– Если вы хотите знать, попытались бы наши силовые ведомства вас устранить, чтобы скрыть свой провал, то забудьте об этом. Как‑никак мы говорим об Америке.
Опустив взгляд, Томас промолчал.
Они шли к железнодорожному вокзалу со своим скудным багажом. Найт держал руки в карманах.
– Ну? – спросил Джим. – Что ты думаешь на этот счет?
– Не знаю, – неуверенно произнес Томас. – А ты?
– Политики! – пожал плечами Джим. – Черт побери, кто может сказать, какие мысли у них в голове?
– Ты думаешь, Девлин лгал?
– Мне показалось, он что‑то недоговаривает, – ответил Горнэлл.
Кивнув, Томас вдруг остановился.
– В чем дело? – поинтересовался Джим.
Найт был в растерянности. Он достал из кармана клочок бумаги размером не больше почтовой марки и уже собирался выбросить его, но в самый последний момент спохватился и теперь разглядывал его.
– Сенатор сунул тебе в карман записку? – изумленно произнес священник.
– Не он, – пробормотал Томас, сбитый с толку не меньше его. – Куми.
Глава 67
Томас и Джим отправились из Синдзюку в Кофу на скоростном поезде. Дорога заняла у них чуть больше трех часов. Пригороды Токио постепенно перешли в лесистые горы Яманаси. За окном потянулись пейзажи великих японских живописцев XIX века: крутые склоны, островерхие вершины, теряющиеся в тумане и облаках, крошечные уединенные храмы. И разумеется, Фудзияма, заснеженная симметричная копия Везувия.
По дороге ощущение парамнезии, с которым Томас безуспешно боролся с того самого момента, как их самолет совершил посадку в аэропорту Нарита, вернулось, сильное, как никогда прежде. Он подъезжал к городу, где провел два года перед поступлением в аспирантуру. Захлестнутый тяжестью воспоминаний, Найт ушел в себя, радуясь тому, что Джим задремал и не пристает к нему с расспросами. Он перечитал записку Куми, обдумывая назначенную встречу в одном из их любимых мест, не в силах не видеть в ней обещание примирения, так что поезд, казалось, возвращал его в прошлое.
На станции они взяли такси. Водитель в белых перчатках предупредительно открыл им задние двери. Когда Джим высказался по этому поводу, Томас поймал себя на том, что в его сознании возникает то же самое: «Да, так оно и было раньше». И эта фраза не выходила у него из мыслей с момента приезда в Японию. Через десять минут они уже были у входа в храм Дзенко‑дзи и шли по длинной аллее между постриженными черными соснами к выцветшему красному сооружению. Каждый шаг казался Найту до боли знакомым.
Старик, взобравшись на стремянку, приматывал проволокой длинный бамбуковый шест к прямой ветке сосны. Взглянув на Томаса и Джима из‑под широкополой соломенной шляпы, он приветливо кивнул. Слева над ухоженным садиком возвышался огромный бронзовый Будда, которого Найт видел и под дождем, и под снегом, а справа простиралось кладбище с каменными фигурами и квадратными деревянными столбами, исписанными иероглифами. Томас увидел Куми до того, как она заметила его. Женщина стояла перед выстроившимися в ряд приземистыми каменными фигурками детей в различных позах, похожих на уменьшенные изображения Будды. Томас вспомнил, что эти скульптурки называются дзидо. На многих из них были красные фартучки‑слюнявчики.
Куми как раз поправляла один, почувствовав их присутствие, обернулась и быстро направилась навстречу. Томас удивился, когда она его обняла, радостно причитая по поводу того, что ему удалось сюда приехать, и извиняясь за предыдущую встречу.
– Ты постриглась, – заметил он.
– Да, теперь мои волосы короче, – подтвердила Куми. – Я ношу их так уже года три.
– Мне нравились длинные.
– Знаю, – сказала она.
Сейчас волосы у нее ниспадали на плечи, а раньше почти доходили до талии.
– Это выглядит… более профессионально, – пробормотал Томас.
– Спасибо, – сказала Куми, озаряясь такой знакомой, абсолютно родной улыбкой, что Найт вздрогнул и отвел взгляд в сторону.
– Я Джим Горнэлл, – представился священник. – Служу в том приходе, где работал перед смертью Эд.
