– Анакин, прекрати. Послушай себя. В твоих мыслях зависть и гордыня. Это темные мысли, Анакин. Опасные в наши темные времена – ты думаешь о себе, когда должен думать о том, чтобы служить. Твоя вспышка перед Советом очень красноречиво сказала, что тебе нельзя давать звание магистра. Как можешь ты быть магистром, когда не можешь удержать самого себя?
Анакин устало провел неметаллической рукой по глазам и тяжело вздохнул. Гораздо тише, спокойнее он сказал:
– Что я должен сделать?
– Прости, что? – недоуменно нахмурился Оби‑Ван.
– Они что‑то хотят от меня, разве нет? В этом все дело. И они не дадут мне ранга, пока я не дам им того, что они хотят.
– Анакин, Совет не действует таким образом, и ты это знаешь.
Когда ты станешь магистром, как ты того заслуживаешь, как они станут принуждать тебя выполнять их волю?
– Ну да, я знаю. Конечно, я знаю,– сказал Анакин.
Он вдруг почувствовал гнетущую усталость. Тяжело разговаривать. Тяжело даже просто стоять здесь. Его тошнило от всего происходящего. Почему все это не может просто закончиться?
– Скажите мне, чего они хотят.
Оби‑Ван отвел взгляд, и болезненная усталость Анакина усилилась. Насколько плохо все должно быть, чтобы Оби‑Ван не мог смотреть ему в глаза?
– Анакин, послушай, я на твоей стороне,– очень тихо сказал Оби‑Ван. Он тоже выглядел измученным: таким же усталым и больным, каким себя чувствовал Анакин.– Я никогда не хотел, чтобы ты попал в такую ситуацию.
– Какую ситуацию?
Оби‑Ван медлил. Анакин подтолкнул его: – Послушайте, что бы это ни было, оно не становится лучше от того, что вы стоите тут, набираясь храбрости сказать мне. Оби‑Ван, скажите же мне.
Мастер‑джедай оглядел пустой коридор, как будто хотел убедиться, что они все еще одни. У Анакина появилось чувство, что это был, скорее, повод не смотреть на него.
– Совет,– медленно сказал Оби‑Ван,– одобрил твое назначение, потому что Палпатин тебе доверяет. Они хотят, чтобы ты докладывал обо всех его делах. Им нужно знать, что он замышляет.
– Они хотят, чтобы я шпионил за Верховным канцлером Республики? – Анакин мог только моргать в остолбенении. Неудивительно, что Оби‑Ван не может смотреть ему в глаза. – Оби‑Ван, это же государственная измена!
– Идет война, Анакин, – у Кеноби был несчастный вид.– Совет дал клятву соблюдать принципы Республики любыми необходимыми способами. Мы должны. Особенно когда самым большим врагом этих принципов, похоже, является сам канцлер!
Глаза Анакина сузились, взгляд похолодел.
– Почему Совет не дал мне это задание, пока шло собрание?
– Потому что это не для записи, Анакин. Ты должен суметь понять, почему.
– Что я понимаю,– мрачно сказал Анакин,– так это то, что вы пытаетесь повернуть меня против Палпатина. Вы пытаетесь заставить меня держать что‑то в секрете от него – вы хотите заставить меня лгать ему. Так вот в чем действительно дело.
– Это не так,– настойчиво возразил Оби‑Ван. Он казался уязвленным.Нужно знать, с кем он ведет дела и кто ведет дела с ним.
– Он не плохой человек, Оби‑Ван,– он великий человек, который обеими руками удержит Республику от развала…
– Оставшись в должности на долгие годы после того, как его срок истек. Присвоив себе полномочия диктатора…
– Сенат потребовал, чтобы он остался! Они заставили его принять эти полномочия…
– Не будь наивным. Сенат настолько запуган, что даст ему что угодно!
– Тогда это их вина, а не его! У них должна быть твердость, чтобы не сгибаться перед ним.
– Это мы и просим сделать тебя, Анакин.
