и семь часов в Дувр Хаус, Ипсвич, Массачусетс. R. S. V. Р. [12]
- Ну? - спросила Дженнифер.
- Ты еще спрашиваешь? - сказал я, конспектируя дело "Штат против
Персиваля", ставшее чрезвычайно важным прецедентом в уголовном
законодательстве.
Дженни помахала приглашением, чтобы привлечь мое внимание.
- Я думаю, что уже пора, Оливер,- сказала она.
- Пора сделать что?
- Ты прекрасно знаешь, что,- ответила она.- Неужели ему надо ползти
сюда на четвереньках? Я продолжал писать, пока она меня обрабатывала.
- Олли, он же пытается помириться с тобой!
- Ерунда, Дженни. Конверт надписан рукой моей матери.
- А мне показалось, ты сказал, что и не взглянул на него! - чуть ли не
закричала Дженни.- Олли, ну подумай,- продолжала она умоляюще.- Ему же
исполняется шестьдесят лет, черт побери! Откуда ты знаешь, дотянет ли он до
того времени, когда ты, наконец, соизволишь помириться с ним?
Я проинформировал Дженни в примитивнейших выражениях, что примирение
никогда не произойдет, и попросил ее любезно разрешить мне продолжать мои
занятия. Она молча уселась на краешке подушечки у моих ног. Хотя Дженни не
издавала ни звука, я вскоре почувствовал, что она пристально разглядывает
меня. Я посмотрел на нее.
- Когда-нибудь,- сказала она,- когда тебя будет "доставать" Оливер V...
- Его никогда не будут звать Оливер, уж в этом-то будь уверена! -
рявкнул я.
Она не стала кричать на меня, как делала это обычно, когда я повышал
голос.
- Послушай, Ол, даже если мы назовем его "Клоун Бозо", этот ребенок все
равно будет отвергать тебя, хотя бы только потому, что ты известный
гарвардский спортсмен. А к тому времени, как он станет первокурсником, ты,
возможно, уже будешь заседать в Верховном Суде!
Я сказал ей, что наш сын наверняка не будет отвергать меня. Она
поинтересовалась, почему я так уверен в этом. Я не смог представить никаких
доказательств. То есть я просто знал, что наш сын не будет отвергать меня,
но я не мог точно сформулировать почему. И тогда Дженни вдруг сказала ни с
того ни с сего:
- Оливер, твой отец любит тебя. Он любит тебя точно так же, как ты
будешь любить Бозо. Но у вас, Бэрреттов, так чертовски развито чувство
собственного достоинства и соперничества, что всю свою жизнь вы можете
думать, что ненавидите друг друга.
- Если бы не ты,- пошутил я.
- Да,- согласилась она.
- Обсуждение дела прекращено,- сказал я, будучи как-никак мужем и
главой семьи.
Я снова уставился в дело "Штат против Персиваля", и Дженни встала. Но
тут она вспомнила еще кое-что.
- Но еще надо решить вопрос с "R. S. V. Р.". Я заметил, что выпускница
Рэдклиффа по классу музыки, вероятно, могла бы сама придумать краткий, но
любезный негативный ответ безо всякой профессиональной помощи.
- Послушай, Оливер,- сказала она,- вероятно, я в своей жизни и лгала, и
хитрила. Но я никогда никому нарочно не причиняла боли. И не думаю, что
смогла бы это сделать.
- Неужели ты не можешь просто написать записку?
- Я сейчас потеряю терпение. Скажи мне номер их телефона.
Я сказал и в ту же секунду погрузился в чтение апелляции Персиваля в
Верховный Суд. Я не прислушивался к тому, что говорила Дженни. То есть я
старался не прислушиваться - она ведь находилась в этой же комнате.
- О, добрый вечер, сэр,- услышал я. Неужели Сукин Сын сам подошел к
телефону?.. Она зажала рукой трубку.- Олли, все-таки надо ответить
отрицательно?
Мой утвердительный наклон головы означал, что это необходимо, а взмах
руки - что она должна поторопиться, черт побери.
- Мне ужасно жаль,- сказала она в трубку.- То есть я хотела сказать,
что нам ужасно жаль, сэр...
"Нам!" Зачем ей надо было еще и меня сюда впутывать? И почему она, в
конце концов, не может добраться до сути дела и повесить трубку?
- Оливер! - Она снова зажала трубку рукой и заговорила громче: - Ему же
очень больно, Оливер... Неужели ты можешь просто так сидеть, когда твой отец
истекает кровью?
Если бы она не была сейчас в таком взвинченном состоянии, я мог бы еще
раз объяснить ей, что камни не кровоточат, что она не должна проецировать
свои ошибочные итало-средиземноморские понятия о родителях на скалистые
кручи утеса Рашмор. Но она была очень расстроена. И это расстраивало и меня
тоже.
