— Даже не знаю, как Нина смогла что-то запомнить, – сказал Масакра, разливая по хрустальным стаканам «Джек дениелс», и разбавляя его пепси колой.
Он опять наелся грибов, и выглядел очень прилично. Ни дать, ни взять, – городской мажор, вундеркинд, коим и являлся в действительности. Если не брать в расчет врожденную шизофрению, то Масакра был именно тем парнем, которому многие бы позавидовали.
Сергей, не вдаваясь в подробности, поведал ему о том, что опять встретился с Люси, и о странном сне, в котором они снова занимались любовью на какой-то дьявольский лад.
— Понимаешь, я помню только физическую близость, запахи, ощущения, общую картину происходящего, но совершенно не могу вспомнить то, о чем мы с ней говорили, – сказал он Масакре.
— Теперь ты мотылек, которому снилось, что он человек, – ответил Масакра и, отпив маленький глоток подозрительно выглядящего напитка, блаженно закатил глаза.
Сергей, последовал его примеру, только стакан осушил целиком и поморщился.
— Не пойму, зачем самогон газировкой разводить, – пробормотал он. – Мне кажется, чтобы вникнуть в ход твоих мыслей, нужно еще чего ни будь употребить.
— Тебе просто омнопона хочется, – улыбнулся Масакра, – Бахни паркопанчику, полегчает.
— Не хочу паркопана… пока.
— Почитай Чжуан-цзы, – сказал, улыбаясь Масакра. – Это ему приснилось, что он Мотылек, радостно порхающий среди цветов.
— А после пробуждения он не мог понять, кто он на самом деле, мотылек или мудрец, – продолжил Сергей, – Кажется, начинаю врубаться.
— Чжуан-цзы писал, что для достижения просветления ты должен медитировать, отождествляя свое эго, суть микрокосм внутри, с макрокосмом-вселенной. Чтобы достичь слияния, ты должен избавиться от субъективно-объективного сознания, исчезнуть как «Я». Медитация глубоко мистична и не поддается рациональному объяснению. Постижение осуществляется непосредственно через опыт. То, что познается во время медитации, не поддается словесному выражению.
— Пожалуй, я не откажусь от ампулы, – почесал затылок Сергей.
Масакра улыбнулся, и пошел за своими припасами.
— Иными словами, можно сказать, что переход в иной мир происходит сквозь макрокосм человека, и при этом, он исчезает как личность? – спросил Сергей, закатывая рукав рубашки.
— Можно и так сказать, – задумался Масакра. – Наверно все зависит от силы духа. Возьми, например, размышления того же Чжуан-цзы о кайфе.
Масакра взял с полки толстую потрепанную книгу, открыл ее, словно наугад, и начал читать: «Почему настоящий человек идет под водой, и не захлебывается? Ступает по огню, и не обжигается? Идет над тьмой вещей, и не трепещет?
— А ты видел когда-нибудь, чтобы пьяный, упав с повозки, разбился бы до смерти? Кости у него такие же, как у других людей, а повреждения иные. Ибо душа у него целостная! Сел в повозку неосознанно, и упал неосознанно. Думы о жизни и смерти, удивление и страх, не нашли места в его груди, поэтому, падая, он не сжимается от страха. Если человек обретает подобную целостность от вина, то какую целостность он может обрести от природы! Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничего не может ему повредить!»
— Мысль немного не та, но я понял, – сказал Сергей, откинувшись в кресле после укола. — В данном случае омнопон помог при переходе сохранить целостность и силу духа, но, возвращаясь в тело глупого мотылька, я потерял мыслящую часть разума.
— Или наоборот, – улыбнулся Масакра. – «Nihil est in intellectum, quod non pruis fuerit in sensu. (Нет ничего такого в разуме, чего раньше бы не было в чувствах).
— «Nisi intellectus ispe». (Кроме самого разума), – добавил Сергей, которому тоже нравился Аристотель.
— Бывает, в жизни все случается вот так, – сказал Масакра, и щелкнул пальцами, – в момент щелчка на столе появилась, возникнув из небытия, глиняная бутылка. – Выпьем вина, – добавил он, как ни в чем не бывало. – Напиток философов и бунтарей.
— Выпьем, – согласился Сергей, почувствовав, что его снова нехило «подтягивает»; к тому, что реальность бывает очень нестабильна, к ее фокусам он начал уже привыкать.
Убрав стаканы с недопитым вискарем, Масакра проставил на стол фужеры, и наполнил их ярко красным, ароматным, и безумно вкусным грузинским вином. Вдохнув знакомый приятный запах, а затем, сделав первый глоток, Сергей блаженно улыбнулся.
— Киндзмараули, – сказал он.
— Да, его ни с чем не спутаешь, – подтвердил Масакра. – Напоминает о белых скалах и море; не так ли?
