СОСТАВ И БОЕВОЕ, ПОСТРОЕНИЕ АРМИИ 6 глава

²² Численность и устройство армии Мамая неизвестны. Судя по упоминанию Сказания о Мамаевом побоище, что предводитель татар наблюдал сражение с холма в окружении больших кня­зей, по-видимому командиров крупных подразделений (их число в источниках колеблется от трех до пяти), его войско могло

состоять из нескольких кулов-полков.

²³ Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 31.

²⁴ Никоновская летопись, с. 56.

 

ВООРУЖЕНИЕ

 

Образцы боевой техники рассматриваемого времени, за редчайшим исключением, к сожалению, не сохранились. Поэтому воинский убор русской рати фактически неизве­стен и в большой мере загадочен. Пробел в наших зна­ниях, однако, в какой-то мере восполним. Привлекая про­изведения Куликовского цикла, миниатюры, сравнитель­ный материал, можно попытаться представить, как и чем были оснащены наши далекие предки в тревожную пору великой битвы.

 

Письменные источники не оставляют сомнения в том, что и вооружение русского воина, и использование боевой техники в эпоху Куликовской битвы были в большой мере традиционными. Здесь важно отметить прочную и живи­тельную связь военного дела XIV в. с предшествующим временем. Так, еще в XII в. выработалась определенная очередность применения в бою «орудий войны». Схема­тично эта очередность (по мере сближения враждующих ратей) проявлялась в переходе от лука и стрел, иногда сулиц, к таранному удару на копьях, а затем к рукопаш­ной с мечами, саблями, реже — топорами, булавами и ше-стоперами. Такая же последовательность использования боевых средств отражена в Сказании о Мамаевом побоище в сцене схождения враждующих войск: «И бысть труск и звук велик от копейнаго ломления и от мечнаго сече­ния».¹ За этой фразой угадывается удар строя копейщи­ков, перешедших затем к поражению мечами. В более развернутом виде столкновение противников передается в следующих драматических, впрочем вполне соответству­ющих своему моменту, словах: «Удариша кождо по коню своему и крикнуша вои единогласно... и крепко ступи-шася. Треснуша копия харалужная, звенят доспехи злаченыя, стучат щиты черленыя, гремят мечи булат-ныя и блистаются саблей булатныя... и трепетали силнии молние от облистания мечнаго и от сабель булат­ных, и бысть яко гром от копейнаго сломления».² Описа­ния Куликовской битвы подчас настолько выразительны

и эмоциональны, что читатель как бы сам становится не­вольным участником события, когда «щепляются щиты богатырьския от вострых копеец, ломаются рогатины бу-латныя о злаченыя доспехи. Льется кровь богатырская по седельцам, по кованым. Сверкают сабли булатныя около голов богатырских. Катятся шеломы злаченые с ли­чинами добрым конем под копыта».³

 

Передавая внешние эффекты борьбы (здесь нельзя от­рицать элементов определенной трафаретности), ле­тописцы и древние книжники верно обрисовывали типич­ную картину боя, когда крики идущих в атаку бойцов, стоны раненых, ржание и топот лошадей, звон и треск ору­жия свидетельствовали о неимоверном напряжении вою­ющих сторон. Что же касается Куликовской битвы, то ожесточение ее участников, судя по подробным записям, превосходило таковое в других сражениях: «От ржания же и топота конска и стенания язвенных не слышати было ни­коего речения, и яко князи и воеводы, ездясче по полком, не можаху ничто устрояти, зане не можаху слышати».⁴

 

Описание снаряжения «русских сынов», помещенное в Сказании о Мамаевом побоище, относится к одному из самых образных мест древнерусской литературы: «До-спехы же русскых сынов аки вода в вся ветры колыба-шеся. Шеломы злаченыя на главах их аки заря утренняа в время ведра светящися. Яловци же шеломов их аки пламя огньное пашется».⁵ Блеск («горение») доспеха всегда поражал очевидцев и для XIV в. вполне реален. В течение этого столетия кольчуга постепенно заменялась или дополнялась всякого рода пластинчатыми прикры­тиями корпуса, рук и ног. Такое прикрытие в бою выстав­лялось напоказ. Сверкавшие металлом ряды воинов про­изводили сильное психологическое впечатление, в этом выражалась готовность войска померяться силами с про­тивником. Лишь в XVI в. воины в боевой обстановке стали прикрывать металлические части своего снаряже­ния мягкими цветными одеяниями.⁶

