· сегодня в 12:15
· 
Норберт Александрович Магазаник
· Общая врачебная практика (семейная медицина)
Когда мне было лет 12-13, я прочел повесть Николая Тихонова «Вамбери» о еврейском мальчике из полунищей семьи, жившей в Венгрии в 19 веке. Он самостоятельно выучил все главные европейские и многие восточные языки и стал знаменитым путешественником. Он побывал в странах, в которых до него не вступала нога европейца. Мне тоже захотелось знать чужие языки. Мне повезло встретить хорошего учителя, и я некоторое время учил с ним английский язык. Когда мой учитель уехал, я продолжил учебу самостоятельно, читая тоненькие адаптированные книжечки и заучивая новые слова. Мой учитель сказал мне, что человек со средней памятью запоминает обычно половину того, что он выучил. Я решил, что если я буду заучивать 30 новых слов за один день, то в памяти у меня будет оставаться 15 слов. Значит, если заниматься каждый день, то за месяц я буду выучивать 30х15= 450 слов, а за полгода 2700 слов! Главное – заниматься каждый день! В результате я уже в старших классах средней школы мог читать художественную литературу на английском почти без словаря. Особенно понравились мне романы «Эрроусмит» Синклера Льюиса и «Цитадель» Кронина – две книги о молодых врачах. В 1948 году я поступил во 2-й московский медицинский институт. К этому времени я с большим удовольствием уже несколько лет занимался английским языком самостоятельно и мог довольно свободно читать художественную литературу почти без словаря. В те годы знание иностранного языка было большой редкостью: в нашей студенческой группе из 30 человек знали английский только двое – я и ещё юноша из старой профессорской семьи.
Я сразу побежал в институтскую библиотеку и попросил дать мне какой-нибудь учебник на английском языке – уж очень хотелось использовать свои знания. Старушка библиотекарша с изумлением взглянула на меня и сказала, что книги на иностранных языках выдают только по письменному разрешению декана. У меня хватило ума или осторожности не соваться к начальству с такой (как я понял) странной просьбой. Вместо этого я стал завсегдатаем букинистических магазинов, где изредка попадались заграничные книги. Мне удалось купить толстенный американский учебник по внутренним болезням под редакцией Cecil, изданный в 1944 г. Меня поразило, что уже тогда в книге была добавка о новом лекарстве – пенициллине и о его применении. У нас же в Москве он был в те годы (1948-1949) редким и страшно дефицитным импортным лекарством, и я хорошо помню непривычные ещё тогда маленькие стеклянные флаконы с надписями на английском языке.
Содержание и сам стиль изложения в этом заграничном руководстве мало отличались от наших тогдашних учебников на русском языке. Это была медицина ещё без антибиотиков и кортикостероидов, без операций на сердце, без реанимационной аппаратуры, без компьютерной томографии и ультразвуковой диагностики, без онкологической химиотерапии; для общего наркоза применяли обычно эфир или хлороформ. В учебниках фармакологии ещё были главы, посвященные мышьяку, стрихнину и ртути, как лекарствам (да-да!). Мышьяк считался тогда общеукрепляющим средством, улучшавшим «обмен веществ» (впрочем, механизм этого действия, да и само понятие «обмен веществ» излагались как-то неясно). Стрихнин, как следовало из опытов на лягушках, понижал порог рефлекторной возбудимости, и потому его рекомендовали при вялости, нервной слабости (астении). Чтобы действовать наверняка, оба эти вещества нередко применяли одновременно. Для этого даже были ампулы под названием «Дуплекс», и в первые годы своей медицинской карьеры я испытывал удовлетворение, уверенно назначая их тем непонятным больным, которые жаловались на слабость, утомляемость, бессонницу и раздражительность, но у которых обычное клиническое обследование не обнаруживало никаких отклонений от нормы. Теперь эти случаи я назвал бы стёртой депрессией или неврозом тревоги, и ограничился бы либо простейшей психотерапией в виде успокаивающей, ободряющей беседы (reassurance), либо валерианой с небольшим количеством транквилизаторов, либо, наконец, малой дозой витаминов как психотерапевтическим плацебо, если больной жаждет «таблетку».
Читая эти строки, нынешний свежеиспеченный врач, искушенный в тонкостях генетической и молекулярной медицины, наверное, снисходительно улыбнется с чувством собственного превосходства. Но не зазнавайтесь, молодой человек! Пройдёт ещё полвека, и многие лекарства, в эффективность и научную обоснованность которых вы теперь свято верите, также могут оказаться нелепыми, а то и просто вредными…По-видимому, американская медицина в те годы (1945-1950) ещё не очень отличалась от нашей, и студентов обучали примерно тому же. Более того. Сравнивая некоторые разделы в книге Сесила с аналогичными главами в русских учебниках, я убеждался, что иногда отечественный автор излагал свой предмет полнее и лучше. До сих пор помню изумительное по яркости описание клинической картины натуральной оспы и холеры в учебнике инфекционных болезней Розенберга, и поразительный по красоте и образности язык хирурга Войно—Ясенецкого...
