Как мы уже отмечали выше, в психоанализе формирование "Я" ребенка связывается с отделением (в прямом и переносном смысле) ребенка от матери. Биологически новорожденный действительно представляет собой только часть системы "мать-ребенок". Жизненно необходимые функции его организма не могут осуществляться автономно, без непосредственного физического подключения матери, без физического ухода за ребенком. К концу первого года жизни ребенок достигает известной биологической автономии, он также становится субъектом собственной двигательной активности. Целостность системы "мать-ребенок" в аспекте ее естественно-симбиотических связей начинает разрушаться, это отражается и в сознании ребенком своей отделенности,и в этом смысле ребенок отделяется от матери. Но параллельно с этим процессом объективного биологического отделения и его отражением в самосознании ребенка идет и другой процесс. Это процесс объективного и субъективного вовлечения ребенка в человеческую общность, прежде всего в семейную. Отделяясь от матери как биологическое существо, ребенок все более связывается с ней, с отцом, с другими взрослыми и детьми как существо социальное. Речь идет прежде всего о формировании самоидентичности, т.е. формировании представлений о том, "кто я есть", а также чувства своей последовательности и психологической непрерывности.
Все предыдущие механизмы формирования самосознания ребенка так или иначе предполагали, что ребенок становится объектом родительского воздействия – прямого или косвенного внушения, вооружения нормами, стандартами и правилами, контроля за поведением, косвенного управления. Но жизнь родителей не подчиняется исключительно ребенку и задачам его воспитания. У родителей есть свои отношения, у них могут быть другие дети, родители имеют производственные интересы и обязанности, в семье могут существовать свои традиции и обычаи, свои проблемы и трудности, не связанные непосредственно с ребенком. Ребенок, становясь членом семьи, вовлекается в эти независимо от него существующие отношения и становится частью не только для него существующей семейной ситуации.
Всякая семья может быть характеризована тем, что Н.Аккерман, один из основателей семейной психотерапии, назвал семейной идентичностью. Семейная идентичность – это "содержание ценностей, устремлений, экспектаций, тревог и проблем адаптации, разделяемое членами семьи или взаимодополняемое ими в процессе выполнения семейных ролей" [147]. Другими словами, семейная идентичность – это тот совместный "багаж" представлений, планов, взаимообязанностей, намерений, воспоминаний, который характеризует семейное "Мы". "Я" ребенка первоначально наполняется содержанием именно в рамках этого семейного "Мы". Происходит это, конечно, не само собой, а в процессе реального становления ребенка как члена семейной структуры.
В отличие от демографической структуры семьи, которая сводится к составу, численности и характеру родственных связей [31], психологическая структура семьи не осязаема и проявляется лишь в динамике взаимодействия ее членов. По определению одного из авторов, "семейная структура-это невидимая сеть функциональных требований, организующих способы взаимодействия членов семьи" [207, 51]. Внутри семьи выделяются подсистемы, дифференцирующие ее структуру. Эти подсистемы образуются на основе общих интересов по возрастному, функциональному, половому признакам (мать ребенок, братья и сестры, родители, мужчины в семье). Ребенок и сам является "подсистемой" и одновременно принадлежит к другим подсистемам, где он "приобретает различные навыки социальной дифференциации" [207, 52]. Другими словами, он приобретает возможность определять и ограничивать свои "Я" и "Мы" идентичности: "Я – сын своих родителей", "Я – брат своей сестры", "Мы – это семья: папа, мама и я", "Мы – братья", "Мы – дети", "Мы – мужчины".
Границы в семейной структуре – это правила, регулирующие взаимодействия между подсистемами, т.е. регулирующие саму возможность и форму участия члена семьи в той или иной подсистеме.
Мать, которая поручает старшему ребенку присматривать на улице за младшим, т.е. защищать, опекать и в случае необходимости наказывать, устанавливает тем самым место старшего ребенка в функциональной воспитательной подсистеме наряду с собой и отцом.