У Анакина не было ответа. Молчание встало между ними, как каменная плита. Он потряс головой и посмотрел на механическую руку, сжатую в кулак. Наконец, он сказал:
– Он мой друг, Оби‑Ван.
– Да,– мягко, грустно сказал Кеноби.– Я знаю.
– Если бы он попросил меня шпионить за вами, вы думаете, я стал бы?
Теперь была очередь Оби‑Вана замолчать.
– Вы знаете, что он был добр ко мне,– голос Анакина звучал глухо.– Вы знаете, что он присматривал за мной, заботился, делал все, чтобы помочь мне. Он для меня как семья.
– Джедаи – твоя семья…
– Нет,– Анакин набросился на своего бывшего учителя.– Нет, джедаи – ваша семья. У вас другой и не было. А я не такой – у меня была мама, которая любила меня…
И есть жена, которая любит меня, подумал он. А еще скоро будет ребенок, который будет любить меня.
– Вы помните мою маму? Помните, что с ней случилось?..
…потому что вы не позволили мне поехать и спасти ее, мысленно закончил он. То же самое случится с Падме. И с нашим ребенком.
Зверь внутри него холодно нашептывал: все умирают, Анакин Скайуокер. Даже звезды сгорают.
– Анакин, конечно же, я помню. Ты знаешь, как мне жаль твою маму. Но послушай: мы не просим тебя идти против Палпатина. Мы просим лишь, чтобы ты… наблюдал за его действиями. Ты должен мне верить.
Оби‑Ван шагнул ближе и положил руку Анакину на предплечье. С медленным, долгим вздохом, он, казалось, пришел к трудному решению.
– Сам Палпатин может быть в опасности,– сказал он.– Это может оказаться единственной возможностью для тебя помочь ему.
– О чем вы?
– Я не имею права говорить тебе об этом. Пожалуйста, не говори никому об этом разговоре. Никому, понимаешь?
– Я умею хранить тайны,– сказал Анакин.
– Хорошо,– Оби‑Ван опять глубоко вздохнул.– Мастер Винду проследил за Дартом Сидиусом до здания Пятисотлетия Республики, прежде чем напал Гривус. Мы думаем, что повелитель ситхов – кто‑то, принадлежащий к узкому кругу советников Палпатина. Вот за ним‑то ты и должен шпионить, понимаешь?
Выдумка, созданная Советом, чтобы дать им возможность извести политических врагов.
– Если Палпатин подпал под влияние повелителя ситхов,– Кеноби говорил непривычно медленно,– он может быть в смертельной опасности. Помочь ему можно только, если найти и остановить Сидиуса. То, что мы просим от тебя, не измена, Анакин, а, может быть, единственный способ спасти Республику!
Если бы этот "Дарт Сидиус" вошел сейчас в эту дверь… Я попросил бы его сесть и спросил бы, обладает ли он возможностью прекратить эту войну.
– Получается, вы просите меня помочь Совету найти Дарта Сидиуса,медленно произнес Анакин.
– Да,– похоже, для Оби‑Вана это было облегчением, громадным облегчением, как будто ужасная хроническая боль вдруг невероятным образом ушла.– Да, именно так.
В душе Анакин шепотом повторил, как эхо – нет, не эхо, чуть изменив конец: я попросил бы его сесть и спросил бы, обладает ли он возможностью…
…спасти Падме.
***
Штурмовой транспорт несся по небу над столицей.
Взгляд Оби‑Вана был направлен мимо Йоды и Мейса Винду. Магистр наблюдал в иллюминатор, как в дальнем конце обширной посадочной платформы группа клонов загружала ударный крейсер.
– Вас не было там,– сказал он.– Вы не видели его лица. Думаю, мы сделали ужасающую вещь.
– Не всегда у нас есть правильный ответ,– ответил Винду. – Иногда правильного ответа просто нет.
