За бунинской «Деревней» стояла большая традиция русской литературы, высочайший уровень национальной художественной культуры слова, и это наследственное качество отчетливо проявилось в общем строе и стиле повести, ее образной концепции и языке.
Сам Бунин осознал свою родственную связь с великими русскими классиками. В. Н. Муромцева-Бунина в своей книге воспоминаний приводит такую запись Бунина: «Писателем я стал, вероятно, потому, что это у меня в крови: среди моих дальних родичей Буниных было немало таких, что тяготели к писательству, писали и даже печатали, не приобретя известности, но были и такие, как очень известная в свое время поэтесса Анна Бунина, был знаменитый поэт Жуковский, сын тульского помещика Афанасия Ивановича Бунина и пленной турчанки, получившей фамилию своего крестного отца Жуковского только потому, что был он сыном незаконным. Я еще мальчиком слышал много рассказов о нем в нашем доме, слышал от моего отца и о Льве Толстом, с которым отец, тоже участник Крымской кампании, играл в карты в осажденном Севастополе, слышал о Тургеневе, о какой-то встрече отца с ним где-то на охоте <…> Я рос в средней России, в той области, откуда вышли не только Анна Бунина, Жуковский, Лермонтов, — имение Лермонтова было поблизости от нас, — но вышли Тургенев, Толстой, Тютчев, Фет, Лесков… И все это: эти рассказы отца и наше со всеми этими писателями общее землячество — все влияло, конечно, на мое прирожденное признание…». С этим трудно не согласиться. Иван Бунин не только по своей писательской манере продолжает ряд классиков, но он близок им по духу.
Горький, сравнивая повесть «Деревня» с классическими произведениями, писал: «Можно бы говорить о Л [ьве] Н [иколаевиче], — но «Утро помещика» и прочее — это другая эпоха, и это — эпизоды из жизни Толстого. «Мужики», «В овраге» — тоже эпизоды — простите! — из жизни ипохондрика. Я не вижу, с чем можно сравнить вашу вещь, тронут ею — очень сильно. Дорог мне этот скромно скрытый, заглушённый стон о родной земле, дорога благородная скорбь, мучительный страх за нее — и все это ново, так еще не писали».
Бунинская «Деревня» является классической не только по тематике, но и потому, что сама по себе повесть представляет один из лучших образцов русской классической литературы.
Правительственная реформа 1861 года, отменившая крепостное право в России, не устранила векового антагонизма между помещиком и мужиком. Она оставила помещиков без крепостных, а мужиков без земли, разрушив старую правовую основу патриархальных отношений в деревне, но зато еще более усилив экономический гнет, власть ростовщичества, кабалы, бесчисленных отработок, которыми безземельные мужики должны были платить за каждый клочок земли. Русский крестьянин задыхался на своем скудном средневековом наделе, голодал, надрывался, дичал, терпел бесчисленные муки, превосходившие силы человеческие. Общее политическое бесправие всего народа делало эти муки еще более безысходными.
По справедливому замечанию ученого А. Нинова, «Бунин в «Деревне» значительно расширил общие рамки художественного исследования. Он установил связь между явлениями, порознь описанными Чеховым, выявил их общую социально-историческую и бытовую основу». Начав с Тихона Красова исследование современной деревни, Бунин сразу же и безошибочно определил «потолок», высшую меру удачи, доступную мужику после отмены крепостного права. История возвышения Тихона Красова может служить своеобразным итогом полувекового развития буржуазных отношений в русской деревне. Итог этот не оправдал ничьих надежд. Положение крестьянской бедности стало еще хуже, и дурновские мужики, как и по всей России, готовы начать голодный земельный бунт, а «потолок» жизни самого богатого человека в Дурновке остался удручающе низким. И как бы ни чванился Тихон Ильич перед прочими мужиками, его «биография жизни» заключает в себе злую историческую насмешку.