— Точно, – подтвердил Сергей. – Голова от этого вина ясная и легкая; оно не опьяняет, и не глушит вкусовые рецепторы, подобно водке, оно наполняет кровь жизнью, теплом и чистым, добрым таким удовольствием.
— Навевает приятные размышления и воспоминания, – неоднозначно подметил Масакра.
— Я постоянно задаю себе один вопрос, – смакуя чудесный напиток, задумчиво произнес Сергей. – Правда его сложно сформулировать, он намного шире и глубже, чем его простое озвучивание.
— Ну, ты попытайся, – сказал Масакра. – Кому еще тебя удастся понять, как не мне, живущему в двух мирах от рождения.
— В том, что есть потусторонняя жизнь, я уверен, – примем это за аксиому.
— Согласен, – Масакра поднял свой фужер, и кивнул.
— Но не является ли он полностью зависимым от нашего, как в целом, так и индивидуально? Не исчезнет ли та вселенная, в которой я вчера очутился, вместе с моей смертью?
— Хочешь проверить? Для тебя лично могут исчезнуть оба мира. Этот, во всяком случае, гарантированно.
— Философствуешь? – Сергей допил вино, и поставил фужер на стол.
— И да, и нет, – Масакра снова подлил себе, затем другу, и жестом предложив продолжить, вальяжно развалился в кресле, – Вопрос действительно глубокий, включает в себя множество факторов и условий. Если отбросить всякий онтологический бред, оставив его баптистам, теологам и атеистам, то, хоть и становится легче, но не намного. Даже без фактора веры, вероятность существования жизни после смерти никто не отменял. Что же до зависимости, или, лучше сказать, взаимозависимости между мирами, – она есть. И то, как все происходит у тебя с Люси, – прямое тому доказательство. Одно могу сказать со стопроцентной уверенностью, – если ты решишься проверить, существует ли жизнь после смерти, и ее там вдруг не окажется, то тебе на это будет уже глубоко наплевать!
— Успокоил, – улыбнулся Сергей. – Действительно, нет никакого смысла бояться смерти. Разве сон, разлука, или потеря памяти, это не то же самое?
— Страшнее потерять кого-то, чем самому умереть, – поставил жирную запятую в размышлениях Масакра. – А не замутить ли нам с тобой чего посерьезнее?
— В смысле?
— Нина бахается, по любому знает, где взять. Зарядим ее, – пусть перца нам купит.
— Только, если сама барыгу знает. Не хочу на какой-нибудь развод попасть, особенно с твоими лавешками.
— Да нормально все будет. Бери лавэ, – топай к Нине. Когда разгребешь, – встретимся у меня.
— Уговорил, – Сергей допил вино и на минуту задумался. – Правда, у меня насчет этого предприятия амбивалентность чувств.
— Ты имеешь в виду Лену? Не парься, с женщинами всегда так, – или ни одной, или несколько. Пока ты один, то никому из них, как бы и не нужен вовсе; начинаешь встречаться с кем-нибудь – появляются варианты. У них, в принципе, почти так же.
— Ладно, пойду я; будь, что будет.
Взяв у Масакры три сотни, что по тем деньгам было равно очень хорошему месячному заработку, и, прихватив, на всякий случай, кое-что из столярного инструмента, Сергей направился в общежитие, предположительно собирать шкаф, по дороге размышляя о своем положении.
Утром Лена, или не поняла, что его не было ночью, или просто приняла все как должное и решила не брать ситуацию в свои руки; в любом случае, предугадать дальнейший ход событий было довольно сложно. Оставалось только надеяться, что карты лягут как надо, и в нужный момент он сыграет правильно.
******
Глава 15. Девушки и Шалфей предсказатель
Люси сидела на скамейке в парке, и размышляла над тем, как она умерла. Это было все-таки очень страшно и болезненно. Упав на пол в старинном черном замке, она почувствовала почти то же самое, что испытала тогда, когда ее подруга сыграла с ней злую шутку, угостив «Сальвией». Это случилось однажды днем, дома у Люси.
Сбежав с последней пары уроков, они, накупив пирожных и, взяв в прокате диск с фильмом «Ван Хельсинг», решили весело провести время. Мамы, тогда еще живой, дома не было. Девчонки, красиво сервировав журнальный столик, забрались с ногами на диван перед работающим телевизором и принялись за свое скромное пиршество. Кроме сладостей на столике гордо возвышались тонкие длинные фужеры и, казавшаяся огромной, бутылка белого сухого мартини.
Люси пригубила вино – вроде ничего особенного, разве что цена, но так приятно ощущать себя совсем взрослой, изысканной, сексуальной. Таким интересным был фильм, такими красивыми актеры, таким привлекательным казался граф Дракула. Даже собственные волосы ласкали шею и плечи, стоило немного повернуть запрокинутую голову. Хотелось взлететь, оказаться в объятиях мужчины и пустить кому-нибудь кровь одновременно.
