

– Ну, ну, Блейдд. Прошлого не вернуть, жизнь идет дальше, теперь ты на нашей стороне, так же, как Морана, – и улыбнулся мне своей ослепительной, умиротворяющей улыбкой, от которой, казалось, осветилось вечернее небо.

– Конечно, Гвидион, я на вашей стороне, – ответил я, совершенно искренне, чувствуя, как запутывается мое сознание в посветлевших глазах друида, даже не заметив, что предал своего короля и свою погибшую стаю.

– Ну, вот и отлично, – сказал Гвидион, – теперь ты один из нас. Вернешься с нами в Поэннин и будешь служить в нашей армии. Кстати, у нас служит много оборотней, и ты наверняка найдешь себе друзей.

– Почему ты назвал его телохранителем Мораны? – недовольно пробурчал Бренн.

– Он отдал Моране свою волю, Бренн. Ты же не будешь спорить, что лучшего телохранителя, чем волколак, который отдал ей Гвир, нам никогда не сыскать, – улыбаясь, ответил Гвидион.

– Это надо отметить! – воскликнул третий брат, сидевший до этого молча, и приложился к кожаному бурдюку. – Давай, Гвидион, выпьем в этой отличной компании оборотней а то у меня пересохнет горло от ваших разговоров.

– У тебя, Рикк, горло никогда не пересохнет, – пробурчал Бренн, отнимал у Рикка бурдюк с вином.

Когда окончательно стемнело и братья ушли спать под полосатый навес, я направился к палатке, в которой очнулся. Но она уже была свернута, поэннинцы спали на земле под открытым небом, завернувшись в одеяла.

Я побродил среди спящих или укладывающихся воинов в поисках волколаков и вскоре набрел на одного из них, устроившегося неподалеку от палатки Поэннинского вождя. Получив разрешение разместиться возле него, я улегся на землю. Одеяла для меня не нашлось, но в такой жаркой стране, как Антилла, в этом не было особой необходимости.

Мы познакомились с волком, его звали Гресс. Я видел на его лбу бледно‑голубые, почти выцветшие отпечатки чьих‑то пальцев. Гвир снят с него, но когда‑то воля Гресса принадлежала не ему. У нас, волков, не принято расспрашивать друг друга о былом. И так понятно, что если волк состоит у кого‑то на службе, то в прошлом у него предательство, горе, потери.

– Много в армии волков? – спросил я.

Есть, – неопределенно ответил Гресс.

Мы немного поболтали, но Гресс был не слишком разговорчив и быстро заснул.

Когда я проснулся, поднималось хмурое утро. Все уже были на ногах, звон оружия мешался с общим гомоном. Мой новый знакомый сидел подле меня, поглощая свой завтрак. Рядом со мной на земле лежал кусок сырого мяса. Гресс кивнул на него:

– Ешь, это тебе. Если будешь спать по утрам, останешься без завтрака.

Я поблагодарил его. Действительно, кругом все уже поели, костры потушили, и мне негде было бы получить свою порцию. Мимо нас провели колонну антильцев со связанными руками.

– Как много пленных, – сказал я.

Гресс посмотрел на меня, прищурив глаза, и процедил:

– Их было гораздо больше, но вождю надо было развлекаться.

И, предупредив мой вопрос. Гресс поднялся на ноги и закинул за плечи котомку с пожитками. Он был уже полностью собран, и я с удивлением увидел у него за спиной меч.

– Ты пользуешься железным оружием? – спросил я его.

– Как все, – безразлично ответил Гресс.

– Но ты же волк! – воскликнул я.

– Ну и что, – Гресс вынул свой меч из ножен и протянул его мне.

Я взял из его рук меч и, почувствовав холод металла, содрогнулся.

– Как тебе удается держать в руках железо? – спросил я с отвращением.

– Очень просто, Блейдд. Так же, как людям. Мы выдумали, что металл вредит нам. Да, он замедляет перевоплощение, но только если на тебе ошейник, пояс или доспехи. А когда он просто в руках, он не мешает. Поначалу было чуточку неприятно, но быстро привыкаешь. Все наши волки пользуются каким‑нибудь оружием. В бою, когда кругом идет настоящая сеча, оно очень даже пригодится, одними клыками не обойдешься. И ты привыкнешь, если захочешь.