В сиянии своего предохранительного вооружения рус­ская рать утром 8 сентября вступила на Куликово поле. Одновременно с другой его стороны к месту побоища подходили полки Мамая. «Татарьскаа бяше сила видета мрачна потемнена, а русскаа сила видети в светлых до-спехех, аки некаа великаа река лиющися или море коле-блющеся, и солнцу светло сияющу на них, и луча испу-

щающи, и аки светилницы издалече зряхуся».⁷ Противо­поставление двух сил по их «свечению» навеяно отнюдь не только тем, что солнце в момент сближения войск ос­вещало русские полки, а татары шли с противоположной стороны. В этом угадывается определенное техническое различие двух военных миров. Известно, что монголо-та-тары испытывали хронический недостаток в металличе­ском снаряжении и часто применяли пропитанный в смоле кожаный доспех или такой же, состоящий из не­скольких рядов кожи, войлока, ткани. Прикрытия из кожи, естественно, не отличались тем блеском, который так выделял русский строй. Было бы неверным истолко­вывать подмеченное различие как признак неполноцен­ного оснащения ордынского войска. Часть ордынцев, и прежде всего командиры, несомненно располагала пластин­чатым доспехом, который блестел так, что человек мог увидеть в нем свое лицо.⁸ Во всяком случае отечествен­ные источники, упоминая крепкие татарские доспехи и шлемы, пишут о них как о металлических, звенящих от ударов в бою.

 

Выше уже говорилось, что, за исключением случайно встреченных при раскопках на Куликовом поле наконеч­ников копий,⁹ пик, стрел, кольчуги,¹⁰ мы доподлинно не знаем, как детально выглядело вооружение воинов Дмит­рия Донского. В распоряжении оружиеведа имеется, од­нако, богатый перечень военных изделий, названных в письменных источниках, главным образом в современной событию Задонщипе. Основываясь на этом перечислении, можно высказать следующие наблюдения.

 

Выше упоминался золоченый доспех. В XIV в. он представлял определенно пластинчатую наборную конст­рукцию.¹¹ Пластины-доски поддавались золочению или се­ребрению (новгородцы свои доспехи, например, лудили), что для кольчатой брани не практиковалось. О жесткой основе защитного снаряжения можно судить по следую­щему факту. Согласно Сказанию о Мамаевом побоище, в ходе битвы доспех великого князя Дмитрия Ивановича был «весь избит и язвен зело, на телеси же его нигдеже смертныа раны обретеся».¹² Значит, боевое прикрытие в данном случае было «дощатым», так как на кольчуге вмятины от ударов были бы не заметны.

 

Понятие о рассматриваемой защитной одежде дает ми­ниатюра Лицевого свода XVI в., иллюстрирующая пере-

ход русской армии через Дон для сосредоточения на Ку­ликовом поле. Мы видим воинов, которые обряжаются в доспехи, вынимая их из ящиков (рис. 4). Это безрукав-ные, закрывающие корпус одеяния с подолом, похоже, пластинчатого устройства. Сопровождающий текст гла­сит: «И тако (великий князь.—А. К.) повеле коемуждо полку чрез Дон мосты устраати, а самем в доспехи наря-жатися притча ради всякиа».¹³ Рисунок, следовательно, содержит о защитном снаряжении особую, сверхтексто­вую информацию.

 

Пластинчатые доспехи при всей их ценности вовсе не были привилегией избранных воинов. В связи с этим при­влекает содержащееся в произведениях Куликовского ци­кла новое для своего времени обозначение — «кованая рать». Источники используют его, говоря как о москов­ском войске, так и о его союзниках — новгородцах и ли­товских князьях Ольгердовичах. Понимание термина, очевидно, следует искать в том, что соответствующие доспехи прикрывали с головы до ног людей целого подразделения. Ушли в прошлое времена, когда ноги и руки одетого в кольчугу бойца были открыты. Та­кое наблюдение подтверждается европейскими анало­гиями.