Пожав ему руку, Куми поклонилась, и Томас подумал, что эту привычку она приобрела с тех пор, как вернулась в Японию.
– За мной следят, – начала Куми, переходя сразу к делу. – Когда я тебе звонила, у меня в кабинете был один тип. Американец. Я уже видела его в гольф‑клубе рядом с моей работой.
– Быть может, он просто любит гольф, – предположил Томас.
– Том, попадая в Японию, американцы начисто забывают про гольф, – напомнила Куми. – Они просто не могут себе этого позволить.
– Ты полагаешь, он из МВБ?
– Ребята из этой конторы уже расспрашивали меня про тебя, – покачала головой Куми. – Если тот тип работает в государственной структуре, сюда он прибыл по совершенно закрытым каналам. Моя работа находится всего в квартале от посольства, так что она как магнит притягивает американских бизнесменов, желающих сорвать крупный куш, но этот тип не похож на официальное лицо.
– Это еще почему?
– Он носит козлиную бородку. Это никак не подходит тому, кто имеет связи с деловой или политической Японией.
Паркс?
Кивнув, Томас рассказал Куми о своих встречах с Парксом.
– Я понятия не имею, каким боком он сюда подходит, – признался Найт. – Но данная личность определенно имеет к этому какое‑то отношение. Он опасен. Если ты видела у себя в кабинете именно его, то он попал сюда прямиком из церкви Святого Антония в Чикаго, а ему еще нужно было завернуть в Италию.
– Кто бы это ни был, но я не знала, можно ли доверять телефону, поэтому мне пришлось сделать вид, будто я не хочу с тобой говорить.
– Вообще‑то, я удивлен тем, что ты со мной общаешься, – заметил Томас.
Хотя он произнес это небрежно, в его словах прозвучала боль, и улыбка Куми явилась уклончивым ответом.
– МВБ известно, что ты в Японии, – сказала она. – Не знаю, почему никто не встретился с тобой и японскую полицию не попросили тебя задержать. Вероятно, спецслужбы полагают, что, если тебе дать волю, ты сможешь больше узнать.
– Или надеются на то, что со мной произойдет какой‑нибудь несчастный случай. Тогда все завершится само собой, – заметил Найт.
– У Томаса складывается очень блеклое представление о правительстве нашей страны! – Джим усмехнулся.
– Что вы хотели сказать? Как это «складывается»? – спросила Куми. – Сколько я знаю Томаса, он гордился своим скептическим отношением к американскому правительству.
– Скажем так, в преклонном возрасте я стал более циничным, – ответил Найт.
– Жаль, – совершенно серьезным тоном заявила Куми. – Прежде ты был невинным младенцем с широко раскрытыми глазами.
– Ты пришла сюда, чтобы мне помочь ил и же снова приняться за оскорбления? – спросил Томас.
– То и другое, – сказала Куми. – Я отлучилась ненадолго. Мне нужно будет поливать маслом шестеренки Министерства сельского хозяйства, лесной промышленности и рыболовства через… – Она сверилась с часами. – Да, уже через три часа. Эта торговая делегация из Штатов поставила всех на уши.
– Девлин?
– В частности, и он. Ты его знаешь?
Томас рассказал о своих встречах с сенатором и его связях с Эдом.
– Ты считаешь, что его присутствие здесь сейчас является случайным совпадением? – спросила Куми.
– Не знаю, – сказал Томас. – Когда Эд был в Японии, вы с ним встречались?
– Он прожил у меня пару дней, но вся наша энергия ушла на то, чтобы не говорить о тебе, – помявшись, призналась она. – Если честно, мы вообще почти не разговаривали. По‑моему, Эд был рад, когда расставался со мнойю. – В ее голосе прозвучала грусть.
– Но ты полагаешь, что он приезжал сюда? – спросил Томас, снова переходя на деловой тон.
– Я точно знаю, что Эд направился в эту сторону, – уверенно заявила Куми. – Потому что помогала ему разобраться с расписанием поездов. Но он не сказал, куда едет. После того как твой брат покинул Токио, я больше ничего о нем не слышала.
– Это на него не похоже, – пробормотал Томас.
– Да. Мне показалось, что Эд был чем‑то обеспокоен, даже встревожен, – сказала Куми. – Когда я его об этом спросила, он ответил, что расскажет позже, когда сам во всем разберется. Эд не говорил о своей работе и о том, зачем приехал в Японию. Я особенно не настаивала, подозревая, что отчасти это связано с нами. Не забывай, мы с ним не виделись пять лет, с того самого момента, как…
– Как ты от меня ушла, – произнес Томас. – Точно.