В это время пронзительно завыли военные рога. Бренн выстраивал свои отряды. И тогда произошло еще одно чудо в моей жизни. Поскольку я был ранен и истощен, длинные пешие переходы были мне не под силу. Посадить меня в телегу было невозможно, потому что лошадь непременно бы понесла, почувствовав за спиной волка. Нам, оборотням, незнакомо чувство наездника. К прочим достоинствам угасов прибавлялось еще и то, что они легко переносили оборотней. По приказу Гера, Харт Рыбий Хвост посадил меня сзади себя на угаса. Харт был возмущен до глубины души, сочтя это оскорблением. Но, услышав от Гера, что я буду вместо него телохранителем Морейн, повеселевший Харт заявил:

– Того, кто избавит меня от этой взбалмошной юбки, я готов таскать хоть на собственном хребте.

Я уже собирался вступиться за Морейн, возмущенный такой характеристикой моей возлюбленной, но меня замутило от вони, исходящей от угаса, и я, боясь свалиться на землю, вцепился в Харта смертельной хваткой, несмотря на его бурные протесты. Но потом, немного привыкнув, я был потрясен этим волшебным ощущением: перемещаться на высоте человеческого роста от земли, будто в сказочном полете. Поэннинское войско двигалось к горной гряде на горизонте в очень быстром темпе. Я летел, как птица, щуря глаза от набегавших от ветра слез.

Мы поравнялись с угасами королевских братьев. Все принцы были в отличном настроении, довольные возвращением домой, богатой добычей, малыми потерями. Они громко переговаривались, хохотали. Они были чужими мне. Граница между нами, казавшаяся вчера очень тонкой и прозрачной, была теперь, как крепостная стена. С трезвой головы я мог разумно оценить ситуацию. Гвидион был братом короля, Королевским друидом, стоявшим для меня на недосягаемой высоте. Такой же стала теперь и Морейн. Она сестра короля, она ровня этой воинственной троице: розовощекому хохотуну Рикку, вспыльчивому альбиносу и неприступному Гвидиону. Я же не принадлежал к этому обществу ни при каких условиях.

– Ты не жалеешь, что покидаешь Антиллу, так и не найдя того, что искал? – спросил Бренн мага.

– Кто знает. Кое‑что я все же нашел в Городе Солнца, – и Гвидион кивнул в мою сторону.

Бренн скривил губы:

– Мало тебе в Поэннине было оборотней, что ты искал за тридевять земель еще одного?

– Кто знает, – повторил Гвидион и, припустив угаса галопом, умчался вперед колонны.

Братья последовали за ним.

Я всматривался им вслед и понял, что авангард колонны уже подошел вплотную к скалам. У их подножия я увидел четыре гигантских камня, стоящих по сторонам света, и несколько камней поменьше. Подъехав ближе, я разглядел, что два камня перекрыты сверху длинным бревном, образуя таким образом проем, в который могли пройти рядом два всадника и даже проехать телега. Как я узнал позже, это и был тот главный переход, которым пользовались много веков назад, еще до крушения основного континента, фоморы.

У камней нас встречали два отряда поэннинцев во главе с Каэлем и Ллеилом, оставленные для охраны прохода. В арке уже происходила суета, у алтарного камня стоял сосредоточенный Гвидион. Он был так напряжен, что я даже на расстоянии, почувствовал, как вокруг него сгущается энергия. Вот он шагнул в проход и исчез, потом снова появился и, отойдя в сторону, начал командовать продвижением армии. Всадники проезжали между двумя камнями и терялись из виду, так же, как это было в Землях Рудаука.

Я был уже наслышан о Мглистых Камнях и от Гвидиона, и от Гресса, кое‑что узнал о них еще раньше в Поэннине, когда служил королю Эохайду, но, впервые входя в переход, немного струсил. Я снова вцепился в спину Харта, от чего он возмущенно взревел. Мимо промелькнуло отрешенное лицо Гвидиона, поддерживающего для нас пространство и время. Мир подернулся пеленой, наклонился и заскользил куда‑то в бездну, а я провалился в светящееся облако и помчался сквозь него под угрожающий вой боевых рогов. Потом на меня нахлынуло бледное небо Альбиона и запах морозного воздуха, и лес в снежной пелене, и колючий ледяной ветер.