Каждая семейная подсистема выдвигает специфические требования к членам семьи и нуждается в определенной независимости, т.е. требует ясных границ внутри семейной структуры. Развитие супружеских отношений требует автономии от прародителей и детей, а также от вмешательства внесемейных факторов. Развитие отношений между братьями требует известной автономии от родительского вмешательства. Границы остаются ясными до тех пор, пока четко определена взаимная ответственность, функции подсистемы, степень ее власти или влияния, при этом состав подсистем в разных семьях может отличаться. Так, бабушки и старшие дети эффективно включаются в родительскую подсистему при определенных границах последней.
Вовлечение ребенка в реальные взаимоотношения и формирование его "Я" и "Мы" идентичностей за висит, таким образом, от конкретных особенностей семейной структуры. Если в качестве основания для классификации семей взять характер границ между подсистемами, то все семьи можно расположить на континууме [207]. Срединное положение будут занимать семьи с ясными границами между подсистемами – это нормально функционирующие семьи. На одном из полюсов будут располагаться семьи с неестественно жесткими (непроходимыми – disengaged) границами, на другом полюсе – семьи с диффузными (спутанными – enmeshed) границами. Эти два типа нарушений в семейных структурах феноменологически будут проявляться по-разному.
Семьи с жесткими границами между подсистемами реагируют на нарушения в одной из подсистем лишь тогда, когда последствия этих нарушений приобретают особенно тяжелые, а то и необратимые формы. Родители в таких семьях часто не осведомлены о жизни их детей, и лишь драматические ситуации – исключение из школы, противоправный поступок – способны активизировать внутрисемейное общение. В семьях противоположного типа, как остроумно отмечает С.Минухин, даже отказ ребенка от десерта воспринимается как глобальная внутрисемейная проблема, вызывающая бурную активность и взаимодействие всех ее членов [207].
Классификацию семей, подобную только что рассмотренной, предлагали и другие авторы на основе клинических наблюдений. Так, введены понятия "недифференцированная семейная эго-масса" и "эмоциональный развод" [156], "межперсональное слияние" [155]. Исследователи, изучавшие семьи шизофреников, указывают на спутанность границ в таких семьях. Отношение к девочкам в них не отличалось от отношений к мальчикам, нарушались границы между поколениями (матери, например, делились с дочерьми проблемами взаимоотношений с мужьями и т.п.) [201]. К.Хувер и Дж.Франц рассмотрели пять уровней семейной дифференциации в рамках однонаправленного континуума – от семей, включающих симбиотические отношения, до семей с оптимальной автономией ее членов [179]. В работах советских авторов выделяется тип так называемых эмоционально-отчужденных семей. Часть из них – это "безразличные друг к другу сожители, не замечающие друг друга" (эмоционально-разделенные семьи). В других – "невмешательство в личные дела (вплоть до неосведомленности) и эмоциональное дистанцирование возведены в принцип, несмотря на наличие внутренней потребности и заботу о благополучии друг друга" (ригидные рационалистические семьи) [26, 240].
С точки зрения формирования самосознания недифференцированность семейной структуры создает трудности в самоопределении ребенка, в формировании его "Я", наоборот, жесткость границ между подсистемами препятствует формированию семейной идентичности у ребенка, чувства принадлежности к семейному "Мы". Так, создаваемая родителями система внутрисемейных отношений вместо того, чтобы предполагать, "вписывать" в себя ребенка, может, наоборот, исключать его из этих отношений. Интересные данные в этом отношении получены Ю.М.Антоняном и Е.Г.Самовичевым, которые изучали лиц, задержанных за бродяжничество и не имеющих определенного места жительства и места работы [11]. Для всех обследованных лиц оказалась характерной неблагополучная семейная ситуация, для всех вариантов которой типичным было "отсутствие внутрисемейных эмоциональных идентификаций, т.е. отсутствие семьи как психологической структуры, в которой каждый из ее членов получал бы определенное место и роль". Последнее затрудняло формирование чувства собственной определенности, "чувства "Я", т.е. самоидентичности". Разрыв с семьей у обследованных наступал чаще всего в пубертате, "совершался сравнительно легко и носил характер "ухода от..." и почти совсем не переживался как стремление к чему-то определенному". В свою очередь, приобретая собственный семейный статус, эти люди не делали его составной частью своей самоидентичности. Оказалось также, что "некоторые из них были способны легко оставлять своих детей родственникам, знакомым или даже просто случайным встречный, никогда больше не возвращались к ним и не проявляли интереса к их судьбе".
