Якутские народные сказки
Сказка по-якутски называется «кэпсээн» и «остуоруйа».
«Кэпсээн» — это оригинальная якутская сказка, не подвергшаяся изменению под влиянием русских привнесений, а «остуоруйа» — искаженное русское слово «история».
Сказки — остуоруйа рассказывали в основном вечером, после дневных забот. Эмоциональная сила якутских сказок особенно ощущалась тогда, когда их рассказывали опытные сказочники и сказочницы настоящие мастера слова.
Якутским волшебным сказкам свойственно глубокое философское содержание. Жанру волшебной сказки свойственна гиперболизация, сказочники используют гиперболу при описании внешнего вида персонажей, их силы, красоты, различных их качеств.
У якутов широко распространены сказки о взаимоотношениях бедняков и богачей, о хитрых и ловких людях, об умном парне и находчивой девушке, о глупцах, дураках, о шаманах и попах, о чертях и богах, о несчастной доле, о счастье, как это отмечено выше. Герои якутских бытовых сказок добиваются победы при помощи ловкости, хитрости, а иногда и плутовства.
Противники оказываются недогадливыми и недалекими и легко попадаются на их уловки.
Сказки о животных обычно по размеру небольшие. Рассказываются они простым, ясным и метким языком. Сюжетом служит один случай, одно приключение, что обусловлю простоту развития действия и небольшой объем сказки. Героями якутских сказок являются животные, которых фантазия народа наделяет разумом, даром речи и поступками, сходными с человеческими. В таких сказках может участвовать и человек, но в этом случае он является второстепенным персонажем, не играет решающей роли в развитии сюжета и раскрытии идеи произведения. Якутские сказки о животных обычно по размеру небольшие. Рассказываются они простым, ясным и метким языком. Сюжетом служит один случай, одно приключение, что обусловлю простоту развития действия и небольшой объем сказки. Героями якутских сказок являются животные, которых фантазия народа наделяет разумом, даром речи и поступками, сходными с человеческими. В таких сказках может участвовать и человек, но в этом случае он является второстепенным персонажем, не играет решающей роли в развитии сюжета и раскрытии идеи произведения.
Бабушка Чачакан-Чачакан
Жила в одном селении бабушка Чачакан-Чачакан.
Как-то раз зимой пошла она к реке за водой. Подошла к проруби, видит — прорубь ледком затянуло. Пробила бабушка лед, льдинки в сторону отвела и целое ведерко воды зачерпнула. За ним и второе. А ведерки у бабушки красивые были — из бересты, с узорами по закраинам. Взяла бабушка оба ведерка в руки, домой пошла. Да поскользнулась на гладком льду, упала у самой проруби и всю воду пролила. А утро морозное было.
Пока бабушка охала да кряхтела, да вставать собиралась — подол-то у нее ко льду и принес. Никак бабушке не подняться. Смотрит — кто бы ей помог? Поглядела она на солнце, которое только-только взошло и спрашивает:
— Солнце, солнце, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень сильно. Да только меня черная туча закрыть может.
Бабушка к туче.
— Тучка, тучка, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, у меня силы много. Да только ветер меня унести может.
Бабушка — к ветру.
— Ветер, ветер, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень силен. Но мне гора может путь преградить.
Глядит бабушка на каменную гору и спрашивает:
— Гора, гора, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень сильна. Да только меня человек расколоть может.
Бабушка — к прохожему:
— Человек, человек, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень силен. Да только я огня боюсь.
Бабушка — к огню:
— Огонь, огонь, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень силен. Да только меня вода залить может.
Бабушка — к воде.
— Вода, вода, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, я очень сильна. Да только меня земля выпить может.
Бабушка — к земле.
— Земля, земля, не ты ли всех на свете сильнее?
— Да, бабушка, уж я-то, наверное, сильнее всех.
Рассердилась бабушка:
— Так отпусти мою юбку! Чего ты ее держишь?!
Дернула она свое платье — а оно уж оттаяло. Стала бабушка Чачакан-Чачакан на ноги, ведра в руки взяла, набрала снова воды и пошла домой.
Пришла. Внукам чай вскипятила. Чай пить сели. С бубликами. С сахаром.
Богач Боилыт и бедняк Берт-Эрь
Некогда жили в соседстве, в урочище Бурунур, богач Боилыт и бедняк-старик Бордо с тремя сыновьями: старшего звали Додой, среднего Налыбыр, младшего Берт-Эрь.
Бордо и сыновья занимались охотой, тем и существовали. В один год, неизвестно почему, совершенно не было охотничьего промысла, и жить беднякам пришлось очень трудно.
Несмотря на то, что иной раз им приходилось ничего не есть, они все-таки держались, не ходили на грабеж. Пришла, однако, такая сильная нужда, что отец предложил сыновьям, чтобы один из них продался в рабы к Боилыту. Сыновья подумали и решили между собой, чтобы шел в рабы старший, Додой. На другой день Додой пошел к Боилыту, рассказал ему, что охота у них неудачна, что дома есть нечего, и просил Боилыта помочь им, спасти их от голодной смерти, а его взять за то в рабы. Боилыт выслушал, пожалел их и сказал:
— Хорошо, я тебя возьму и дам твоему отцу и братьям на прожиток, но ты поклянись, что будешь мне верным слугой!