Мой шеф Б.Е.Вотчал происходил из старой профессорской семьи. Он получил еще до революции прекрасное образование и свободно владел немецким, французским и английским языками. При Сталине профессора получали небольшую сумму денег каждый год на покупку заграничной литература. Б.Е. тратил не только эти деньги до копейки, но вдобавок забирал эту валюту у тех профессоров, которые либо не интересовались заграничной литературой, либо не знали иностранных языков. Будучи у него в гостях дома, я увидел множество пометок карандашом на всех этих книгах, даже на таких, например, как толстый том ежегодного обзора достижений по физиологии. Уверен, что ни один профессор – терапевт в Советском Союзе даже не держал в руках такую книгу! А ведь это означало, что все эти книги были внимательно прочитаны! Кстати, однажды Вотчал заметил мою жажду чтения и памятно сказал мне: «Вы много читаете, это хорошо. Но на каждый час чтения требуется два часа обдумывания…»
Увы, далеко не все профессора знали иностранные языки. Один из них доверительно сказал мне как-то: «Один умный человек дал мне дельный совет: если вы хотите, чтобы у вас на кафедре всё было в полном порядке, следите, чтобы все были на голову ниже вас». Так зачем же такому профессору сотрудник, знающий иностранный язык? Ведь он будет его сильным конкурентом!
Казалось бы, какая разница, знает ли профессор иностранный язык, или нет? Ведь предмет изучения тот же самый – человек и его болезни! Казалось бы, это все равно, что изучать математику или физику хоть на русском, хоть на немецком языке! Увы, вот пример, показывающий, что это далеко не так.
В годы моей учебы электрокардиограмму считали какой-то загадочной кривой, понимать которую, или как тогда выражались, РАСШИФРОВЫВАТЬ, могли только немногие посвященные. В учебниках приводили только ЭКГ стандартных отведений с конечностей, характерные для «переднего»» и «заднего» инфаркта; никакой речи о грудных отведеньях не было и в помине. Почему ЭКГ при инфаркте определённой локализации изменяется именно так, а не по-другому, даже речи не было. Я специально взял две монографии, изданные уже после войны, но не нашел там объяснений, почему ЭКГ изменяется именно так, а не иначе. Очевидно, авторы этих монографий полагали, что будущие специалисты по РАСШИФРОВКЕ будут просто запоминать разные конфигурации кривых, и делать заключения по этим конфигурациям, как по иероглифам. Меня такой подход не устраивал.
Я пошел в «Ленинку» и выписал там довольно толстую книгу страниц на пятьсот The Unipolar Electrocardiogram by Barker. Оказывается, во время войны американцы разработали очень простую и понятную теорию распространения электрического возбуждения по сердцу, внедрили грудные отведения, и теперь уже не надо было запоминать, какая конфигурация зубцов ЭКГ должна быть при инфаркте определённой локализации. Стало возможным просто ЧИТАТЬ ЭКГ, наподобие книги, а не расшифровывать её! Тогда же я прочел небольшую книгу о векторном анализе ЭКГ. До сих пор помню наслаждение от знакомства с этой книжечкой: так ясно и изящно излагали авторы свой материал!
Зарубежные учебники стали отличаться от наших не только толщиной. В наших учебниках нередко излагалось несколько методов лечения одной и той же болезни, и читатель не знал, какой метод следует избрать. В заграничных учебниках четко говорилось, когда и при каких условиях какой метод лучше. Автор обязательно приводил разумные объяснения, почему следует поступить так, а не иначе. Точно также четко и ясно объяснялось происхождение того или другого феномена. А если патогенез какого-нибудь признака был неизвестен, то автор вместо того, чтобы разглагольствовать о вероятном влиянии каких-то нервных или гуморальных факторов, просто говорил, что причина данного явления до сих пор неизвестна. Короче говоря, прочитав заграничный учебник, врач получал гораздо более чёткую и понятную картину. Да и сам стиль этих учебников был гораздо более ясный и понятный.
Например, купил я как-то в букинистическом магазине ЧЕТЫРНАДЦЦАТОЕ издание небольшой – 200 страниц - книги The Early Diagnosis of the Acute Abdomen by Sir Zachary Cope -- Ранняя диагностика острого живота Захарии Коупа. Первое издание было опубликовано в 1921 году, а четырнадцатое в 1972 году. Уверен, что в последующие годы книжечка эта переиздавалась еще не раз… Такие выходные данные говорят саами за себя: ничего лучше по диагностике «острого живота» я не встретил…
Я вовсе не хочу сказать, что все отечественные авторы пишут плохие учебники, а зарубежные авторы все сплошь пишут хорошо.. Просто, знание иностранного языка, а еще лучше – нескольких языков расширяет у читателя выбор. Да, Лев Толстой – писатель прекрасный, но разве не обогатит читателя знакомство ещё и с Бальзаком, Мопассаном, Томасом Манном, Диккенсом? Правда, для этого надо свободно читать и понимать иноязычную литературу…
Кто-то возразит, что для более или менее свободного знания иностранного языка нужны особые лингвистические способности. Могу согласиться, что для того, чтобы научиться, скажем, ходить по канату, надо обладать очень, ну просто О-очень развитым чувством равновесия. Оно есть не у всех. Но для того, чтобы научиться понимать чужой языка, никаких особенных способностей не надо: это врожденное свойство человека, точно такое же, как, скажем, умение ходить на двух ногах. Требуется только терпение…
Postscriptum. Помня Вамбери, я затем уже совершенно самостоятельно научился читать и понимать почти без словаря по-немецки, по-французски, по-польски, по-чешски и по-итальянски. В Москве были изданы одна книга в моём переводе с английского и две книги в моём переводе с чешского. Начал я, было, переводить на русский книгу Лаэннека об аускультации, но на пятидесятой странице забросил это дело, поняв, что издать всю книгу не удастся …