Отвернувшись в сторону, Куми принялась покусывать изнутри щеку, как делала всегда, когда старалась совладать с собой.
– Допустим, это действительно не было связано с нами, – предположил Томас, произнеся последнее слово как веселую шутку. – Значит, между решением Эда покинуть Италию и его прибытием в Японию что‑то произошло. Если верить тем, с кем он встречался в Неаполе, брат был совершенно счастлив. Что же его так, мягко говоря, встревожило?
– Было бы очень неплохо, если бы мы знали, куда именно Эд отправился из Токио, – вставил Джим, державшийся чуть поодаль на тот случай, если разговор станет чересчур личным.
– Кажется, я знаю, хотя и не понимаю, зачем он это сделал, – заявил Найт.
Глава 68
Томас присоединился к толпе иностранных журналистов, выбиравшихся из автобуса перед зданием телестудии Эн‑эйч‑кей в Кофу, влился в поток, идущий мимо охраны, показал свой паспорт и старый читательский билет и, пройдя в зал, занял место в заднем ряду. Первым делом собравшиеся просмотрели пятиминутный фильм о месте раскопок и выслушали пожилого археолога‑японца, объяснившего значение находки. Переводчик оказался плохим и даже не пытался передавать технические детали, но археолог не скрывал своего возбуждения, и это предопределило ход всего дня.
Когда иностранных журналистов, в основном австралийцев, голландцев и немцев, проводили на пресс‑конференцию, зал уже был заполнен японцами, подиум окружали стойки с микрофонами и галогенные лампы. Некоторые ведущие газеты, в частности «Йомиури» и «Асахи симбун», прислали команды по пять человек, вооруженных диктофонами и фотоаппаратами, а все сотрудники телестудии, похоже, забросили свои дела, чтобы посмотреть на Ватанабе.
– Что, в город приехали «Beatles»? – спросил Томас журналиста с топорщащимися усиками, с удостоверением «Нью‑Зеланд геральд» на шее.
– Этот парень круче, – ответил тот. – Скоро будет таким или же хочет стать.
Криво усмехнувшись своему последнему замечанию, новозеландец схватил фотоаппарат. В зал как раз вошел Мицихиро Ватанабе.
Зал буквально взорвался, фотовспышки замигали настолько часто, что их сияние стало буквально непрерывным. По залу прокатилась волна аплодисментов, почти все журналисты, за исключением небольшой горстки, преимущественно иностранцев, улыбались и выкрикивали слова приветствия. Такой встречи удостаивается чемпион или рок‑звезда.
Томас решил, что внешность археолога была самой подходящей. Худощавый Ватанабе обладал накачанной мускулатурой, его руки вздувались канатами вен и сухожилий.
Ему было под пятьдесят, но он выглядел на десять лет моложе. Его черные волосы торчали, обильно политые гелем. На нем красовались очки с серо‑голубыми стеклами и подогнанная по фигуре футболка из ткани с металлическим отливом, сшитая на заказ. Ученый держался уверенно и непринужденно, улыбаясь в объективы фотоаппаратов.
– Мицихиро Ватанабе, мечта всех образованных японок, – шепотом заметил новозеландец.
Увидев, как все сотрудницы телестудии застенчиво улыбаются, Томас пришел к выводу, что тот прав.
Ватанабе полностью взял в свои руки происходящее, бойко рассказывал об открытии, время от времени вставлял шутки, кивал помощнику, который выводил на большой экран слайды. Среди них было несколько схем и диаграмм, но в основном фотографии гробницы, ее содержимого, окрестностей, еще не раскопанных, и, разумеется, самого великого человека, склонившегося над землей, показывающего что‑то своим ученикам, неизменно умного, внимательного и полностью владеющего ситуацией. Переводчик по ходу дела добавлял комментарии, спотыкаясь на датах и, как предположил Томас, вольно редактируя рассказ археолога.
– Вопреки утвердившемуся мнению, эта находка свидетельствует о присутствии европейцев в Японии в середине культуры Кофун, приблизительно в начале седьмого века нашей эры, и позволяет с большой долей вероятности утверждать, что это были первые христианские миссионеры, – говорил он.