Додой согласился.
— Ну ладно, — сказал Боилыт, — возьми теперь бересту и сделай на ней свой клятвенный знак!
Заторопился Додой, вытащил из ножен костяной ножик, и порезал им палец-мизинец, кровью он намазал конец ножа и нарисовал им на бересте не то копье, не то просто палку, и проговорил:
— С сего дня чту тебя над собой владыкой! После этого он поцеловал окровавленный нож и, стоя на коленях, подал бересту Боилыту. Боилыт взял Додоя за руку и привел к своим семи женам.
— Вот мой новый подданный — ваш раб. После этого богач дал Додою несколько штук рогатого скота и лошадей и позволил идти домой к отцу ночевать. На другой день, когда Додой пришел к Боилыту, Боилыт ему сказал, что если Додой в точности не исполнит всего, что ему прикажут, он его жестоко накажет. Затем дал Додою хороших быков, топор для рубки дров, дал мясо для еды и сказал, чтобы он возил дрова. Выслушал приказ, Додой вспомнил о том, как один старик-работник рассказывал про раба, с которого хозяин велел содрать кожу за самую малую провинность, и стало ему страшно. В страхе он не знал, что ему и делать; надо было, однако, собрать все, что нужно, и ехать по дрова. В лесу он все время думал о том, как с раба содрали кожу, и также о том, что невозможно ему одному нарубить десять возов дров в один день. Пот лился с него, а он все рубил да рубил. Наконец он так устал, что без чувств упал на землю. Очнувшись, он стал кричать:
— На десять быков дров наколоть! Это невозможно! Хотел было он встать на ноги, но сил у него не было, и он опять повалился. Стал он свою прежнюю жизнъ вспоминать, как он охотился по своей воле. А теперь ждет, быть может, и его такая же участь, как того раба, с которого кожу сняли! Не знал Додой, что и делать; голова у него кружилась, начал он плакать и причитать: Лучше бы мне не жить, не видать света, лучше умереть!
Оборотясь в ту сторону, где лес был гуще, он стал просить себе или смерти, или помощи, у лесного духа, покровителя всех находящихся в беде. Запел Додой свою просьбу:
— Владыка всех лесов претемных, владеющий пушниной, богатый милостью для бедных, меня, горемыку, спаси!
Долго он тянул эту песню, пока не задремал. Когда он проснулся, не было около него ни быков, ни инструментов, ни мяса. Как бешеный искал Додой свою пропажу, но куда ни бросался, нигде не находил.
В то время как Додой спал, приходил Боилыт и все утащил. Додой подумал, что быки могли уйти домой; он кинулся поскорее на хозяйский двор; но лишь только он вошел в ворота, как его встретил Боилыт и сказал:
— Плохой ты раб, клятвы своей не исполнил! Потом, обратясь к слугам, он велел принести меч. Когда принесли меч, Додоя повалили и без всякой жалости содрали у него кожу со спины, с ног и рук. После этого Боилыт приказал Додоя бросить в воду, а отцу и братьям сказать, что его в лесу медведь задрал.
Сильно горевали в семье о том, что Додой погиб.
— Верно, духу лесному так было угодно, коли его медведь растерзал! — говорили отец и братья Додоя.
Промысла все не было, голод продолжался. Бордо с семьей опять стал бедствовать и решил, чтобы средний брат Налыбыр шел к Боилыту в работники. С Налыбыром случилось то же самое, что и с Додоем; его так же зверски убили и бросили в воду. Старик Бордо так горевал о сыновьях, что и сам умер; остался теперь из всей семьи один Берт-Эрь. Он был человек смышленый и имел необыкновенную силу; ему не раз приходилось на охоте без всякого оружия убивать медведя или волка. Берт-Эрь не поверил, чтобы его братья были зарезаны медведем, и сильно ему хотелось узнать настоящую причину их смерти; ему часто думалось, не виноват ли в их смерти сам Боилыт? Думал-думал Берт-Эрь и решился идти к Боилыту в рабы. Берт-Эрь, заключая с Боилытом условие, выговорил себе, чтобы десять дней ему жить без работы. В эти десять дней, живя без работы, познакомился Берт-Эрь с другими рабами и с тем стариком, что рассказывал Додою, как с раба кожу содрали, и от него узнал, какой смертью погибли его братья. Сильно рассердился после этого Берт-Эрь и поклялся отомстить Боилыту.
Когда прошли десять дней, богач дал Берт-Эрю быков, топоры и пищу и послал в лес за дровами. Поехал Берт-Эрь; там он живо справился с работой; как какое дерево схватит, так его с корнем и выдернет, положит в сани, и готово! Не прошло и часу, как у него все десять саней были деревьями навалены; возы были такие тяжелые, что быки их едва тащили; Берт-Эрь убил быков, связал все сани и сам поволок все десять саней.
