25 июня 1945.
1 Иисус снова заходит в дом Зелота, один. Наступает вечер, тихий и безмятежный после такой жары. Иисус заглядывает в двери кухни, здоровается, а потом поднимается поразмышлять в верхнюю комнату, уже приготовленную к ужину.
Господь выглядит не особенно радостным. Часто вздыхает и ходит туда-сюда по комнате, то и дело бросая взгляд на окрестности, что видны через многочисленные двери этого просторного помещения, образующего куб над первым этажом. Даже выходит прогуляться на террасу вокруг дома и останавливается на ее задней стороне поглядеть на Иоанна из Эндора, любезно набирающего воду из колодца, чтобы принести ее загруженной делами Саломее. Смотрит, качает головой и вздыхает.
Сила Его взгляда притягивает Иоанна, так что тот оборачивается и затем спрашивает: «Учитель, я Тебе нужен?»
«Нет, Я просто на Тебя смотрел».
«Добрый Иоанн. Помогает мне», – говорит Саломея.
«И за такую помощь Бог его вознаградит».
После этих слов Иисус возвращается в комнату и садится. Он настолько погружен в Себя, что не замечает многоголосого шума и шарканья ног в коридоре у входа, а затем звука легких шагов, поднимающихся по внешней лесенке и приближающихся к комнате. Только когда Его окликает Мария, Он поднимает голову.
«Сын, в Иерусалим прибыла Сусанна с семьей и сразу же препроводила ко Мне Аглаю. Хочешь ее выслушать, пока мы одни?»
«Да, Мать. Немедленно. И пусть никто не поднимается до тех пор, пока мы не закончим. Надеюсь, все завершится до возвращения остальных. Но прошу Тебя подежурить, дабы не было бестактного любопытства… ни у кого… и особенно со стороны Иуды Симонова».
«Я тщательно прослежу…»
Мария выходит, чтобы вскоре вернуться, ведя за руку Аглаю, уже больше не обвитую своим серым широким плащом со спадающим спереди покрывалом, уже больше не носящую высокие сандалии, снабженные ремешками и пряжками, что были у нее раньше, но ставшую во всем похожей на еврейку, благодаря плоским и низким сандалиям, самым простым, как у Марии, одежде темно-синего цвета, на которую накинут плащ, и белому покрывалу, надетому по обычаю простых еврейских женщин – то есть прямо на голову, а один край наброшен на плечи, – так что лицо прикрыто, но не полностью. Это одеяние, обыкновенное для бесчисленного множества женщин, а также ее нахождение в группе галилеян, уберегли Аглаю от того, чтобы быть узнанной.
Она входит с опущенной головой, краснея с каждым следующим шагом, и думаю, если бы Мария деликатно не подталкивала ее к Иисусу, она бы упала на колени прямо на пороге.
«Сын, вот та, что столько времени Тебя ищет. Выслушай ее», – говорит Мария, оказываясь около Иисуса, а затем удаляется, опуская пологи на распахнутые двери и закрывая ту, что ближе всего к лесенке.
3 Аглая освобождается от мешочка, что был у нее за плечами, а затем падает на колени у ног Иисуса, охваченная приступом сильных рыданий. Она опускается на пол и плачет, уткнувшись головой в скрещенные на полу руки.
«Не плачь так. Уже не время. Плакать было нужно, когда ты была ненавистна Богу. А не сейчас, когда ты Его любишь и Им любима».
Однако Аглая продолжает плакать…
«Не веришь, что это так?»
Ее голос пробивается сквозь всхлипывания: «Я люблю Его, это правда, как могу, как умею… Но, хотя я знаю и верю, что Бог – это Добро, я не смею надеяться обрести Его любовь. Я слишком много грешила… Я обрету ее, может быть, когда-то… Но мне еще надо плакать и плакать… Пока я одна в своей любви. Одна… Это не безутешное одиночество прошлых лет. Это одиночество, наполненное стремлением к Богу, а поэтому уже не безутешное… но такое грустное, такое грустное…»
«Аглая, как плохо ты еще знаешь Господа! Это стремление к Нему показывает тебе, что Бог отвечает на твою любовь, что Он тебе друг, что Он зовет тебя, приглашает, хочет общения. Бог не способен оставаться безучастным перед таким стремлением Своего создания, поскольку именно Он и воспламенил в сердце это стремление: Он, Создатель и Господь всякого творения. Он воспламенил его, потому что нарочитой любовью возлюбил душу, которая теперь к Нему стремится. Стремление со стороны Бога всегда предшествует стремлению со стороны твари, потому что Он – Всесовершенный, и потому что Его любовь гораздо ревностнее и горячее любви Его творений».
«Но как, как может Бог полюбить мою грязь?»
«Не пытайся постичь это своим умом. Это бездна милосердия, недоступная человеческому разуму. Но то, чего не может постичь человеческий ум, постигает ум любви, духовной любви. Эта любовь постигает и смело проникает в ту тайну, которая есть Бог, и в тайну отношений души с Богом. Проникает, говорю Я тебе. Проникает потому, что этого хочет Бог».