Всем присутствующим в зале это уже было известно, однако слова Ватанабе вызвали волну возбуждения, словно журналистам для полной уверенности требовалось услышать все вживую. Словно в глубине души они ждали, что известный археолог откажется от своего невероятного утверждения. На протяжении последних четырех дней раскопки оставались самой громкой сенсацией научного плана, случившейся в Японии за последние несколько лет. Информация четко дозировалась, выпускалась маленькими порциями, распаляющими воображение, а само место раскопок и лаборатория Ватанабе находились под строгой охраной. Все это было объяснимо, учитывая масштабы находки, и все же отдавало тщательно срежиссированным рекламным ходом.
Наконец, с видом фокусника, который припас свой лучший трюк напоследок, Ватанабе достал из‑под кафедры плексигласовый ящик, содержащий частично сохранившийся человеческий череп с лежащей отдельно нижней челюстью, и украшенное орнаментом серебряное распятие. Толпа подалась вперед, и снова сплошной стеной света замигали вспышки.
– У черепа японца глазницы очень скругленные, – объяснил переводчик, когда Ватанабе показал сравнительные рисунки.
Даже на непосвященный взгляд Томаса, отличия были разительными.
– Как и у его предка из культуры Кофун. Глазницы европейца более вытянуты, что соответствует останкам, обнаруженным при наших раскопках. Длинные кости из захоронения также являются доказательством того, что останки принадлежат выходцам из Европы, однако эти кости сохранились лишь фрагментарно. Бедренная кость японца, жившего во времена культуры Кофун, значительно прямее по всей своей длине, чем у европейца. Как вы сами видите, образцы из захоронения заметно изогнутые.
Последовали вопросы, в основном от японских журналистов, легкие мячи, которые Ватанабе отражал с нескрываемым удовольствием. Да, существуют свидетельства того, что в первом и втором веках нашей эры существовала связь между Римом и Китаем династии Хань по Великому шелковому пути. Да, Великая китайская стена была построена именно для защиты от сюнну, тех самых гуннов, которые разорили Древний Рим. Недавние результаты анализа ДНК позволяют предположить, что скелет, обнаруженный в Китае под Сианем, возраст которого составляет больше двух тысяч лет, практически однозначно принадлежит европейцу. Великая ойкумена между Китаем и Европой находилась во власти воинственных кочевников, которые, несомненно, оказали влияние на обе культуры. Возможно, существовала также связь с Японией через Сибирь, где сохранились интересные курганы. Раз уж об этом зашла речь, отсутствие свидетельств не является достаточно веским основанием для утверждений об отсутствии связей между Востоком и Западом, Европой и самыми отдаленными берегами Азии. Можно также вспомнить знаменитые светловолосые мумии из Западного Китая…
Так продолжалось какое‑то время. Постепенно вопросы перешли в плоскость так называемого человеческого интереса. Какие мотивы двигали Ватанабе? Какой профессиональной этики он придерживается? Как его осенила столь гениальная догадка? Почему ее, кроме него, не готов был сделать никто и только она одна могла объяснить все факты? В конце концов Найту стало ясно, что это не столько расспросы об открытии, сколько канонизация самого первооткрывателя.
Единственной ложкой дегтя стал вопрос новозеландца:
– Правда ли, что культура Дзёмон, предшествовавшая культуре Яёй‑Кофун в Японии, уже вводила ученых в заблуждение относительно европеоидного происхождения японцев?
Когда вопрос был переведен, присутствующие обернулись к иностранным журналистам и недовольно зароптали. Лишь Ватанабе сохранял невозмутимость.
– Мы убеждены, что эти останки имеют однозначно европейское происхождение, – сказал он по‑английски, улыбаясь тому изумлению, которое вызвала в зале эта стратегия. – Они абсолютно не похожи на кости представителей культуры Кофун.
– Даже несмотря на то, что находки сохранившихся останков культуры Кофун относительно редки? – выпалил в ответ журналист.
– Не настолько редки, чтобы могли быть какие‑либо споры относительно того, как они выглядят, – возразил Ватанабе. – Но для абсолютной уверенности мы подвергнем эти останки всем имеющимся в нашем распоряжении тестам, в том числе точному измерению особенностей черепно‑лицевых костей, результаты которого затем будут пропущены через компьютерную программу сопоставления с известными образцами. Эти работы проведет независимый эксперт.
