13 июня 1945.
1 Фавор, уже пройденный, сейчас за спиной у путешественников. Они шагают по равнине, заключенной между этой горой и другой, что у них прямо по ходу, разговаривая о восхождении, которое все они совершили, хотя, похоже, вначале наиболее пожилые хотели себя поберечь. Но теперь они довольны, что ходили туда, на вершину.
Путь их нетруден, поскольку проходит по достаточно удобной главной дороге. Час еще ранний, потому у меня впечатление, что они переночевали на склонах Фавора.
«Вон Эндор, – говорит Иисус, указывая на убогое селение, уцепившееся за первые возвышенности этой следующей группы холмов. – Ты действительно хочешь туда пойти?»
«Если Ты пожелаешь сделать мне приятное…» – отвечает Искариот.
«Ну тогда пойдем».
«А долго туда идти?» – спрашивает Варфоломей, который по своему возрасту не очень-то расположен к обзорным экскурсиям.
«О, нет! Но если хотите остаться…» – говорит Иисус.
«Да, да! Пожалуйста оставайтесь. Мне достаточно пойти с Учителем», – торопится сказать Иуда из Кериота.
«Мне, вот, прежде чем решать, хотелось бы знать, что хорошего можно там увидеть… На вершине Фавора мы видели море, и после речи этого парня я должен признаться, что впервые увидел его как следует и увидел, как видишь Ты: сердцем. Здесь… мне хотелось бы знать, есть ли здесь, чему поучиться. И в таком случае я пойду, даже если мне придется попотеть…» – говорит Петр.
«Слышал? Ты так и не рассказал о своих намерениях. Из вежливости к товарищам скажи о них сейчас», – предлагает Иисус.
«Не в Эндор ли Саул пожелал пойти, чтобы обратиться за советом к пифии?»[a]
«Да. И что же?»
«Так вот, Учитель, я был бы не прочь отправиться в то место и послушать Твой рассказ о Сауле».
«О, тогда я тоже пойду!» – восклицает Петр с энтузиазмом.
«Ну, в таком случае пойдемте».
Быстрым шагом они преодолевают последний участок главной дороги, а затем сворачивают на второстепенную дорогу, что ведет прямо в Эндор.
2 Как говорил Иисус, это убогое место. Дома его вросли в склоны, которые потом, за пределами селения, делаются более неровными. В них живут бедные люди. Жители должны быть преимущественно заняты выпасом: на горных пастбищах и среди рощ из вековых дубов. Немногочисленные наделы, засеянные ячменем или подобной зерновой культурой на подходящих участках, да яблони со смоковницами. Редкие виноградные лозы вокруг домов, выступающие в роли драпировки на стенах, темные, как будто это довольно влажное место.
«Сейчас мы спросим, где было пристанище той волшебницы», – говорит Иисус. И останавливает какую-то женщину с амфорами, что возвращается с источника.
Та смотрит на Него с любопытством, а потом грубо отвечает: «Не знаю. У меня есть много дел поважнее, чем эти россказни!» – и оставляет Его ни с чем.
Иисус обращается к старичку, который что-то вырезает из куска дерева.
«Волшебница?.. Саул?.. Да кого это сейчас волнует? Хотя, подожди… Есть один образованный, и он, может быть, знает… Пойдем».
И старичок ковыляет по каменистой улочке к какому-то очень жалкому и крайне неухоженному дому. «Стой тут. Сейчас зайду и позову его».
Петр, показывая на домашнюю птицу, копающуюся в грязном дворике, говорит: «Этот человек – не израильтянин». Но не продолжает, поскольку старичок возвращается в сопровождении мужчины: одноглазого, грязного и непутевого, как и всё, что у него в доме.
Старичок говорит: «Видишь? Этот человек утверждает, что она там, за тем разрушенным домом. Тропинка, потом ручей, потом – роща и пещеры; самая высокая, у которой сбоку еще видны разрушенные стены, это та, что Ты ищешь. Разве не так ты сказал?»
«Нет. Ты все перепутал. Я сам схожу с этими незнакомцами». У мужчины резкий гортанный голос, усиливающий ощущение неловкости.
3 Они пускаются в путь. Петр, Филипп и Фома делают Иисусу знак за знаком, чтобы Тот не ходил. Но Иисус не обращает внимания. Он шествует позади мужчины вместе с Иудой, а остальные… нехотя следуют за Ним.