«О, мой Спаситель! Так значит я действительно прощена? Я действительно любима? Мне стоит этому поверить?»
«Разве Я лгал тебе когда-нибудь?»
«О! нет, Господь! Все, что Ты сказал мне в Хевроне, подтвердилось[a]. Ты спас меня, как и было сказано, Своим Именем. Ты искал меня, несчастную потерянную душу. Ты подарил жизнь этой моей душе, которую я носила в себе мертвой. Ты сказал мне, что если я буду Тебя искать, то найду. Это оказалось правдой. Ты сказал мне, что Ты повсюду, где люди нуждаются в лекаре и лекарстве. И это правда. Все, все, что Ты говорил бедной Аглае, от тех слов июньским утром до тех, что произносились у Живописной Воды…»
«Значит тебе придется поверить и этим».
«Да, я верю, верю! Только Ты скажи мне: „Я прощаю тебя!“»
«Я прощаю тебя именем Бога и Иисуса».
«Спасибо… 4 Но теперь… Что мне теперь делать? Скажи мне, мой Спаситель, что я должна сделать, чтобы получить вечную Жизнь? Мужчины совращаются, только посмотрев на меня… Я не могу жить в постоянном страхе, что меня обнаружат и обманут… На пути сюда я дрожала от каждого мужского взгляда… Я больше не хочу ни грешить, ни провоцировать грех. Укажи мне путь, которым идти. Каким бы он ни был, я последую по нему. Ты видишь, что я и в нуждах стойкая… И даже если из-за чрезмерной нужды я повстречаю свою смерть, меня это не пугает. Я назову ее „своей подругой“, потому что она избавит меня от земных опасностей, и притом навсегда. Говори, мой Господь».
«Иди в пустынное место».
«Куда, Господь?»
«Куда пожелаешь. Куда тебя поведет твой дух».
«На многое ли будет способен мой дух, едва сформировавшийся?»
«Да, поскольку тобой руководит Бог».
«А кто мне еще будет говорить о Боге?»
«До поры до времени – твоя воскресшая душа…»
«Я еще когда-нибудь увижу Тебя?»
«На этой Земле никогда. Но вскоре Я искуплю тебя совсем и тогда приду к твоему духу, чтобы приготовить твое восхождение к Богу».
«Как произойдет мое полное искупление, если я больше Тебя не увижу? Как Ты мне его принесешь?»
«Умерев за всех грешников».
«О, нет! Ты не должен умирать!»
«Чтобы подарить вам Жизнь, Я вынужден отдать Себя на смерть. Ради этого Я пришел в облике человека. Не плачь… Ты скоро попадешь туда, где Я окажусь после жертвоприношения, Моего и твоего».
«Моего, Господь? Я тоже за Тебя умру?»
«Да. Но иным образом. Мало-помалу умирать будет твоя плоть, и по твоей собственной воле. Уже почти год, как она умирает. Когда она будет совсем мертва, Я тебя позову».
«У меня будет сила сокрушить мою грешную плоть?»
«В уединении, где ты будешь пребывать, и где Сатана будет нападать на тебя со злобным ожесточением тем сильнее, чем ближе ты будешь к Небесам, ты встретишь Моего апостола, некогда грешника, а затем искупленного».
«Значит, это не тот благословенный, что рассказывал мне о Тебе? Он слишком честен, чтобы в прошлом быть грешником».
«Не тот. Другой. Он поспеет к тебе в нужный момент. Он скажет тебе все то, что ты еще не в силах осознать. Ступай с миром. Да пребудет на тебе Божье благословение».
5 Аглая, так и стоявшая на коленях, склоняется, чтобы поцеловать ступни Господа. На большее она не осмеливается. Потом хватает свой мешок, переворачивает его. Из него выпадают простые предметы одежды, маленький позвякивающий мешочек и амфора из розового изящного алавастра.
Аглая кладет обратно одежду, берет мешочек и говорит: «Это для Твоих бедняков. Остатки моих драгоценностей. Я оставила лишь немного денег на пропитание на время путешествия… потому что, даже если бы Ты не сказал, я бы все равно отправилась в отдаленные края. А это для Тебя. Не сравнимо с благоуханием Твоей святости, но это то лучшее, что способна подарить эта Земля. А я пользовалась этим для наихудшего… Вот. Дай Бог, чтобы на Небесах в Твоем присутствии я благоухала хотя бы так», – и она вытаскивает из амфоры драгоценную пробку и выливает содержимое на пол.
Пустую амфору Аглая забирает себе. «На память об этом часе», – говорит она, а потом снова наклоняется поцеловать ступни Иисуса, встает, пятится назад, выходит и закрывает дверь…
Слышны ее удаляющиеся шаги по лестнице, ее голос, когда она обменивается несколькими словами с Марией, а потом шум спускающихся с лестницы сандалий и больше ничего. От Аглаи остается лишь мешочек у ног Иисуса, да сильнейшее благоухание во всей комнате.