Люси почувствовала, как из ее глаз, сами по себе, катятся слезы при воспоминании о матери, но ничего не могла с этим поделать. Боль, жившая в ней, была выше и чище, сильнее, чем голоса ангелов, пытавшихся ее утешить. Какой-то молодой человек, вертя в руках мобильник, хотел было подойти, но встретившись с ней взглядом, вздрогнул, остановился и, засуетившись, пошел прочь.
На долю секунды юному ловеласу почудилось, что с него заживо сдирают кожу, и этого было достаточно.
Благодаря пирожным бутылка быстро пустела, и к концу фильма девчонки сами не заметили, как изрядно набрались.
— Смотри, что у меня есть, – сказала Таня и, порывшись в своей сумке, достала оттуда маленький пластиковый пакетик. – Мексиканская травка из интернета, — действует всего пять минут, но какой кайф!
— Правда? – недоверчиво спросила Люси.
— Зуб даю, – Таня многозначительно щелкнула ногтем большого пальца о свой белый зубик и прикусила губу, исподлобья поглядывая на подругу. – Я, когда попробовала, сразу же кончила так, что трусики пришлось менять. Всю дорогу до дома смазка текла, – добавила она полушепотом и захихикала.
— Ничего себе, – все так же, сомневаясь, сказала Люси, и сделала глоток вина.
— Хочешь попробовать? – не унималась подруга.
— Да я как-то наркотики не очень уважаю.
— Это не наркотик, – ее совершенно легально продают, – вреда никакого. Ты че, струсила?
— Нет, просто не хочу.
— Трусиха. Тогда я одна.
— Сама ты трусиха, пошли на балкон выйдем.
Уже на балконе, зарядив пипетку вполне безобидным на вид экстрактом травки, Тане все-таки удалось соблазнить подругу.
— Смотри, как тут мало, – сказала она. – Сделаешь маленькую затяжечку, а если не понравится, вернешь мне. Когда тебе еще доведется попробовать?
— Ой, какая же ты настырная. Давай сюда, – девушка взяла пипетку и, аккуратно сжав губами вставленную в нее бумажную трубочку, сделала затяжку.
Прошло несколько секунд, а Люси все тянула и тянула в себя густой едкий дым, словно внутри нее вдруг проснулся, ждавший до этого своего часа вредный и ненасытный бес.
Действие «Сальвии» было почти мгновенным. Мир ярко вспыхнул, а затем начал стремительно складываться, съеживаться, стремясь к какому-то незримому центру, дьявольской сингулярности.
Пространство становилось двумерным, но продолжало изменяться при этом дальше, к своему изначальному состоянию. Все летело в одну незримую точку, – это было больше, чем просто смерть, – пришел настоящий конец всему сущему.
Так как Люси являлась частью этого исчезающего мира, то она ощущала его стремительную ужасную трансформацию буквально физически. За считанные секунды она пережила то, что почувствовал бы человек, если бы неведомая сила протащила его заживо сквозь игольное ушко.
Очнулась девушка от того, что испуганная подруга брызгала на нее водой. Люси вскочила, и влепила Тане звонкую пощечину.
В замке все происходило немного не так. Во-первых, смерть овладела ею гораздо нежнее. Получив полную власть над телом Люси, она одарила ее сперва невероятно сильным, головокружительным оргазмом, который вырвал несчастную из физической оболочки, из жизни, даже из сна, и почти стер, как личность. Во-вторых, дойдя до стадии превращения в ничто, став крохотной, исчезающей точкой в кромешной тьме, Люси увидела вдруг яркую вспышку, частью которой сама являлась. Да, она была светом, бесплотной субстанцией, несущейся с сумасшедшей скоростью к своей неведомой цели, но чувствовала это физически, как и то, что еще секунду назад сама являлась вовсе неощутимым ничем.
Смерть была, и ее не было. Существовала маленькая гипотетическая точка покоя, среди бесконечного движения, помеченная нулем и ему равная. Точка, к которой стремился зачем-то освобожденный дух, притягиваемый туда, как комета Юпитером.
Вопросы вертелись в голове Люси, будто потревоженный кем-то пчелиный рой: «Кто же я на самом деле? И кто этот человек, отравивший меня? Может он и не человек вовсе? Зачем он это сделал? Что это за место? Куда меня унесло после смерти? Являются ли эти грезы плодом больного воображения, или боль и страдания открыли для меня двери в иной мир? Буду ли я там счастлива? К чему все это? Что я так мучительно пытаюсь все время вспомнить? Может, мне просто уйти из жизни? Как это сделать безболезненно и наверняка? Попаду ли я потом в Ад? Почему мне так хочется убивать?»