 

В Западной Европе «век кольчуги», бывшей у воинов часто единственной боевой одеждой, закончился примерно в 1250 г. и дальнейшее развитие шло по линии изготовле­ния все более полного пластинчатого прикрытия, нередко сочетавшегося с кольчугой. Эволюция доспеха в сторону всесторонней защиты воина происходила и на Руси, что вызвало появление обозначения «кованая рать». В даль­нейшем, в XV в., оно неоднократно использовалось в ле­тописи для указания на тяжеловооруженных воинов, ко­торые в тот период составляли ядро армии, ее главную ударную силу, и в Сказании о Мамаевом побоище особо названы известным с XIII в. словом «оружники». Доку­мент конца XIV в. так представляет оружников: «От глав их и до ногу все железно».¹⁴ Трудно, конечно, вообразить, что состоящее из пехоты, конницы и разных по своему социальному положению слоев войско 1380 г. было сплошь одетым в дорогостоящий полный доспех.¹⁵ Речь скорее идет о внешнем впечатлении. Конный строй железонос-цев-оружников более всего бросался в глаза и поэтому определял общий вид построенной к бою армии.

 

Рис. 4. Устройство мостов через Дон и обряжение воинов в доспехи. Миниатюра Лицевого свода XVI в.

Используя наиболее полные списки Задонщины (Си­нодальный, № 790; извода Ундольского; Кирнлло-Бело-зерский) и другие источники, рассмотрим номенклатуру вооружения «Орудия войны», упомянутые в указанных произведениях, различаются по происхождению, матери­алу изготовления, внешнему виду и боевым качествам.¹⁶ Характеристика этих боевых средств по одному признаку поэтому невозможна. К примеру, одинаковые изделия адресуются разным народам, однако в данном ряду ока­зываются и особенные, типологически характерные для определенной страны или даже города.

 

В связи с войском Дмитрия Донского перечислены копья харалужные,¹⁷ мечи русские, литовские, булатные, кончары фряжские,¹⁸ топоры легкие, кинжалы фряжские, мисюрские, стрелы каленые, сулицы немецкие,¹⁹ шеломы злаченые, черкасские, немецкие, шишаки московские, до­спехи и калантари злаченые, щиты червленые.²⁰ К этому списку варианты основной редакции Сказания о Мамаевом побоище, заимствовавшего многие выражения из Задон-щнны, прибавляют копья злаченые, рогатины, сабли и баиданы булатные, палицы железные,²¹ корды ляцкие, доспехи твердые, шеломы злаченые с личинами.²² Воору­жение татар и их союзников в Задонщпне по сравнению с русским дано менее подробно. Это сабли и шеломы та­тарские, хиновские (в значении басурманские), боданы (баиданы—испорч. «бонады», «боеданы») басурманские, доспехи крепкие.

 

Знакомясь с названными выше отдельными видами вооружения русских и татар, можно утверждать, что они для своего времени вполне реальны. Вычленяются, прав­да, воинские изделия, заимствованные Задонщиной из Слова о полку Игореве, такие как мечи литовские, копья харалужные, шеломы злаченые, щиты червленые. Словом о полку Игореве навеяны такие наименования, как сабли татарские, шеломы хиновские (вспомним сабли половец­кие, стрелки хиновскне). Впрочем, оружейная терминоло­гия, взятая из Слова о полку Игореве, за немногим ис­ключением, оказалась приложимой и к XIV в. Обнару­живается лишь изменение понятий, обозначающих сталь. Ее прежнее наименование — харалуг — во времена Кули­ковской битвы вытеснилось новым — булат.

 

Основной набор вооружения, использовавшегося на Куликовом поле, не нов, он был принят еще во времена

 

Рис. 5. Засадный полк в дубраве. Миниатюра Лондонского лицевого списка Сказания о Мамаевом побоище. XVII в.

Киевской державы. Характерны в этом отношении рус­ские мечи, противопоставленные татарской сабле. Эмир Мамай, согласно Летописной повести о Куликовской битве, сокрушался о своих мечами «пресекаемых» вои­нах.²³ Установлено, что вплоть до последней четверти XV в. мечи широко использовались в конной рубке. Их полное вытеснение саблями произойдет в период образо­вания единого Московского государства.²⁴ Традицион­ными, очевидно, являлись листовидные копья и пики,²⁵ рогатины, красные щиты, легкие (т. е. боевые) топоры-чеканы, стрелы, шлемы с высоким шпилем для еловца (флажка), принятые еще в XII в., шлемы с личинами. Найденная на Куликовом поле кольчуга²⁶ изготовлена из попеременно сваренных и склепанных колец (одно скле­панное продевается в четыре сваренных) средним диа­метром 10—12 мм. Такая техника изготовления колец вплоть до 1400 г. господствовала во всей Европе.

