В этой классификации я выделяю три категории систем: последовательно построенные системы; системы, построенные на регулярно повторяющихся циклах, и системы, покоющиеся на математически выраженных зависимостях.
Последовательно (линейно) структурированные системы отличаются тем, что они представляют собой набор знаков, обычно обозначающих аналогичные предметы или явления. Примерами таких систем могут служить телефонные справочники, регистрирующие номера телефонов в какой-то одной местности и имена их владельцев; книжные или иные выставочные каталоги; собрания товарных знаков из какой-либо отрасли промышленности или торговли и многие другие списки знаков подобного рода. Знаки в таких системах делятся на базисные и производные от них, но основная задача подобных списков - собрать вместе аналогичные знаки и расположить их по какому-то одному признаку, с тем, чтобы пользователь мог легко найти нужный ему предмет в списке.
В такой системе может быть немного знаков (например, в алфавите или в списке учащихся в классном журнале), но бывают системы и с очень большим числом знаков. В небольших по размеру системах знаки могут располагаться в заранее определенной последовательности, как, например, в алфавите, в почтовом адресе или в номере телефона. В алфавите порядок расположения букв зафиксирован в строгом порядке, и отход от него недопустим. При написании почтового адреса энтропия системы больше и, соответственно, мы получаем б?льшую свободу действий со знаками, хотя и тут желательно соблюдать общепринятый стандарт.
Порядок действий внутри системы устанавливается в зависимости от внесистемных факторов. По алфавиту легко составлять словари, различные списки и энциклопедии с тем, чтобы потом можно было найти нужное обозначение даже в огромных собраниях. Также необходимо придерживаться установленного порядка и при написании адресов (например: страна, область, населенный пункт, улица, номер дома, имя адресата) для удобства сортировки писем почтовыми работниками или машиной (тогда прибавляется еще и почтовый код). Номер телефона также держится на логически обусловленной цепочке (коды страны, города и окрестностей, затем номер абонента), хотя внутри каждой кодировки номерa присваиваются произвольно.
Могут быть и неупорядоченные собрания знаков внутри системы, особенно небольшой по составу. Например, в системе дорожных знаков образы обычно подаются в произвольном порядке, хотя в той же системе заложены многочисленные принципы для упорядочения используемых знаков, и она, в сущности, открыта для реализации любого принципа. Также и внутри легенды на географических картах знаки предъявляются без установленного заранее порядка, хотя наблюдается какая-то традиция в их расположении.
Чем больше последовательная система знаков, тем сильнее необходимость в её внутреннем упорядочении по определённым признакам. Например, в маленьком магазинчике обычно нет необходимости в ведении записей наличия и движения товаров: его хозяин просто знает наизусть все товары, а также и расположение их на полках. С ростом числа наименований и ассортимента товаров приходит потребность во введении системы учёта, т.е. какой-то системы записи.
До конца XIX века библиотеки обходились без общепринятой системы классификации наличных книг, а также книг, которые могут поступить к ним в фонд. Владельцы библиотеки расставляли книги по именам авторов, по языкам, даже по размерам книг и цвету обложки. Когда выяснились недостаточность и практическое неудобство таких классификаций, было подано множество предложений по учёту книг.
Победила десятичная система Дьюи, американского библиографа конца XIX - начала XX века, который предложил единый базовый - по области знаний, к которой относилась книга, - и ряд дополнительных признаков классификации, таких как ’язык, на котором написана книга’, ’тип издания’ (книга это, журнал или что-то еще). Внутри конечной полученной категории книги располагались по алфавиту имён (фамилий) авторов. Для нас очень важно то, что эти критерии реализовывались внутри опредёленной системы записи, предложенной Дьюи. Именно знаковая система записи и обеспечила успех его схеме - ведь она позволяла легко записать каждое издание, расположить книгу в нужном месте на полке и потом её найти. Слово "легко" берется здесь в кавычки, так как сразу же обнаружились трудности при отнесении той или иной книги к подходящей категории. На каждом этапе классификации эти трудности следовало устранять, фиксируя правильное решение и распространяя его для общего пользования. Возникла почётная профессия библиографа, которой специально обучаются в самых уважаемых университетах и институтах, и сегодня библиографов мы можем встретить в каждой большой библиотеке.