— Все, хватит, не могу больше! – закричала Люси, и на нее удивленно обернулась проходящая мимо парочка. – Я должна это выяснить, мне надо снова попасть в замок и поговорить с ним, – сказала она уже тише.
Люси зашла в аптеку, купила успокоительное, без которого уже не представляла себе жизнь, и, придя домой, проглотила сразу же горсть таблеток, а затем отправилась в ванную. Приняв душ, она зажгла свечу и включила Анжело Бадаламенти. Взяв один из самых красивых, дорогих фужеров, наполнила его своим любимым вином и, плотно задернув шторы, с ногами залезла в уютное кресло.
Наслаждаясь глубоким, обворожительно-прекрасным вкусом и ароматом Киндзмараули, она вдруг почувствовала, что ей заранее немного себя жалко. Жалко, если сегодня все кончится. Представилось даже, совершенно отчетливо, как за темными шторами висит в воздухе белый ангел и протягивает к ней свои руки.
— Отстань от меня, сволочь пернатая, – пробормотала Люси.
Таблетки уже давали о себе знать, а вино ускоряло их действие. Неизвестно откуда взявшийся сквозняк пронесся по комнате. Успевшие подсохнуть волосы взлетели вверх и застыли в этом положении. Фужер, выскользнув из ослабшей руки, медленно упал на пол и покатился по мягкому красному ковру. Спустя мгновение тело Люси резко обмякло в кресле, словно отключенное от источника, поддерживающего в нем жизнь, а волосы рассыпались по плечам шелковым мягким потоком.
***LLT***
Глава 16. Белый конь. Маленький апокалипсис
И видел я, что агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее, как бы громовым голосом: «Иди и смотри». Я взглянул, и вот, конь БЕЛЫЙ, и на нем всадник, имеющий лук с острыми стрелами, и дан был ему венец, и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
В комнате было жарко, а может и не жарко, просто шкаф ни никак не хотел собираться. Помощница из Нины была никакая, – разве что морально поддержать, или укол сделать, когда самому лень париться. Сергей выругался и сел на диван. Нина погладила его по плечу, а потом обняла за руку и прижалась, как маленькая девочка.
— К Масакре когда пойдешь? – спросила она голосом, лишенным эмоций.
— Мы еще с тобой пробу не сняли, – ответил Сергей, обнимая ее за тонкую талию.
— Ну, я-то сняла. Вотрись тоже.
Уходивший за наркотой человек, редко возвращался назад, не попробовав, – таковы уж были особенности этого бизнеса.
— А потом шкаф делать, я что-то и так торможу. Сходи лучше, если не лень, пива купи.
— Лучше водки хуже нет, – ответила Нина, натянула сапоги, встала, взяла пальто и, уже надев его, спросила Сергея: – На улице холодно? А то у меня под юбкой даже трусиков нет.
— Правда? – спросил Сергей, хитро щурясь. – Покажи.
Нина подошла к парню вплотную, в распахнутом пальто, и он, дотронувшись ее ног, медленно поднял руки вверх, под юбку.
— Может мне проводить тебя?
— Тебе что, тут места мало?
— Иногда мало. Ух, да ты мокренькая, – с этими словами Сергей схватил хрупкую легкую Нину и, подняв ее на руки, осторожно положил на диван.
— Прикольно, – минут тридцать спустя сказала Нина, поправляя юбку и макияж, – спонтанный и как бы неожиданный секс в верхней одежде ей явно понравился. – Надо будет так погулять как-нибудь.
— Погуляй, – Сергей почему-то почувствовал ревность. – Только резинок возьми, – всякое бывает.
— С резинкой – уже не то. Это уже не охота, а фотоохота получается, – сказала Нина, пародируя кота Матроскина.
— Согласен, – Сергей взял отвертку и с умным видом принялся что-то откручивать, а Нина, красиво вильнув на прощание задом, пошла в магазин.
Вскоре она вернулась и поставила на стол выпивку да нехитрую закусь: бутылку «Столичной», банку томатного сока, хлеб, и плавленые сырки.
— Сок открой, замолодимся, – сказала она раздеваясь. – Я на кухню за солью.
Сок тогда продавался еще не соленый, в емкостях по три литра, а на наркоманском сленге, то, что «сбивало сушняк и оживляло», называлось «замолодкой».
После трех рюмок водки шкаф собрался удивительно легко и быстро.
— Правильно говорят: «Без пузыря не разберешься», – констатировал довольный собой парень и принялся собирать инструмент.
— Чек размоем? – спросила Нина, внимательно изучая свой педикюр.
— Делай, – ответил мастер, и проглотил еще рюмку столичной. – Хорошая водка, – сказал он, морщась. – Но все равно гадость.
— Будем армянский коньяк пить, марки ОС, если кое-что выгорит, – ответила Нина, колдуя над зельем.