В отличие от Чехова, Бунин увидел озлобленную деревню 1905 года, когда казалось, что терпение мужика лопнуло, и он готов взять силой и землю, и волю.
Бунин резко выступал против сближения своей прозы с чеховской. Он не принимал попыток навязать ему и его старшему современнику якобы свойственные им пессимистические настроения. Действительно, с любым отождествлением столь индивидуальных дарований согласиться нельзя. Но это не исключает творческих контактов. Обоим было присуще стремление высветить краткий миг душевного состояния — как знак общей атмосферы своего времени.
Бунин сразу угадал в глазах Чехова трагическую тоску человека, отъединенного от других надвигающейся смертью и знающего это. Сам Бунин был молодым, сильным. Но по жизненным обстоятельствам, психологическому складу он с юношеских лет болезненно переживал одиночество. Оба не скрывали друг от друга горьких предчувствий, и оба не могли «не возмущаться <…> пересоленными карикатурами на глупость и на величайшую вычурность, и на величайшее бесстыдство, и на неизменную лживость» в литературе, равно как и в жизни.
Чехов и Бунин открывают сокровенный смысл однообразного бытия. Поэтому находят в изображении внешне скудной жизни возможность выразить ее истинное, внутреннее содержание, в тексте — подтекстовые «емкости». По мнению исследователей, именно опора не на реплику, поступок героя, а на его настроение, состояние личности, на общую эмоциональную атмосферу эпизода, всей картины роднит прозу Чехова и Бунина.
Критический характер момента вел автора «Деревни» и к Л. Н. Толстому, сумевшему глубже всех, самой сутью своего великого таланта передать национальный характер и мировой размах первой русской революции.
Как никто после Толстого, Бунин подтвердил слабость крестьянского восстания, бессилие патриархальной деревни и ее безнадежную историческую отсталость. Именно в жизни патриархальной деревни, мужицкий и барской, сохранилось больше всего средневековых пережитков крепостничества, голодной нищеты и духовного рабства, сделавших невыносимым существование русского крестьянства. Представление о фатальной неизменности сущего, вечном и незыблемом круговороте жизни в ее изначально — древних, жестоких и грубых формах — глубочайшим образом связаны с ветхозаветностью всего жизненного уклада русской деревни, простоявшего неподвижно в течение многих веков. Революция 1905 года потрясла, но не разрушила этот уклад.
По множеству фактов Бунин мог судить, как обострились социальные отношения в деревне. Лето 1906 г. он провел на Орловщине, в имении своих родственников, и его письма того времени содержат выразительные подробности крестьянских волнений. В письме к М. П. Чеховой Бунин сообщал, в частности, что крестьяне из одной деревни подожгли скотный двор и, «вероятно, запалят еще разок, ибо волнуются у нас мужики и серьезно, в один голос говорят, что ни единому человеку из помещиков не дадут убрать ни клочка хлеба».
Эпизоды крестьянского быта в Дурновке, во время которого Митька-шорник чуть не врукопашную схватился с Тихоном Красовым у его крыльца, Бунин мог писать почти что с «натуры» как живой очевидец происходящего. Однако своеобразие его повести состоит в том, что основными сторонами социального конфликта в «Деревне» являются не помещики и крестьяне (этот старый антагонизм сдвинут на периферию сюжета повести), а безземельные бедняки и кулак-перекупщик земли в лице Тихона Красова. Иными словами, Бунин рассматривает новый социальный антагонизм, расколовший крестьянство после отмены крепостного права. Но, несмотря на это, «Деревня» и по тематике, и по стилю повести является одним из лучших образцов русской классической литературы.
Итак, «Деревня» И. А. Бунина была написана в русле русской литературной традиции (Л. Толстого, А. Чехова и других), однако Бунин как представитель трагического XX века сумел показать новые социальные и нравственные сдвиги в деревне 1910-х годов, новый социальный антагонизм.