Потребовалось, кроме того, создать особый контролирующий орган, в функции которого входит систематическое отслеживание неполадок в использовании системы, исправление их по своему разумению и распространение соответствующих рекомендаций по всему миру. А непонятного и неприятного обнаружилось много. Первоначальное деление по областям знаний требовало коррекции с течением времени, поскольку постоянно возникали новые области знания и его применения. Надо было решать вопросы, связанные с книгами междисциплинарного характера, что-то делать с появляющимися новыми типами публикаций - законами, ведомственными постановлениями, пресс-релизами и очень многими другими - и прежде всего искать релеватные признаки для их классификации. Предстояло также решать разнобразые вопросы, связанные с алфавитным порядком имён, например, какое имя автора взять за основу, как транслитерировать имена иностранных авторов, как учитывать возможные псевдонимы и пр. Наконец, необходимо было стандартизировать окончательную библиографическую запись (а сегодня представить ее еще и в компьютерном варианте, что до конца еще не выполнено).
Такие вопросы решались и решаются на всех уровнях библиографической деятельности - международном, общенациональном, ведомственном и на уровне конкретных библиотек, и вся эта деятельность проводится по схеме, которую предложил Дьюи и которая в конечном счёте оказалась полезной всем, пользующимся печатными изданиями.
Столь же сложна обработка других огромных последовательных систем знаков, как это имеет место, скажем, в лексикографии, где при помощи разнообразных признаков описывается огромное число языковых знаков. До сих пор не существует одной согласованной схемы классификации словарей и не установлены основные классификационные признаки просто потому, что лингвисты до настоящего времени не могут прийти к согласию по вопросу, какими эти признаки и классификация должны быть. Кстати, я предлагаю в своих работах такой базовый признак деления словарей (он по своей природе является семиотическим, а именно речь идет о степени абстрактности слова как знака - является ли слово именем собственным, понятием или концептом - см. ниже). Основываясь на этом признаке, я строю классификацию словарей (см. также многократно цитируемую мной книгу, где третья часть целиком посвящена этой проблеме). Да и во многих других областях деятельности (например, в сфере Интернета) нет ещё четкой схемы классификации знаков, которая бы позволила бы распределять их по классам, соответственно представлять и легко находить. Я убеждён, что решающее слово здесь будет за зарождающейся сегодня семиотикой.
Проще иметь дело с системами, которые не построены линейно от начала до конца, а обнаруживают цикличную повторяемость признаков. Такое построение знаковой системы гораздо более устойчиво, чем последовательное. Возьмём для примера самую известную циклично построенную систему, периодическую систему Менделеева, в которой все химические элементы располагаются в соответствии с периодически повторяющимися признаками в дополнение к их последовательному упорядочиванию по увеличению атомных весов. Иначе говоря, периодическая конструкция накладывается на последовательное представление знаков.
Такое наложение даёт всей системе дополнительную устойчивость, поскольку периодичность возникает там, где снова и снова проявляются общие признаки классифицируемых предметов, что значительно увеличивает прогностические возможности системы. Вспомним, что мы говорили о зазоре между возможностями прямого изучения отнологической действительности (например, посредством наблюдения) и представляющей её знаковой системой. Мы исследовали такой зазор, когда рассматривали действия разных систем при обработке силлогизмов формальной логики. При создании периодической системы зазор ещё больше увеличивается. Сейчас он уже включает клетки, где по свидетельству системы должны находиться реальные объекты, нам еще не известные. Таких систем много, вопреки мнению о том, что периодическая таблица Менделеева пребывает на Олимпе научного знания в гордом одиночестве.