- Оливер,- умоляюще произнесла она,- неужели ты не можешь сказать хоть
одно слово? Ему? Она, наверное, сошла с ума!
- Ну, может быть, что-нибудь вроде "здравствуй"? Она протягивала мне
трубку. И пыталась не заплакать.
- Я никогда не буду разговаривать с ним. Ни-ког-да,- сказал я
совершенно спокойно.
Теперь она плакала. Беззвучно, но слезы текли у нее по лицу. И потом -
потом она стала умолять.
- Ради меня, Оливер. Я никогда ни о чем тебя не просила. Пожалуйста.
Три человека. Все мы трое просто стояли (мне почему-то показалось, что
мой отец тоже находится здесь) и ждали чего-то. Чего? Чтобы я что-то сделал?
Этого я сделать не мог.
Разве Дженни не понимает, что она просит о невозможном? Что я сделал бы
все, абсолютно все, но только не это? Я уставился в пол, качая головой из
стороны в сторону с выражением непреклонного отказа и чрезвычайной
неловкости, а Дженни яростно прошептала - такого тона я у нее еще не слышал:
- Ты бессердечный ублюдок.- А потом закончила разговор с моим отцом,
сказав: - Мистер Бэрретт, Оливер хочет, чтобы вы знали, что по-своему...
Она остановилась, чтобы сделать глубокий вдох. Я был настолько
ошарашен, что мог только дождаться конца моего мнимого устного послания.
-...Оливер очень вас любит,- закончила она и быстро нажала на рычажок.
Нет никакого разумного объяснения тому, что я сделал в следующую
секунду. Прошу признать меня временно невменяемым. Поправка: я ничего не
прошу. Меня никогда нельзя простить за то, что я сделал.
Я выхватил из ее руки телефонную трубку, затем выдрал телефон из
розетки и швырнул его через всю комнату.
- Черт бы тебя подрал, Дженни! Убирайся из моей жизни ко всем чертям!
Я застыл, дыша, как зверь, в которого неожиданно превратился. Господи
Иисусе! Что же, черт возьми, со мной случилось? Я повернулся, чтобы
взглянуть на Дженни.
Но ее не было...
Я искал ее повсюду.
В библиотеке Школы Права я рыскал по рядам зубривших студентов... Потом
Харкнесс Коммонз, холл, кафетерий. Потом сумасшедшая беготня по Агассиз
Холлу в Рэдклиффе. Там ее тоже не было. Теперь я носился повсюду, и мои ноги
старались бежать с такой же скоростью, что и мое сердце.
Пейн Холл [13]? (Черт побери, какая ирония в этом названии!)
Внизу находятся комнаты для фортепианных занятий. Я знаю Дженни. Когда она
злится, она должна изо всей силы стучать по этой чертовой клавиатуре.
Правильно, но что она будет делать, если до смерти перепугана?
Инстинкт заставил меня остановиться у двери, за которой я услышал
сильные (рассерженные?) звуки прелюдии Шопена. На мгновение я застыл. Играли
с ошибками, весьма паршиво - остановились и снова начали. В одной из пауз я
услышал женский голос, произнесший: "Дерьмо!" Это наверняка Дженни. Я
распахнул дверь.
За роялем сидела какая-то клиффи. Она взглянула на меня. Некрасивая
широкоплечая хипповая студентка, раздраженная моим вторжением.
- Что скажешь, парень? - спросила она.
- Плохо, очень плохо,- сказал я и снова закрыл дверь.
Затем я побежал на Гарвард Сквер.
Где же Дженни?
Я стоял, ничего не делая, заблудившись во мраке этого островка на
Гарвард Сквер, не зная, куда идти и что делать дальше. Какой-то цветной
подошел ко мне и спросил, не хочу ли я уколоться или покурить травки. Я
задумчиво ответил ему:
- Нет, спасибо, сэр.
Теперь я уже не бежал. И вправду, зачем бежать в пустой дом? Было очень
поздно, и во мне все застыло скорее от ужаса, чем от холода (хотя было не
жарко, можете мне поверить). Когда я был в нескольких ярдах от дома, мне
показалось, что на верхней ступеньке лестницы кто-то сидит. Наверное, это
галлюцинации, подумал я, ведь фигура не двигается.
Но это была Дженни.
Это она сидела на верхней ступеньке.
Я слишком устал, чтобы паниковать, и чувствовал слишком большое
облегчение, чтобы радоваться...
- Джен?
- Олли?
Мы оба говорили так тихо и спокойно, что было невозможно понять, какие
чувства скрываются за нашими словами.
- Я забыла ключ,- сказала Дженни. Я стоял у подножия лестницы, боясь
спросить, сколько времени она уже здесь сидит. Я только знал, что я поступил
с ней ужасно.
- Дженни, прости меня...