Когда увидели это слуги, все страшно перепугались, сам Боилыт был ни жив ни мертв от страху. Очнувшись, Боилыт послал спросить: как дерзкий раб посмел убить его быков? Посланный с большим страхом подошел к Берт-Эрю, поклонился ему и говорит:
— Добрый друг, хозяин спрашивает, зачем ты убил его быков?
— Скажи хозяину, пусть он прежде скажет, зачем он убил моих братьев, тогда и я ему скажу зачем убил быков, — отвечал Берт-Эрь.
Посланный пересказал ответ Боилыту.
Богач рассердился; в другое время он убивал рабов ради своего удовольствия, а тут так струсил, что послал сказать Берт-Эрю: Эту первую вину я ему прощаю, а вторую не прощу! Пусть больше не попадается, а то не миновать и ему жестокой казни!
Берт-Эрь велел ему сказать: Нечего меня пугать, не боюсь я наказаний! Пусть лучше хозяин подумает, как-жестоко отомщу я ему за братьев.
Возвращаясь с этим ответом, посланный думал: Вот какой молодец Берт-Эрь! Он Боилыта знать не хочет; верно, он сильный богатырь, коли такие дела проделывает. Скоро, видно, конец настанет Боилыту. Поделом ему! Жестокий он хозяин, с кого кожу драл, кого под стрелами заставлял стоять; мало ли, собака, нашего брата мучил? Теперь остынешь! Научит тебя Берт-Эрь, как с людьми надо жить! При этом слуга даже подпрыгнул от радости, — так он был рад, что приходит конец Боилыту.
С этого времени Берт-Эрь стал всем известен; стали на него все смотреть как на необыкновенного человека. Стали ему все почет оказывать; всем казалось, что он защитник угнетенных, всякое слово рабы его слушали, как священное. Каждый раб старался, чтобы Берт-Эрь обратил на него внимание. Имя его везде было слышно, везде говорили о добрых делах, какие делал Берт-Эрь. Добродетель и геройство Берт-Эря почитались и в доме Боилыта. У Боилыта была дочь, красавица и добрая, совсем на отца не похожая; звали ее Кытень-Кыталын; она полюбила Берт-Эря, а он полюбил ее.
Боилыту не нравилось то, что все любили Берт-Эря, что рабы готовы были во всем его слушаться; он боялся за свою жизнь, он знал, что рабы ждут не дождутся его смерти. Ему, не раз самому приходилось слышать, как рабы говорили: Хорошо, если бы Берт-Эрь этого Боилыта предоставил нам! Мы. — бы убили его как собаку! Боилыт задумал извести Бэрт-Эря, Вот раз приходит к нему один человек и говорит:
— Ты теперь, господин наш, в большой опасности! Этот сиргиляк (негодяй) дьявольское отродье, слишком дерзок! Мы покажем ему, с кем он имеет дело! Ведь ты искони нашвеликий владыка; никто никогда не смел против тебя идти!
— Что и говорить! Он кестюбэть (очень бранное слово), ты песминя (ласковое слово)! — сказал Боилыт. — Не знаешь ли, как бы избавиться нам от Берт-Эря?
— Как не знать! Пошли его за медведем, который, кажется, уже три века сидит взаперти. Ты, господин, верно, слыхал о богатыре Халлан-Ола-Харыллы-Мохсоголе, который жил еще при твоем прадеде. Мохсогол схватил этого медведя и посадил в подземелье, а медведь этот, говорят, питается только человечьим мясом и не пропадет, пока наш мир стоит.
— Ну что же будет из того, что мы пошлем Берт-Эря за медведем? Еще согласится ли он идти!
— Не беспокойся! Наверное, согласится и, наверное, оттуда не вернется. Ты обойдись с ним поласковее, скажи: Верный ты мой слуга и храбрый человек! Приведи ты мне моего быка; стоит он у меня в таком-то подземелье; бык совсем особенный: он без рогов и без хвоста. Чтобы он наверное согласился, ты пообещай ему, что в награду отдашь за него свою дочь замуж; я слышал, что он ее очень любит и за нее на все согласится.
На другой день Боилыт позвал к себе Берт-Эря, принял его ласково и с почетом, усадил на биллирик (самое почетное место в доме), угостил его жирным конским мясом и кумысом с молоком. После этого он начал говорить:
— Я почувствовал близость смерти, шаманы и снотолкователи тоже предсказывают мне скорую смерть, вот я и думаю, кому оставлю я свое богатство и власть. Сына у меня нет; а дочь без мужа, что за человек! Чужие люди могут все расхитить и дочь мою отдать на поругание. Вот я и придумал найти поскорее зятя. Тебя, Берт-Эрь, я люблю! Ты храбрый человек, хороший; у нас давно таких людей, как ты, не было; то же самое говорит и моя дочь. Я желаю, чтобы ты был моим зятем и моим наследником!
