Что тогда было самым важным для нее? Его нежность. Он, такой решительный и напористый в делах (если судить хотя бы по его рабочим распоряжениям, которые он порой отдавал по телефону во время их ресторанных обедов‑ужинов), с ней был образцом деликатности и понимания. И у нее возникло главное: полное доверие к мужественному и красивому человеку. Она его не только не опасалась, она тянулась к нему. И потом, когда они сблизились, он был добр, терпелив и бережен. Через некоторое время Люша и не сомневалась: это – любовь.
Когда он предложил пожениться, она не скрывала своей радости.
– Да! Да! Да! – Она готова была прыгать до потолка. – Мы поженимся и никогда не будем разлучаться!
Он тогда смеялся, глядя на ее непосредственные реакции.
– В тебе так много детского! – удивлялся он.
И баловал ее, как ребенка.
Хорошее было время. Ясное. Безоблачное.
А тучи нагнала она сама, чего уж скрывать теперь.
Незаметно собрались эти тучи, но зато уж когда собрались! Пока она училась, писала диплом, урывая каждую минутку для того, чтобы остаться с мужем наедине, все между ними было любовно и радостно. А потом… Потом – обычный суп с котом. Появилось свободное время – появились и дурацкие тревожные мысли. То ей становилось страшно, что когда‑нибудь ее счастье закончится, то думала она о его возможной измене… Ей все хотелось проверить силу и надежность его любви. А как проверить? Испытанным девичьим способом: устроить скандал с примирением.
Ох, и испытывала же она его на прочность! Что было, то было! И он мирился первый, он старался понять и подладиться, он даже принимал семейные сцены как должное: говорят, мол, если супруги скандалят, значит – испытывают друг к другу чувства.
А Люша с каждой раскрученной ею же самой ссорой все сильнее начинала бояться расставания и все чаще проверяла их отношения уже не на прочность – на разрыв.
Чего ей не хватало тогда?
Она и сейчас не сумела бы ответить. Может быть, спокойной уверенности, может быть, мудрости. И еще – твердой веры в их совместное будущее.
Наступил такой момент (она хорошо его запомнила), когда и муж стал сомневаться. Он сказал как‑то во время ссоры:
– Все! Кончился праздник! Я‑то думал, ты – праздник, а ты такая же, как все эти…
Страшно было услышать такое. И возразить нечего. Он ведь сказал, что думал, что чувствовал. И после тех его слов она совсем отчаялась. Ей хотелось вернуть время их праздника, хотелось стать прежней, легкой, беззаботной… Но судьба вела к иному исходу.
Странно, что у них не получилось детей. Удивительно даже. Вот со Светозаром – раз и готово! Как же так? Почему?
Был бы у них ребенок, она бы, конечно, стала совсем другой, успокоилась бы. Но вышло так, как вышло. Он разочаровался в ней. А она – она, наверное, – в самой себе. И чем сильнее она подводила сама себя, тем напряженнее делались их с мужем отношения. Она словно мстила ему за свои ошибки и грехи.
Да! Люша вдруг поняла, что нашла причину! Чем сильнее она тогда чувствовала себя виноватой в ссорах с мужем, тем злее делались их ссоры. Кажется, это Моэм сказал: «Мы никого не ненавидим так сильно, как тех, кому причинили вред». Вот она, точная формула! По этой же формуле действовала и новая жена ее бывшего мужа, когда звонила ей. Ведь наверняка в глубине души боялась, что и с ней судьба поступит немилосердно, если уведет она сейчас чужого мужа. Но – увела. А мстить стала жене.
Хотя жена тоже не без греха. Но не перед разлучницей ее грех…
И Алина эта, бывшая супруга Ивана. Чего звонит со своими проклятиями? Чего добивается? А ничего… Просто проявляется ее же собственная вина перед тем, кого обманула. Только и всего.
– А интересно – я сейчас другая? Появился у меня хоть какой‑то опыт, хоть какой‑то ум? Научило ли меня чему‑то одиночество? – спросила сама себя Люша.