«Ты израильтянин?» – спрашивает мужчина.
«Да».
«Я тоже, или почти, хотя и не похож. Но я много времени провел в других странах и перенял обычаи, которые эти глупцы порицают. Я лучше других, но меня называют бесом, потому что я много читаю, развожу домашних птиц, которых продаю римлянам, и умею лечить травами. В молодости из-за женщины я схватился с одним римлянином – тогда я жил в Цинтиуме – и заколол его. Он умер, я лишился глаза и своего имущества и был приговорен к тюремному заключению на долгие годы… навсегда. Но я умел лечить – и исцелил дочь одного охранника. Это принесло мне его дружбу и некоторую свободу… Я ей воспользовался, чтобы сбежать. Нехорошо поступил, ведь тот человек наверняка поплатился жизнью за мое бегство. Но когда ты узник – свобода кажется прекрасной…»
«А разве она не прекрасна?»
«Нет. Лучше тюрьма, где мы одни, чем общение с людьми, что не дают нам остаться одним, а окружают нас, чтобы ненавидеть…»
«Ты изучал философов?»
«В Цинтиуме я был учителем… Прозелитом…»
«А сейчас?»
«А сейчас я никто. Живу в этой действительности. И так же ненавижу, как ненавидели и ненавидят меня».
«Кто тебя ненавидит?»
«Все. И Бог в первую очередь. У меня была жена… а Бог допустил, чтобы она предала и сгубила меня. Я был свободным и уважаемым, а Бог допустил, чтобы я стал каторжником. Бог оставил, люди несправедливы. И я вычеркнул и Того, и этих. Тут больше ничего нет… – и он бьет себя по лбу и по груди. – Точнее, здесь, в голове, есть мысли, есть знания. А вот тут ничего нет», – и он презрительно сплевывает.
«Ты ошибаешься. Там все еще есть две вещи».
«Какие?»
«Твоя память и твоя ненависть. Удали их. 4 Стань действительно пустым… и Я дам тебе нечто новое, что можно поместить туда».
«Что же?»
«Любовь».
«Ах, ах! Ты меня смешишь! Уже тридцать пять лет, как я не смеялся, дружище. С тех пор, как убедился, что та женщина мне изменила с римским торговцем винами. Любовь! Любовь – мне! Все равно, как если бы я бросил драгоценности моим курам! Они бы умерли от несварения желудка, если б не сумели превратить их в помет. То же самое со мной. Твоя любовь стала бы меня тяготить, если б я не сумел переварить ее…»
«Нет, муж! Не говори так!» – Иисус, в самом деле откровенно опечаленный, кладет Свою ладонь ему на плечо.
Мужчина смотрит на Него своим единственным глазом, и то, что он видит в этом приветливом и прекраснейшем лике, заставляет его умолкнуть и измениться в лице. Сарказм сменяется глубокой серьезностью, а последняя – подлинной печалью. Он опускает голову, а потом изменившимся голосом спрашивает: «Кто Ты?»
«Иисус из Назарета. Мессия».
«Ты!!!»
«Я. Разве ты обо Мне не знал, ты же начитан?»
«Знал… Но не знал, что Ты живешь, и что… о! главное, я не знал этого! Не знал, что Ты добр ко всем… вот так… даже к убийцам… Прости меня за все, что я наговорил… о Боге и о любви… Теперь я понимаю, почему Ты хочешь подарить мне любовь… Потому что без любви этот мир – ад, а Ты, Мессия, хочешь сделать из него рай».
«Рай в каждом сердце. Отдай Мне свою память и свою ненависть, что делают тебя больным, и позволь Мне вложить в твое сердце любовь!»
«О, если бы я познакомился с Тобой раньше!.. тогда… Но когда я убивал, Ты, наверное, еще не родился… Но после… после… когда я, свободный, как свободна в чаще змея, жил, чтобы травить своей ненавистью».
«Но ты также делал и добро. Разве ты не сказал, что лечил травами?»
«Да. Чтобы мое присутствие сносили. Но сколько раз я боролся с желанием отравить своими зельями!.. Видишь? Я укрылся здесь, поскольку… это селение, где не ведают о мире, и о котором не ведает мир. Проклятое селение. В иных местах я был ненавидим и сам ненавидел, и опасался, что меня узнают… Я ведь дурной человек».