Улыбка у него на лице не дрогнула, но взгляд скользнул на стоящего позади помощника‑аспиранта, и Томас почувствовал, что между ними что‑то произошло. Аспирант почтительно опустил глаза.
Последовавшие аплодисменты были не просто вежливыми или восторженными. Они опять выражали то безумное исступление, какого удостаиваются только настоящие знаменитости.
– Привыкайте к этому, – склонившись к Томасу, заметил новозеландец. – Он теперь не скоро сойдет со сцены.
В профессии, которая обычно ассоциируется с пыльной скукой, Ватанабе, всегда умевший мастерски общаться с прессой, очевидно, был звездой. Теперь в дополнение к своим незаурядным личным качествам он получил настоящую находку.
– Но почему это вызывает так много шума? – спросил Томас.
– Любой японский школьник скажет, что европейцы появились в Японии только в тысяча пятьсот сорок третьем году, когда португальский корабль выбросило на берег на южной оконечности острова Кюсю. Франциск Хавьер, или святой Франциск Хавьер, кому как больше нравится, прибыл с Библией в руках еще через шесть лет. Если Ватанабе прав, то все это отправляется на свалку. Мы получаем христианских проповедников в самом сердце Японии на семьсот лет раньше самых смелых предположений. Да, это настоящая сенсация. Определенно, достаточно большая, чтобы лощеная улыбка Ватанабе еще долго не сходила с экранов телевизоров.
– Что‑то я ничего не соображаю, – пробормотал Томас. – Суть понимаю, но почему такая свистопляска?
– Отчасти дело в нем самом, – сказал новозеландец, застегивая чехол фотоаппарата и кивая в сторону подиума. – Этот тип может найти у себя во дворе бутылку из‑под кока‑колы и представить это как захватывающее открытие. Но также дело в них.
– В них?
– В японцах. Им не нравится чувствовать себя опоздавшими ко всем значительным событиям. По большей части они забирают из любой религии то, что хотят. По определенным праздникам в синтоистских храмах совершаются буддийские богослужения, а свадьбы сейчас все чаще устраиваются по христианским правилам, как это показывают в кино. Но все‑таки христианство где‑то далеко, а японцам нравится быть в самом сердце всего клевого. Определенно, Иисус – это клево. Если удастся переписать историю, обнаружив, что христианство появилось здесь приблизительно тогда же, когда и в остальном мире, и намного раньше, чем в Америке, будет просто здорово. – Он невесело усмехнулся.
Томас увидел знакомый образ человека, оторванного от родины, обозленного на все вокруг, который сам является второстепенной знаменитостью исключительно за счет того, что он иностранец, но всегда будет оставаться на задворках общества, где предпочел жить.
– Встретимся на следующей пресс‑конференции, – с неестественным весельем бросил журналист и ушел.
Найт снова посмотрел на подиум. Ватанабе по‑прежнему позировал перед объективами фотоаппаратов. Вокруг него суетилась корреспондентка телестудии. Она непрерывно улыбалась и кивала, и Томас поймал себя на том, что у него внутри поднимается желчь, подхваченная от новозеландца. Взоры всех присутствующих были обращены на Ватанабе. За исключением одного человека.
Это был помощник Ватанабе, молодой угрюмый японец лет двадцати с небольшим, судя по всему, аспирант, в строгом костюме, с расчесанными на прямой пробор волосами. Кожа у него была темнее большинства тех, кто его окружал, и он мог бы сойти за корейца или даже за малайца. Аспирант не отрывал взгляда от Томаса. Выражение его лица было непроницаемым, хотя за внешней бесстрастностью что‑то проступало. Когда молодой человек наконец повернулся к Ватанабе, Томасу показалось, что он уловил тень беспокойства.
Томас сделал два шага вперед, и тут произошло нечто очень странное. Ватанабе о чем‑то оживленно распинался, изображая обаятельного ученого, увлекательного рассказчика, и вдруг осекся на полуслове. Слушатели молчали в терпеливом ожидании, кто‑то хихикнул, решив, что эта пауза является заранее отрепетированным ходом, а археолог сдвинул темные очки на кончик носа и пристально уставился на Томаса. Ватанабе застыл совершенно неподвижно, и Найт, проникнувшись необычностью момента, последовал его примеру.