Напротив, слишком тесные связи между детьми и родителями, чаще всего матерью, которые в литературе называют симбиотическими, приводят к недоразвитию чувства психологической и социальной отделенности, препятствуют развитию самостоятельности ребенка [42; 52].
В литературе описаны и другие формы нарушения внутрисемейных отношений, придающие семейному общению характер нездорового гомеостаза и деформирующие становление самосознания. Наиболее известны две формы таких отношений: псевдовзаимность и псевдовраждебность [239]. В обоих случаях речь идет о семейных плеядах, члены которых связаны между собой бесконечно повторяющимися стереотипами эмоциональных реагировании и находятся в фиксированных позициях в отношении друг к другу, препятствующих личностному росту и психологическому отделению членов семьи [231]. Псевдовзаимные семьи поощряют выражение только теплых, любящих, поддерживающих чувств, а враждебность, гнев, раздражение и другие негативные чувства всячески скрывают и подавляют. В псевдовраждебных семьях их члены, наоборот, выражают лишь враждебные чувства и отвергают нежные. Ленинградские авторы для первого типа семей используют термины "псевдосолидарные" [26], или "псевдосотрудничающие" [87]. В таких семьях ригидность ролевой структуры и высокая степень взаимозависимости, которые нарушают адаптацию семьи к меняющимся условиям жизни, все же сохраняются даже "за счет мистификации действительности и формирования иррациональных суждений при отсутствии истинного взаимопонимания" [26, 241].
Психологическая структура семьи и общий характер взаимоотношений закрепляются в поведении ребенка и отношении к нему, создавая то, что обозначается как психологическая роль. Психологическая роль – это закрепленные в сознании конкретных участников общения характеристики того или иного человека, выводимые из его поведения. Так, например, "козел отпущения" – это психологическая роль, приписываемая человеку, который чаще других оказывается, а точнее, избирается виновником различных недоразумений и неудач. Психологические роли, в отличие от социальных, не являются объективным детерминатором взаимоотношений, напротив, они являются специфическим субъективным выражением сложившихся взаимоотношений. В нормальной семье ребенок не имеет жестко закрепленных психологических ролей, однако если эти взаимоотношения нарушаются, то такие роли часто создаются. Ребенок может оказаться "камнем преткновения", т.е. предметом постоянных конфликтов и ссор родителей по поводу его воспитания, или "единственной радостью" семейной жизни, т.е. единственным обоснованием сохранения семейных отношений, или "Золушкой", т.е. существом, на фоне которого подчеркиваются достоинства другого ребенка. Психологическая роль также определяет самоиндентичность ребенка.
Вовлеченность в реальные взаимоотношения оказывается также основой формирования половой идентичности ребенка.
Обычно различают процесс формирования психологического пола и половую идентификацию.
Формирование психологического пола (половая типизация) – это реальное овладение атрибутами поведения, особенностями эмоциональных реакций, установками, связанными с мужской или женской половой ролью. Исследования показывают, что "ни хромосомный набор, ни внутренние органы деторождения, ни внешние гениталии не имеют решающего значения для формирования половой роли человека" [204]. Оказывается, что если при рождении ребенка его пол определяется неправильно и последующее воспитание строится из предпосылки этого неверно определенного пола, то "переделать" психологический пол, т.е. добиться соответствия психологического и биологического пола психологическими методами (не прибегая к хирургическому и гормональному вмешательству) можно лишь в первые два года, после этого периода такие попытки ведут к серьезным нарушениям в развитии ребенка [176].
В отличие от половой принадлежности половая идентичность (половое самосознание) – это мнение индивида о себе самом как представителе определенного пола в сравнении с половым эталоном. Если наиболее сензитивный период формирования половой принадлежности – это возраст до 3-4 лет, то сензитивный период формирования половой идентичности – от 6 до 10 лет [204].