Берт-Эрь не верил своим ушам и глазам. Он себя не помнил от радости; забыл все обиды, забыл и о том, что поклялся мстить Боилыту за братьев. Он упал на колени и, держа ноги своего будущего тестя, уверял его в своей преданности и говорил:
— Ты меня прости, а я тебя прощаю! Боилыт поднял с пола Берт-Эря и сказал:
— Теперь все твое: мое богатство, моя власть и моя дочь! Но ты, конечно, знаешь обычай: если кто желает жениться на девушке, то прежде он должен почтить ее родителей — исполнить одно из их желаний, хотя бы ему это грозило опасностью для жизни. Так вот я, по обычаю, желаю, чтобы ты для меня послужил. Давно, очень давно, когда еще моего отца не было на свете, жил на свете медведь, Ага-огус (отец-бык); мы так называем его, из уважения. Он был страшен всякому; он мстил тем, кто о нем отзывался непочтительно. По ночам он будто бы обращался в Эрен — кыла (змею) и в этом виде летал по всему свету, к какому сонному человеку притронется, так тому либо болезнь, либо смерть приключалась. Вот этого-то медведя во времена моего деда один сильный, как ты, богатырь, по имени Халлан-Ола-Харыллы-Мохсогол, заковал в железные цепи и запер в подземелье, какое я тебе недавно показывал. Не знаю, за что он его туда запер, а много чудесного об этом звере рассказывают в народе; хотелось бы мне посмотреть, каков он и правду ли про него говорят. Сходи, сын мой, приведи это чудовище ко мне, и тогда и дочь будет твоя и все богатство.
— Хорошо, отец! — проговорил Берт-Эрь, поклонился Боилыту и пошел из его дома, думая, как бы ему поскорее достать чудовище.
Боилыт рад был, что устроилось все, как он желал, так легко и скоро, и говорил своим приближенным:
— Довольно нам Берт-Эря бояться! Пришло время с ним покончить!
Недолго времени прошло, слышит Боилыт-на дворе у него страшный шум: люди кричат, быки, коровы мычат, лошади ржут, собаки лают; немного погодя в его юрту вбежали человек двадцать, чуть в дверях друг друга не передавили, и все кричат: Абытай! Абахы! Аллярхай! Выбежал Боилыт на двор, видит-везде лежат мертвые люди и всякая скотина, а по двору бегает чудовище и нападает на Берт-Эря, и всякий раз, как оно на него наскочит, Берт-Эрь бьет его дубиной. Сильно испугался Боилыт, упал перед Берт-Эрем на колени и молит: Спаси, владыка!
Тогда Берт-Эрь, недолго думая, с одного взмаха убил дубиной чудовище и изрубил его — на мелкие куски. Потом он подошел к Боилыту и сказал:
— Вот я твое желание исполнил, теперь ты свое обещание исполни.
— Бери, все твое, — сказал Боилыт, взял его за руку и повел к своей дочери.
Показывая ей Берт-Эря, он сказал:
— Дитя мое, вот твой муж!
После этого богач никогда не отваживался просить о чем-нибудь Берт-Эря.
Бычы-Бычехан и Лягляр-Бергесе
Бычы-Бычехан и Лягляр-Бергесе жили хоть и вместе, а дружбы между ними не было.
Они и пропитание добывали по-разному: Бычы-Бычехан ловил рыбу, а Лягляр-Бергесе промышлял белок.
Как-то Бычы-Бычехан пошел ставить верши и вернулся домой с пустыми руками: какой может быть улов, если ловушки только поставлены! А Лягляр-Бергесе в этот день добыл двух белок. Пришел, сварил се бе обед из беличьих тушек, одну съел, другую на утро оставил. У голодного Бычы-Бычехана при виде пищи слюнки потекли.
— Друг, Лягляр-Бергесе, поделился бы добычей, — говорит он товарищу. — Завтра я наловлю рыбу — то же поделюсь.
— Не могу, — отказал ему Лягляр-Бергесе. — Мне утром надо как следует поесть, а то силы не хватит целый день по лесу ходить.
Так и пришлось Бычы-Бычехану ложиться спать голодным.
Добычливый охотник Лягляр-Бергесе спит крепко и встает рано. Голодный сосед спит плохо и встает поздно. Когда он встал, Лягляр-Бергесе уже успел съесть вторую беличью тушку и отправиться на охоту.
Побрел и Бычы-Бычехан осматривать свои верши. Попались ему два здоровенных налима. Радостный идет он домой.
Вскоре возвращается с охоты и Лягляр-Бергесе. В этот день удачи ему не было и вернулся он с пустыми руками.
Бычы-Бычехан варит из налимов обед. Сварил, садится есть.
— Друг, Бычы-Бычехан, дал бы и мне рыбки, — просит Лягляр-Бергесе.
— Ты-то мне вчера мяса дал? — отвечает товарищ. — Если бы ты вчера поделился, тогда и я бы с тобой рыбу поделил.