В ложке с водой медленно таял, подогреваемый пламенем зажигалки, «белый с камушками».
— Не такой уж и чистый, – вздохнула колдунья. – Сделай метлу.
Сергей взял иглу потолще и, стукнув ее кончиком по кастрюле, накрутил маленький кусочек ватки на получившийся крючок.
— Может кислоты немножко? – он протянул Нине пакетик с лимонной кислотой.
— Думаешь это перец такой? – Варщица подернула плечами. – Разбадяжили всякой гадостью, вот и мутный. Чистый тает без кипячения и как слеза потом. Не кани, может не помрешь в этот раз. Я как-то у барыги нычку нашла, – одних камешков оттуда надергала. Вот тогда я позалипала!
— Хорошо, но мало, – сказал Вано минуту спустя.
После легкого прихода осталась почти незаметная, хоть и ощутимая «тяга».
— Пока нормально, не жадничай. Ты просто еще не въехал, как следует, не понял кайф. Масакре все отдашь? – по Нининому голосу чувствовалось, что ее неплохо подтягивает.
— Отдам все, но он, думаю, немножко нам выкроит. Что ты насчет коньяка говорила?
— Возвращайся, потом потрещим, я повтыкаю пока. Ключ возьми.
Закрыв в комнате оседлавшую белого тигра Нину, Сергей двинул к своему новому другу. От Панка никаких вестей не было, да это его особо и не волновало. Больно уж мерзкой была парадигма, по которой следовал его странный, похожий на пришибленного хиппи, приятель.
Масакра открыл дверь в папином длинном халате, одетом на голое тело.
— У меня девчонка, – сказал он. – Но ты проходи, не стесняйся.
— Да я ненадолго, – ответил Сергей и протянул Масакре два маленьких, стянутых нитками шарика. – Мы дозу на двоих расписали, дальше смотри сам.
— Да что тут смотреть, сейчас бахнемся, тогда и решим.
Сергей не стал задавать лишних вопросов, тем более что внимание его сфокусировалось на точеных загорелых женских ножках, которые были видны в дверной проем. Девушка сидела, не шевелясь, и неясно было даже, – жива она, или нет.
Масакра не обратил на здоровый интерес друга никакого внимания и, пройдя на кухню, быстро приготовил дозу.
— Ты сейчас будешь? – спросил он.
— Части на двоих мало.
— Мы по целой вотремся, а стекло я тебе с собой дам. Ты ведь хочешь сегодня снова нырнуть за белым кроликом?
— Думаю, паркопан – это не совсем то, что нужно.
— Пока хавай что есть, потом чего получше намутим, – сказал дружелюбно Масакра.
— Уговорил, – Сергей, привычным уже движением, приготовил вену, и укололся первым.
На этот раз его нехило поволокло. Но, по сравнению с той же ядреной ханкой, героин был нежным и мягким, пушистым зверюгой.
— Завтра возьми еще три грамма, а это поделим, идет? – Масакра даже под кайфом оставался щедрым, интеллигентным и непривычно деловым для своего возраста.
— Спрашиваешь! Конечно идет.
— Не смею больше задерживать.
Сергей чуть было не ляпнул в ответ: «Честь имею», но вместо этого просто пожал другу руку и пошел к выходу. По дороге он на мгновение задержался, что бы взглянуть на таинственную незнакомку, но по-прежнему увидел только ноги, причем, в том же положении, что и двадцать минут назад. Воображение живо красочно дорисовало труп девушки с пластиковым пакетом на голове, но, прогнав от себя эту нелепую фантазию, Сергей вышел и закурил.
Грамм героина делился тогда примерно на десять доз, но все было весьма условно, как и цены на товар. Того, что хватало пятерым начинающим, прожженному нарику было мало и на один раз. К тому же цены сильно падали при увеличении партии товара, а на рынок то и дело выкидывали то десять грамм по цене пяти, то еще что-нибудь вроде этого. Имея наличные, и ориентируясь в этом бурлящем всякой разнообразной живностью, мутном гнилом водоеме, можно было жить припеваючи. Некоторые прочуханные студенты имели на кармане столько, сколько их родители зарабатывали за год, и это все было мелочью, по сравнению делами тех, кто имел власть.
Открыв дверь ключом, Сергей зашел внутрь довольно просторной комнаты. Возможно комната просто казалась такой из за своей не отягощенности лишней мебелью. Нина полулежала на диване с книгой в руке. Глаза ее были открыты, но выглядели, словно две лишенные жизни стекляшки. Она была похожа на дорогую французскую куклу, – красивая, совсем как живая, но, все же, ненастоящая.
Жутковато видеть выпотрошенного изнутри человека, даже если это сделано не в прямом, физическом, а в ментальном смысле. Сергею самому приходилось залипать с открытыми глазами, чем он однажды вызвал дикий испуг у одной девушки, поэтому он не засуетился, а спокойно достал необходимое, и приготовил адский бульон, из героина и паркопана.