Вот еще одна подобная система из области языкознания. В своей предыдущей книге я приводил схему израильского профессора лингвистики Узи Орнана - Таблицу корней и формантов в иврите.*
В правой колонке (на иврите читают справа налево) приведены корни некоторых ивритских глаголов. В следующих колонках даны словообразовательные модели для слов определенных грамматических категорий с некоторым одинаковым внесистемным значением и полученных от данного корня (например, во второй колонке справа дана модель существительного со значением "производитель действия" - в верхней строчке это "счетчик"). Пустые клетки означают, что на пересечении корня и модели слово на иврите отсутствует, т.е. его значение можно предсказать, но оно либо вообще не существует, либо слово с таким значением выражено не данной моделью, а иным способом. Таким образом, пустые клетки обнаруживают потенциальные возможности языка, которые, возможно, реализуются в будущем. Весь язык, по мнению У. Орнана, можно представить в виде такой таблицы и получить огромное количество пустых клеток, потенциально предназначенных для образования новых слов в языке.
Общий методологический вывод из систем такого рода заключается еще и в том, что пустые места в системе, построенной периодически, означают не слабость ее, а силу, поскольку их постепенное заполнение доказывает правильность выбранных исходных позиций и всей конструкции. Дополнительный интерес представляет проблема предсказуемости возможности/невозможности заполнения пустых мест. Иногда мы заранее можем сказать, что данный потенциал нереализуем из-за особых характеристик элементов системы, которые должны появиться на данном месте. Так, английские глаголы, выражающие одномоментные действия, не могут появиться в продолженном времени (Continuous Tense). Такого рода ограничения существуют и в других системах.
Я тоже пытался построить свою классификационную схему знаковых систем по уровню их абстракции на основе периодически повторяющихся циклов. Если вы помните (глава I), у меня в схеме было пять уровней для пяти типов знаковых систем, расположенных по вектору возрастания степени их абстракции: естественные системы, системы образные, языковые, системы записи и формализованные коды. Эти типы, по моему представлению, начинают развиваться и предшествуют друг другу в порядке, указанном выше, и в онтогенезе, и в филогенезе человека. Следующий тип систем как бы надстраивается над предыдущим, осваивает его и идет дальше. Под влиянием следующих друг за другом знаковых систем и предыдущие типы тоже получают стимулы для своего дополнительного развития. У них находятся ресурсы для дальнейшего совершенствования на новых горизонтах, прочерченных вступившим в игру новым типом систем.
Таким образом, каждый тип знаковых систем проходит в своем развитии все названные стадии. В арифметике (математическая система), например, мы можем различить стадию естественного развития (перебор предметов для счета), стадию рисованного счета (бирки, зарубки и пр.), счета языкового и изобретение записи для будущих чисто математических методов работы с цифрами. Точно так же и в любом другом типе систем мы находим пять стадий развития. Некоторые из них сохраняются и после того, как новые, более продвинутые стадии появляются в диапазоне разных проявлений одного и того же типа систем. Такое цикличное чередование стадий развития придает, как было сказано, дополнительную устойчивость схеме и повышает степень предсказуемости результатов ее работы.
Математические системы тоже иногда строятся циклическим образом. Я убежден, что десятеричная система исчисления возобладала над другими системами счета ещё и потому, что она в каждом следующем разряде повторяет те десять цифр, которые были кирпичиками в первой десятке. За счёт этого обеспечивается прозрачность, простота и надежность системы в применении: она удобна в чтении и для быстрого восприятии любого числа, сколь бы велико это число ни было, с ее знаками легко производить операции.
Возьмём в качестве еще одного примера григорианский календарь, наиболее распространённый в совремённом мире. Его построение тоже циклично. Обычный вид его - месяц на отдельной страничке календаря. В качестве основной единицы можно было принять и день, и год - суть дела от этого не меняется. Каждый месяц включает определённое количество недель, каждая неделя - семь дней; двенадцать месяцев составляют конечный разряд системы - год. Регулярная и цикличная повторяемость основных единиц системы делает его настолько лёгким для чтения и понимания, что можно, не читая всех надписей на календаре, понять, о каком дне недели идет речь, если этот день мы увидим на третьей позиции слева или в конце строки. Третья позиция говорит в России о том, что это среда, а в Израиле - что это вторник; последняя позиция в строке говорит, что это воскресенье (в Израиле - суббота). Равным образом двадцатое число месяца следует искать где-то в середине месячного цикла, ближе к концу, а первые числа месяца находятся в самом начале перечисления.