Жалеет Лягляр-Бергесе, что вчера пожадничал, да теперь, жалей не жалей, дело не поправишь. Приходится ложиться на голодный желудок.
Сытый Бычы-Бычехан встает рано, голодный Лягляр-Бергесе — намного позже. Каждый уходит своей дорогой: один идет на реку, другой — в лес. Бычы-Бычехан на этот раз вынимает из вершей сразу несколько налимов. От радости он начал прыгать через прорубь. Прыгал, прыгал, поскользнулся, угодил прямо в прорубь и утонул.
Лягляру-Вергесе в этот день на охоте тоже повезло: он убил двух белок. Но ему показалось этого мало, погнался за третьей. Догнал, выстрелил в белку, когда та уселась на суку лиственницы, а сук возьми да обломись и — прямо ему на голову. Упал охотник и больше не встал.
Вот так и погибли в один день два живших вместе человека.
Старые люди говорят, что если бы они не только называли один другого «друг», но и в самом деле дружили, ничего плохого с ними бы не произошло и они жили бы себе да жили. Может, и до наших дней бы дожили.
Волк и лиса
Жили волк и лиса, работали вместе, кормились с одного стола. С большим трудом они скопили берестяную кадушку хаяка — замороженной сметаны.
Волк был терпелив, бережлив, сам не дотрагивался до запасов и лисе не позволял.
— Надо пока питаться тем, что попадется, а хаяк прибережем на случай большой нужды, голодовки.
— Ах, волчик, долго ли мы будем питаться отбросами? — говорила лиса. — Давай откроем кадушку и хоть попробуем, какой он есть, наш хаяк.
— Не позволю! Потерпи!
Лиса себе места не находит: и сядет, и встанет, из юрты выйдет, обратно зайдет.
— Старик, я пойду в гости.
— Р-р-р, это к кому же?
— Э-э, схожу к Хара-каану.
— Принеси мне чего-нибудь.
Крадучись, от страха прижав уши к загривку, плутовка спустилась в погреб и стала уминать за обе щеки припасенный хаяк. Увидев, что кадушка опустела до верхнего обруча, лиса остановилась. «Кажется, я слишком много съела, — подумала она, — увидит клыкастый — мне от него крепко достанется».
Вспомнив про обещанный гостинец, лиса соскребла с мордочки и с лап прилипший хаяк, скатала его в комок величиной с куриное яйцо и понесла волку, — Н-ны, н-ны! Ты вернулась?
— Э-э! А то кто же, куда я денусь.
— Как поживают соседи?
— У них радость и веселье, у старшей невестки первенец появился.
— Чем там угощали?
— Гостей на левой половине потчевали хаяком, на правой — кишками с кашей, на нарах — супом и кобылятиной, а в углу — лакомствами всякими.
— О, как много всего было! А мне что принесла?
— Названий много, кушать нечего. Вот все, что могла захватить для тебя. — И она швырнула комочек хаяка.
Волк одним махом проглотил его.
Три дня волк и лиса просидели дома. Лиса, поевшая третьего дня хаяка, была добрее, она топила печь, делала кое-что по дому.
Волк, свернувшись калачиком, дремал.
— Старина, ты бы сходил к Хара-каану, может, чем-нибудь попотчует, — сказала лиса.
— Э-э, не пойду я к Хара-каану, меня собаки загрызут.
— Не сходить ли мне? — говорит лиса.
— Иди, сама поешь и мне чего-нибудь принеси.
— Ты думаешь, они каждый день устраивают праздники?.. Все же я схожу, авось и на этот раз чего-нибудь перепадет мне.
Вильнула хвостом и юркнула за дверь, посмеиваясь про себя над глупым волком.
Снова забралась она в погреб и принялась за хаяк, опорожнила кадушку до нижнего обруча. Слегка опьянев от сытости, лиса соскоблила прилипший к мордочке и лапам хаяк, скатала в комок величиной с кулачок пятилетнего ребенка и понесла в юрту.
— Почему так долго? — спросил волк, от голода еле шевеля языком.
— Задержалась у Хара-каана, снова у него торжество: у средней невестки первенец появился. На вот, тебе гостинец принесла.
Волк проглотил комочек хаяка, облизал губы.
— Кто у них появился на свет?
— Сын, говорят.
— Какое ему дали имя?
— Обруч, говорят.
— Плохое дали имя, — сказал волк и задремал. Прошло еще несколько голодных дней.
— Волчище, не могу больше так мучиться, давай съедим запас.
— Не время еще, терпеть надо, самый большой голод впереди.
Завертелась лиса, забеспокоилась и начала бегать взад и вперед. Хочется ей в погреб, но боится волка.
— Старина, ты бы сходил к соседу нашему Хара-каану.
— Э-з! Я покажусь, а он подумает, что иду его стадо резать, и напустит на меня своих собак…
— Мне, что ли, сходить?
— Иди, авось снова чего принесешь?