Считается, что отцы в большей мере, чем матери, строят свое поведение в зависимости от пола ребенка, и следовательно, играют большую роль в формировании половой идентичности. Матери относятся к своим сыновьям и дочерям в равной степени заботливо, как к детям вообще, безотносительно к их половой принадлежности [173], хотя и в подростковый период мужественность отца и женственность матери, по-видимому, одинаково важны для формирования половой идентичности у ребенка того же пола.
Особое значение имеет ошибочная родительская тактика в отношении половых качеств своих детей. Малмквист, останавливаясь на ошибках отца в отношении к дочери, указывает на вредность для развития половой идентификации как поощрения мальчишеского поведения в дочерях, так и "открыто обольстительного" поведения. Оптимальным является, если отец, начиная с предподросткового возраста, демонстрирует к дочери уважение как к маленькой женщине [204].
Еще один аспект формирования самосознания как результата вовлечения ребенка в реальные взаимоотношения и деятельность взрослых относятся к формированию системы ценностей ребенка и определению себя относительно этой системы. Многие из этих ценностей, в частности такие, как труд, та или иная профессия, брак, дети, закладываются в семье. В многочисленных отечественных исследованиях хорошо продемонстрирован тот факт, что негативные мораль и ценности родителей оказывают прямое влияние на формирование социальных ценностей ребенка [102]. Так, "большинство подростков, зарегистрированных в детских комнатах милиции, – выходцы из семей, в которых пьянство и аморальные поступки, постоянные ссоры и драки – обыденное, привычное явление. Пример родителей в таких семьях – основная причина того, что дети становятся на путь правонарушений и преступлений", причем "нередки случаи не только попустительства, но и прямого поощрения родителями курения, пьянства, нарушений правопорядка и преступлений детей" [130]. Негативное влияние на формирование системы ценностей подростка, в частности несовершеннолетних правонарушителей, семья оказывает и в том случае, если "нет явных криминогенных факторов, например аморального влияния со стороны взрослых членов семьи – алкоголизма, тунеядства и т.д.", но налицо "потребительский стиль воспитания", "бездуховность", "мещанские, стяжательские интересы" [22].
Родители также являются одним из основных детерминаторов выбора профессии и ценности той или иной профессии [38; 45; 67; 111], они оказывают сильное влияние на желательность детей в собственных семьях их детей и на желательное число детей [110], на ценность тех или иных человеческих качеств [60], ценность тех или иных жизненных целей.
Идентификация
Различные формы влияния на формирование самосознания ребенка не могли бы быть эффективными, если бы не существовало встречного процесса, с помощью которого ребенок сам уподоблял бы себя взрослым. Ключевой момент этого уподобления связан с феноменом идентификации.
Самый общий смысл термина "идентификация" – это уподобление в форме переживаний и действий какого-то лица (субъекта) другому лицу (модели). Явление идентификации как в отечественной, так и в зарубежной литературе изучается в разных контекстах: и в аспекте формирования личности ребенка [43; 184], и как механизм формирования установок личности [16], и как механизм психической защиты [169], и как феномен межперсональных отношений в группе [61]. Соответственна явление идентификации относится не только к ребенку, но и к подростку, и к взрослому. Различными могут быть и те лица, с которыми идентифицируется субъект, – ими могут быть родители, близкие, иные "значимые другие", например, сверстники, реальные лица и лица идеальные, например, герои литературных произведении, не только люди, но и животные. Идентификация может быть различной и по полноте, т.е. по тем параметрам, по которым усматривается и воспроизводится сходство. Идентификация, наконец, может быть как сознательной, так и неосознаваемой.
В настоящем контексте нас интересует феномен идентификации в связи с формированием самосознания, и с этой точки зрения он может быть характеризован четырьмя взаимосвязанными процессами [184, 459-461].
1. Субъект верит, что он и кто-то другой ("модель") обладает сходными чертами, точнее было бы сказать, что субъект усматривает свое сходство с "моделью", не только верит, но и воспринимает, признает, переживает сходство, и это усматривание может быть как сознательным, так и неосознаваемым.