– Как важна для тебя дружба с юным Анаки‑ном, знаю я,– Йода тоже уставился на строгие углы ударного крейсера, загружаемого для полета на Кашиийк. Мастер стоял, опираясь на посох, будто не доверял силе своих ног.Позволить такой привязанности уйти из своей жизни джедай должен.
Другой человек – даже другой джедай – мог бы обидеться на такую отповедь, но Оби‑Ван только лишь вздохнул.
– Полагаю… он все же Избранный. Если верить пророчеству, он рожден, чтобы принести баланс в Силу, но…
Он растерянно умолк, не в силах вспомнить, что хотел сказать. Перед глазами стояло лицо Анакина.
– Да. Всегда в движении будущее,– Йода поднял голову, и глаза сузились в задумчивости. – А пророчество, неправильно истолковано оно могло быть.
Мейс выглядел еще мрачнее, чем обычно.
– Со времени падения Дарта Бейна, более чем тысячу лет назад, жили сотни тысяч джедаев – сотни тысяч джедаев, добавлявших к свету каждым делом рук своих, каждым вздохом, каждым ударом сердца, принося справедливость, строя цивилизованное общество, распространяя мир, действуя исходя из бескорыстной любви ко всем живым существам. И за все эти тысячи лет одновременно было лишь двое ситхов. Только двое. Джедаи создают свет, но ситхи не создают тьму. Они лишь используют тьму, которая есть всегда. Жадность и зависть, агрессия и похоть и страх – все это естественно для разумных существ. Наследие джунглей. Наше наследие из тьмы веков.
– Простите, учитель Винду, но я не уверен, что понимаю, куда вы клоните. Вы говорите – пользуясь вашей метафорой,– что джедаи пролили слишком много света? Судя по всему, что я видел за последние несколько лет, Галактика совсем не залита светом.
– Я только говорю, что мы не знаем. Мы даже не понимаем, что значит: принесет равновесие в Великую силу. Мы не можем предсказать, во что это может вылиться.
– Сила, бесконечная тайна это,– тихо сказал Йода. – Чем больше узнаем мы, тем больше понимаем, как много не знаем мы.
– Вы тоже это чувствуете,– сказал Оби‑Ван; слова причиняли боль.– Вы оба чувствуете, что мы повернули за какой‑то незримый поворот.
– Перемены происходят в наше время. Кризис приближается.
– Да,– Мейс переплел пальцы и крепко сжал их. – Но мы как рудокопы без фонаря. Перестанем идти и никогда не дойдем до света.
– А что если света там нет вовсе? – спросил Оби‑Ван.– Что если мы доберемся до конца этого туннеля и найдем лишь ночь?
– Верить должны мы. Верить в желание Великой силы. Альтернативы нет у нас.
Оби‑Ван принял это, но каждый раз, когда он думал об Анакине, страх сковывал его сердце.
– Сегодня в Совете я должен был занять более жесткую позицию.
– Думаешь, Скайуокер не справится? – спросил Мейс Винду.– Я думал, у тебя больше уверенности в его способностях.
– Я со спокойным сердцем доверю ему свою жизнь,– ответил Оби‑Ван.– В этом‑то и кроется проблема.
Два других магистра в молчании смотрели на него, пока он пытался подобрать верные слова.
– Для Анакина нет ничего важнее дружбы. Он самый преданный человек, какого мне доводилось встречать,– преданный до безрассудства. Несмотря на все, что я пытался ему объяснить о жертвах, которые лежат в основе того, что значит быть джедаем, он… думаю, он никогда не поймет до конца.
Оби‑Ван посмотрел на Йоду.
– Мастер Йода, мы с вами были близки с тех пор, как я был мальчишкой. Младенцем. Тем не менее, если бы для окончания этой войны хоть на неделю раньше – хоть на день раньше – потребовалось бы принести в жертву вашу жизнь, я сделал бы это.
– Как быть и должно,– сказал Йода.– Твоей я тоже пожертвовал бы, юный Оби‑Ван. Сделает так во имя мира любой джедай.
– Любой джедай, кроме Анакина.