 

Один из видов предохранительной одежды наименован боданой, байданой. Речь идет о короткорукавной кольчуге из крупных плоских колец. На Руси этот вид защитной одежды фиксируется в находках, относящихся к первой половине XIII в. В составе снаряжения знати байданы удержались вплоть до конца XVII в.,²⁷ что объясняется их оригинальными защитными качествами. Брони из пло­ских колец по сравнению с обычными круглопроволоч-ными примерно в 1.5—2 раза расширяли железное поле защиты, прикрывавшей человека, при этом вес доспеха не увеличивался.²⁸ В русском языке слово «бодана» (бай-дана) считается тюркским заимствованием.²⁹ Специали­стам еще предстоит выяснить, где и когда, очевидно, на мусульманском Востоке возникло столь особенное коль­чужное плетение.

 

На миниатюрах Лондонского лицевого списка Сказа­ния о Мамаевом побоище, датированного XVII в., у рус­ских и татар наряду с копьями и боевыми топорами изображены крюки па длинном древке. Из 64 рисун­ков эти крюки обозначены на 22.³⁰ Обычно они вместе с другим древковым оружием и стягами возвышаются над конным войском (рис. 5). В одном случае таким крюком пытаются зацепить за плечо преследуемого воина (рис. б).³¹ Сопровождающая надпись гласит: «Прибеже Мелик с дружиною своею, по них же гониша татарове». О самом приспособлении запись источника умалчивает.

 

Рис. 6. Татары преследуют дружину разведчиков Семена Медика. Миниатюра Лондонского лицевого списка Сказания о Мамаевом побоище. XVII в.

 

Рассматриваемые крюки и их использование против всадников — не выдумка художника XVII в. Еще в 1246 г. крюк, сочлененный с копьем, видел у монголов Плано Карпини. Подобное устройство известный путеше­ственник рекомендовал тем, кто боролся с монголами, «чтобы иметь возможность стаскивать их с седла, так как они весьма легко падают с него».³² В Европе XIII— XVI вв. разновидность этого оружия применяли для под­сечки ног коня; по-немецки его так и называли «конский живодер» — Robschinder.³³ Наряду с ним в Х—XV вв. спорадически использовался для стаскивания всадников укрепленный на древке серпообразный крюк.³⁴ Об уст­ройстве таких крюков, применявшихся также в осадной и военно-морской практике (например, для вырывания щитов),³⁵ можно составить представление по сохранив-

 

Рис. 7. Боевые серпы.

 

шимся швейцарским и итальянским образцам, относя­щимся к XIII-XIV вв.³⁶ (рис. 7).

 

В свете приведенных примеров изображение боевых крюков на отечественных миниатюрах XVII в. отражает довольно древнюю традицию использования данного при­способления. Очевидно, сами рисунки следовали каким-то не дошедшим до нас оригиналам, так как в XVI— XVII вв. во всяком случае в русской боевой практике «сваливающие крюки», сколько известно, не применялись.

 

Теперь коснемся названных в наших источниках неко­торых новых для второй половины XIV в. технических средств. К их числу относятся кончары фряжские. Этот древнейший по упоминаниям в Европе клинок — пред­шественник шпаги, — распространившийся в конце XIV— XV в., в разных странах имел свои наименования (пол. concerz; чеш. concir; нем. Panzerstecher; фр. estoc), но всюду был сходен по функциям. Речь идет об узколез­вийном колющем лезвии, квадратном или треугольном в поперечном сечении, длина которого превосходила 1 м-Рукоять не отличалась от мечевой.³⁷ Кончар предназна­чался для укола неприятеля, закрытого трудноуязвимой для рубки пластинчатой или кольчатой защитой, и зако-

номерно распространился в пору внедрения всякого рода усиливающих доспех деталей. Активное развитие во вто­рой половине XIV в. пластинчатой брони вполне согласу­ется с возможностью использования кончаров в Куликов­ской битве. Считают, что в дальнейшем эти клинки в Рос­сии заметного распространения не получили, в докумен­тах XVI—XVII вв. они не отысканы.³⁸ Следует, однако, учесть показания иностранцев, побывавших в России в начале XVII в. Один из них писал, что у дворян «с боку у седла висит топор, некоторые возят между ногами и сед­лом длинный кончар (stockade) без ножен на польский манер».³⁹ Так могли носить рассматриваемые клинки и в более раннее время. Наименование оружия считают за­имствованным из тюркского языка. Восточные образцы (тур., крым,-тат. xandzar— «кривой кинжал») по устрой­ству, похоже, отличались от европейских. Не случайно кончары времен Куликовской битвы обозначены как фряжские, т. е. итальянские.