«Ты сожалеешь, что причинил зло тюремному стражу. Видишь, в тебе уже есть доброта? Ты не злодей… Просто у тебя большая незажившая рана, и некому ее уврачевать… Твоя доброта вытекает из нее, словно кровь из ран. Но если бы нашелся тот, кто исцелит тебя и заживит твою рану, несчастный брат, твоя доброта уже не утекала бы по мере своего появления, а начала бы в тебе возрастать…»
Мужчина, опустив голову, плачет, никак не выдавая своего плача. Это видит лишь Иисус, идущий с ним рядом. Да, видит, но разговор дальше не продолжает.
5 Они добираются до укрытия, образованного из обвалившейся кладки и пустот внутри горы. Мужчина старается придать своему голосу твердость и говорит: «Вот, это тут. Заходи, пожалуйста».
«Спасибо, друг. Будь добрым».
Мужчина ничего не говорит и остается на месте, в то время как Иисус со Своими спутниками, перешагнув через каменные глыбы, что, наверняка, были элементами довольно крепких внешних стен, и потревожив ящериц и другую неприглядную живность, заходят в просторную закопченную пещеру, на стенах которой все еще присутствуют нацарапанные на камне знаки зодиака и подобная чушь. В закопченном углу – ниша, а внизу – отверстие, как будто лоток для стока жидкостей. Вызывающие отвращение летучие мыши своими гроздьями украшают потолок, а филин, всполошившийся от горения ветки, которую Иаков зажег, чтобы не наступить на гадюк или скорпионов, причитает, хлопая ватными крыльями и щуря свои глазищи, ослепленные светом. Он примостился прямо в нише, и смрад от мертвых мышей, ласок, птиц, разлагающихся под его ногами, смешивается с запахом помета и влажной почвы.
«И правда хорошенькое место! – говорит Петр. – Твой Фавор и море были получше, парень!» А затем, повернувшись к Иисусу: «Учитель, удовлетвори любопытство Иуды поскорее, потому что тут… точно не царский зал Антипы!»
«Сейчас. Что конкретно хотел ты узнать?» – спрашивает Иисус Иуду из Кериота.
«Ну… Я хотел бы знать, согрешил ли Саул и почему, придя сюда… Хотел бы знать, возможно ли то, что женщина может вызывать мертвых. Хотел бы знать… О! в общем, говори Ты. Я буду задавать Тебе вопросы».
«Долгая затея! Давайте, хотя бы, выйдем наружу, на солнце, на камни… Избавим себя от сырости и от вони», – просит Петр.
И Иисус соглашается. Они садятся, как придется, на обвалившиеся стены.
«Грех Саула был всего лишь одним из его грехов[b]. Ему предшествовали и за ним последовали многие другие. И все тяжелые. Двойная неблагодарность по отношению к Самуилу, который помазывает его на царствование и потом скрывается, чтобы не разделять с царем народное восхищение. Несколько раз он был неблагодарен по отношению к Давиду, который избавляет его от Голиафа и щадит в пещере Энгадди и на холме Хахилá. Повинен в многочисленных непослушаниях и возмущениях в народе. Повинен в том, что огорчил Самуила, своего благодетеля, погрешив против любви. Повинен в ревности и покушениях на жизнь Давида, еще одного своего благодетеля, и наконец в совершенном здесь преступлении».
«Против кого? Тут он никого не убил».
«Он убил здесь свою душу, завершил ее убийство. 6Почему ты опускаешь голову?»
«Думаю, Учитель».
«Думаешь – Я вижу. О чем ты думаешь? Зачем ты захотел прийти сюда? Не из чистого же ученического любопытства, признайся».
«Мы все время слышим о магах, некромантах, о вызывании духов… Я хотел увидеть, не откроется ли мне что-нибудь… Хотелось бы узнать, как это происходит. Я думаю, что мы, предназначенные удивлять, чтобы привлекать, должны быть немного некромантами. Ты это Ты, и действуешь Своими силами. Но мы должны испрашивать силу, помощь, чтобы совершать необычайные деяния, заявляющие о себе…»
«О! ты что: безумный? Что ты такое говоришь?» – выкрикивают многие.
«Молчите. Дайте ему договорить. Это у него не безумие».
«Да. В общем, мне казалось, что, когда я приду сюда, какая-то толика от тогдашней магии может войти в меня и сделать более влиятельным. Ради Твоей пользы, поверь».