Теперь представьте себе, что все дни года расположены в простой последовательности, и вы сразу поймёте, какие преимущества дает циклическое представление тех же единиц. Обнаружение того, что в году, условно говоря, 365 суток, - это задача астрономов (естественный цикл в природе); а вот абсолютно условное деление дня на часы, собирание дней по неделям и месяцам, а тем более представление всей системы в легко обозреваемом и читаемом виде, - эта деятельность касается нас, семиотиков. Другое дело, что человечество не стало ждать, пока наша наука достигнет состояния зрелости и начнет предлагать существующим и новым системам вполне обоснованные рекомендации по их организации или совершенствованию. Оно сделало эту работу за нас, хотя люди, которые этим занимались, и не называли свою деятельность семиотической.
Еще более устойчивыми и "предсказательными" являются системы, представленные в виде формулы или каким-то иным математическим способом. Это наиболее продвинутый тип семиотической системы, позволяющий не только предвидеть ее возможные продолжения в онтологии, но и решать многочисленные проблемы посредством подстановки на место значков их конкретных количественных эквивалентов. Выведя формулу гравитационного притяжения, И. Ньютон дал нам универсальный способ рассчитать любое притяжение между телами, если известны их масса и расстояние между ними. Таких частных случаев миллионы, и в каждом из них работает предложенная Ньютоном формула. Предсказательная сила математически сформулированных систем огромна и не идет ни в какое сравнение с системами меньшего уровня абстракции. Математически оформленные системы помогают нам найти те ее недостающие звенья, которые по всем показателям должны существовать, но еще не открыты наукой. На основании законов движения небесных сил и аномалий в расчетах траектории планеты Уран Леверьером была открыта планета Нептун, как говорили тогда, "открыта на кончике пера". Вскоре такой способ предвосхищения будущих открытий перестал кого-либо удивлять. Большинство субатомных частиц были "открыты на кончике пера". А формулы и вовсе создаются для того, чтобы на их основе делать точные расчёты реакций, не проводимых в пробирке, а также определять свойства будущих материалов, устанавливать отношения между различными физическими величинами и т.п. Вместо того, чтобы работать непосредственно с онтологической действительностью, работают с её семиотическими заменителями. И только потом полученный результат проверяют опытным путём.
К сожалению, отношения между вещами, событиями и другими онтологическими явлениями могут быть установлены и количественно охарактеризованы только тогда, когда ученые находят закономерные и постоянно повторяющиеся связи в тех или иных событиях. Большинство из них вызываются естественными или природными явлениями. Лейбниц даже сказал, что природа разговаривает с нами математическим языком. Она, впрочем, с нами никак не разговаривает; это мы вводим те коды, с помощью которых "разговариваем" с природой, зачастую изменяя и ее, и самих себя.
Отношения же в социальной сфере пока плохо поддаются количественной оценке; они слишком текучи и изменчивы, чтобы быть переданными постоянно действующей статической формулой. Ученые, однако, нашли другие способы отражать эти отношения, а именно представлять их в виде графиков, диаграмм и иных наглядных схем, которые максимально отчетливо демонстрируют именно динамику непрерывно меняющихся отношений. Конечно, при этом присутствует и математическая обработка содержания таких схем, но тут вступают в дело не строго детерминированные, а вероятностные математические процедуры.
И опять-таки, если получение таких схем - это задача учёныхспециалистов в области социальных отношений, то рекомендации по поводу того, какие из них выбрать и как их подать, это прерогатива семиотики. Но об этом мы поговорим в третьей части книги, специально посвященной семиотической деятельности.