 

Географически разнородны упомянутые в древнейших списках Задонщины кинжалы, в одном случае фряжские, в другом — мисюрские (Миср — арабское название Египта). Считается, что сам термин представляет, воз­можно, персидское заимствование (первоисточник — араб.-перс. chandzar) ⁴¹ и проник на Русь через тюркские языки Кавказа и Малой Азии не ранее XVI в.⁴² Основа­ний для столь поздней датировки появления как самого оружия, так и термина нет. Отмеченные в Задонщине кинжалы, судя по всему, соответствуют времени описы­ваемых событий. К тому же, как показывают находки, кинжалы употреблялись у нас начиная с XIII в. в фор­мах, сходных с западноевропейскими.⁴³ Со второй чет­верти XIV в. обоюдоострые кинжалы в качестве регуляр­ной, дополняющей меч принадлежности носили воины в разных концах Европы. Представители кованой рати, вероятно, не были исключением.

 

В числе неизвестного ранее оружия упомянуты бое­вые ножи— корды ляцкие. Это оружие замечено и изу­чено в Польше, Югославии (Дубровник), ГДР, ФРГ и Швейцарии. Сохранились образцы преимущественно XV в. Они представляют однолезвийные прямые или слегка искривленные клинки, снабженные ножевыми ру­коятями.⁴⁴ Различают образцы двух размеров: 28.5—30 (тяготеют по дате к раннему средневековью) и 40—85 см

 

(при ширине лезвия 2.2—4.1 см).⁴⁵ Корд использовался не только рыцарем и его слугами, но и купцами, холо­пами, крестьянами и вообще признается плебейским ору­жием. В какой-то степени он заменял меч, но стоил в 6— 8 раз дешевле последнего ⁴⁶ и был удобен в ношении. На­именование оружия восходит к перс. kard и в сербохор­ватский, чешский, словацкий, польский, украинский языки перешло через тюркские или, возможно, венгер­ский.⁴⁷

 

Лингвистические наблюдения наш пример подтвер­ждают. Для XIV в. корд, как и кончар, судя по сопро­вождающим их определениям «ляцкие» и «фряжские», были оружием, попавшим на Русь не с Востока, а из Центральной Европы и генуэзских колоний Крыма.

Одним из древнейших списков Задонщины (Синодаль­ный, № 790) отмечены «обышаки московские». Здесь описка исказила первоначальное правильное чтение:

«Гремели князей русских доспехи и мечи булатныя и шишаки московския» ⁴⁸ Слово «шишак», как полагают, — турецкое или венгерское заимствование. Впервые оно встречено в духовном завещании великого князя Ивана Ивановича примерно 1358 г. и, возможно, обозна­чало парадный военный головной убор (либо его де­таль).⁴⁹ Если о назначении чечаков высказаны различ­ные точки зрения, то родственные ему, названные в За-донщине «шишаки московские» — бесспорно древнейшее в Европе упоминание несомненно боевого наголовья, ко­торое в середине XVI в в связи с турецким военным вли­янием распространилось у кавалеристов Венгрии, Поль­ши, Сербии и Германии.

 

Старейшие русские археологически найденные ши­шаки датируются примерно 1500 г. Типичные образцы представляли полусферическую, реже — пирамидальную каску с назатыльником, наушами, козырьком и пропу­щенной сквозь него носовой стрелкой. Шишаки по вы­соте (20—25 см) были в 2 раза ниже сферического шлема — шелома, несомненно также применявшегося во­инами в 1380 г. Представление о рассматриваемом бое­вом наголовье дает миниатюра Сказания о Мамаевом по­боище XVII в (собр ГБЛ, рис. 8). Мы видим ратников, имеющих только шишаки. Очевидное предпочтение, от­даваемое художником этому роду прикрытия головы, на­веяно современной ему действительностью. Ведь шишак

 

Рис. 8. Великий князь Дмитрий Иванович осматривает полки, построенные на Куликовом поле. Миниатюра Сказания о Мамаевом побоище. XVII в.