«Я знаю, что ты искренен в этом своем нынешнем желании. Но отвечу тебе вечными словами, потому что они из Книги, а Книга эта пребудет до тех пор, пока есть человек. Будут ли ее принимать или насмехаться над ней, будут ли ее сжимать в руке во имя Истины или издеваться над ней, но она будет всегда.
Сказано: „И Ева, ввиду того, что плод древа был съедобным и красивым на вид, сорвала его и стала есть, и дала его мужу… И тогда глаза у них открылись, и они заметили, что наги, и сделали себе набедренные повязки… И сказал Бог: ‚Как вы догадались, что вы наги? Только из-за того, что съели запретный плод‘. И изгнал их из блаженного рая“. А в книге о Сауле сказано: „Явившись, Самуил сказал: ‚Зачем ты меня потревожил, заставив меня вызвать? Зачем вопрошать меня после того, как Господь отошел от тебя? Господь обойдется с тобой так, как я тебе говорил… потому что ты не послушался гласа Господня ‘“[c].
Сын, не протягивай своей руки к запретному плоду. Даже только приблизиться к нему – и то опрометчиво. Не любопытствуй о знании потустороннего, берегись, чтобы в тебя не попал сатанинский яд. Беги от тайного и от того, что нельзя объяснить. Лишь одно следует принимать со святой верой: Бога… Но от того, что не есть Бог, что не объяснимо силами разума и не создано человеческими силами – беги от этого, беги, чтобы тебе не отверзлись источники злобы, и ты бы не осознал себя „нагим“. Нагим: отталкивающим по своей человеческой природе, смешанной с сатанизмом. Зачем ты хочешь изумлять темными чудесами? Изумляй своей святостью, и пусть она будет светлой, как то, что исходит от Бога. Не стремись разорвать покровы, отделяющие живых от покойных. Не досаждай усопшим. Если они мудры, внимай им, пока они на Земле, чти их, оказывая им послушание и после их смерти. Но не тревожь их следующую жизнь. Кто не слушается гласа Господня, тот теряет Господа. А Господь запретил оккультизм, некромантию и сатанизм во всех его формах. Для чего тебе хочется знать более того, что тебе уже сказано Словом? Для чего тебе хочется совершать более того, чем позволяют тебе совершать твоя доброта и Моя власть? Вожделей не греха, а святости, сын.
Не убивайся. Мне приятно, что ты открываешь свое человеческое начало. То, что нравится тебе, нравится многим, слишком многим. И только цель, которую ты ставишь перед этим своим желанием: „быть могущественным, чтобы привлекать ко Мне“ – снимает большую тяжесть с этого человеческого и придает ему крылья. Однако это крылья ночной птицы. Нет, Мой Иуда. Приделай к своему духу солнечные крылья, крылья ангела. Только их веянием ты привлечешь сердца и сможешь их перенести, вслед за собой, к Богу. Можем мы отправляться?»
«Да, Учитель! Я сделал ошибку…»
«Нет. Ты был вопрошателем… Мир всегда будет изобиловать ими. Идем, идем. Уйдем из этого зловонного места. Пойдем навстречу солнцу! Через несколько дней Пасха, а после мы сходим к твоей матери. Я вызову тебе ее: твой честный дом, твою святую мать. О, какой покой!»
Как всегда, напоминание о его матери и адресованная ей похвала Учителя успокаивают Иуду.
7 Они выходят из развалин и начинают спускаться по старой тропинке. Одноглазый мужчина по-прежнему там.
«Еще здесь?» – спрашивает Иисус, делая вид, что не замечает его красного от обильно пролитых слез лица.
«Здесь. Если позволишь, я пойду за Тобой. Мне нужно Тебе кое-что сказать…»
«Тогда иди сюда ко Мне. Что ты хочешь Мне сказать?»
«Иисус… Я считаю, чтобы иметь силу говорить и совершать святое волшебство, изменяя самого себя, вызывая свою мертвую душу, как волшебница вызвала Самуила для Саула, я должен произносить Твое Имя, сладостное как Твой взгляд, святое как Твой голос. Ты подарил мне новую жизнь, и она неуклюжа и беспомощна, как жизнь новорожденного после трудных родов. Он пока еще бьется в тесных объятиях дурной оболочки. Помоги мне выбраться из моей смерти».
«Хорошо, друг».
«Я… я понял, что в моем сердце есть еще немного человеческого. Я не совсем зверь и могу еще любить и быть любимым, прощать и быть прощенным. Это Твоя любовь, Твоя любовь, которая есть прощение, научила меня этому. Разве это не так?»
