Для многих европейцев Вторая мировая война — это ущемление прав и недостаток свобод, неудобства и дефицит продуктов. Для нас — это борьба за право жить на белом свете.
Московская журналистка, говоря о фильме Константина Хабенского «Собибор», бросила короткую реплику: «Не цепляет».
Такое высказывание показалось кощунственным — как может не цеплять история восстания обреченных людей в нацистском «лагере смерти»?
Запах парфюма в «лагере смерти»
Но после просмотра картины складывается странное впечатление. И вроде бы все сделано правильно, и снято на совесть, но... картинка на экране не совпадает с внутренними ощущениями.
Ножом по венам били и до сих пор бьют такие картины, как «Судьба человека» Сергея Бондарчука, «Помни имя свое» Сергея Колосова,«Иди и смотри» Элема Климова.
В «Собиборе» на экране 1943 год, когда нацистская машина уничтожения работала на полную катушку. А в «лагерь смерти» приезжают утонченные и приятно пахнущие парфюмом женщины и мужчины, которые, кажется, до сего момента не испытывали никаких тягот и лишений. Словно не было ни еврейских гетто, ничего иного.
Жуткая сцена в газовой камере оттеняется лицом Кристофера Ламберта в роли начальника лагеря смерти. Из реплик его подчиненных мы узнаем, что нацист испытывает проблемы с потенцией и укрепляет ее, глядя в окошко на то, как умирают от газа обнаженные женщины.
Еще один нацист получает удовольствие от порки ремнем еврея мужского пола. И так далее...
«Превращение советского человека в человека нормального»
Автор фильма погружает в мир сексуальных патологий нацистов и фобий их жертв, которые надеются на то, что абсолютная покорность поможет им выжить. И на этом фоне исчезает самое страшное — хорошо отлаженная машина массового уничтожения людей, которой на самом деле был Собибор. А ведь за полтора года существования лагеря в нем были уничтожены, по самым скромным подсчетам, 250 тысяч человек.
Главный герой, советский офицер Александр Печерский, погружен в сомнения — стоит ли бежать или нужно проявлять покорность? А реальный Печерский знал, что никакая покорность его не спасет. Из 600 советских военнопленных, доставленных в Собибор вместе с Печерским, 520 сразу были отправлены в газовую камеру. Остальных, которых оставили в качестве обслуживающего персонала, неизбежно ждала та же участь.
Реальный Печерский готовил восстание потому, что иных вариантов не существовало, и за ним пошли потому, что других шансов вырваться из лап «машины смерти» просто не было.
В поисках ответа, откуда взялся диссонанс, находится интервью Константина Хабенского, которое он дал изданию «Комсомольская правда»:
«Корр.: — В одном из интервью вы сказали, что не пытались копировать реального советского офицера Александра Печерского, у вас другие цели. Какие?
Хабенский: — Мне было важно показать момент перелома, превращения из советского человека в человека нормального. В чем отличие? У советского общественное стоит превыше личного. Но, пройдя через ужасы и боль, офицер обращает внимание на женщину, которая его любит. И вот в пиковой сцене — во время вечеринки в лагере, где над заключенными издевались, где их убивали, — Печерский превращается в человека нормального. Это такая страшная ночь рождения нового мира. Когда уже приперло и отступать некуда. И когда он признается в любви женщине, что несвойственно советскому человеку в погонах, у него за спиной появляются крылья. И это дает какую-то легкость в тяжелом решении о побеге».
Два восприятия войны
Пазл, как говорится сложился. Реальная история восстания в Собиборе — это история подвига советского человека Александра Печерского. Но Константина Хабенского такой человек не интересует. И он создает иного Печерского, ему более понятного.
В нашем восприятии войны и том восприятии, которое есть у современных европейцев и американцев, существует огромная разница.
Разница эта измеряется более чем 26 миллионами человек, погибших в годы Великой Отечественной войны.
Для многих европейцев Вторая мировая война — это ущемление прав и недостаток свобод, коммунальные неудобства и дефицит продуктов.
Для нас — это борьба за право жить на белом свете.
Хорошо образованные дамы, когда заходит речь о советских героях, с ужасом говорят: «Этой девочке было 18 лет, а она стала снайпером, чтобы убивать людей? Какой ужас! Этому мальчику было 17, а он бросился с гранатами под танк?! Но это же самоубийство! Эта юная санитарка, окруженная немцами, подорвала себя гранатой? Она же могла сдаться и жить дальше!»
По Красной площади в 2018 году мог маршировать другой «полк»
Как объяснить, почему советские люди поступали иначе?
Как объяснить это им, если даже замечательный актер Константин Хабенский провозглашает ненормальными тех, общественное ставит выше личного?
Зоя Космодемьянская могла бы не записываться в партизаны. Александр Матросов мог бы не бросаться на амбразуру. Советские бойцы могли бы сдаться в Брестской крепости, не вести бои в керченских каменоломнях. Жители Ленинграда могли бы вывесить белые флаги, надеясь на милость немцев.
А безногий летчик Маресьев мог бы в тылу получать пенсию, а не лезть снова в кабину истребителя.
Могли бы смирить гордыню в немецком плену генерал Карбышев и Муса Джалиль.
Вот только итог бы у этой войны был бы иной. И сегодня по Красной площади шел был не «Бессмертный полк», а парад потомков героических бойцов фюрера, расширивших нацистский Рейх до Урала.