как солдатская принадлежность удержался в снаряжении войска вплоть до конца XVII в.⁵⁰

 

И в Задонщине, и в Сказании о Мамаевом побоище (в печатном варианте) впервые в отечественных источ­никах отмечены «калантыри злачены». Доспех этот в точ­ности неизвестен. Считают, что он состоял из двух за­стегивающихся на боках и плечах безрукавных половин. Каждая половина в свою очередь имела несколько рядов крупных соединенных кольцами пластин. Наспинные до­ски делались мельче.⁵¹ Калантари (колонтари) использо­вались в позолоченном виде в России и в середине XVI в.⁵²

По мнению В. Л. Виноградовой, в обоих упомянутых произведениях о Куликовской битве «злаченые калан­тыри» — термины, не соответствовавшие оружию XIV в., а навеянные поздней эпохой — XVI—XVII вв.⁵³ С этим справедливо не согласился Л. А. Дмитриев, указавший, что Кирилло-Белозерский список Задонщины (где инте­ресующее нас слово присутствует) заставляет говорить о более раннем возникновении термина — во всяком слу­чае не позже середины XV в.⁵⁴ С моей точки зрения, нет препятствий соотнести калантари с эпохой Дмитрия Дон­ского. В данной связи следует отметить, что происхожде­ние рассматриваемого термина указывает на Среднюю Азию. Имеется, например, в виду встреченное в «Книге побед» Шереф ад-Дина Йезди под 1395—1396 гг. назва-лие административного чина «калантар» (старшина).⁵⁵ Видимо, с этим персидским и таджикским словом и сле­дует связывать обозначение одноименного защитного прикрытия.

 

Итак, перечисленное в произведениях Куликовского цикла вооружение русского войска характеризуется как евразийское по своему составу и происхождению. Оно включало изделия Запада (мечи, шлемы, сулицы, кончары, корды, кинжалы), Востока (шлемы, байданы, калантари) и собственные (мечи, сабли, щиты, шишаки, стрелы, пла­стинчатые доспехи). Номенклатура вооружения произве­дений Куликовского цикла указывает на широкую осве­домленность московских оружейников о военных новин­ках Запада и Востока. Здесь угадывается активность рус­ских торговых и технических связей со Средней Азией, Кавказом, Крымом, Литвой и Ливонией.

 

Судя по таким наименованиям, как шишак, байдана, калантарь, еловец, булат, в русскую военную лексику

проник ряд восточных наименований, впрочем не всегда непременно указывающих свой географический первоис­точник. Некоторые из них (корд, кинжал, кончар) в Во­сточной Европе появились, видимо, не с Востока, а с За­пада или генуэзского юга.

 

Было бы неверным представлять вооружение армии

Дмитрия Донского эклектически набранным со всего мира. Привозные образцы приспосабливались к местным условиям и сами обогащали местное военное дело. Такие наименования, как «байданы булатные», «калантари зла­ченые», «шишаки московские», предполагают местное из­готовление этих вещей по привозным образцам.

 

Удивительно само разнообразие «орудий войны». Не­смотря на изнурительные сражения, постоянное разру­шение городов и мастерских, традиционный военный ар­сенал Руси предстает к моменту Куликовской битвы по­полненным техническими произведениями международ­ного класса. О какой-то отсталости или односторонней ориентации на татарские военные обычаи говорить не приходится. На Руси XIV в., видимо, осуществлялся ши­рокий и самостоятельный отбор наиболее приемлемого западного и восточного воинского снаряжения. Харак­терно, что именно в XIV в. деятельность того или иного политического и военного руководителя оценивалась в за­висимости от того, насколько он «ратное художество от-всюду навыщаше и в сих искусен бываше, и мужествен,

и крепок, и страшен супостатом».⁵⁶

 

Полностью воссоздать международный по своему со­ставу боевой арсенал Руси XIV в., к сожалению, затруд­нительно. Произведения Куликовского цикла высветили лишь отдельные факты. Действительное развитие воен­ного производства было много богаче. Показатель возрос­шей активности военного ремесла эпохи Дмитрия Дон­ского — освоение пороха и пушек, новых форм щитов,⁵⁷ шлемов, защитной одежды, колющего оружия, все возра­стающее производство доспеха и белого оружия из бу­лата.