Уже успевшие переправиться воины заворачивались в теплые кельтские плащи и пледы. Мы отъехали в сторону и вместе с другими наблюдали, как из Поэннинских Мглистых Камней один за другим выезжают сначала всадники на угасах потом телеги с обезумевшими лошадьми, за ними шли ошеломленные рабы, погоняемые воинами, и пехота. Вот вышли последние люди. Рикк и Каэль, спешившись, стояли у камней, тревожно вглядываясь в пустоту. Наконец из нее вышел, вернее выпал на руки братьям, утомленный и обессиленный Гвидион, сжимавший в руках свой Камень Власти. Его уложили на телегу, вокруг него засуетились люди. Отряды выстроились, и колонна углубилась в заросшие лесом горы вслед за Поэннинским вождем.

 

Глава 20

Померкшее светило

 

Войско расположилось вдоль западной стены Поэннинской крепости. Перед рвом был сооружен деревянный помост для короля и встречающей знати. Я так и сидел на угасе позади Харта и, пытаясь ничего не упустить из виду, высовывался из‑за его спины, досаждая ему своей вертлявостью, пока он, наконец, не потребовал, чтобы я спешился.

На помост вышел король Белин в блестящей на солнце золотой короне. Я не видел его несколько лет с тех пор, как следил за войском его отца в Землях Рудаука. Белин постарел, но кровь Дивного Народа не позволяла годам уродовать его лицо, он был по‑прежнему красив. А рядом с ним среди других придворных стояла Морейн, сверкая украшениями и сияя своей неповторимой красотой. Впрочем, какая женщина не покажется красавицей, если на ее голове переливается золотая корона. Ее вьющиеся волосы были рассыпаны по плечам поверх великолепного алого плаща, отделанного мехом. Она улыбалась своему войску, вернувшемуся домой, стоя, как и прежде в Эринире, подле своего брата, одной с ней крови. Ком горечи подкатил к моему горлу, когда я вспомнил Серасафа, другого брата Морейн. Вспоминает ли она его? Легко ли ей было сменить одного брата на другого? Серасаф и Белин такие разные, и все‑таки оба они королевских кровей, оба они Туаты. Я хотел крикнуть Морейн, что я здесь, но не мог понять, видит ли она меня на таком расстоянии.

Белин церемонно вскинул руку и начал речь. Он приветствовал победителей, великих героев, вернувшихся с богатой добычей. И в ответ ему выли и ревели счастливые победители, искренне верящие в свою победу. Они прошли всю Антиллу, воспользовавшись отсутствием ее армии, грабя мирные поселения, и, простояв у неприступных стен Города Солнца почти месяц, позорно бежали, узнав о возвращении антильского войска. Но кельтские воины были уверены, что они победили. Они поздравляли друг друга, орали воинственные кличи в ответ на приветствие короля.

Девушки понесли вдоль рядов кубки с элем, с помоста что‑то опять вещал король их, обещал устроить пир в стенах крепости. Потом глашатай объявил о какой‑то девушке, желающей осчастливить одного из витязей своей персоной. Войско радостно оживилось. Несчастные влюбленные, родители которых не давали согласия на их брак, могли исполнить свою мечту лишь двумя способами. Жених мог похитить девушку, что было чревато возможностью мести со стороны ее родственников. Правда, эта месть осуществлялась не так часто. Если жених был не слишком беден, то обычно после кражи невесты ему позволяли оставить себе уже лишенную чистоты девушку. Другим, более мирным способом, был обычай у девушек объявлять себя наградой за храбрость своему возлюбленному, вернувшемуся с войны, перед королем, вождями и всем войском. Бдительные родители, подозревающие своих дочерей в подобных наклонностях, запирали их по домам перед возвращением войска. Но те отчаянные девицы, которым удавалось вырваться и добраться до победителей, могли быть уверенными в своем будущем.

Вышедшая перед войском девушка сбросила плед, оставшись в одной тунике, пошла босая по грязному снегу между рядами воинов под общее улюлюканье и, опустившись на колени перед наездником, объявила себя его наградой. Тот поднял ее к себе на угаса, закутал в свой плащ и под визг и вой воинов поцеловал. Еще две отважные девицы проделали то же самое, осчастливив двух зардевшихся всадников из отряда Рикка. Гер рядом ворчал, что его отряд девушки обходят стороной, несмотря на такое количество красавчиков, какого нет больше ни в одном племени. Харт, повернувшись ко мне, сказал:

– Я ждал этого от своей девушки два года. Теперь Олана вышла замуж за другого, и я больше ее не жду.