Она не знала ответа на этот вопрос. Просто не знала, и все тут. Вот так, в диалоге с самой собой, кажется, что все понимаешь. А в общении с другим человеком возникает порой что‑то такое, что так и толкает на очередную глупость. Ну что? Если вспомнить любимого всеми Пушкина, он когда еще сказал:
…Так, видно, небом суждено.
Полюбите вы снова: но…
Учитесь властвовать собою;
Не всякий вас, как я, поймет;
К беде неопытность ведет.
Да, надо бы каждый день повторять про себя эти золотые слова: «Учитесь властвовать собою». Оказывается, это и есть самое сложное.
Сказка на ночь
– Ты посиди, – предложила Люша Ивану. – Сейчас спать их уложу, потом хоть чайку спокойно попьем. У меня варенье вкусное, с дачи. Там в шкафчике, открой, выбери, какое тебе нравится.
Люшина квартира была обустроена так, что чаевничали или кофейничали обычно не на кухне, а в просторном холле, из которого двери вели в комнаты. Посреди холла стоял большой круглый стол с чайными принадлежностями на подносе: сахарницей, чашками, ложками, коробочками с чаем, заварными чайничками. Люша приспособилась после трудового дня усаживаться у уютного семейного стола, чтобы перевести дух. И еще – чтобы слышать, что творится в детской: уснули ли чада по‑настоящему или переговариваются шепотом.
Иван выбрал клубничное варенье. Хотел малиновое, но по детскому опыту знал, что малиновое – особый праздник, его дают, только если заболел, чтобы сбить температуру. Он взял с подноса две чашки с блюдцами, расставил их так, чтобы сидели они с Люшей друг против друга. Воду кипятить смысла пока не имело: кто его знает, как долго продлится укладывание. Он сел в кресло и стал прислушиваться к голосам из детской.
– Мамочка, мамочка, сказку! Свою сказку! – требовала Зайка.
– А почитать? Давайте почитаю, может?
– Нет, свою! – твердили детские голоски.
– Хорошо. Только всем лечь! Головы на подушки, одеялками укрылись.
– Лежим!
– И глазки закрыли?
– Закрыли!
– Тогда слушайте! Жила‑была на свете птичья семья. Весной они свили гнездышко на большом старом дереве. Дерево много‑много лет подряд помогало птицам, построившим дома на его ветвях. Оно укрывало их от дождя, оно не давало кошкам забраться высоко по своему стволу, чтобы они не пугали маленьких птенчиков, пока их родители летают в поисках корма.
Наша птичья семья чувствовала себя в безопасности на дереве. Пришло время, и мама‑птица снесла яички и стала их высиживать. Так происходит у птиц. Если снести яички и потом согревать их своим теплом, через положенное время из них проклюнутся птенчики. Но чтобы они проклюнулись, нельзя дать им замерзнуть, нельзя маме‑птице отойти от своих будущих детей даже на полшажка. Значит, мама не может добывать сама себе пропитание. Этим занимается папа. Папа в это время работает за двоих. Он только и делает, что летает, находит червячка, летит с ним в клюве к маме, кормит ее, снова улетает… И так весь день! Только когда солнышко садится, птички укладывались спать вместе, рядышком, продолжая согревать своих будущих деток собственным теплом.
Наконец настал счастливый день! Мама‑птичка почувствовала, что из яичек начинают проклевываться ее птенчики. Она им помогала, но очень‑очень осторожно: птенчики были очень малы, и один слишком сильный удар маминого клюва мог причинить им вред. Но вскоре все детки освободились от скорлупок и начали пищать, требовать еды. Мама выбросила из гнездышка остатки прежних домиков ее деток. Теперь она могла свободно вылетать из гнезда, чтобы тоже искать корм для малышей. Один папа уже не справился бы с такой оравой.
– А сколько их было? – не выдержала Зайка.
– А сколько бы их ни было, я сейчас прекращаю рассказ, потому что кто‑то нарушает уговор.
– Я же усну, мам. Но пока‑то я слушаю. Вот я и спросила, сколько у птичек получилось деток?
– Ладно. Я скажу. Но чтобы после сказки – все! Сразу спать!
– Да! Да! – послышались обещания.
– Птенцов было пять!
– Ого! Много! Столько не прокормишь!
– Ну, все! Я ухожу.
– Нет! Нет!