 

Русское военное дело в XIV в. переживало период возрождения. Оно при этом вовсе не находилось в евро­пейской изоляции или вследствие татарского ига — под подавляющим влиянием Востока. Русь Дмитрия Донского сохранила и приумножила завещанное Киевской держа­вой сочетание собственного и международного оружей-

 

ного мастерства. Победа на Куликовом поле была дости­гнута благодаря использованию не столько восточных, сколько общеевропейских боевых средств и приемов ве­дения ближнего боя.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Повести о Куликовской битве. М.; Л., 1959, с. 69.

² Дмитриев Л. А. Вставки из «Задонщины» в «Сказании о Мамаевом побоище» как показатели по истории текста этих произведений. — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Ку­ликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 413—414.

³ Там же, с. 436.

⁴ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 146.

⁵ Повести..., с. 62—63.

⁶ Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII —XV вв. Л., 1976, с. 34.

⁷ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 59.

⁸ Плано Карпини И. История монголов. СПб., 1911, с. 29.

⁹ В последние годы на Куликовом поле, в русле р. Средний Дубик и близ д. Хворостянки, найдены наконечники копий удли­ненно-треугольной (определенно XIV в.), листовидной и двушип-ной форм. Они хранятся в музеях Тулы и Куликова поля. Ри­сунки находок любезно предоставлены нам М. В. Фехнер.

¹⁰ На Куликовом поле произошло еще одно столкновение рус­ских и татар — в 1542 г. К этому или более позднему времени относятся найденные здесь мисюрка, бердыши, а также пистолет с кремневым замком (Нечаев С. Д. 1) Описание вещей, найден­ных на Куликовом поле. — Вестн. Европы, СПб., 1821, № 24, с. 348—350, рис. 1; 2) О найденных на Куликовом поле двух старинных оружиях.—Там же, 1823, № 8, с. 307—311, рис. А, В;. Марков А. Татарский шлем, найденный на Куликовом поле. — Вестн. археол. и ист., СПб., 1885, вып. 3, с. 63—66).

¹¹ Кирпичников А. Н. Военное дело..., с. 33—34.

¹² Никоновская летопись, с. 63.

¹³ БАНРО, 31.7.30, т. 2, л. 75.

¹⁴ Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Л., 1971, вып. 3, с. 60.

¹⁵ В Сказании о Мамаевом побоище говорится о А. Пересвете, вступившем в поединок с татарским богатырем: «На главе его шелом архангельскаго образа, въоружен скимою повелением игу­мена Сергия» (Повести..., с. 69). Это дало повод считать, что Пересвет сражался в поединке лишь в монашеской одежде, без­защитным. Думаем, что такое заключение неверно. Судя по многочисленным средневековым примерам, конный витязь, на всем скаку направлявший свое копье в противника (что было и в данном случае), как правило, был снабжен защитной одеждой, иначе он первым обрекал себя на верную гибель. Вступив на Куликово поле, Пересвет, похоже, не знал о предстоящем по­единке, но как «ведомый ратник... полки умеюща рядити» (Ни­коновская летопись, с. 53, 145) был несомненно снаряжен так,

чтобы принять ближний бой. Сомнения разрешает Задонщина, упоминающая, что Пересвет на поле боя скакал на борзом коне, «злаченым доспехом посвечиваше» (см.; Слово о полку Иго-реве..., с. 538, 543, 554). Выйдя на поединок, герой поверх предохранительного вооружения был, видимо, облачен в куколь с 5—10 крестами и мантию (Повести..., с. 195).

¹⁶ Т ворогов О. В. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина». — В кн.: Слово о полку Игореве..., с. 339.

¹⁷ В реконструированном В. П. Адриановой-Перетц тексте За­донщины помещены копья фряжские, а следует на этом месте читать «кончары фряжские» (ср.: Воинские повести Древней Руси. М.; Л., 1949, с. 37, 271).

¹⁸ Слово подвергалось постоянной порче, его писали как «чары», «кафыи», «колчары», «колчаны».

¹⁹ Применение немцами сулиц как обычное отмечено и в Грюнвальдской битве (Барбашев А. Танненбергская битва.— ЖМНП, 1887, дек., с. 179).

²⁰ Тексты Задонщины см.: Слово о полку Игореве-.., с. 535 ел.