******
Глава 17. Ментальная проекция
И когда Он снял вторую печать, я услышал второе животное, говорящее: «Иди и смотри». И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем было дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
Когда колешься маковой дурью, все начинает казаться очень серьезным. Хотя, – нет, точнее будет сказать, что каким-то серьезным, не по годам взрослым и даже грустным становишься вдруг ты сам. Юмор почти не прокатывает. Причинная или беспричинная радость, желание пошутить, приколоться, простые детские шалости, присущие нормальному человеку, уходят в прошлое. Могут пройти сутки, а ты даже не улыбнулся. Приоритеты меняются, и простые, привычные стимулы жизни уже не приносят больше того удовольствия, что было прежде. Это не значит, что в жизни стало меньше милого и прекрасного; отнюдь, – под героином все делать намного приятней, а картину Рубенса, воплотившую безудержную жизненность, подвижность и чувственность, можно увидеть в образе скучной гостьи на смятой простыни в своей спальне… Просто ты, словно внезапно где-то внутри постарел, стал очень конкретным, и глупостям больше не осталось уж места в твоем замечательном, имеющем четкий смысл, белом мире.
Нина повернула голову и облизала подсохшие губы.
— Дай косметичку, – сказала она Сергею и, когда тот наклонил голову, добавила: – Пожалуйста.
В считанные секунды, поправив макияж и прическу, она почувствовала, что теперь имеет право встать и чем-то заняться.
— Ужин готов, – сказал Сергей, протягивая ей «кровавую Мери».
Нина сделала небольшой глоток, и посмотрела в сторону стола, где на стакане остывала ложка с главным блюдом.
— Привет, как сходил? – спросила она.
— Все хорошо. Завтра еще три надо взять, – ответил Сергей и набрал в баян водичку из ложки.
— Ладненько, – ответила Нина и, не думая, подставила правую руку.
Секунду спустя ее накрыло так, как еще никогда не накрывало. Психотропно-героиновый приход был похож на погружение в раскаленную, освещенную красным светом атмосферу Венеры, с насильственным лишением девственности в тринадцать лет огромным мохнатым викингом, который не удосужился снять своего облачения, со взрывом нитроглицерина и еще хрен знает с чем таким, но ей даже понравилось.
— Мне понравилось, – сказала Люси. – Но ведь так и подохнуть недолго. Давай-ка я тебя вмажу, потихоньку, медленно. Я приготовила для тебя небольшой сюрприз у нас дома.
Ведьма ловко ввела иглу в здоровую вену Сергея и нажала на поршень со скоростью даже большей, чем он Нине, – так уж свойственно демонам развлекаться, подшучивая над людьми.
Теперь настал черед Сергея лететь на планету любви без скафандра; но с ним демоны сна обошлись еще жестче, – его попросту разорвали заживо на куски. На счастье это произошло так быстро, что боли, как таковой, бедняга почти не почувствовал… сначала. Так бывает при действительно страшных, больших ранах, – лишь странное неприятное онемение.
Сергей очнулся в каком-то красном горячем сумраке; он совершенно натурально ощущал себя расчлененным, разорванным на несколько кусков неведомой беспощадной силой, ощущавшейся, как разряд электричества частотой пятьдесят герц, непрерывно проходящий сквозь плоть, только еще острее. Мозг ясно и отчетливо чувствовал каждый, изуверски оторванный кусок его тела.
Это было диким и очень жестоким опытом, который длился, казалось, целую вечность. Куски организма оставались единым целым, как пазлы жуткой головоломки, и стремились воссоединиться. Когда это началось, пришла Настоящая Боль, а вместе с ней непреодолимое желание вырваться, убежать, выпрыгнуть из этого кошмара, просто проснуться!
— Осознался, любимый? – Люси опустилась на колени рядом и провела по лицу Сергея блестящей кривой иглой. – Теперь тебе от меня не сбежать, даже не пытайся, – прошептала она ему не ухо, и поцеловала.
Но он пытался. Кричал, вопил, молил о пощаде, звал на помощь, взывал к богу, который, как всегда в таких случаях, оставался глух; просто выл, скулил, снова кричал так, что лопались сосуды, и рвались голосовые связки, но Сознание и Боль не оставляли его ни на секунду.
Прошла вечность, прошла целая жизнь, – боль немного утихла, и он наконец-то уснул, держа за руку свою инфернальную подругу, свою любовь, своего палача.
Люси улыбалась и нежно гладила его длинные волосы, мокрые от пота и крови. Сон нахлынул коротким и жутким кошмаром. Бедняге снилось падение, долгое, захватывающее дух, падение в бездну; но, в отличие от земных снов, где ты оказываешься, проснувшись от страха, в своей мягкой уютной постели, Сергей достиг дна бездны и больно ударился об него.