Редкое зрелище глаз Ватанабе подтолкнуло кого‑то из фотографов сделать снимок, и в ослепительном сиянии вспышки археолог показался встревоженным, даже испуганным. Присутствующие недоуменно переглянулись, смущенно улыбаясь, затем медленно, словно зрители в театре, осознавшие, что действие происходит не на сцене, а в зале у них за спиной, обернулись к Томасу.
Наступило мгновение абсолютной тишины, и тут угрюмый аспирант заговорил снова, отвлекая внимание на себя. В конце концов даже сам Ватанабе повернулся к нему, и улыбки, ставшие было напряженными, застывшими, ожили опять. Тотчас же за спиной у Найта появился охранник и закрыл своим телом подиум. Он через переводчика попросил Томаса показать журналистское удостоверение и начал выпроваживать его к выходу.
Глава 69
– Они меня узнали, – сказал Томас. – Как вы можете это объяснить? Ватанабе и тот парень, его аспирант, они вычислили меня, едва увидев.
Куми, не вдаваясь в подробности, сказала, что вернулась из Токио на все выходные. Они сняли три комнаты в так называемой рёкане, традиционной гостинице в Симобе, деревушке на берегу реки в нескольких милях от Кофу. Здесь было достаточно тихо и живописно, чтобы версия о трех туристах, приехавших сюда отдохнуть, выглядела правдоподобной. При этом местечко было настолько маленьким, что если бы кто‑то начал о них расспрашивать, это сразу же привлекло бы к себе внимание. На пригородном поезде за считаные минуты можно было доехать до Кофу или до расположенного в горах храма Минобу.
– Как они отреагировали на твое присутствие? – спросила Куми.
– Вот что самое странное, – сказал Томас. – Ватанабе показался мне встревоженным, даже испуганным.
– Дело не может быть в том, что ты узнал, – небрежно произнесла Куми, отчего Томас залился краской. – Потому что на самом деле нам по большому счету ничего не известно.
– Ты как раз над этим работаешь, так? – отозвался Найт, и в крошечной комнате, застеленной матами, его голос прозвучал резко.
– По моей просьбе один человек наводит справки в филиппинском посольстве, если это может что‑нибудь дать, – ответила Куми, судя по всему, не заметив его раздражения. – Мне должны вот‑вот перезвонить, хотя на самом деле я многого не жду, если учесть, что до сих пор мы повсюду натыкались на глухую стену.
– А ты уверен, что узнали именно тебя? – вдруг спросил Джим, который сидел на корточках на полу, босой, отрешенный, похожий на монаха‑отшельника. – Я хочу сказать, а вдруг тебя приняли за кого‑то другого?
– Например?.. – Куми задумчиво посмотрела на него.
– За Эда, – тихим, чуть ли не извиняющимся тоном произнес Джим. – Тебя ведь уже путали с ним.
– Но откуда эти двое могут знать брата? – спросил Томас.
– Сато говорил, что Эду было известно про крест, – напомнил Джим. – Ты сам приехал сюда лишь потому, что здесь объявилось нечто, похожее на этот крест. Вполне возможно, Эд каким‑то образом пришел к такому же заключению.
– Но ведь находка была сделана уже после его смерти, – заметила Куми.
Однако Томас пристально посмотрел на священника, его глаза стали твердыми.
– Джим имеет в виду, что крест подложный. Он был подброшен на место раскопок, и мой брат имел к этому какое‑то отношение. Я правильно понял, да?
– Я просто строю предположения, – скромно произнес Горнэлл.
– Не надо этого делать.
– Может быть, мне лучше вернуться в Чикаго? – спокойно поинтересовался Джим.
– А вот это было бы просто здорово.
– Ой, пожалуйста! – вмешалась Куми. – Когда вы оба повзрослеете? Джим хочет помочь, – добавила она, обращаясь к Томасу. – Так что ты лучше сказал бы ему спасибо. Мы ничего не добьемся, если будем обходить стороной то, что нам не по душе.
– Ты действительно считаешь, что Эд мог быть замешан в чем‑то подобном? – резко спросил Томас, и Куми обиженно вздохнула, недовольная его тоном. – Да? – настаивал он.
– Нет, – сдалась Куми. – Но Эд был в Японии. Если он приезжал сюда, то не сказал мне об этом ни слова. Я все больше убеждаюсь в том, что твой брат никому не раскрывал свои карты. Он многого мне не говорил.