Глава XII: Открытые и закрытые знаковые системы
Понятия открытых и закрытых систем (систем вообще) не ново; они постоянно используются в научных трудах. Так, в книге, на которую мы уже ссылались, "Общая теория систем" Людвига фон Берталанфи, эти свойства выделяются как основные характеристики систем.** Только автор понимает их совсем не так, как их понимаю я. Это естественно, поскольку мы рассматриваем совершенно разные системы: Берталанфи рассматривает главным образом системы онтологического плана (существующие вне и независимо от нас), мы же рассматриваем системы знаковые (изначально задуманные и создаваемые человеком). Здесь мне кажется не лишним еще раз подчеркнуть разницу между этими двумя категориями систем.
Берталанфи пишет: "Первое, к чему я обращаюсь, это признак закрытости и открытости систем. Традиционная физика работает только с закрытыми системами, то есть с системами, которые рассматриваются как изолированные от своего окружения. Например, физическая химия рассказывает нам о реакциях, их скоростях и химических равновесиях, постепенно устанавливающихся в закрытом сосуде, где взаимодействуют несколько отобранных реагентов. Термодинамика открыто заявляет, что ее законы относятся лишь к закрытым системам...
В то же время существуют системы, которые по своей природе не являются закрытыми, что должно быть отражено в определении того, что такое закрытая система. С другой стороны, мы обнаруживаем системы, которые по своей природе и по определению не являются закрытыми. Любой живой организм - это в основном открытая система. Он поддерживает свою жизнеспособность постоянным притоком и оттоком, строительством и разрушением собственных компонентов. Никогда, пока он жив, он не находится в процессе химического и термодинамического равновесия, пребывая в любой момент в состоянии, отличном от предыдущего".
Каковы же следствия этого разделения? Последствия в глазах автора будут весьма значительными и позволят четко отделить физические явления от биологических. "Физические" системы работают по принципу уменьшения в них энтропии, что приводит в конечном итоге к гибели самой системы. "Биологические" развиваются в сторону увеличения в них энтропии, т.е. в направлении их дальнейшего роста и расцвета: "Другой очевидный контраст между одушевленной и неодушевленной материей обнаруживается в том, что иногда называется непреодолимым противоречием между "деградацией" лорда Кельвина и "эволюцией" Ч. Дарвина, между законами рассасывания физических систем и законом эволюции в биологии".
Давайте воспользуемся материалом из книги Берталанфи, сделав его отправной точкой для собственных рассуждений. С моей точки зрения, граница между постоянно изменяющейся и "текучей" материей проходит не между "физическими" и "биологическими" явлениями в природе, но между всей онтологической действительностью и ее гносеологическим представлением в виде знаковых систем. Первая всегда и везде синкретична и постоянно изменчива; во второй мы усилиями своего мышления искусственно "останавливаем" ее, дабы исследовать и распространить наши выводы обратно на онтологию. Никогда и нигде, ни в так называемых "физических", ни в "биологических" явлениях действительности нет остановок и перерывов, поскольку именно они, а не пресловутая разница между открытыми и закрытыми системами, означают смерть, гибель, разрушение. Для того, чтобы их рассмотреть и исследовать, мы должны представить эти явления в статичном состоянии, стараясь по мере сил и возможностей внести в их изучение и параметр изменчивости исследуемого феномена в реальности. Это мы делаем и в пробирке, где происходит химическая реакция, и при рассмотрении состояния живого организма в каждый данный момент времени (довольно часто убивая для этого живой организм), и в других гносеологических процедурах. Соответственно, делению систем по принципу "открытости/закрытости", равно как и понятию энтропии в знаковых системах, мы придаем совершенно иной смысл, чем это делает Берталанфи.
· Соломоник А. Философия знаковых систем и язык. Минск: МЕТ, 2002. C. 359.