«Так, друг».
«Тогда… возьми меня с Собой. Я был Феликсом! Ирония! А Ты дай мне новое имя. Чтобы действительно похоронить мое прошлое. Я буду следовать за Тобой, как бродячая собака, которая наконец нашла хозяина. Буду Тебе рабом, если хочешь. Но не оставь меня одного…»
«Хорошо, друг».
«Какое имя Ты мне дашь?»
«Имя, что Мне дорого: Иоанн. Потому что ты – благодать, которую творит Господь».
«Возьмешь меня с Собой?»
«Пока да. Позже ты будешь следовать за Мной вместе с учениками. Но как же твой дом?»
«У меня больше нет дома. Все, что у меня есть, я оставлю бедным. Дай мне только любовь и хлеб».
«Приходи, – и Иисус оборачивается, подзывая апостолов. – Друзья, и особенно ты, Иуда, примите Мою благодарность. Благодаря тебе, благодаря вам душа приходит к Богу. Вот новый ученик. Он пойдет с нами, пока мы не сможем перепоручить его нашим братьям-ученикам. Порадуйтесь, что обрели душу, и благословите Бога вместе со Мной».
Двенадцать, по правде сказать, не выглядят очень довольными. Но из послушания и вежливости делают хорошую мину.
«Если позволишь, я пойду вперед. Найдешь меня у порога моего дома».
«Конечно, иди».
Мужчина бегом удаляется. Он кажется другим человеком.
«А теперь, когда мы одни, Я наказываю вам, и это Мое распоряжение, быть с ним добрыми и при ком бы то ни было не упоминать о его прошлом. Кто заговорит или же проявит немилосердие к этому искупленному брату, тот будет немедленно Мной отстранен. Вам понятно? И посмотрите, насколько же благ Господь! Мы пришли сюда с человеческой целью, а по Его милости возвращаемся отсюда, добыв нечто сверхъестественное. О! Я ликую от радости, какая сейчас на Небе об этом новообращенном».
8 Они оказываются перед его домом. На пороге он сам в темной опрятной одежде, таком же плаще, с парой новых сандалий и вместительным мешком за спиной. Он запирает дверь, а потом – странная вещь для человека, которого можно было бы счесть бесчувственным, – берет белую, наверное, любимую курочку, что по-домашнему прижимается к его рукам, целует ее и плачет, а после опускает на землю.
«Идем… и прости меня. Но они, мои куры, меня любили… Я с ними разговаривал, и… они понимали меня…»
«Я тоже тебя понимаю… и люблю. Очень. И дам тебе всю ту любовь, в которой отказывал тебе мир тридцать пять лет…»
«О, я знаю! Я это чувствую! Поэтому и иду. Извини же человека, который… который любит живность, что… была верна ему больше, чем люди…»
«Да… конечно. Не думай больше о прошлом. Тебе столько предстоит сделать! И с твоим опытом ты сделаешь много хорошего. Симон, пойди сюда, и ты, Матфей. Видишь? Этот был более чем узником. Он был прокаженным. А этот был грешником. И Мне они дороги, потому что умеют понять несчастные сердца… Не так ли?»
«Благодаря Твоей доброте, Господь. Но будь уверен, друг, что в служении Ему все изглаживается. Остается лишь покой», – говорит Симон.
«Да. На смену ветхости от пороков или от ненависти приходит покой и вторая молодость. Я был мытарем. Но теперь я апостол. Перед нами мир. И мы осведомлены относительно его. Мы не беспечные дети, что проходят возле вредоносного плода и наклоняющегося дерева и ничего не замечают. Мы знаем. Мы в состоянии избежать зла и можем научить этому других. И умеем распрямить того, кто согнут. Потому что знаем, какое утешение, когда тебя поддерживают. И знаем Того, кто поддерживает: Его », – говорит Матфей.
«Правильно! Правильно! Вы мне поможете. Спасибо. Как будто бы я вышел из какого-то мрачного и зловонного места на открытый цветущий луг… Я испытал нечто подобное, когда освободился, наконец-то освободился после двадцати лет тюремного заключения и жестокой работы в рудниках Анатолии и очутился – я сбежал в один ненастный вечер – на вершине горы: крутой, но зато открытой, но зато наполненной восходящим солнцем и поросшей пахучими рощами… Свобода! Но сейчас она больше! Во мне все расширяется! На мне уже пятнадцать лет не было цепей. Но мои ненависть, страх и одиночество все равно оставались моими цепями… Теперь они упали!.. 9 А вот мы и у дома того старика, что привел вас ко мне. Эй! Дружище!»