Йода и Мейс обменялись задумчивыми угрюмыми взглядами. Оби‑Ван предположил, что они вспоминают, как Анакин нарушал приказы, как ставил под угрозу целые операции, жизни тысяч, контроль над целыми планетарными системами, чтобы спасти друга.
И не раз, если быть честным, чтобы спасти Оби‑Вана.
– Я думаю,– осторожно сказал Оби‑Ван,– что абстракции, вроде мира, немного значат для него. Он верен людям, а не принципам. И он ждет верности в ответ. Он не остановится ни перед чем, чтобы спасти, например, меня, потому что думает, что я сделаю то же самое ради него.
Мейс и Йода уперли в него тяжелые взгляды, и Оби‑Ван опустил голову.
– Потому что,– неохотно признал магистр,– он знает, что я сделаю то же самое ради него.
– Что именно беспокоит тебя, не понимаю я. Зеленые глаза Йоды засветились мягким сочувствием.
– Имя дать страху должен ты, прежде чем изгнать его сможешь. Боишься ты, что с заданием не справится он?
– Нет, нет, дело совсем не в этом. Я твердо уверен, что Анакин сможет справиться с чем угодно. Он не сможет только предать друга. То, что мы сделали с ним сегодня…
– Но это то, чем являются джедаи,– перебил Мейс Винду.– Это то, чему мы себя посвятили: бескорыстная служба…
Оби‑Ван повернулся и вновь устремил взгляд на штурмовой корабль, который доставит Йоду и батальоны клонов на Кашиийк. Но корабля он не видел – перед глазами все так же стояло лицо Анакина.
Если бы он попросил меня шпионить за вами, вы думаете, я стал бы?
– Да,– медленно проговорил.– Вот почему я думаю, что он никогда больше не станет доверять нам.
В глазах вдруг появилось жжение, взор затуманился не пролитыми слезами.
– И я вовсе не уверен, что ему стоит нам доверять.
Не от джедаев
Закат над Галактическим городом сегодня выдался ошеломительным: пепел и дым от многочисленных пожаров преломляли свет далекого бело‑голубого солнца, и на разноцветных облаках лежал радужный блик. Анакина небеса не интересовали. На широкой скобе балкона, где хватало места для машин гостей, он следил, прячась в тени, за Падме, которая только что вышла из флаера и милостиво выслушивала пожелания доброй ночи от капитана Тайфо. Когда верный капитан увел транспорт в ангар для жильцов этого здания, Падме отпустила обеих служанок и услала Ц‑ЗПО с каким‑то пустячным поручением, а сама прислонилась к балюстраде на том самом месте, где прошлой ночью стоял Анакин.
Она любовалась закатом, а Скайуокер любовался только ею.
Большего ему и не надо было. Быть здесь. Быть вместе с ней. Смотреть, как закат окрашивает румянцем ее белую кожу. Если бы не сны, он сегодня бы ушел из Ордена. Немедленно. Потерянные Двадцать стали бы Потерянными Двадцать одним. Пусть грянет скандал; их жизни он не затронет. Их настоящей жизни. Разрушится лишь жизнь, которую они вели раньше: годы в разлуке, которые ныне потеряли значение.
– Красиво, правда? – негромко спросил он. Падме вздрогнула, будто он ткнул в нее иголкой.
– Анакин!
– Прости,– улыбаясь, он вышел из густых теней.– Я не хотел тебя пугать.
Она прижала ладонь к груди, как будто хотела удержать готовое выпрыгнуть сердце.
– Нет… нет, все в порядке. Просто… Анакин, тебе нельзя быть здесь. Еще день…
– Я не мог ждать, Падме. Мне надо было увидеть тебя,– он взял ее за руку.– Отныне ночь продлится вечно… как я мог прожить без тебя?
Теперь ее ладонь упиралась ему в грудь.
– Но на нас смотрит миллион народа, а ты – очень известный человек. Пойдем внутрь.
От перил он послушно отошел, но внутрь заходить не стал.
– Как ты себя чувствуешь?