Того только и ждала плутовка. Она быстро скрылась за дверью, только хвост ее мелькнул. По старому следу она спустилась в погреб и съела весь хаяк. Потом соскребла со дна остатки, собрала с пола крошки, скатала в комок величиной с напалок рукавицы из телячьей кожи, сунула под мышку и пошла к волку.
— Где так долго пропадала? — спросил волк.
— Снова на праздник попала.
— Какой такой праздник?
— Как думают назвать ребенка?
— Днище.
— Неслыханное имя!.. А чем потчевали гостей?
— Угощения разного было очень много, наелась до отвала.
— А мне чего принесла?
— Пища вся была жидкая и горячая, ее не понесешь. Вот все, что я могла захватить для тебя.
И она бросила ему кусок хаяка. Волк съел и задремал. Прошло еще несколько дней.
Чувствует волк, конец ему приходит, не в силах он больше голодать.
— Пойдем в погреб, — сказал он, встав на ноги и пошатываясь от голода, — пропадаю совсем!..
— Пойдем, волчик, — сказала лиса, виляя хвостом. Пришли они в погреб.
Увидел волк пустую кадушку и взвыл от горя и обиды:
— Н-ны! Рыжая, так вот куда ты ходила на праздник, вот где тебя потчевали!..
— Как ты смеешь так говорить, — завизжала лиса, — сам все слопал, когда я в гостях у Хара-каана бывала… Потому ты, хитрец, и не хотел из дома уходить.
Лиса визжала так громко, будто бы и впрямь виновником был волк.
— Вам, лисицам, никогда нельзя верить. Чем больше лести у вас на языке, тем больше злодейства на уме. Каждое ваше слово, каждая ваша слеза — ложь…
Долго-долго они бранились, а потом разошлись в разные стороны.
Обманутый волк, поджав хвост, ушел в лесную чащу, а обманщица лиса, заметая следы, скрылась в кустах.
Волк и лошадь
Голодный волк, обнюхивая воздух, шел вдоль опушки леса и думал: Хорошо бы поймать хоть одного зайчишку, но даже это не удается.
Подошел волк к пашне и увидел мешок с овсом. Обнюхал он мешок и пошел дальше. По пути заметил он, что в поле пасется лошадь.
«А, вот это хороший кусок для меня, как бы его добыть?!» — подумал волк и стал подбираться к лошади. Увидев волка, лошадь встрепенулась: прижала уши, оскалила зубы, стала копытами рыть землю. Волк отошел в сторонку и вкрадчиво заговорил:
— Не сердись, старина, я пришел для того, чтобы оказать тебе услугу: я нашел мешок с овсом. Сам я до конца не съел овес, а оставил кое-что для тебя. Пойдем, я покажу тебе, где он лежит. Но лошадь ответила на это:
— Если бы ты, жадный волк, поел овса, так много ли ты оставил бы, чтобы угостить меня?
Глупая невестка
Одна женщина, выдав свою дочь замуж, посоветовала ей, когда та собралась ехать к мужу:
— В доме мужа повинуйся всем и выполняй все поручения.
Однажды утром свекровь послала невестку за водой. Та спросила:
— Чем черпать воду?
Тогда другая невестка шутя ответила:
— Черпай ситом. Молодая невестка взяла с собой сито и пыталась зачерпнуть им воду. Увидев это, проходивший мимо человек спросил:
— Что это с тобой случилось? На это бедняга ответила:
— Мне велели начерпать воду ситом и принести, а моя мать приказала мне слушаться всех в доме мужа.
Человек этот сказал насмешливо:
— Вот оно как приходится жить тем, кто всем хочет повиноваться, — приходится даже черпать воду ситом!
Гусь и журавль
Как-то сидел на берегу озера жирный линялый гусь.
Неожиданно поблизости опустился журавль. Журавль рядом с гусем выглядел худым, заморенным, и самодовольный гусь начал насмехаться над ним:
— Какой же ты, братец журавль, тощий да костлявый! Можно подумать, ты все лето ничего не ел…
Тут они оба заметили охотника, который берегом озера подкрадывался к ним с ружьем в руках. Легкий журавль мгновенно поднялся и улетел. А жирный, толстозадый гусь пока развел свои крылья да пока взмахнул ими, уже прогремел выстрел.
Отъевшийся гусь остался на берегу озера, а тощий журавль парил в поднебесье.
Девушка — хвощинка
Говорят, однажды рано утром встала маленькая старушка, пяти коров хозяйка, и пошла в поле.
На широком поле увидела она хвощинку-траву с пятью отростками.Вырвала она хвощинку — не сломала ни корешка, ни одного отростка. Принесла хвощинку в юрту, положила на подушку. Потом вышла, села доить своих коров.
Сидит и слышит — зазвенели в юрте бубенчики-колокольчики. Старушка бросила подойник, разлила молоко. Прибежала в юрту, посмотрела — все как было, все на своем месте: на подушке хвощинка лежит, трава травою. Снова старушка вышла, села доить коров. Слышит — опять зазвенели бубенчики-колокольчики. Опять старушка пролила молоко. Прибежала, видит — сидит на постели девушка невиданной красоты: с глазами, как сверкающие драгоценные камни, с бровями, как два черных соболя. Это хвощинка превратилась в такую девушку.