Так, ребенок может усматривать свое сходство с родителями. Речь идет, таким образом, о достаточно широком и сложном когнитивном процессе, природа которого недостаточно изучена. В основе восприятия (усмотрения, переживания) сходства также могут лежать разные процессы. Так, ребенок может воспринимать свое сходство с родителями потому, что действительно отмечает сходные физические или психические характеристики, либо потому, что взрослые постоянно указывают и тем самым внушают ему мысль о сходстве, либо благодаря формированию семейной идентичности, семейного "Мы", либо благодаря тому, что он подражает действиям родителя и тем самым увеличивает сходство.
2. Субъект переживает "викарные аффективные реакции", соответствующие событиям, в которых оказывается "модель" так, как если бы эти события происходили с самим субъектом. Так, ребенок пугается, если его родители попадают в угрожающую ситуацию, или радуется, если его родитель оказывается "на высоте".
3. Субъект стремится обладать чертами модели, которые воспринимаются им как желательные, и стремится к тем целям, к которым, как он полагает, стремится "модель". Так, мальчик хочет быть таким же сильным и высоким, как отец, он хочет поднимать тяжелые вещи, как отец, купаться там, где глубоко и где купается отец, водить машину, как отец, решать, что и когда делать, руководить другими, как он.
4. Субъект усваивает и использует установки и поведение, демонстрируемые "моделью", реально начинает вести себя, как "модель", или символически воспроизводит соответствующее поведение. Это происходит, в частности, в форме ролевой игры, подробно проанализированной в отечественной литературе [145].
Идентификацией в узком смысле являются лишь два первых процесса, т.е. когнитивное и эмоциональное уподобление другому лицу, а формирование намерений и установок, так же как соответствующее поведение, являются следствиями идентификации. Эти следствия, однако, сами оказываются факторами, поддерживающими и усиливающими идентификацию. Так, чем в большей степени в своем поведении ребенок уподобляется своему отцу, тем больше у него оснований усматривать свое сходство с ним и тем богаче его возможности эмоциональной идентификации.
Различия в научной ориентации приводят к тому, что часть авторов к явлениям идентификации относит некоторые из вышеуказанных процессов. Соответственно по-разному ставится вопрос и об условиях идентификации.
Так, для авторов бихевиоральной ориентации идентификация и имитация (подражание) – одно и то же [149], таким образом, феномен идентификации сводится лишь к его внешнему, наблюдаемому компоненту – поведенческому уподоблению. Соответственно основным условием идентификации оказывается в таком случае частота, с которой поведение "модели" экспонируется субъекту. В другом исследовании, кроме частоты экспозиции, подчеркивается степень власти "модели" в отношении ребенка [203]. Исследователи других ориентации подчеркивают важность эмоциональных связей между субъектом идентификации и "моделью" [208; 213]. Так, например, показано, что мальчики, выявившие большое сходство со своими отцами, в ответ на вопросы, касающиеся мотивов, установок и поведения, при дописывании проективных историй, более часто упоминали о теплых взаимоотношениях между отцами и сыновьями, а также в своем поведении и установках выказали себя более маскулинными, чем мальчики, различающиеся в ответах на вопросник со своими отцами [213]. Обосновывается также важность для идентификации воспринимаемого сходства [186].
Хотя и важная роль идентификации в процессе развития ребенка и его самосознания не вызывает сомнений, все же значимость идентификации раскрыта преимущественно с объективной стороны, а не субъективно, т.е. не со стороны самого ребенка, его саморазвития. Между тем такая постановка вопроса характеризовала уже представления З.Фрейда, введшего понятие идентификации в контексте его концепции Эдипова комплекса [135]. Позже эти представления были развиты последователями Фрейда, в частности А.Фрейд [169]. Согласно этим представлениям в возрасте от трех до шести лет ребенок переживает конфликт, вызванный любовью к родителю противоположного пола и ревностью, соперничеством и агрессией по отношению к родителю того же пола. Это порождает страх родительского возмездия, что, в свою очередь, формирует мотив подавления Эдипова комплекса и, следовательно, уменьшения тревоги. Последнее достигается путем идентификации с родителем того же пола и присвоением его личностных черт, ценностей, правил поведения, которые становятся ядром супер-эго ребенка.