Ее улыбка могла затмить рассвет на Татуине, когда Падме взяла ладонь Анакина – живую, из плоти – и прижала к своему животу.
– Он пинается.
– Он? – повторил негромко Скайуокер.– Я думал, ты приказала медицинскому дроиду не портить сюрприз.
– Дроид мне ничего не говорил… Это… – улыбка стала хитрой.Материнский инстинкт.
Анакин почувствовал толчок в ладонь и рассмеялся.
– Материнский инстинкт, да? Так крепко толкается? Определенно девочка.
Падме положила голову ему на плечо.
– Анакин, идем внутрь. Скайуокер потрепал ее локоны.
– Я ненадолго. Заскочил по дороге на встречу с канцлером.
– Да, я слышала о твоем назначении в Совет. Анакин, я так горжусь тобой.
Скайуокер поднял голову, нахмурившись. Зачем ей понадобилось говорить об этом?
– Нечем тут гордиться,– сказал он.– Обычные реверансы Совета и канцлера. А я просто вляпался в самую середину.
– Но быть избранным в Совет в твоем возрасте…
– Меня засунули в Совет, потому что у них выхода не было. Потому что канцлер им приказал, а ему Сенат отдал контроль над джедаями,– голос его понизился до басовитого рыка. – И потому что они думают, будто сумеют воспользоваться мной против него.
Взгляд Падме стал необычно далеким и задумчивым.
– Против него? – повторила она.– Джедаи не доверяют канцлеру?
– Ерунда. Мне они тоже не доверяют,– губы Анакина сложились в горькую тонкую линию.– Мне отдали кресло в Совете, но и только. Магистром меня не сделали.
Падме вернулась в реальность и улыбнулась.
– Терпение, любимый. В свое время они поймут, на что ты способен.
– Они уже поняли, на что я способен. И боятся моих способностей,раздраженно произнес Скайуокер. – Но дело даже не в этом. Как я сказал, политические игры.
– Анакин…
– Я не знаю, что происходит с Орденом, но что бы это ни было, мне это не нравится,– он покачал головой.– Эта война разрушает все, что поддерживала и за что выступала Республика. За что мы сражаемся, а? Стоит ли оно того?
Падме грустно кивнула, отошла прочь.
– Порой даже я спрашиваю, на правой ли мы стороне.
– Правой ли стороне?
То есть все мои поступки – впустую? Он продолжал хмуриться.
– Ты не серьезно.
Падме отвернулась и теперь обращалась, скорее, к пространству за перилами, невидимым зрителям.
– Что, если демократии, за которую мы сражаемся, более не существует? Что, если сама Республика стала тем самым злом, против которого мы боремся?
– Ну вот, все сначала,– Анакин, все более раздражаясь, отмахнулся от ее слов. – Я слышу эту чепуху со времен Геонозиса. Не думал, что придется выслушать ее от тебя.
– Несколько секунд назад ты говорил то же самое!
– Где была бы Республика без Палпатина?
– Я не знаю, – призналась она. – Но не уверена, что там было бы хуже, чем здесь.
Все опасности, все страдания, все убийства, все мои друзья, отдавшие свои жизни?.. Все – впустую? Анакин сдержал норов.
– Все жалуются, что у Палпатина слишком много власти в руках, но никто ничего не предлагает. Кому вести войну? Сенату? Ты в Сенате, ты знаешь этот народ… скольким из них ты доверяешь?
– Я знаю только, что все идет неправильно. Наше правительство движется не в том направлении. Ты сам это признаешь, ты сам только что это сказал!
– Я говорил другое. Я просто… устал, вот и все. От всей этой политической дряни. Иногда я предпочел бы вернуться на фронт. Там по крайней мере я знал, где плохие ребята, а где хорошие.
– Я начинаю опасаться,– ответила Падме,– что, возможно, знаю, кто плохой парень здесь.
Скайуокер прищурился.
– Ты говоришь как Сепаратист.