Обрадовалась маленькая старушка. Говорит девушке:
— Будешь у меня вместо дочери!
Стали они вместе жить.
Однажды молодой охотник Харжит-Бергень отправился в тайгу. Увидел он серую белку и выстрелил в нее. Стрелял с раннего утра до заката солнца, а попасть все не мог. Вскочила белка на елку, с елки — на березу, с березы перескочила на лиственницу.
Добежала белка до юрты маленькой старушки и уселась на сосну.
Харжит-Бергень подбежал к сосне и выстрелил в белку. Белка опять убежала, а стрела упала в дымовое отверстие юрты маленькой старушки.
— Старуха, вынеси стрелу, отдай мне! — крикнул Харжит-Бергень.
Но ответа не получил.
Рассердился Харжит-Бергень, покраснел от гнева. Вбежал в юрту.
Вбежал — и увидел красавицу девушку. От невиданной красоты ее обмер, рассудок потерял. Потом, ни слова не сказав, выбежал, на лошадь вскочил, домой поскакал.
— Родители мои, — говорит, — у маленькой старушки, пяти коров хозяйки, такая хорошая девушка! Просите ее мне в жены!
Отец Харжит-Бергеня тут же послал людей на девяти конях за этой красавицей.
-Прискакали посланцы к маленькой старушке, пяти коров хозяйке. Увидели девушку и обмерли от ее красоты. Потом очнулись, вышли вон. Один, самый почтенный человек, остался.
Маленькая старушка, — говорит, — отдай эту девушку молодому Харжит-Бергеню в жены!
— Отдам, — ответила маленькая старушка.
Спросили у девушки, пойдет ли она.
— Пойду, — сказала девушка.
— А калым такой: — говорит маленькая старушка, — пригоните мне столько лошадей и коров, чтобы тесно стало на моем поле.
Живо пригнали на ее поле лошадей и коров. Столько пригнали, что и не сочтешь.
Потом нарядили девушку, одели быстро и ловко. Привели чубарую лошадь. Серебряной уздой взнуздали ее, серебряным седлом оседлали, привесили сбоку серебряную плетку. Харжит-Бергень взял невесту за руку, вывел, на чубарую лошадь посадил, повез домой. Едут они.
Вдруг увидел он на пути лисицу. Не мог удержаться и говорит:
— Поскачу я в тайгу за лисицей! Скоро вернусь. А ты поезжай по этой дороге. Дорога разойдется на две стороны. На восток будет повешена соболья шкура, а на запад — шкура медведя с белой шеей. В ту сторону не сворачивай. Поезжай той дорогой, где повешена соболья шкура!
Сказал и ускакал.
Отправилась девушка дальше одна и доехала до того места, где дорога на две стороны расходится. Как доехала, так и позабыла, что наказывал ей Харжит-Бергень. Поехала по той дороге, где повешена медвежья шкура, и приехала скоро к большой железной юрте.
Вышла из юрты дьяволова дочь, в железные одежды одетая, с одной крученой ногой, с одной-единственной крученой рукой, с одним, на самой середине лба, противным мутным глазом, с длинным черным языком, опущенным на грудь.
Схватила дьяволова дочь девушку, стащила с лошади, сорвала кожу с ее лица и набросила на свое лицо; весь убор-наряд сняла с нее, сама в него оделась, девушку через юрту бросила. После того села дьяволова дочь на чубарую лошадь и поехала на восток.
Харжит-Бергень догнал ее, когда она уже подъезжала к юрте его отца. Ничего он не заметил, ни о чем не догадался.
Все родные собрались встречать невесту. Девять молодцев вышли к коновязи, чтобы встретить невесту. Восемь девушек собрались у коновязи, чтобы встретить ее. Говорили между собой:
— Как скажет невеста слово — красивые бусинки посыплются, на землю упадут!
Чтобы бусы нанизывать, нитки припасли.
Молодцы думали:
Где пойдет невеста — по следам ее черные соболи побегут.
Чтобы соболей стрелять, луки приготовили.
Невеста слово сказала — лягушки посыпались. Невеста шагнула — рыжие облезлые горностаи побежали. Все встречающие изумились, все опечалились.
От коновязи до юрты настлали зеленой травы. Взяли невесту за руки, повели в юрту.
Вошла она в юрту, разожгла в очаге огонь тремя верхушками молодых лиственниц. После этого устроили свадебный пир: пили, ели, играли, смеялись. Никто о подмене догадаться не мог.
Вскоре после того пришла маленькая старушка на свое поле коров доить. Смотрит — на том же месте снова выросла хвощинка-трава о пяти отростках, лучше прежней.
Старушка выкопала ее с корнем, принесла в юрту, положила на подушку. Потом вышла, стала доить коров. Слышит — в юрте колокольчики-бубенчики зазвенели. Вошла в юрту и видит — сидит та же красавица девушка, только еще красивее стала.