** Bertalanffy, fon Ludwig. General System Theory., New York: George Braziller, 1968. P. 39-40.
Вот какова аргументация Берталанфи по поводу результатов воздействия энтропии в онтологических системах разной степени открытости. По его мнению в "физических" (закрытых) системах энтропия уменьшается, что приводит в конечном счёте к неизбежной гибели системы. В противоположность этому "биологические" системы отличаются принципиальной открытостью, вследствие чего в них происходит наращивание энтропии. Он пишет: "Живой мир демонстрирует в эмбриональном состоянии и далее переход на более высокий уровень разнообразия и организации".* Такая формулировка никак не подходит для знаковых систем. Мне кажется, что для знаковых систем принцип открытости/закрытости должен быть переформулирован следующим образом. Некоторые знаковые системы для удобства пользователей (т.е. в связи с внесистемными факторами) с самого начала планируются как закрытые. Другие системы, в соответствии с логикой соответствия или внутрисистемными обстоятельствами, организуются как открытые системы. Поясню, что я имею в виду.
Для того, чтобы алфавит не только отражал в своих знаках все звуки какого-то языка (это его raison-d’etre), но и помогал бы пользователям легко разыскать любой его элемент, буквы выстраиваются в жестко фиксированном порядке и в виде закрытой системы, которая принципиально не изменяема именно по указанным причинам. Она всегда и везде подается в одном и том же виде, в этом же виде изучается в школе и закрепляется по мере знакомства с различными списками, словарями и и т.д., построенными именно по алфавитному признаку (начиная со списка учащихся в классном журнале). Разумеется, ничто в мире не вечно; иногда и буквы исчезают из алфавита, переставляются местами, либо получают новые формы написания. Все, что сделано людьми, может быть переделано. Но принцип от этого не меняется; данная знаковая система строится специально с расчетом на стабильность и постоянство для того, чтобы ее пользователи получили в свои руки мощный инструмент работы с языковыми знаками.
По тому же принципу строится и система дорожных знаков, хотя и с более свободной энтропией в смысле фиксирования знаков на определенных местах или возможностей их частичного изменения. Все знаки этой системы изучаются перед получением прав на вождение машины, по ним сдаются экзамены. В нее, правда, иногда вносятся изменения, уточняющие тот или иной знак, но эти изменения понятны пользователям системы. Так, в знак "звери на дороге" могут врисовываться разные звери в зависимости от конкретной экологии местности, но знак при этом остается вполне прозрачным. Сравнительно недавно я столкнулся с новым знаком перехода с одной полосы движения на другую на дорогах Литвы, но и его было нетрудно понять и освоить в сочетании с еще несколькими знаками, ответственными за разметку на дорогах. Таким образом, и в этом случае мы наблюдаем решающую роль логики приложений в создании и использовании подобных "закрытых" систем.
В противоположность закрытым системам и при ведущей роли логики, но на сей раз логики соответствия и/или логики следования правилам трансформаций знаков, организуются открытые системы. Они специально организуются так, чтобы в них можно было достаточно свободно и комфортно для системы вносить новые знаки и приспосабливать их к условиям ее работы. Поскольку одна из функций языка состоит в том, чтобы отразить языковыми средствами все существующие (и могущие существовать) предметы, явления и отношения, язык построен таким образом, чтобы принять в себя сколь угодно много новых знаков. Восприятие из любых источников новых слов диктуется интересами логики соответствия: язык должен выражать все, что существует вне языка, и адекватно представлять это новое имеющимися в его распоряжении средствами. А это уже регулируется логикой следования правилам языковой системы. Поэтому, например, иностранные имена обрабатываются по правилам данного языка и внедряются постепенно в общую схему подачи и изменения имен собственных в этом языке. Прочтите в книге Л. Калакуцкой**, как изменялось произношение заимствованных иностранных имен в русском языке, как они приспосабливались к общей парадигме изменения имен, принятой в русском языке, на протяжении последних нескольких столетий.
Не только новые знаки приспосабливаются к системе. Язык - система настолько огромная, и ее использование зависит от столь большого количества факторов, что, как бы мы ни шлифовали систему, она все равно в ряде случаев оказывается неэффективной. Тогда мы, уже в процессе речи, "подправляем" ее. Появляются новые слова, словосочетания, новые синтаксические связи. Если мы предложим их для всеобщего обозрения, то может оказаться, что они найдут широкую поддержку и войдут (через словари и грамматики) в общепринятый корпус языка. Кроме того, мы можем укрепить систему за счет устранения ранее не замеченных дефектов или недостатков. Здесь перед нами случай уменьшения энтропии системы за счет улучшения правил ее метаязыка.