– Анакин, всей Галактике известно, что граф Дуку мертв. Самое время дипломатическим способом решать конфликт, а вместо этого мы воюем еще интенсивнее! Палпатин – твой друг, он прислушается к тебе. Когда встретишься с ним, попроси его во имя простых правил хорошего тона прекратить огонь…
У Скайуокера окаменело лицо.
– Это приказ? Падме заморгала.
– Что?
– Мне слово дадут или нет? – он шагнул к ней.– Мое мнение считается или нет? Что, если я не согласен с тобой? Что, если я думаю, что Палпатин поступает верно?
– Анакин, сотни тысяч существ умирает каждый день!
– Идет война, Падме. Мы ее не просили, помнишь? Ты была там.., может быть, нам тогда, на арене, тоже надо было дипломатично решать конфликт?
– Я… – Падме съежилась, стараясь укрыться от того, что увидела во взгляде Скайуокера; она только моргала, сведя брови. – Я лишь просила…
– Все только просят. Все что‑то хотят от меня. А если не получают желанного, я – плохой!
Анакин развернулся – широкий плащ вздулся пузырем – и облокотился на перила балкона. Дюрастиловые поручни застонали под металлическими пальцами.
– Меня тошнит,– пробормотал Скайуокер.– Меня тошнит от вас.
Он не слышал, как подошла Падме; шум машин, текущих потоком под балконом, заглушил ее шаги. Он не видел боли на ее лице или блеска слез в ее глазах, но ощутил их в ласковом прикосновении ее руки.
– Анакин, в чем дело? Что произошло на самом деле?
Он помотал головой. Не мог он смотреть на Падме.
– Ты не виновата,– сказал он.– И ничем не можешь помочь.
– Не закрывайся от меня, Анакин. Дай мне возможность помочь.
– Ты не можешь помочь мне,– повторил он, глядя вниз сквозь десятки пересекающихся потоков машин, вниз, на невидимую поверхность планеты.– Это я пытаюсь тебе помочь.
В ее взгляде что‑то промелькнуло, когда он упомянул Совет и Палпатина. Он видел.
– О чем ты мне не говоришь?
Ладонь ее стала вялой, Падме не ответила.
– Я же чувствую. Я чувствую, что ты таишь секрет.
– О? – негромко отозвалась она.– Забавно, а я то же самое могу сказать о тебе.
Скайуокер по‑прежнему смотрел вдаль. Падме сделала к нему шаг, прислонилась к нему; ее рука обвила его плечи, щека невесомо прижалась к его ладони.
– Почему все должно быть именно так? Почему вообще должна существовать такая вещь, как война? Почему мы не можем просто вернуться? Хотя бы притвориться. Давай притворимся, будто мы вновь у озера на Набу, только мы двое, больше никого нет. Нет войны, нет политики. Нет заговоров. Только мы. Ты и я. И любовь. Больше нам ничего не надо. Ты, я и любовь.
Анакин не сумел вспомнить, на что это было похоже.
– Мне нужно идти,– сказал он.– Канцлер ждет.
***
По обе стороны двери, ведущей в ложу Галактической оперы, которая принадлежала Верховному канцлеру, молчаливыми изваяниями застыли два алых гвардейца. Ни единая складка не шевельнулась на тяжелых плащах. Говорить Анакину не пришлось; стоило ему приблизиться, из‑под маски одного из них раздалось:
– Вас ждут. Гвардеец открыл дверь.
В небольшой круглой ложе, нависшей над скопищем пестро разодетого народа, стояло несколько кресел. Зал внизу был набит битком, все места заняты, как будто все позабыли, что идет война. Анакин без любопытства скользнул взглядом по огромному водяному шару, укрепленному на невидимых нитях искусственной гравитации. Балетом Скайуокер не интересовался, ни Мон Каламари, никаким.
В полумраке ложи вместе с Палпатином сидел Маc Амедда и секретарь‑референт Слай Моор. Анакин остановился за спинками их кресел.
Если бы я был шпионом, в которого меня хочет превратить Совет, полагаю, мне следовало подкрасться на цыпочках и подслушать.