Прибегает старичок и неподвижно застывает при виде этого одноглазого: такого опрятного, одетого как путешественник и с улыбающимся лицом.
«Держи. Это ключ от моего дома. Я ухожу, навсегда. Я благодарен тебе, ведь ты мой благодетель. Ты вернул мне семью. Делай с моим имуществом все, что пожелаешь … и позаботься о моих курах. Не обращайся с ними дурно. Каждую субботу приезжает римлянин и покупает яйца… Они принесут тебе пользу… Относись к ним хорошо, к моим курочкам… и Бог тебя вознаградит».
Старичок крайне изумлен… Он берет ключи и стоит разинув рот.
Иисус говорит: «Да, поступай, как он сказал, и Я тоже буду тебе за это благодарен. Благословляю тебя именем Иисуса».
«Назарянин! Это Ты! Помилуй! Я разговаривал с Господом! Женщины! Женщины! Мужчины! Среди нас Мессия!» – он кричит пронзительно, как орел, и со всех сторон сбегаются люди.
«Благослови нас! Благослови нас!» – кричат одни. А другие: «Останься!» И третьи: «Куда Ты идешь? Скажи, хотя бы, куда идешь».
«В Наин. Остаться не могу».
«Мы пойдем за Тобой! Ты не против?»
«Идите. А тем, кто остается, мир и благословение».
Они двигаются в сторону главной дороги и выходят на нее.
10 Мужчина, что шествует рядом с Иисусом и еле тащит свой мешок, вызывает у Петра любопытство. «Да что там у тебя за тяжесть такая?» – спрашивает он.
«Одежда… и книги… Мои друзья наряду с моими курами. Не смог с ними расстаться. Они-то и весят».
«Э, наука – вещь тяжелая! Уж точно! И кому она нравится, а?»
«Они не позволили мне сойти с ума».
«Хм! да ты, должно быть, их любишь! Что же это за книги?»
«Философия, история, греческая и римская поэзия…»
«Хороши, хороши. Правда, хороши. Но… ты думаешь, сможешь их с собой носить?»
«Возможно, у меня даже получится с ними расстаться. Но все сразу бросить невозможно, не так ли, Мессия?»
«Зови Меня Учителем. Да, невозможно. Но Я помогу тебе найти место, где ты сможешь приютить своих друзей – свои книги. Они тебе еще послужат, чтобы спорить с язычниками о Боге».
«О, как же Твоя мысль свободна от всяких ограничений!»
Иисус улыбается, а Петр восклицает: «Еще бы! Он же Сама Премудрость!»
«И Доброта, поверь. А ты – образованный?»
«Я? О – образованнейший! Отличаю сазана от карпа, и на этом моя образованность заканчивается. Я рыбак, дружище!» – и Петр смеется скромно и искренне.
«Ты честный. Это наука, которая изучается самостоятельно. И постичь ее очень трудно. Ты мне нравишься».
«Ты тоже мне нравишься. Потому что ты откровенен. Даже когда себя осуждаешь. Я все прощу, всем помогу. Но я беспощадный враг лицемеров. Они вызывают у меня отвращение».
«Ты прав. Лицемер – это преступник».
«Преступник. Ты сказал. Скажи, не решишься ли ты дать мне на некоторое время свой мешок? Будь спокоен, с книгами я все равно не удеру… Мне кажется, ты надрываешься…»
«Двадцать лет рудников сказываются… Но тебе-то зачем надрываться?»
«Затем, что Учитель научил нас любить друг друга как братьев. Давай сюда. И возьми мои пожитки. Мой груз не тяжел… Нет там ни истории, ни поэзии. Вся моя история, вся моя поэзия и еще то, о чем ты говорил, это Он, мой Иисус, наш Иисус».
[a] (1 Цар.28:7-8), (1 Пар. 10:13-14), (Сир. 47:23).
[b] О грехах Саула – см. (1 Цар. 13-28). Гадания, магия и некромантия были запрещены в книгах Левит и Второзаконие. Из Труда МВ следует, что секта саддукеев, крайне враждебная Иисусу и Его учению, прибегала к подобным практикам, к которым имел влечение и Иуда Искариот.
[c] (1 Цар. 28:15-18).