– Что же ты сам не предложил ей вступить в брак? – спросил я.

– Ты не понимаешь, – встрял Гер, – каждый мужчина мечтает, чтобы девушка перед всем войском и королем объявила его самым достойным и отважным витязем. А Рыбий Хвост, может, и рад был жениться на своей Олане, да не про него была невеста.

Харт уже открыл рот, чтобы огрызнуться на Гера, но вдруг охнул и воскликнул:

– О, Добрый Бог, только не это! Только ее мне не хватало!

К нам уже приближалась пышная красавица в праздничном полосатом платье, босая и с распущенными пронзительно рыжими волосами. Восторженная публика выла и визжала, внося предложения по выбору, кто‑то предлагал себя, кто‑то своего друга, но, когда девушка остановилась перед угасом Харта, войско взорвалось еще более громкими воплями. Харт что‑то жалобно ворчал, заглушаемый общим воем. Смелая красавица раскатистым, низким голосом томно сообщила всем окружающим, что Харт самый смелый и самый красивый витязь в войске.

Гер радостно гоготал, высказан предположение, что, может, и его отметит вниманием какая‑нибудь пышненькая дочка пивовара. Впрочем, Гер был уже женат, и если бы несчастная красотка решила выбрать этого великана, то скорее всего оказалась бы рабыней у его властной жены, успешно правившей племенем Узкой Лощины, пока ее супруг искал приключений в чужих землях.

В это время посреди поля перед воинами появилась Морейн на пританцовывающем угасе. Войско воодушевленно взвыло. Принцесса начала приветственную речь, поздравляя воинов с победой, на ее плечо опустился черный ворон, и среди общего воя я услышал имя Богини. «Вот куда ты метишь, дочка короля Эохайда», – покачал я головой.

После нашей с ней первой встречи, каждый раз, когда я видел ее вновь, я поражался изменениям, произошедшим в Морейн. Теперь передо мной была сама Богиня войны. Ее алый плащ развевался на ветру, черный ворон, сидя на плече, пронзительно кричал, перебивая речь принцессы. Я никогда не видел у Морейн такого смелого, прямого взгляда и уверенных движений, не слышал от нее таких решительных и длинных речей. Передо мной и впрямь была сама Богиня, красивая и отважная, вдохновляющая воинов на ратные подвиги. Армия воодушевленно выла.

Морейн закончила свою речь и, развернув угаса, собиралась удалиться. Но внезапно она вернулась на прежнее место и громко крикнула:

– Я обойдусь без глашатая и не буду морозить ноги, чтобы выбрать себе мужа.

Она уверенно направила угаса вдоль выстроившихся в ряд воинов. Ворон с ее плеча сорвался, тяжело взмахивая черными крыльями, надсадно закаркал и улетел.

Шокированный ее поступком король рвал и метал на своем помосте, но сделать уже ничего не мог. Восхищенные воины окружили Морейн и радостно приветствовали ее. С их точки зрения, именно так должна была выходить замуж их любимица. Они обожали ее еще тогда, когда она была простой пленницей и смогла покорить их сердца своим смелым поведением, чудесным голосом и редким обаянием. Став же принцессой, она вознеслась в их глазах до небес. Они, гадая, кто же приглянулся принцессе, перебирали возможные имена.

Сердце в моей груди забилось, как попавший в ловушку зяблик. Меня вдруг осенило, что это единственный для нас способ быть вместе. Ведь король никогда бы не согласился выдать свою сестру замуж за какого‑то горца‑волколака, но по традиции он не сможет отменить выбор женщины, сделанный таким образом.

Морейн медленно приближалась к нам, наши взгляды встретились, ее лицо озарилось радостью, а глаза сверкнули озорным лукавством. Она приветливо кивнула мне и проехала мимо. Внутри меня все опустело. Тогда я еще ничего не знал о ее жизни в Поэннине и даже не допускал мысли, что она может забыть меня. Я ревниво вглядывался в лица воинов, стоявших справа от меня, перебирая варианты. «Гвидион, коварный жрец, – вспыхнула болью мысль, – конечно, наивная Морейн не могла устоять перед его обаянием». Но принцесса проехала мимо него и под оглушительные вопли воинов остановила своего угаса напротив Бренна. И шум оборвался, сменившись мертвой тишиной.