Неудовольствие исказило его лицо; он позаботился стереть выражение до того, как заговорил.
– Канцлер, прошу прощения за опоздание. Палпатин оглянулся, лицо его прояснилось.
– Да, Анакин! Не тревожься. Входи, мальчик мой, входи. Благодарю тебя за доклад о сегодняшнем собрании Совета, его было на редкость любопытно читать. А у меня есть для тебя хорошие новости – разведка определила место нахождения генерала Гривуса!
– Потрясающе! – Анакин тряхнул головой, ему было интересно, смутится ли Оби‑Ван от того, что клоны обошли его.– На этот раз он от нас не сбежит.
– Я собираюсь… Моор, сделайте запись… обратиться к Совету с указанием, чтобы это задание поручили тебе, Анакин. Твои таланты вхолостую расходуются на Корусканте, тебе нужно быть там, на передовой. А на заседаниях Совета можешь присутствовать и по голографической связи. Скайуокер нахмурился.
– Благодарю вас, но задания джедаям раздает Совет.
– Конечно‑конечно. Мы не собираемся наступать джедаям на мозоли, верно? Они так ревностно относятся к политическим прерогативам. И все же меня удивит, если их коллективная мудрость укажет на кого‑то другого.
– Как я указал в докладе, они уже дали указание Оби‑Вану разыскать Гривуса.
Потому что не хотят спускать с меня глаз, хотят, чтобы я оставался там, где могу следить за вами.
– Разыскать, да. Но задержать его можешь только ты, хотя трудно ожидать, что Совет Ордена всякий раз будет поступать верно.
– Они попытаются. Я… считаю, что они попытаются.
– Как, до сих пор? Садись,– Палпатин посмотрел на помощников.– Оставьте нас.
Те поднялись и ушли. Анакин уселся на место Маса Амедды.
Долгое время Палпатин рассеянно смотрел на грациозные изгибы солистки, хмурясь, как будто многое хотел сказать, но не был уверен, с чего следует начинать. В конце концов он тяжело вздохнул и наклонился к уху Скайуокера.
– Анакин, по‑моему, теперь ты знаешь, что я не могу полагаться на Совет Ордена. Вот почему я ввел тебя туда. Если джедаи еще не втянули тебя в свой заговор, то скоро втянут.
Анакин из благоразумия не стал взрываться.
– Не уверен, что понимаю.
– Ты должен был почувствовать, что я кое‑что заподозрил,– мрачно продолжал канцлер.– Совет Ордена более чем независим от Сената. Я думаю, они намерены взять в Республике власть.
– Канцлер…
– Думаю, они готовят измену. Они надеются сбросить мое правительство и заменить меня кем‑нибудь достаточно слабым, чтобы можно было вашими фокусами управлять каждым его словом.
– Не могу поверить, что Совет…
– Анакин, проверь свои ощущения. Ты знаешь, не так ли?
Скайуокер отвернулся.
– Я знаю, что они не доверяют вам…
– Или Сенату. Или Республике. Или самой демократии, если уж так. Совет Ордена не выбирают. Он сам выбирает своих членов согласно собственным правилам… человек менее великодушный сказал бы: прихотям. И дают власть, подкрепленную силой. Они правят джедаями, как надеются править Республикой: указами.
– Признаю… – Анакин уставился на ладони,‑…моя вера в них… пошатнулась.
– Как? Они уже подходили к тебе с предложением? уже приказали поступить неблагородно? – хмурость Палпатина смыла мудрая улыбка, которая странным образом напомнила Скайуокеру об учителе Йоде.– Они хотят, чтобы ты шпионил за мной, не так ли?
– Я…
– Все в порядке, мой мальчик. Мне нечего прятать.
– Я… не знаю, что сказать…
– Помнишь,– Палпатин отодвинулся, чтобы удобнее сесть в кресле,– как ты маленьким мальчиком впервые прилетел на эту планету, а я постарался обучить тебя политическим маневрам?