Открытость системы реализуется несколькими способами. Укажем на некоторые из них.
Прием незавершенного ряда (мне очень хочется привести здесь более адекватное английское слово open-ended). Мы просто добавляем к тому или иному ряду новые знаки, как это происходит в приведенном примере с языковой системой. Возникает необходимость в обозначении нового, еще не обозначенного понятия, и мы прибавляем его к уже имеющимся понятиям в языке.
Прием добавления знака в какую-либо конкретную ячейку системы, заранее для этого предназначенную. Так, в десятичной классификационной схеме Дьюи, предназначенной для обработки любого вновь выходящего печатного издания, каждая новая публикация попадает в предназначенную для этого клеточку системы. С этой целью вся система организована так, чтобы каждое издание попало на свое место. Она покоится на системе записи, где все классы деления представлены последовательными рядами цифр, с точками между ними. В первых по порядку трех цифрах выражается принадлежность книги к той или иной области знания: первая цифра - для крупных категорий, две следующие - для более тонкого деления. Скажем, по проекту Дьюи "первичные суммарные категории" (First Summary: Classes) шифруются первыми тремя цифрами, после которых ставится точка. Если на первом месте стоит цифра 0, то издание относится к "общим проблемам"; цифра 2 на втором месте обозначает издания по библиотечному делу; а третья цифра 6 указывает на работы, имеющие отношение к специальным библиотекам. Таким образом, первые цифры 026 будут написаны на всех поступлениях, относящихся к компетенции специальных библиотек. Первичная классификационная схема и ее последующие усовершенствования (а они должны исходить из единого централизованного методического центра) были построены так, чтобы любое издание, когда бы оно ни появилось, нашло себе место в тщательно продуманной системе записи.
Третий прием связан с возможностями добавления новых категорий на любой стадии классификационного процесса, а эти новые категории опять-таки делятся далее на свои подразделения. Такая классификационная знаковая схема существенно отличается от предыдущей, где только один знак вставляется на отведенное ему место. В описываемом нами случае целые понятийные категории со своими продолжениями могут быть уточнены или заменены. Новое изобретение внедрилось (и могло быть внедрено) только после появления компьютеров. Тогда обнаружилась возможность на каждом этапе классификационной схемы вставлять новый признак с одновременным его разветвлением на последующие классы и подклассы. Я имею в виду язычки, появляющиеся на экране при последовательном поиске нужного нам объекта. Каждая строчка язычка может быть изменена, либо к нему могут быть добавлены все новые и новые строчки. Тогда и эти новые категории обеспечиваются своими продолжениями в любом количестве и в любой последовательности. Нетрудно понять, какими большими эвристическими возможностями обладает эта недавно изобретенная и внедренная схема открытых знаковых систем.
Все указанные способы, которые я назвал, суть примеры уменьшения энтропии знаковой системы. Энтропию я понимаю как степень неопределенности системы, а ее уменьшение - как уменьшение неопределенности за счет упорядочения системы. Мне кажется, что знаковые системы постоянно совершенствуются по линии ограничения существующей в них неопределенности. То, что это действительно имеет место, легко показать на любых системах, в особенности на мощнейших системах самого высокого уровня абстракции: языках и математических кодах.
Работа по упорядочению языков идёт неустанно и непрерывно. Тысячи лингвистов, и не только лингвистов, ежедневно трудятся на этом поприще: каждый новый словарь, каждая новая грамматика, каждое новое языковедческое исследование - это шаг в данном направлении. А что делают лингвистические центры в разных странах? То же самое можно сказать о работе профессиональных математиков и математических институтов. Впрочем, системы меньшей абстрактности тоже требуют постоянного усовершенствования. Выше упоминалась десятичная библиографическая схема Дьюи. Она постоянно улучшается; существует специальный научный библиографический центр, который разрабатывает поправки к первоначальной схеме и внедряет их в практику работы библиотек по всему миру.