Идентификация с родителем того же пола – это, в терминологии психоаналитиков, "идентификация с агрессором", которая впоследствии развивается как защитный механизм. Анна Фрейд приводит множество случаев такой идентификации. Так, например, мальчик гримасничает, бессознательно утрируя строгое выражение лица своего учителя, которого он боится. Маленькая девочка боится пересечь большой холл, опасаясь встретить приведение, но затем все-таки идет, представив себе, что она и есть это приведение, при этом ее страх проходит.
Одновременно с "идентификацией с агрессором" развивается и идентификация с "утраченным объектом любви", т.е. родителем противоположного пола. Подавляя Эдипов комплекс, ребенок отрекается от родителя противоположного пола, но с помощью идентификации ослабляет эту утрату. В результате ребенок присваивает позитивные идеалы родителя противоположного пола. С точки зрения психоанализа этот механизм закрепляется и позже действует как механизм психической защиты в ситуации смерти родителей или других близких или в ситуации неудачной любви.
Конечно, такая трактовка феномена идентификации связана с пансексуализмом фрейдовского учения, от которого отказались уже его ближайшие коллеги. Однако в той форме, которую приобрела у Фрейда проблема идентификации, содержится и ряд важных моментов. Во-первых, идентификация оказывается ребенку необходимой не только объективно (так как благодаря ей запрещается асоциальное поведение и усваиваются позитивные ценности взрослых), но и субъективно, с точки зрения внутренней "механики" развития ребенка (она есть средство снятия тревожности в одном случае и средство уменьшения негативных эмоций, связанных с утратой близких, в другом случае). Во-вторых, условием идентификации являются реальные связи ребенка со взрослыми, реальные взаимоотношения с ними, переживаемые им эмоционально. В-третьих, объектом или "моделью" идентификации может быть как лицо, по отношению к которому переживаются позитивные чувства, так и лицо, к которому субъект переживает негативные чувства, например страх.
Если отбросить представления о возникновении идентификации вследствие необходимости подавления либидозных стремлений, все же постановка вопроса о том, зачем ребенок идентифицируется, каковы мотивы этой его психической деятельности, представляется правомерной. Можно предполагать, что тревога и чувство беспомощности будут возникать у ребенка по мере того, как он будет сознавать свою телесную отделенность от матери, и по мере того, как он, обладающий своими детскими возможностями, все больше включается в окружающий его взрослый мир.4 Снижение этой тревоги возможно как за счет внешнего фактора – теплого и заботливого отношения ухаживающих за ребенком взрослых, так и за счет внутреннего фактора – субъективной идентификации с ухаживающими за ребенком взрослыми (или взрослым) – с их уверенностью, "бесстрашием", силой, компетентностью. С этой точки зрения первичной будет идентификация не с "агрессором", т.е. потенциально карающим родителем того же пола, а с наиболее эмоционально теплым и заботливым родителем. Такая гипотеза была высказана в литературе [208]. Сложность проверки этой гипотезы, однако, состоит в сложности обнаружения и исследования явления идентификации у детей 1-2-летнего возраста.
4 Подобные идеи высказывали К.Хорни [180] и Э.Фромм [170]. Критика их представлений, на наш взгляд, должна исходить не из отрицания самого факта возможности возникновения тревоги у ребенка вследствие его объективного и субъективного отделения от матери, так же как гипотезы наличия психических процессов, с помощью которых снимается эта тревога, а из отрицания предположения о единственности этого источника развития.