- Замолчи.- Она прервала мои извинения, а потом произнесла очень тихо:
- Любовь - это когда не нужно говорить "прости".
Я помчался вверх по ступенькам - туда, где она сидела.
- Я хочу лечь спать. О'кэй? - сказала она.
- О'кэй.
Мы пошли к себе в квартиру. Когда мы раздевались, она подняла глаза и
сказала, успокаивая меня:
- Я говорила правду, Оливер.
Глава 14
Письмо пришло в июле. Оно было отправлено из Кембриджа в Деннис Порт, и
поэтому я узнал обо всем с опозданием приблизительно на один день. Я
бросился туда, где Дженни присматривала за детьми, игравшими в футбол (или
еще во что-то), и сказал в своей обычной манере, подражая Богарту
[14]:
- А ну пошли.
- Что?
- А ну пошли,- повторил я приказным тоном и направился к воде. Дженни
последовала за мной.
- Что происходит, Оливер? Объясни, пожалуйста. Ну, ради Бога!
- В лодку, Дженнифер! - повелел я, простирая вперед руку. В кулаке было
зажато письмо, но Дженни его не заметила.
- Оливер, я же не могу оставить детей без присмотра,- протестовала
Дженни, послушно ступая на борт.- Черт возьми, Оливер, да объясни, в конце
концов, в чем дело!
Мы были уже в нескольких сотнях ярдов от берега.
- Мне надо тебе кое-что сказать,- сообщил я.
- А что, ты не мог сказать мне об этом на берегу? - завопила она.
- Нет, черт побери! - проорал я в ответ. Никто из нас не сердился, но
было ветрено, и приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга.- Я хотел
остаться с тобой наедине. Посмотри, что у меня есть.- Я взмахнул конвертом,
и она тут же узнала фирменный знак.
- О, Гарвардская Школа Права! Тебе что, дали пинка под зад?
- Думай еще, жизнерадостная сучка! - рявкнул я.
- Тебя признали первым среди выпускников! - осенило ее.
Мне стало неловко.
- Почти. Третьим.
- О-о,- протянула она.- Всего лишь третьим?
- Послушай, но это значит, что моя фамилия все равно попадает в этот
недоделанный "Юридический Вестник"! - прокричал я.
Она сидела с абсолютно ничего не выражающим лицом.
- Господи Иисусе, Дженни,- захныкал я,- ну скажи хоть что-нибудь!
- Не раньше, чем я узнаю, кто стал первым и вторым,- процедила она.
Я надеялся обнаружить на ее лице хоть тень улыбки, которую пока еще ей
удавалось сдержать.
- Ну, Дженни...- молил я.
- Мне пора. До свидания,- сказала она и тут же прыгнула в воду.
Я нырнул за ней, и в следующий миг мы оба хихикали, уцепившись за борт
лодки.
- Эй! - Мне захотелось поделиться с ней одним остроумным наблюдением.-
Из-за меня ты бросилась за борт.
- Не выпендривайся,- ответила она.- Третий - это всего лишь третий.
- Знаешь что, стерва?
- Что, недоносок?
- Я чертовски многим обязан тебе,- серьезно закончил я.
- А вот и неправда, ублюдок, неправда,- отозвалась она.
- Неправда? - переспросил я, несколько озадаченный.
- Ты обязан мне всем,- сказала она. В ту ночь мы просадили двадцать три
доллара, объевшись омарами в одном модном ресторане в Ярмуте. Однако Дженни
отложила вынесение окончательного приговора до тех пор, пока не выяснится,
кто те два джентльмена, которые, как она выразилась, "положили меня на
лопатки".
Как это ни глупо звучит, но я был настолько в нее влюблен, что, едва мы
вернулись в Кембридж, я тут же кинулся выяснять, кто они - те два парня,
обошедшие меня. Я почувствовал облегчение, когда обнаружил, что первым в
списке шел Эрвин Блэсбенд, выпускник Сити Колледж 1964 года, дохлый очкастый
книгоед, совершенно не в ее вкусе, а парнем номер два оказалась Белла
Ландау, выпускница Брин Мор 1964 года. Все складывалось к лучшему. Особенно
то, что Белла Ландау была довольно-таки фактурна (насколько вообще может
быть фактурна правоведка). Теперь я мог немножко подразнить Дженни
подробностями того, что творится вечерами в Гэннетт Хаус - здании, где
размещался "Юридический Вестник". А ведь и в самом деле мы нередко
засиживались допоздна. Сколько раз я приходил домой в два или три часа ночи!
Подумайте только: шесть лекций плюс редактирование в "Юридическом Вестнике",
да плюс еще тот факт, что я писал статью для одного из номеров "Вестника"
(Оливер Бэрретт IV. "Юридическая помощь беднейшим слоям городского
населения: на материале исследования района Роксбери, г. Бостон"; ГЮВ
[15], март, 1966 г., стр. 861-908).