Внезапно помрачнев, она уставилась на пол, застеленный матами, и Томас почувствовал, что это признание далось ей нелегко, хотя и не мог понять причины.
– Я мог бы выяснить, – предложил Джим. – Если Эд был здесь и не стремился сохранить этот факт в полной тайне, то местные священники должны об этом знать. Он обязательно связался бы с ними. Даже если в церкви просто появился бы незнакомый иностранец, они запомнили бы такое.
– А вдруг Эд и не думал заглядывать в церковь? – сухо заметил Томас.
– У священнослужителей это не принято, – таким же тоном ответил Джим. – Определенно, Эд так не поступил бы. Здешняя католическая община немногочисленна, все священники иностранцы, в основном францисканцы из Италии, а также иезуиты. Эд обязательно должен был бы встретиться с ними, если только он не соблюдал полную секретность. Я хочу переговорить со священниками в Кофу.
– А я побеседую с Ватанабе, – сказала Куми, резко вмешиваясь в разговор, словно сделав над собой усилие.
– С чего ты взяла, что сможешь из него что‑нибудь вытянуть? – спросил Томас.
– Ну, во‑первых, он не может знать о том, что я связана с тобой, – сказала Куми. – Теперь я уже могу достаточно неплохо сыграть роль японки. Ватанабе даже не узнает, что я американка.
– А во‑вторых? – Томас не удовлетворился этим ответом.
– Ты хоть раз видел Ватанабе без томной красавицы рядом?
– Ты собираешься его соблазнить? – изумленно спросил Найт. – Даже не думай об этом.
Куми усмехнулась, позабавленная как его ответом, так и мыслью о том, что он сможет ее удержать.
– Я просто не хочу, чтобы ты попала в беду, – продолжал Томас.
– Вот как? – насмешливо полюбопытствовала Куми. – Неужели тебе не хотелось бы примчаться ко мне на помощь верхом на белом коне? Том, я смогу за себя постоять. Так было всегда.
У нее зазвонил сотовый телефон. Ответив по‑японски, Куми отошла в угол и зажала другое ухо ладонью, отгораживаясь от постороннего шума, хотя такового особо и не было. Джим вполголоса рассуждал сам с собой, а Томас, опьяненный запахом циновок, знакомой необычностью комнаты, отдался воспоминаниям о том, как они с Куми познакомились. Тогда им пришлось потратить несколько месяцев на то, чтобы отыскать вот такую же крохотную частную гостиницу, полностью обособленную от современного мира вокруг. Все в той гостинице казалось им неповторимым и волшебным, бесценным и никак не связанным с остальной жизнью. Они чувствовали себя насекомыми, застывшими в капле янтаря, которым была для них любовь.
Голос Куми стал отрывистым, она принялась расхаживать по комнате, настаивая, даже упрашивая в вежливых рамках японского этикета, но, судя по всему, дело было безнадежным. Окончив разговор, Куми выругалась. Однако в ее взгляде появилось кое‑что еще помимо раздражения, хотя, кроме Томаса, это мало кто заметил бы. Она была чем‑то встревожена, даже напугана.
– В чем дело? – спросил Найт.
– Это звонили из посольства, – сказала Куми.
Походив по комнате, она застыла на месте, словно стараясь обуздать что‑то могучее и хаотическое. Томас поймал себя на том, что у него учащенно забилось сердце.
– Так что? – нетерпеливо спросил он.
– Никто ничего не говорит, – ответила Куми. – Меня в открытой форме попросили больше не беспокоить их по этому делу.
– Значит, нам не удалось выяснить ничего нового, – вздохнул Томас.
– Лишь кое‑что, – поправила его Куми, белая как полотно. – Ничего определенного, только слухи. Но похоже, Эд погиб не в автокатастрофе.
– Вообще‑то я с самого начала в это не верил, и сенатор Девлин сказал…
– Том, послушай! – резко оборвала его Куми. – Погиб не один только Эд. Вместе с ним были убиты еще человек двадцать или тридцать местных жителей. Среди них не было ни одного террориста. Это был взрыв. Мощный.
Глава 70
Томас очнулся в то самое мгновение, когда упал в холодную воду. Паника открыла ему глаза. Его колени были прижаты к груди и приклеены к ней серебристой изолентой, руки связаны за спиной.