Бренн и Морейн молча смотрели друг другу в глаза, и я заметил, что уверенность принцессы сменилась испугом, а вызывающая улыбка сползла с ее лица. Наконец, она справилась с собой и, вновь выдавив из себя улыбку и собравшись с духом, продолжила. Стараясь говорить как можно громче, она произнесла:

– Может ли кто‑нибудь назвать более достойного в Поэннине витязя, более храброго и сильного воина, чем ваш вождь, принесший вам победу? – Ответом ей послужила тишина и фырканье угасов.

– Воин! – обратилась она к Бренну и сбилась от волнения, позабыв слова, которые перед ней произносили другие девушки.

Бренн не стал ждать, когда она соберется с мыслями, подъехал вплотную к драконьему коню Морейн, обхватил ее за талию и, резко сдернув, усадил на своего угаса перед собой. Бренн уже успел подарить ей долгий поцелуй, а в тишине по‑прежнему слышно было лишь хриплое сопение угасов. Наконец Гер подле меня оглушительно заорал, и тогда все подхватили его крик и завыли.

Праздник продолжался, кругом разожгли костры, жрецы начали свои таинства благодарения богов. Многие вернулись живыми, за их жизни надо было заплатить богам, принеся в жертву пленников. Некоторые погибли, их надо было оплакать и обеспечить им счастливую жизнь на Яблочном Острове. Бесконечные церемонии тянулись, менялись и плавно перетекли в пир. Из‑за холода столы были накрыты в помещении дома. В пиршественной зале, холле, коридорах, везде было невероятно тесно, шумно и душно.

Белин и Морейн обошли все столы, каждому вождю даже самого захудалого племени сестра короля лично наполнила элем и поднесла с поклоном кубок или рог. Я видел, как из‑под густых бровей короля сверкает его взгляд, словно клинок кинжала. С Морейн он не перекинулся ни словом. Зато, когда она вернулась за стол и села подле Бренна, принц прижал ее к себе и с самым серьезным видом шептал ей на ухо какие‑то непристойности. Она хохотала, король свирепел, взбешенный своевольной выходкой Морейн и ее беззаботным смехом. Я заметил, что Гвидион чем‑то озабочен и не отходит от влюбленных.

Я смотрел на безумца, которого Морейн умудрилась полюбить, и не мог ее понять. От него исходила такая опасность, что даже у меня, оборотня, волосы на затылке становились дыбом. Я видел их безумную любовь, балансирующую на грани смерти, и казалось, что мое сердце разорвется на части. Потом все слилось в сплошной гомон пира в огромной каменной зале, задымленной пылающими очагами, и потерялось где‑то вдали, я перестал замечать происходящее, не видел, как удалились влюбленные, а вслед за ними ушел Гвидион. Я вернулся на родину, чтобы узнать, что Морейн больше не любит меня.

Я вышел, покачиваясь, из пиршественной залы и побрел по заполненному людьми плохо освещенному коридору, который так же резко контрастировал со сверкающими залами антильского дворца, как грязное болото с садовым фонтаном. Палящее светило Антиллы померкло для меня, а Солнце Медового Острова не взошло. Тьма – это порождение человеческой фантазии, тот, кто видит в темноте, не знает о ее существовании. И все же я почувствовал, что такое тьма, глухая и беспросветная, затопившая мое сердце. Я остался во тьме холодных коридоров поэннинского замка и бесцельно брел в неизвестном направлении, пока не наткнулся на Королевского друида, едва не сбив его с ног. Холодные изучающие глаза Гвидиона уставились на меня. Я не видел в них ни участия, ни сочувствия, ничего, кроме презрения к низшему существу. Но потом он вдруг переменился, черты его лица смягчились, он встряхнул головой, будто пробудившись после забытья, и улыбнулся мне своей светлой улыбкой.

– Не отчаивайся, Блейдд, – произнес он почти ласково, – все еще переменится. Если сейчас вокруг тебя тьма, это еще не означает, что все погибло. Просто огонь на время померк, тени сгустились, и ты перестал видеть в темноте.