– Все! Не перебиваем. Птенцов было пять. Это действительно много. Папа и мама вдвоем только и успевали добывать жучков, червячков, мушек, взлетать к своему гнездышку и засовывать пищу в широко раскрытые клювы. Но они не жаловались: такова их родительская доля. Им природой дано понимание, что, когда в гнезде птенчики, думать ни о чем другом, кроме как о них, они не должны. Только выкормить, научить летать, быть самостоятельными. А потом уже можно немножко пожить и для себя, силы восстановить. До следующей весны.
Птенчики росли быстро. Весна была теплая, безветренная, еды родители приносили им много. И вот уже самый сильный птенчик почувствовал, что за спинкой у него есть крылышки. Почти такие же, как у родителей. Он все пытался их расправить и полететь из гнезда, как это делают папа и мама. У него не получалось, но он пробовал и пробовал. Он старался подражать родителям. Как они это делают? Встают на самый краешек гнезда, а потом – порх! – и полетели, полетели. Он ничего не боялся, совсем ничего, потому что видел пока только заботливых родителей, зеленую листву дерева и просвечивающее сквозь нее доброе солнышко. И вот, когда родители в очередной раз улетели добывать своим детям питание, бесстрашный птенец забрался на самый край гнезда, замахал крылышками и – даже полетел! Но летел он совсем недолго, крылья его не успели обрасти как следует перышками и не удержали его в полете.
Бах! И оказался наш герой на земле, у корней дерева, на котором вырос. Он даже видел свое гнездо снизу. И поначалу подумал, что вот сейчас он немножко отдохнет на земле, а потом ка‑ак подпрыгнет, ка‑ак взлетит! И попадет в свой родной дом. И он стал стараться, подпрыгивать, но ничего у него не получалось. Он испугался и принялся пищать во всю глотку, зовя родителей. Но те его не слышали, они далеко улетели за добычей.
И тут, наверное услышав птичий писк, к дереву подобрался кот! Он начал медленно‑медленно, неслышно красться к птенцу. Кошки умеют совершенно неслышно подкрадываться, когда охотятся. Они втягивают внутрь лапок свои острые коготки и ступают мягенько: туп‑туп‑туп. Птенчик заметил кота, когда тот был совсем близко. Заметил, испугался, закричал так громко, как только мог, растопырил свои крылышки. Он даже стал казаться больше, чем он есть на самом деле! И кот слегка попятился. Но не ушел насовсем, а стал наблюдать: что это за пискун такой – кричит громко, а вот имеет смысл бояться его или нет?
Птенчик понял, что надо не переставая звать на помощь. И стараться взлететь! Иначе – все, пропадет он в лапах этого страшного зверюги.
Родители, подлетев к гнезду, сразу поняли, что одного их ребенка нет.
– Птички умеют считать, мам? – бесстрашно возникла Зайка.
У Люши уже не было сил пререкаться. Она покорно ответила:
– Я не знаю. Не думаю, что они умеют считать, как люди. Но мне кажется, что детей своих они пересчитать могут. Или просто, не считая, видят: тот есть, тот есть, а этого вот, который все крыльями своими бил, нет в гнезде. Ну и потом они услышали его громкий писк. Подлетели, увидели, что случилось, и страшно перепугались. Они‑то уже были взрослые, опытные. И знали про кошек, собак, и даже про некоторых злых людей знали, что им доверять нельзя: увидел, улетай немедленно! Но беда заключалась в том, что поднять птенца, выпавшего из гнезда, птицы не могут. Котенок убежит от кошки, та его догонит, схватит зубами за шкирку, небольно, но крепко, вернет, куда надо. И собака щенка за шкирку утащит в безопасное место в случае чего. А клюв у птичек не настолько сильный, чтобы поднять на высоту птенца. Да и шкирки у птенчика нет, чтобы за нее уцепиться.
Кот, между тем, снова начал подкрадываться к птенцу. Тогда оба родителя налетели на него и начали клевать, стараясь попасть в глаза. Кот, конечно, струсил и убежал. Так птенец получил передышку. Птицы‑родители что‑то чирикали, кричали ему на своем языке, очень переживали. А он все топорщил свои крылья, все расправлял их. Казалось, они росли прямо на глазах! Родители показывали своему маленькому, как надо летать. Они кричали что‑то, потом взлетали к гнезду, потом снова оказывались на земле. Как будто подбадривали: взлетай, взлетай!