Иисус поднимается… подбирает мешочек и кладет его Себе за пазуху, идет к одному из проемов, выходящих на дорогу, и улыбается, увидев одинокую женщину, что в своем еврейском плаще удаляется в сторону Вифлеема. Делает благословляющий жест, а затем идет на террасу и зовет: «Мама!»
Мария проворно поднимается по лестнице: «Ты осчастливил ее, Сын Мой. Она ушла уверенная и спокойная».
«Да, Мать. Когда вернется Андрей, пришли его ко Мне первым».
6 Проходит некоторое время, потом раздаются голоса возвращающихся апостолов…
Прибегает Андрей: «Учитель, Ты хотел меня видеть?»
«Да, подойди сюда. Об этом никто не будет знать, но тебе справедливо об этом сказать. Андрей, спасибо тебе от имени Бога и от имени одной души».
«Спасибо? За что?»
«Не чувствуешь этот аромат? Это подарок на память от той Закутанной женщины. Она приходила. Она спасена».
Андрей становится красным, как земляника, опускается на колени и не находит слов… Наконец произносит: «Теперь я удовлетворен. Да будет благословен Господь!»
«Да. Вставай. Не говори остальным, что она приходила».
«Буду молчать, Господь».
«Ты можешь идти. Послушай, Иуда Симонов уже тут?»
«Да, он захотел нас сопровождать… и наговорил… столько неправды. Почему он это делает, Господь?»
«Потому что он малый избалованный. Скажи Мне честно: вы ссорились?»
«Нет. Мой брат слишком счастлив со своим дитем, чтобы ему хотелось ссориться, а остальные… Ты знаешь… они более осторожны. Ну, конечно, на сердце у нас у всех тошно. Но после ужина он опять уйдет… Говорит, к еще каким-то друзьям… О! и он еще презирает блудниц!..»
«Будь молодцом, Андрей. Ты тоже должен быть счастлив в этот вечер…»
«Да, Учитель. У меня тоже есть свое невидимое, но дорогое мне отцовство. Пойду».
7 Еще какое-то время спустя гурьбой поднимаются апостолы вместе с мальчиком и Иоанном из Эндора. За ними следуют женщины с подносами и светильниками. Последними приходят Лазарь и Симон.
Едва войдя в комнату, они восклицают: «А! да он шел отсюда!!!» – и вдыхают насыщенный ароматом роз воздух, насыщенный, несмотря на распахнутые двери. «Да кто ж это так надушил комнату? Может быть, Марфа?» – спрашивают многие.
«Моя сестра сегодня после трапезы не выходила из дома», – отвечает Лазарь.
«А кто тогда? Какой-нибудь ассирийский сатрап?» – шутит Петр.
«Это проявление любви одной спасенной», – серьезно говорит Иисус.
«Она могла бы обойтись без этой бессмысленной демонстрации спасения и отдать все то, что потратила, бедным. Их так много, и они знают, что мы подаем. У меня уже нет ни гроша, – раздраженно говорит Искариот, – А нам еще надо купить ягненка, снять комнату для пасхального застолья и…»
«Но я же вам все это предоставил…» – говорит Лазарь.
«Это неправильно. Обряд теряет свою значимость. Закон велит: „Возьми ягненка для себя и своих домашних“. Не говорит: „Получи ягненка“».
Варфоломей резко поворачивается, открывает рот, но затем закрывает. Петр от усилия промолчать становится пунцовым. Но Зелот, находясь у себя в доме, считает себя вправе отозваться и говорит: «Это раввинские тонкости… Прошу тебя, оставь их, а лучше прояви уважение к моему другу Лазарю».
«Молодец, Симон! – Петр взорвется, если не заговорит. – Молодец! Мне тоже кажется, у нас частенько забыва ют, что правом наставлять обладает только Учитель…» Петр произносит это «забывают» с героическим усилием, чтобы не сказать: «Иуда забывает».
«Это так… но… я нервничаю, пожалуй. Извини, Учитель».
«Ладно. Но Я тебе тоже отвечу. Благодарность – великая добродетель. Я благодарен Лазарю. Как та спасенная была благодарна Мне. Я изливаю на Лазаря аромат Своего благословения в том числе и за тех из Моих апостолов, кто не умеет этого делать, Я, старший над всеми вами. Та женщина пролила к Моим ногам аромат радости о своем спасении. Она признала Царя и пришла к Царю раньше многих других, на которых Царь излил гораздо больше любви, чем на нее. Оставьте ее в покое и не порицайте. Она не сможет присутствовать ни при Моем чествовании, ни при Моем помазании. Ее крест уже у нее на плечах. Петр, ты сказал: не ассирийский ли сатрап приходил сюда? Истинно тебе говорю, что даже ладан Волхвов, такой чистый и драгоценный, не был нежнее и дороже этого. Эта эссенция разбавлена слезами, и потому она такая стойкая: смирение утверждает любовь и делает ее совершенной. Сядем за трапезу, друзья…»
И на обряде возношении яств видение прекращается.
[a] См. Том I, 77.7.