- Хорошая статья. Действительно, хорошая статья,- несколько раз
повторил старший редактор Джоэл Флейшман.
По совести говоря, я ожидал более членораздельного комплимента от
парня, собирающегося в следующем году стать помощником судьи Дугласа, но это
единственное, что он смог выдавить из себя, просматривая окончательный
вариант моей статьи. Господи, а Дженни уверяла меня, что вещь "острая, умная
и действительно хорошо написана". Неужели Флейшман не мог сказать мне
что-нибудь в этом роде?
- Флейшман считает, что это хорошая статья, Джен.
- Боже, неужели я прождала тебя почти до утра, чтобы услышать ЭТО? -
возмутилась она.- Разве он не стал комментировать твою методику, стиль - или
еще что-нибудь?
- Нет, Джен. Он просто назвал статью хорошей.
- В таком случае, почему тебя так долго не было? Я подмигнул ей.
- Никак не мог закончить одно дельце с Беллой Ландау.
- Да ну?
Тона я не уловил.
- Ты что, ревнуешь? - спросил я с надеждой.
- Нет, ноги у меня гораздо лучше,- ответила она.
- А ты умеешь составлять исковые заявления?
- А она умеет готовить спагетти?
- Да. Между прочим, именно спагетти она и принесла сегодня вечером в
Гэннетт Хаус. Все сказали, что ее спагетти так же хороши, как твои ноги.
Дженни кивнула:
- Еще бы!
- Ну, и что ты на это скажешь? - поинтересовался я.
- Скажу: "А кто платит за квартиру - Белла Ландау?"
- Вот черт! - воскликнул я.- Ну почему я никогда не могу остановиться
именно в тот момент, когда я впереди?
- Потому что ты никогда не бываешь впереди, Преппи,- ответила моя
любящая жена.
Глава 15
Так мы закончили Школу Права.
Эрвин, Белла и я были названы лучшими выпускниками Школы. Пришло время
нашего триумфа. Тесты, серьезные деловые предложения. Встречные иски.
Надувание щек. Куча работы. Повсюду мне мерещились призывные надписи:
"Поработай у нас, Бэрретт!"
Но я твердо следовал вдоль линии, отмеченной "зелененькими". Не такой
уж я болван, чтобы согласиться на престижное место клерка при каком-нибудь
судье или пойти в государственное учреждение типа Министерства юстиции. Я
искал денежную работу, которая раз и навсегда исключила бы из нашего чертова
лексикона эту подлую фразу: "Где бы перехватить?"
...Особо интригующее предложение поступило от одной фирмы из
Лос-Анджелеса. Посредник, назовем его некто Мистер Х (так спокойнее!),
твердил мне:
- Слушай, Бэрретт, мой мальчик, с ЭТИМ у нас все в порядке. В любое
время суток. Если захочешь, доставят прямо в контору.
И не то чтобы нас очень тянуло в Калифорнию, но хотелось все-таки
знать, что Мистер Х подразумевает под "ЭТИМ". У меня с Дженни появилась
целая масса совершенно безумных догадок на этот счет, но, видимо, для
Лос-Анджелеса они были недостаточно безумны. (В конце концов, я отделался от
Мистера X, сказав ему, что "ЭТО" меня абсолютно не волнует. Он был
ошеломлен.)
На самом деле мы уже приняли решение остаться на Восточном побережье: у
нас было предостаточно заманчивых предложений из Бостона, Нью-Йорка и
Вашингтона. Одно время Дженни думала, что нам подойдет округ Колумбия ("Ты
можешь попасть в Белый дом, Ол"), но меня больше тянуло в Нью-Йорк. И
посему, с благословения моей жены, я наконец сказал "да" конторе Джонса и
Марша - престижной фирме (Марш некогда был генеральным прокурором),
специализирующейся на защите гражданских свобод ("Надо же, ты сможешь делать
добро и карьеру одновременно",- сказала Дженни). К тому же они прилично
попыхтели, чтобы уболтать меня: старик Джонас прикатил в Бостон, потащил нас
обедать в Пьер Фор, а потом прислал Дженни цветы.
Целую неделю Дженни ходила, распевая куплет, начинавшийся словами
"Джонас, Марш и Бэрретт". Я посоветовал ей не опережать события, а она
посоветовала мне не выпендриваться, потому что, по ее мнению, у меня в
голове крутился тот же самый мотив. Должен признаться, что она была права.
Впрочем, позвольте довести до вашего сведения, что Джонас и Марш
положили Оливеру Бэрретту IV 11 800 долларов в год - никто из наших
выпускников не получил такого головокружительного жалованья.
Как видите, третьим я оказался только с точки зрения успеваемости.
Глава 16
ИЗМЕНЕНИЕ АДРЕСА:
С 1-го июля 1967 года