Анакин слабо улыбнулся.
– Помню, что уроки меня не интересовали.
– Любой урок, насколько припоминаю. Но жаль, тебе следовало больше обращать на них внимания. Понимать политиков – значит понимать основы природы думающих существ. И вспомни сейчас самый первый урок. Тот, кто приобрел власть, боится ее потерять.
– Свои силы джедаи используют во благо,– чересчур твердо отозвался Скайуокер.
– Благо – это всего лишь точка зрения, Анакин. И джедайская концепция добра не единственная. Возьмем, к примеру, ситхов, Повелителей тьмы. Из того, что я читал про них, я вынес заключение, что ситхи верили в справедливость и безопасность не меньше джедаев…
– Джедаи верят в справедливость и мир.
– В беспокойные времена разве есть разница? – мягко спросил Палпатин.Джедаи проделали звездную работу по поддержанию мира в Галактике, согласись. Но кто сказал, что ситхи не справились бы лучше?
– Этот спор не из тех, которые стоит вести с Советом… Если вы понимаете, о чем я говорю,– отозвался Анакин с недоверчивой улыбкой.
– О да. Потому что ситхи – угроза власти джедаев. Урок номер один.
Анакин замотал головой.
– Потому что ситхи – зло.
– С точки зрения джедаев, несомненно,– уступил Палпатин. – Зло – ярлык, который мы клеим на то, что угрожает нам, верно? И все же ситхи и джедаи сходны почти в каждой детали, включая поиск величайшей власти.
– Джедаи ищут величайшего понимания,– возразил Анакин.– Более глубокого понимания Силы…
– Которое даст им больше могущества, верно?
– Ну… да,– Анакин засмеялся.– Не следовало мне спорить с политиком.
– Мы не спорим, Анакин. Мы просто беседуем,– Палпатин поерзал, устраиваясь еще удобнее.– Наверное, настоящее различие между джедаями и ситхами лежит только в векторе внимания. Джедаи набирают мощь через понимание, а ситхи набирают понимание через мощь. Вот почему ситхи всегда будут могущественнее джедаев. Джедаи так боятся темной стороны, что отрезают себя от важнейшего аспекта жизни: страсти. Любого рода. Они даже не позволяют себе любить.
Кроме меня, подумал Анакин. Но я ведь никогда не был идеальным джедаем.
– Ситхи не боятся темной стороны. Ситхам неведом страх. Они приемлют весь спектр опыта от высот трансцендентного наслаждения до глубин ненависти и отчаяния. Эмоции не даны нам понапрасну, Анакин. Вот почему ситхи более могущественны: они не боятся чувствовать.
– Ситхи полагаются на страсть к силе,– произнес Анакин,– но когда страсть иссякнет, что останется?
– Может быть, ничего. Может быть, много. Может быть, она не иссякнет никогда. Кто знает?
– Они думают про себя, только о себе.
– А джедаи? Нет?
– Джедаи самоотверженны… мы отвергаем себя, стираем, чтобы присоединиться к течению Великой силы. Мы можем заботиться только о других…
Палпатин вновь подарил собеседнику мудрую улыбку.
– Или вас так учат думать. Я слышу голос Оби‑Вана Кеноби в твоих ответах, Анакин. А что думаешь ты сам?
Скайуокер внезапно обнаружил, что балет неизмеримо интереснее, чем лицо канцлера.
– Я… уже не знаю…
– Сказано, что если возможно постичь песчинку – понять всю ее суть,– то тем самым можно постичь и вселенную. Кто говорит, что ситхи, глядя внутрь себя, видят меньше джедаев, которые глядят на мир?
– Джедаи… джедаи – хорошие. Вот в этом и различие. Мне все равно, кто что видит.
– Что такое джедаи,– негромко продолжал канцлер,– если не группа весьма могущественных существ, которых ты считаешь друзьями? Ты верен своим друзьям, я понял это, как только узнал тебя. И я восхищаюсь тобой. Но верны ли твои друзья тебе?