В процессе развития ребенка и его самосознания механизмы и формы идентификации, конечно, усложняются и трансформируются, они отщепляются от факторов, первоначально их запустивших, могут становиться сознательными и контролируемыми. Возникают столь сложные феномены, отражающие противоречия в развитии самосознания, как негативная идентификация, т.е. неосознанное уподобление себя лицу, к которому субъект испытывает негативное отношение. Так или иначе, идентификация оказывается важнейшим процессом, лежащим в основе всей группы феноменов субъективного уподобления и связывания, точнее, важнейшей психической деятельностью, идущей навстречу социальным влияниям формирующим его самосознание. Идентификация делает ребенка способным перенимать точку зрения родителей и других людей, делает его податливым к их внушающим воздействиям, способным внутренне подчиниться их контролю и переносить его внутрь, способным оценивать себя по меркам взрослых, применять их стандарты к своей деятельности, развивать самоидентичность и чувство "Мы", дифференцировать себя от других. Идентификация служит одним из внутренних стимулов включения ребенка во взаимоотношения со взрослыми и сверстниками. В свою очередь, названные процессы укрепляют и развивают идентификационные механизмы ребенка.
ФЕНОМЕНЫСАМОПОЗНАНИЯ И СТРУКТУРАЦИИ ФЕНОМЕНАЛЬНОГО "Я"
Описанная выше группа феноменов характеризовала процесс самопознания как процесс уподобления и субъективной дифференциации, как процесс наполнения самосознания содержанием, связывающим человека с другими людьми, с культурой и обществом в целом, процесс, происходящий внутри реального общения и благодаря ему, в рамках жизнедеятельности субъекта и его специфических деятельностей.
Если рассматривать феномены самопознания и структурации феноменального "Я" в их, так сказать, натуральной форме, т.е. объективно, так как они существуют в эмпирической действительности, то их трудно отличить от уже описанных феноменов – они также проявляются внутри и благодаря процессам общения, процессам коллективной и индивидуальной деятельности. Тем не менее они составляют, хотя и не независимый, все же более или менее самостоятельный предмет исследования. "Феномены уподобления" касаются того, как происходит усвоение и присвоение того или иного содержания представлений о себе. Феномены самопознания касаются вопроса о том, как происходит самопознание, в том числе и того, что уже усвоено или присвоено, превращено в "Я" субъекта и в его личность, и какие формы приобретают результаты этого процесса в самосознании.
В современной психологической литературе есть несколько подходов к этой проблеме. Один из них опирается на анализ тех итоговых продуктов самопознания, которые выражаются в строении представлений о самом себе, "Я-образе", или "Я-концепции". Этот вопрос конкретизируется прежде всего либо как поиск видов и классификаций образов "Я", либо как поиск "измерений" (т.е. содержательных параметров) этого образа.
Наиболее известным различением образов "Я" является различение "Я-реального" и "Я-идеального", которое так или иначе присутствует уже в работах У.Джемса, З.Фрейда, К.Левина, К.Роджерса и многих других, а также предложенное У.Джемсом различение "материального Я" и "социального Я" [34]. Более дробная классификация образов предложена Розенбергом: "настоящее Я", "динамическое Я", "фактическое Я", "вероятное Я", "идеализированное Я" [цит. по 57]. Ш.Самюэль выделяет четыре "измерения" "Я-концепции": образ тела, "социальное Я", "когнитивное Я", и самооценку [223]. Отметим, что практически любой из "образов-Я" имеет сложное, неоднозначное по своему происхождению строение. Так, например, В.Шонфельд определяет констелляцию психологических компонентов, детерминирующих структуру образа тела (не путать со схемой тела в вышеуказанном смысле) на сознательном и бессознательном уровнях следующим образом:
"1) актуальное субъективное восприятие тела, как внешности, так и способности к функционированию; 2) интернализованные психологические факторы, являющиеся результатом собственного эмоционального опыта индивида, так же как и искажения концепции тела, проявляющиеся в соматических иллюзиях; 3) социологические факторы, связанные с тем, как родители и общество реагируют на индивида; 4) идеальный образ тела, заключающийся в установках по отношению к телу, в свою очередь, связанных с ощущениями, восприятиями, сравнениями и идентификациями собственного тела с телами других людей" [229, 846].