— Теперь мы дома? – спросил Сергей, поднимаясь с холодного мраморного пола; черные и белые квадраты чередовались на нем, как на шахматной доске, но, при ближайшем рассмотрении было видно, что на каждом квадрате изображена какая-то планета. Рисунки эти являлись совершенно естественным, природным узором распиленного камня, но удивительно похожим на снимки планет из космоса. Похожие, но только маленькие, каменные шарики - планеты он уже видел однажды, – это были холодные тяжелые бусы из какого-то красивого камня, которые теребила Надя, рассказывая ему свои бредовые байки.
— Пока нет, – ответила Люси, облаченная теперь в легкую, почти воздушную, полупрозрачную кольчугу поверх старинной одежды. Дьяволица держала в руках сверток. – Одень это, – она небрежно бросила расшитый серебром наряд парню в руки.
— Почему я голый?
— Потому, что это ты, – усмехнулась бестия с какой-то стервозной издевкой и, согнув стянутую корсетом осиную талию, изящно оперлась о бедро рукой в длинной перчатке.
Ее облик абсолютно не был теперь похож на глупые картинки фентези, где словно «перекачанные стероидами» гиперсексуальные девицы прикрывали главные, на их взгляд, части тела кусками кованого железа и кожи. Одета она была очень удобно и практично, для того, кто собрался заняться активным отдыхом в галантный век холодного оружия.
Сергей надел брюки из тонкой бархатной кожи, натянул высокие мягкие сапоги, удивительно комфортно сидящие на ногах, застегнул длинный камзол и, наконец, вытащил из ножен протянутую ему шпагу. Широкий обоюдоострый клинок блеснул красным отблеском живого огня на своей зеркальной поверхности.
Отдав, рассекая воздух, салют, сделав выпад, Сергей почувствовал, что ему знакомо это оружие. Это была настоящая мышечная память и странное ощущение дежа вю.
— Шпага, – мечтательно произнес он. – А нет ничего покруче?
— С пистолетом в руке не рождаются, – сказала Люси, брезгливо фыркнув. – Это механизм, а механизмы не поддаются ментальной проекции. У холодного оружия есть Душа. Оно живое, понимаешь?
— Я чувствую это, – ответил Сергей и огляделся вокруг: покрытые гобеленами каменные стены, факела, работающие, вероятно на газу, – место источало ощутимую физически, средневековую ауру, созданную явно искусственно. – Ментальная проекция, говоришь? Это сон?
— А твоя тупая никчемная жизнь, это не сон? Защищайся!
— Если это все-таки сон, то почему я не могу взлететь или испепелить тебя взглядом? – спросил он, отражая удар и делая решительный выпад.
— А ты мог? – парировала она, одновременно легко увернувшись от смертельного удара. – Все, на что ты способен, это трусливо сбежать от настигающего тебя кошмара, но этому пришел конец. Теперь бежать тебе некуда. Ты попался.
Последовавшая за словами атака чуть было не сбила Сергея с ног и заставила его ретироваться, отступив на добрый десяток шагов. Сколько бы он не старался, но клинок шпаги ведьмы, обойдя все препятствия и финты, подобно стрелке компаса, настойчиво целился ему в грудь. При этом Люси двигалась совершенно легко и свободно, так, если бы это был просто танец.
Легкое, едва уловимое движение кистью, – и смертельное острие, мелькнув молнией в воздухе, оставило кровоточащую рану на щеке парня. Он огрызнулся и принялся стремительно атаковать, нанося сильные размашистые удары, способные легко раскроить надвое череп противника. Люси изящно, хоть и не без труда их парировала, а затем, внезапно, на мгновение исчезла из вида.
Секундой позже, Сергей увидел на полу ее вытянувшееся в выпаде тело. Согнув в колене левую ногу, она села на полушпагат, и непонятно как, успев перехватить шпагу левой рукой, грациозно изогнувшись, вонзила ему клинок глубоко между ребер.
Тонкое каленое острое лезвие обожгло жалящей болью, пробило грудную клетку, проткнуло легкое и нанизало бешено бьющееся сердце, заставив его плясать на клинке, содрогаться и резать само себя.
— Этот прием называется «Черная стрела», – сказала Люси, поднимаясь и медленно извлекая шпагу. – Если его наносит левша, то отбить практически невозможно.
Сергей упал на колено и, кашлянув кровью, улыбнулся. Вместе с покидающим тело духом, освобождалась и его память о прошлых жизнях и воплощениях, то, что дошло вместе с генами, с ДНК, от далеких предков, – то, что витало в астральном плане, ожидая своего часа, как пыльная старинная книга в тайной, недоступной для большинства людей библиотеке. Конечно же, информация это была неполной, скорее фрагменты жизни, похожие на внушаемое сумасшествие, но те ощущения, чувства, эмоции, которые к ним прилагались, не оставляли шанса отречься. Сергею оставалось только принять эти кусочки памяти и стать другим.