Даже для сверхсложных систем результат такой деятельности налицо. Сравните свой национальный язык несколько столетий назад с его современным состоянием. Прочтите несколько старых текстов на выбор, и вы сразу же почувствуете разницу. Любой язык за столетие меняется настолько, что многие тексты становятся малопонятными. Изменения в системе происходят в сторону дальнейшей её отладки с тем, чтобы она могла наиболее эффективным образом выполнять возложенные на неё задачи. По этому же параметру можно сравнивать разные языки между собой. Некоторые из них максимально отлажены для современных нужд, другие отстают в этом плане. Отставание языка обычно отражает общее отставание в зрелости цивилизации в той или иной стране. Но в этой схеме мы находим и утешение для "отстающих". Любая языковая система имеет достаточный потенциал для развития и для достижения самых высоких рубежей. С ростом уровня цивилизации в стране ее язык становится настолько зрелым, насколько это необходимо для его нормального функционирования.
В моем понимании энтропии и ее влияния на развитие знаковой системы не заложен момент гибели или ухудшения. Напротив, моя теория предельно оптимистична. Я полагаю, что знаковые системы не подвержены уничтожению; они имеют тенденцию только к дальнейшему совершенствованию. Бывают, конечно, случаи, когда старые системы исчезают, но это происходит только, когда исчезают их носители или когда основные функции данной системы берут на себя другие системы более высокого уровня и качества, либо когда коренным образом меняется представление человечества в отношении той или иной научной парадигмы. Само понятие "научной парадигмы" и представление об ее коренных изменениях как об изменениях революционных было внедрено Томасом Куном в его книге "Структура научных революций"***. В принципе же, если знаковые системы проникли в общественное сознание и закрепились там, изменить их почти не представляется возможным. И уж тем более отменить.
Подводя итог сказанному, мы можем сделать вывод, что разный вектор энтропии в онтологических и знаковых системах может помочь нам в отделении одних от других. В то время как в онтологических системах, согласно второму началу термодинамики, энтропия системы по мере изменения ее энергетических характеристик всегда увеличивается, знаковые системы развиваются в сторону уменьшения своей энтропии.
Любопытно все же, откуда берется материал для пополнения и улучшения знаковых систем. Закрытые знаковые системы заранее ориентированы и отлажены на то, что такого рода изменений в них не будет. Между тем, в процессе длительного функционирования внутри этих систем накапливается достаточно "шлака" для того, чтобы потребовалось их изменить или дополнить. Даже такая устойчивая система, как национальный алфавит, время от времени требует перестройки. Свидетельство тому - успешная реформа русского алфавита в период после Октябрьской революции. Она казалась невероятной в обычных условиях, но в экстремальных обстоятельствах привилась во благо самого русского алфавита. Хотя это - исключительный случай, но он говорит о многом.
Сегодня для реформы созрело много алфавитов. Например, алфавит иврита был в готовом виде воспринят из чрезвычайно архаичной языковой системы древнего иврита и продолжает существовать поныне, несмотря на многочисленные неудобства, которые испытывают пользователи. Впрочем, в данном случае следует учитывать, что мы всё ещё находимся внутри периода возрождения древнего языка на новом витке цивилизации.
В таком же положении находится и возрождаемый валлийский язык. Процесс возрождения средневаллийского языка в Уэльсе начался в конце XIX века, и тогда же был построен его современный алфавит. Поскольку функционирование валлийского языка проходит под прямым влиянием его могучего соседа - английского, в нем накопилось множество слов, вместе с реалиями заимствованных из английского и с начальной буквой j (jar, jаm и др.). Эта буква в валлийском отсутствует, но таких слов в языке накопилось так много, что буква j должна была как-то определиться внутри существующего алфавита. Она то появляется, помещенная в конце алфавита или после буквы i, а то и вовсе отсутствует. Таких несообразностей я, даже при самом поверхностном ознакомлении с валлийским языком, насчитал немало. Несомненно, что они будут со временем устранены. С этим явлением, которое я назвал английским словом stream-lining (отлаживание знаковой системы по швам), мы