Отметим, однако, что очень часто виды образов или их измерения выявляются умозрительно. Каждое из понятий-"образ тела", "Я-реальное", "Я глазами других", "Я, каким я скорее всего стану"-представляется вполне содержательным в том смысле, что человек может ответить на вопрос о том, каким он представляет себя в будущем, или каким он себя видит в прошлом или настоящем, или каким его видят окружающие. Но означает ли это, что имеющаяся у него "Я-концепция" структурирована именно так? Или, быть может, человек порождает эти "Я-образы" тут же в лаборатории по заказу экспериментатора, и эти образы не отражают какой-то стабильной структуры его самосознания, а есть не более чем актуальные и вызванные задачей представления – продукты фантазии и воображения. Человек ведь может описать себя, даже если его попросить представить себя существом другого пола или животным – из этого не следует, что оба этих образа включены в его "Я-концепцию". Ответить на эти вопросы можно лишь сочетая теоретический анализ самих "инструкций" и соответствующих им измерений с конкретными эмпирическими исследованиями.
Одна из возможностей такого эмпирического исследования базируется на психосемантическом подходе к анализу индивидуального сознания.5 Экспериментальная процедура, как правило, предполагает, что испытуемый оценивает с помощью набора лексических единиц ряд объектов, которыми могут быть языковые значения, понятия, представления, образы, изображения. Полученное эмпирическое множество оценок анализируется далее с помощью математических процедур (прежде всего, факторного анализа) с целью выявления общих параметров, или "измерений" (факторов), которые интерпретируются как "категориальная сетка" обыденного сознания [94]. К работам этого направления принадлежат, прежде всего, исследования Ч.Осгуда и его последователей. Первоначально Осгудом и соавторами использовались коннотативные, эмоционально-оценочные прилагательные (хороший-плохой, сильный-слабый), на базе которых было построено субъективное семантическое пространство с осями "Оценка", "Сила", "Активность" [211]. Как показали специальные исследования, данное пространство является универсальным и отражает наиболее общие эмоциональные параметры восприятия [212]. При применении методики семантического дифференциала к конкретным лексическим наборам либо наборам особых понятий или представлений в качестве объектов шкалирования и при добавлении более предметно определенных шкал число выделяемых факторов увеличивается, а общеконнотативные факторы приобретают предметную, денотативную семантическую окраску-это было показано как Осгудом и соавторами, так и в ряде работ советских исследователей [94; 97].
5 Подобный анализ психосемантики и ее методов представлен в работах В.Ф.Петренко [94] и А.Г.Шмелева [141].
Ч.Осгудом был построен "личностный семантический дифференциал", в котором в качестве шкал использовались прилагательные, описывающие черты (грубый деликатный, рациональный – иррациональный и т.д.), а в качестве объектов шкалирования выступали знакомые испытуемых, киногерои, а также такие понятия, как "Я сам". Были выделены такие факторы, как "моральность", "возбудимость", "твердость", "социабельность", "уникальность", "реализм", "рациональность", "урбанистичность" [цит. по: 97]. Аналогичные наборы факторов были выделены и в некоторых других исследованиях [97].
В исследовании В.Ф.Петренко и А.Г.Шмелева [97] также было построено личностное семантическое пространство, при этом использовались два независимых метода: метод, совмещающий в себе черты семантического дифференциала Осгуда и "репертуарных решеток" Дж.Келли [188], и метод, основанный на шкалировании изображений [96]. В первом эксперименте использовался список из 140 прилагательных, описывающих личностные черты, а в качестве объектов шкалирования испытуемые должны были представить хорошо знакомых им людей, различающихся по заданному принципу – по полу, возрасту и отношению к ним испытуемого. В результате было выделено восемь факторов, отражающих когнитивную структуру восприятия хорошо знакомого другого человека: 1) сознательная моральность и положительная оценка; 2) деловитость и личностная сила; 3) жизнерадостная экстраверсия и активность; 4) тонкость и культура общения (коммуникабельность); 5) простодушный альтруизм; 6) самовлюбленность и упрямство (эгоцентризм); 7) отчаянная смелость (рисковость); 8) эмоциональная устойчивость. Авторы подразделяют полученные измерения на три группы: эмоционально-оценочные факторы, объективные характерологические свойства, аксиологические категории обыденного сознания.
Важно подчеркн<