И вдруг случилось чудо! Беспомощно трепыхавшийся птенец взлетел! Он поднялся на высоту гнезда и плюхнулся в него! И тут же настала тишина. Родители перестали пищать. Они немедленно полетели за новой едой для своих чад. А птенчики стали укладываться спать, потому что наступал вечер.
Вот и все!
– А вывод? Ты должна спросить нас, какой из этого следует вывод, – напомнила Зайка.
– Это я днем спрашиваю, когда читаю. А перед сном не спрашиваю, – как девчонка, обиженно заспорила Люша.
– Мамочка, а какой вывод? Скажи, – попросил Алеша.
– А ты сам как думаешь? – покорилась усталая мама.
– Я думаю, надо папу и маму слушаться, – тут же встряла Зайка, – и не выпадать из гнезда.
– А если уж выпал, надеяться только на себя. Тебя же никто назад не затащит, кроме как ты сам, да, мам? – продолжил Алеша.
– И защищаться до последнего, – тихо добавил Лешик.
Иван вдруг почувствовал, что прадедка стоит за его спиной. Стоит и дышит в затылок.
– Все у меня правильно, да, прадедка? Все так?
– Все так, – откликнулось где‑то в самом сердце. – Все правильно, и все так.
* * *
Люша выползла из детской еле живая.
– Здорово у тебя получилось! Талант! – восхищенным шепотом похвалил Иван.
– Да ну, ерунда, смесь Тургенева, Бианки и Пришвина. Бывает, лучше выходит. Сил просто совсем не осталось сегодня.
Люша откинулась на стуле, вытянула ноги, устроила их на табуретке.
– Набегалась за день. Ноги совсем отекли. Сейчас хоть посидим спокойно.
Иван пошел на кухню, поставил чайник. Вернувшись, сел рядом, погладил ее ступни.
– Слушай. Давай уже заживем вместе. Все равно муж с женой. Мне ты нужна. То есть не только ты. Все вы. Вся семья. Хочу, чтоб вы были по‑настоящему моей семьей.
Люша слушала и ждала.
– Ты понимаешь, о чем я? – продолжал Иван. – Я предлагаю тебе выйти за меня замуж! То есть, тьфу, мы и так уже. Ну, в общем, будь моей женой. Я люблю тебя. Вот! Слышала?
– Слышала, – кивнула Люша серьезно, – я согласна. Я тебя тоже люблю. Хотя это неважно, но чтоб ты знал.
– Господи! – зашептал Иван. – Слава тебе, Господи! Ты послал мне это счастье!
– И мне, – тихо сказала Люша.
Им казалось, что наступила уже глубокая ночь. Но часы показывали девять. Детское время отхода ко сну. Все по распорядку, как положено. Как часто, много лет подряд, мечтала Люша, выходя из детской, чтобы остаток своего вечера проводила она не одна, а с человеком, который подарил бы ее жизни особый смысл и радость. Они бы вот так сидели за столом, шептались о чем‑то… Самая главная ее мечта! И она исполнилась. Так просто, незаметно. Хотя… Как же это незаметно! Столько всего произошло за эти месяцы!
Иван сидел, держа ее за руку, и улыбался. О чем он думал? А ни о чем. Он был совершенно счастлив и спокоен. Дети уснули. Жена рядом. Парня только надо привести с восьмого этажа. Но на это есть время. Некуда спешить.
– Парня надо привести, – прошептала Люша.
Она сидела, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами. Так ей легче было привыкнуть к тому счастью, которое поселилось в ее сердце.
– Только об этом подумал, – отозвался Иван и погладил Люшину руку.
– Пусть тут живет. Со всеми. Давно хотела тебе сказать.
– И я давно хотел тебе предложить.
– Что?
– Все!
Они засмеялись.
– Надо маме позвонить, – вспомнила Люша. – Я всегда перед сном звоню.
– Телефон на кухне, – подсказал Иван. – Я принесу.