Сначала было неимоверно тяжело испытать груз прожитых кем-то лет и знаний, но минуту спустя, они чудесным образом укоренились, свили гнезда в казавшейся теперь пустой голове. Чувствуя, как разноцветный туман рассеивается, парень открыл глаза.
— Кольчужка то тебе зачем понадобилась? – спросил он сдавленным голосом и упал на каменный пол..
Люси не ответила. Она внезапно посерьезнела и, вытирая шелковым платком свою шпагу, повернулась назад. По широкой мраморной лестнице, грациозно покачивая бедрами, спускалась ее точная копия.
— Пришел твой черед, девочка, – сказала вторая Люси, извлекая из ножен шпагу. – Легко было его убивать? Признайся, ведь ты получила от этого удовольствие?
— Удовольствие я только собираюсь получить, сука. – Первая Люси заняла оборонительную позицию.
— Грубишь. Я буду медленно тебя резать, доберусь до самых отдаленных нервных окончаний, выпотрошу твою мерзкую вонючую тушку, а потом наделаю из мяса котлет.
— Слишком много болтаешь, сестричка. Забыла уже, каково разгуливать по лесу с содранной кожей?
— Этого я тебе никогда не прощу, моя милая. Ты нарушила закон, пригласив сюда этого человечка. И я обязательно доложу обо всем увиденном, но сперва, мы с тобой немного побеседуем. Знаешь, как действует яд морского скорпиона? – Клинок ее шпаги блеснул фиолетовым светом. – Ты станешь парализованной куклой, но чувства останутся. У меня будет достаточно времени, чтобы поквитаться с тобой.
— Сначала, Кира тебе придется познакомиться с моей шпагой, хочешь ее проглотить?
— Люси, потаскушечка, глотать это твоя любимая забава. Меня ценят за другие таланты.
— Ты просто фригидная стерва, кончаешь, небось, только тогда, когда придумываешь очередную гадость.
— Ну все, хватит, – Кира первая бросилась в бой, сделав предательский выпад, целью которого было хотя бы слегка поцарапать отравленной шпагой незащищенный участок тела Люси. – Кольчуга тебе не поможет, сегодня не твой день.
— Поживем – увидим, – отрывисто ответила Люси; она легко отбила первую атаку и перешла в нападение.
Это было похоже на танец двух отражений, неспособных нанести вред друг другу. Сестры фехтовали часа полтора подряд, изредка останавливаясь, чтоб отдышаться. Тогда драка переходила в казавшуюся почти дружеской словесную перепалку, а та, в свою очередь, снова перерастала в бой на шпагах. Неизвестно, чем это все могло бы закончиться, – шансы обеих были равны, но дверь в зал отворилась и на пороге появилась одетая в черное облегающее платье, умопомрачительно красивая стройная женщина. Выглядела она несколько старше дерущихся девушек; в каждом ее движении читалось явное превосходство, сила и неоспоримая власть.
— Развлекаетесь, девочки? – сказала красивым низким голосом дама. – Давайте присядем и поговорим. Уже давно следовало это сделать, но мне казалось, что две дочери, – это слишком много.
— Ты наша мать? – в один голос вскрикнули разгоряченные дракой ведьмы.
— Обниматься не будем. Пройдем в сад; мне никогда не нравилась эта комната.
С этими словами женщина повернулась и вышла, а Люси и Кира последовали вслед за ней. Они сели по обе стороны от дамы на мягкую, вышитую золотыми нитками софу. Люси скользила взглядом по сторонам, а Кира поджала губы.
— Сначала я родила во сне, – сказала женщина. – Сон оказался явью, и появилась ты, Кира. Какое-то время я даже не знала о твоем существовании. То, как ты жила, и почему вы встретились, мне стало известно гораздо позже.
— Она не может быть моей сестрой. Я всегда считала ее глупой шуткой Зеленого моря. Мы подобрали ее полумертвую на берегу после шторма, – процедила сквозь зубы Кира. – Она не настоящая, она больше похожа на человека, как и ее полоумный дружок Пойсон.
— А вы и не сестры, – строго сказала женщина. – Даже став названными сестрами здесь, вы по-прежнему продолжаете быть одним и тем же. Вся твоя жизнь, Кира, это сон Люси. Ты никогда не была настоящей, но подсознательно стремишься к этому. Если бы ты победила сегодня, у тебя появился бы шанс.
— Я не она! – воскликнула Люси. – И никогда не буду ею.
— Ты сейчас лежишь в кресле и видишь сон, – спокойно сказала женщина. – Щелкну пальцами, и проснешься. А ты, – дама повернулась к Кире, – для меня вообще никогда не ро<