Гвидион, добрый врачеватель моей души, дал мне желанную надежду. И вот уже мой разум строил восхитительные планы. Она узнает сущность своего избранника и ужаснется. Когда‑нибудь моя Морейн будет вновь рыдать у меня на плече, оплакивая свою очередную несбывшуюся мечту. Когда‑нибудь она опять станет моей.

Конечно, принцесса поддалась детскому увлечению, даже не желая трезво оценить своего возлюбленного. Я понял, что мне необходимо поговорить с ней, рассказать ей то, что я знаю о Бренне. С этими мыслями я пошел искать ее покои.

 

Бренн, тяжело дыша от нетерпения, ввалился вслед за Морейн в ее комнату. Заметив, как женщина воротит от него свой носик, Бренн насмешливо спросил:

– Что, я слишком дурно пахну для думнонской принцессы?

– Скажи спасибо, что не для королевы, – опрометчиво бросила ему Морейн, о чем тут же пожалела. Бренн влепил ей такую пощечину, что у нее потемнело в глазах, и она чуть не лишилась сознания.

– Маленькая потаскуха! – прошипел Бренн. – Я так и знал, что ты не преминешь воспользоваться моим отсутствием. Неужели ты уже забралась в постель к моему братцу?

Бренн не мог справиться с накатывающимся бешенством. Ему хотелось вырвать порочное сердце из груди Морейн и швырнуть его в ноги брату. Пока он, Бренн, завоевывал для короля славу и золото, вел опасную и жестокую войну, рисковал своей жизнью, Белин соблазнил его возлюбленную, единственную женщину, которую Бренн когда‑либо любил. Боль, разрывающая его грудь, рвалась наружу. Бренн опомнился, только увидев, что Морейн потеряла сознание от его ударов. Правда, надо заметить, она умела это делать довольно быстро, наученная горьким опытом общения со своим возлюбленным. Он старался взять себя в руки, остановить жуткие видения, материализацию которых требовал скованный магическим зельем второй разум. Медленно двигаясь, как будто боясь расплескать свой утихомирившийся рассудок, Бренн нагнулся к неподвижной женщине.

Она лежала, прислушиваясь к его дыханию, и только когда убедилась, что он успокоился, открыла глаза и тяжело вздохнула. Шок проходил, его место занимали боль и обида. Заметив, что она очнулась, Бренн сжал Морейн в объятиях. Но она обиженно отстранилась, поднялась с пола и деланнс? равнодушным голосом заявила:

– Тебе угрожает опасность, Бренн. Белин хочет жениться на мне и избавиться от тебя.

– Я не боюсь его, – надменно ответил принц.

– Твоя глупая самоуверенность погубит тебя, – возмутилась Морейн. – Ты сам виноват во всем! Если бы ты не сказал ему тогда перед походом, что хочешь на мне жениться, он не стал бы торопить время. Ты должен был сначала спросить моего разрешения, прежде чем свататься.

– Кто же спрашивает согласия у женщины? Все вы только и мечтаете выскочить замуж.

– Возможно, но не за такого, как ты, – ответила Морейн, на всякий случай, отойдя от принца подальше.

Но припадок уже прошел, и Бренн мог контролировать себя. Он сделает все, чтобы заполучить эту женщину. Пусть она пока говорит что угодно, он стерпит и это.

– Зачем же ты прилюдно объявила себя моей невестой, если не хочешь за меня замуж?

– Ты ведь знаешь эту историю с оракулом, пообещавшим наследника тому из вас, кто женится на собственной сестре и убьет своих родителей и брата? У Белина уже имеется весь набор, не хватает только убитого брата, – ответила Морейн, возможно, успевшая пожалеть о своей опрометчивой выходке перед поэннинским войском. – Если Белину удастся жениться на мне, как ты думаешь, кто станет последней жертвой, принесенной ради будущего наследника трона? Кого из братьев убьет король? Думаю, ты сам бы подал ему идею, когда узнал бы о нашей свадьбе. У меня не было другого способа избежать этого убийства.

– И ты геройски спасала мою жизнь, принеся себя в жертву? – насмешливо спросил Бренн. – Бедный брат, наверное, бесится от ревности.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: