Сравнительное литературоведение как специальная научная дисциплина возникло в конце 19 – нач. 20 вв., обособившись от общего литературоведения, в развитие которого особенно большой вклад внесли франц. ученые (Ф. Бальдансперже, Ф. ван Тигем и др.).
В России изучение Л. с. и в. вначале не получило столь широкого размаха, как на Западе; оно имело то преимущество, что проблема влияний рассматривалась как составная часть «исторической поэтики», единого историко-лит. процесса (работы А. Н. Веселовского). Позже вопросы сравнительного литературоведения были глубоко освещены в работах В. М. Жирмунского и его школы, М. П. Алексеева, А. И. Белецкого, Н. И. Конрада, группы литературоведов в ИМЛИ им. Горького, Ин-те славяноведения, Ин-те лит-ры им. Шевченко и др.)[2].
Сов. исследователи разрабатывали Л. с. и в. в связи с общей концепцией закономерностей мировой литературы (зап.-европ. лит-р, славянских, восточных и др.).
Историческая компаративистика необходимо включает в себя три составляющих линии: объект и предмет компаративных штудий (явления, которые сопоставляются), компаративную эпистемологию (метод и аналитические процедуры) и компаративное описание.
Предмет компаративистских исследований не может быть результатом произвольного выбора тех или иных явлений: необходимы критерии отбора, составляющие принцип достаточного основания.
Литературные связи и влияния – одна из главных закономерностей лит. процесса. Под ЛП понимается 1) литературная жизнь, определенной страны и эпохи, 2) многовековое развитие литературы во всемирном масштабе. И в этом последнем значении ЛС являются предметом исторического литературоведения.
Литературные связи как фактор развития мировой литературы, по определению Ю. Манна, обозначают постоянное взаимодействие литератур, усвоении (и преодоление) одной лит-рой худож. опыта другой. Единство мировой литературы обеспечивается прежде всего единым фондом преемственности, а также общностью стадий развития (от архаической мифопоэтики и жесткого традиционализма к свободному выявлению авторской индивидуальности).
Следует различать: 1) лит-ру, оказывающую влияние (донор), 2) л-ру, воспринимающую влияние (реципиент) и 3) т. н. литературу-посредник hammetteuer (термин введен франц. школой компаративизма).
Роль посредника могут играть целые лит-ры (напр., посредником в связях рус. лит-ры с зарубежными длит. время были французская, позднее – нем. и англ. лит-ры), лит. кружки, отд. писатели, театр. коллективы и т. д.
От лит. связей следует отличать историко-типологич. аналогии или схождения (конвергенции), возникающие при отсутствии или минимальном количестве непосредственных контактов между литературами (см. В. М. Жирмунский в кн.: Взаимосвязи и взаимодействие национальных литератур, 1961, с. 54). Таковы аналогии в развитии
1) древнего эпоса (напр., произведения, возникшие на высшей ступени варварства и в период зарождения феодализма, – рус. былины, серб. юнацкие песни, герм. дружинный эпос, тюрк. и монг. эпос и т. д.),
2) ранних форм лирики (поэзия провансальских трубадуров, нем. миннезингеров, классич. араб. любовная лирика и т. д.).
Историко-типологич. схождения (конвергенции) могут стать предпосылкой для непосредств. лит. связей. Во всяком случае, и типологич. аналогии, и Л. с. и в. восходят к одному и тому же явлению – единству историко-лит. процесса, обусловленному, в свою очередь, единством закономерностей развития человечества.
Литературные связи (контакты, влияния, заимствования) играют объединяющую роль в литературном процессе.
Влиянием принято называть воздействие на литературное творчество предшествующих мировоззрений, идей, художественных принципов. Например, влияние французского классицизма на русский, или по преимуществу идейное влияние Руссо на Л.Н. Толстого; или преломление жанрово-стилевых особенностей байроновских поэм в романтических поэмах Пушкина, или влияние поэтики Чехова на стиль ранних романов В. Вульф и т.д.).
Заимствование же – это использование писателем (в одних случаях – пассивное и механическое, в других – творчески-инициативное) единичных сюжетов, мотивов, текстовых фрагментов, речевых оборотов и т.п. Заимствования, как правило, воплощаются в цитации в широком понимании, реминисценциях.
Воздействие на писателей литературного опыта других стран и народов, как отмечал еще Александр Николаевич Веселовский (полемизируя с традиционной компаративистикой), «предполагает в воспринимающем не пустое место, а встречные течения, сходное направление мышления, аналогические образы фантазии».
Плодотворные влияния и заимствования «извне» являют собой созидательно-творческий контакт разных, во многом не похожих друг на друга литератур. По мысли Б. Г. Реизова, международные литературные связи (в наиболее значительных своих проявлениях), «стимулируя развитие литератур, развивают их национальное своеобразие».
Вместе с тем на крутых поворотах исторического развития интенсивное приобщение той или иной литературы к инонациональному, дотоле чужому художественному опыту порой таит в себе опасность подчинения чужеземным влияниям, угрозу культурно-художественной ассимиляции.
Вопросо культурно-художественной ассимиляции дискуссионный. Например в 20-е годы Микола Хвильовый, который полностью поддерживал и претворял в жизнь политику «украинизации«(которую проводил Н. Скрипник), в своих памфлетах выступил против русификационного и почвенническо-»просвитянского» векторов развития украинской советской культуры под лозунгами «Прочь от Москвы!», «Украина или Малороссия?», «Ориентация на психологическую Европу».
Он писал: «Перед нами стоит такой вопрос: на какую из мировых литератур взять курс? Во всяком случае не на русскую. От русской литературы, от её стихии украинская поэзия должна бежать как можно быстрее. Дело в том, что русская литература тяготеет за нами веками как хозяин положения, приучивший психику к рабскому подражанию.
Украинское общество, окрепнув, не примирится со своим фактическим гегемоном – российским конкурентом. Мы должны стать немедленно на сторону молодого украинского общества, представляющего не только крестьянина, но и рабочего, и этим навсегда покончить с контрреволюционной идеей создавать на Украине русскую культуру.
Европа – это опыт многих веков. Это не та Европа, которую Шпенглер объявил «на закате», не та, гниющая, к которой вся наша ненависть. Это – Европа грандиозной цивилизации, Европа — Гёте, Дарвина, Байрона, Ньютона, Маркса и т. д., и т. п. Это та Европа, без которой не обойдутся первые фаланги азиатского ренессанса.
Почему далекая буржуазная Европа, а не близкая и родная большевистская Москва? Почему европейская культура, а не русская? Хвылевого упрекают в антирусскости, русофобии. Однако он не был русофобом, хорошо знал русскую литературу, и она занимала не последнее место в его интеллектуальном арсенале. Но он остро чувствовал опасную асимметрию в украинско-русских культурных отношениях; господство русской культуры закрепляло ее колониальный статус в Украине, и в этих условиях односторонняя ориентация на русскую культуру часто оборачивалась эпигонством, «позадництвом» и обезьянничаньем. Это стало своего рода национальной традицией. Вопрос этот сложный, особенно в современных условиях, когда он стал предметом националистических спекуляций на фоне конфликта между Украиной и Россией.
Валентин Евгеньевич Хализев указывает, что «для мировой художественной культуры насущны широкие и многоплановые контакты между литературами разных стран и народов (о чем говорил Гете), но вместе с тем неблагоприятен «культурный гегемонизм» литератур, имеющих репутацию всемирно значимых.
Легкое «перешагивание» национальной литературы через собственный культурный опыт к чужому, воспринимаемому как нечто высшее и всеобщее, чревато отрицательными последствиями.
«На вершинах культурного творчества», по словам философа и культуролога Н.С. Арсеньева, имеет место «соединение духовной открытости с духовной укорененностью».
Европеизация. В литературоведении прижился термин европеизация. Синонимы: вестернизация, или модернизация. Этот термин истолковывается и оценивается по-разному. Он обозначает интенсивное воздействие западноевропейского опыта на иные регионы (Восточная Европа и неевропейские страны и народы). Это воздействие неоднозначное, имеет как положительные, так и отрицательные стороны. В частности об этом писали Н.С. Трубецкой в статье «Европа и человечество» (1920), Григорий Померанц в статье «Некоторые особенности литературного процесса на Востоке» (1972).
Трубецкой писал, что великая романо-германская культура отнюдь не тождественна культуре всего человечества, и поэтому полное приобщение целого народа к культуре, созданной другим народом, – дело в принципе невозможное и что смесь культур опасна. Европеизация идет сверху вниз и затрагивает лишь часть народа, а потому в ее результате культурные слои обособляются друг от друга и усиливается классовая борьба. Добавим и национальная. В связи с этим приобщение народов к европейской культуре осуществляется поспешно: скачущая эволюция «растрачивает национальные силы». И делается жесткий вывод: «Одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела народа».
По словам Померанца, привычные для западноевропейских стран представления на «неевропейской почве» деформируются; в результате копирования чужого опыта возникает «духовный хаос». Следствием модернизации является «анклавность» (очаговость) культуры: упрочиваются «островки» нового по чужому образцу, контрастирующие с традиционным и устойчивым миром большинства, так что нация и государство рискуют утратить цельность.
И в связи со всем этим происходит раскол в области общественной мысли: возникает противостояние западников (вестернизаторов-просветителей) и этнофилов (почвенников-романтиков, в России – славянофилов) – хранителей отечественных традиций, которые вынуждены защищаться от размывания национальной жизни «бесцветным космополитизмом». Перспективу преодоления подобных конфликтов Г.С. Померанц усматривает в осознании «средним европейцем» ценностей культур Востока. И расценивает вестернизацию как глубоко позитивное явление мировой культуры.
И еще раз обратим внимание на позитивную сторону приобщения ряда регионов к западноевропейской культуре. Она в перспективе органического соединения начал исконных, почвенных – и усвоенных извне. Об этом хорошо сказал Г.Д. Гачев: В истории незападноевропейских литератур, отмечал он, имели место моменты и этапы, когда осуществлялось их «энергичное, порой насильственное подтягивание под современный европейский образ жизни. Это на первых порах приводило к известной денационализации жизни и литературы. Но со временем испытавшая сильное иноземное влияние культура, как правило, «обнаруживает свою национальную содержательность, упругость, сознательное, критическое отношение и отбор чужеземного материала».
О такого рода культурном синтезе применительно к России XIX в. писал Н.С. Арсеньев: освоение западноевропейского опыта шло здесь по нарастающей, «рука об руку с необычайным подъемом национального самосознания, с кипением творческих сил, поднимавшихся из глубин народной жизни. Лучшее в русской культурной и духовной жизни родилось отсюда». Высший результат культурного синтеза ученый усматривает в творчестве Пушкина и Тютчева, Л.Н. Толстого и А. К. Толстого.
Нечто аналогичное в XVII-XIX вв. наблюдалось и в других славянских литературах). По словам А.В. Липатова, здесь имели место «взаимопереплетение» и «соединение» элементов литературных направлений, пришедших с Запада, с «традициями местной письменности и культуры». Данный синтез знаменовал «пробуждение национального самосознания, возрождение национальной культуры и создание национальной словесности современного типа».
Международные связи (культурно-художественные и собственно литературные), как видно, составляют (наряду с типологическими схождениями) важнейший фактор становления и упрочения симфонического единства региональных и национальных литератур. (В.Е. Хализев Теория литературы. 1999 г.).