— Как ты пришла, как вернулась? — спросила маленькая старушка.
— Мать, — ответила девушка, — когда Харжит-Бергень повез меня отсюда, он сказал мне: За лисицей в лес поскачу, а ты поезжай по дороге, где повешена соболья шкура; на ту дорогу, где повешена медвежья шкура, не сворачивай. Позабыла я это, поехала не в ту сторону и доехала до железной юрты. Вышла дьяволова дочь, сорвала с моего лица кожу, накрыла свое лицо. Весь мой наряд с меня стащила, сама в него оделась, меня через свою железную юрту бросила. Села она верхом на мою чубарую лошадь и поехала. Серые собаки схватили зубами мое тело и притащили в широкое поле возле твоей юрты. Тут я и выросла снова хвощинкой-травою. Как мне теперь увидеть Харжит-Бергеня?..
Маленькая старушка утешать ее стала.
— Увидишь, встретишь, — говорит, — а пока у меня живи, как раньше жила, дочерью моей будешь!
И стала девушка-хвощинка снова жить у маленькой старушки.
Проведала чубарая лошадь, что девушка-хвощинка ожила, стала отцу Харжит-Бергеня человеческим голосом говорить:
— Харжит-Бергень в пути оставил девушку одну. Доехала она до перекрестка, свернула на ту дорогу, где висит медвежья шкура, и приехала к железной юрте. Из юрты дьяволова дочь выскочила. Содрала с ее лица кожу, закрыла свое лицо, сняла весь убор-наряд ее, убралась-нарядилась в него сама, а ее через свою железную юрту бросила. И живет эта дьяволова дочь в твоей юрте, твоей невесткой стала. А моя хозяйка снова ожила. Возьмите ее, приведите в юрту, отдайте сыну! А не то беда будет — дьяволова дочь и очаг и юрту вашу разрушит, жить вам не даст, погубит вас всех!
Старик услышал это и вбежал в юрту.
— Сын, — говорит старик Харжит-Бергеню, — откуда ты привез себе жену?
— Я привез дочь маленькой старушки, пяти коров хозяйки.
На это отец сказал:
— Чубарая лошадь жалуется мне! Говорит, что ты оставил девушку одну. Говорит, что доехала она до того места, где дорога на две стороны расходится, и добралась до железной юрты. Дьяволова дочь с лошади ее стащила, с лица ее кожу содрала, свое лицо закрыла, убралась-оделась в ее наряды. Обманула всех, обманом приехала сюда! Пойди к маленькой старушке, упроси девушку вернуться к нам! Приведи ее! А дьяволову дочь привяжи к хвосту дикого коня и выгони его в поле. Пусть размечет там ее кости! А не то погубит она всех — и людей и скот!
Услыхала это дьяволова дочь — почернела вся.
Услыхал это Харжит-Бергень — покраснел от гнева. Схватил дьяволову дочь, вытащил из-за занавески за ногу, привязал к хвосту дикого коня.
Поскакал конь в широкое поле, стал бить дьяволову дочь копытами. Превратилось ее черное тело в червей и гадов. Собрали их всех и сожгли.
После этого помчался Харжит-Бергень к маленькой старушке. Соскочил с коня у коновязи. Маленькая старушка увидела, выбежала из юрты, обрадовалась, точно потерявшийся нашелся, точно умерший ожил. От коновязи до юрты постлала зеленой травы, лучшую, откормленную корову заколола, лучшего, грудастого коня заколола, свадебный пир готовить стала.
Девушка-хвощинка взглянула на Харжит-Бергеня и заплакала:
— Зачем ты пришел ко мне? Ты дал дочери восьминогого дьявола пролить мою кровь, разорвать мою тонкую кожу, отдал меня серым псам… После этого какую ты теперь жену отыскиваешь здесь? Девушек больше, чем окуней, женщин больше, чем харгусов. Ищи жену среди них! А я не пойду за тебя!
— Не отдавал я тебя дочери восьминогого дьявола! — говорит Харжит-Бергень. — Не отдавал на съедение серым псам! Поехал я в лес за лисицей, дорогу тебе я указал. Не говорил я тебе: Ступай навстречу смерти!
Маленькая старушка смахнула слезы с обоих глаз на обе стороны, между девушкой и харжит-Бергенем села:
— Как вы, после смерти ожив, после потери отыскавшись, не радуетесь? Опять один другого полюб ите! Опять в дружбе живите! Никто из вас пусть моих слов не ослушается!
Девушка согласилась, тихо сказала:
— Хорошо. Не ослушаюсь тебя. Все забуду!
Харжит-Бергень вскочил, заплясал, запрыгал, обнимал ее, целовал. Потом чубарую лошадь оседлали серебряным седлом, взнуздали серебряной уздой, покрыли серебряной попоной, привесили серебряную плетку. Девушку одели-нарядили, отправились в дорогу.
Долго ехали. Узнавали зиму по снежной пороше, узнавали лето по дождю, узнавали о