На восьмидесятом году жизни начал задумываться о прожитых годах, о судьбе. По убеждению я атеист, но в то же время верю в судьбу. Может быть, потому, что постоянно слышу, что у человека есть своя судьба, что от судьбы никуда не деться, что судьбу не изменить. Об этом одинаково говорят и верующие и неверующие. С верующими ясно – судьбу человека определяет Бог. А у атеистов кто определяет? Выходит, что тоже бог. А раз Бог, значит, и ангел-хранитель. Тогда необязательно верить в Бога. Надо просто исполнять общечеловеческие заповеди Иисуса Христа.
Теперь уже большинство людей, да и многие ученые, соглашаются, что судьбу человека можно предсказать. Ясновидящая Ванга (на самом деле она была слепа), Вольф Мессинг, Матрона Московская, да и другие малоизвестные предсказатели с поразительной точностью видели судьбу человека. Таким даром обладали отдельные люди во все времена, независимо от их образования. До сих пор этот Дар не разгадан и не объяснен.
Я расскажу о критических моментах в моей жизни. С детских лет знаешь, что человек смертен. Но вот смертен ли ты, понимаешь только после смертельной опасной ситуации, которую пережил сам.
В 1938 году, когда мне было 8 лет, мы с отцом веяли на гумне ячмень. Дело было осенью. На дворе темнота. Веялка освещалась керосиновым фонарем, висевшем на стене гумна. Я помогал отцу крутить барабан веялки. Когда навеяли полный мешок зерна, отец поднял его на плечо, взял фонарь и пошел домой. Мне сказал, чтобы я не боялся темноты, что тут никого нет и, что он скоро вернется. А чтобы было нескучно ждать, отец сказал мне крутить барабан веялки с остатками зерна. Отец ушел.
До дома было метров сто. Наступила кромешная тьма, как говорят, хоть глаз выколи. И вдруг, через какое-то время, на мою голову обрушился страшный удар. Из глаз – правильно говорят, не врут – посыпались искры. На мгновение я потерял сознание и упал. Тишина. Никаких звуков и шорохов. Лежу на земле у веялки и прислушиваюсь, кто же меня мог ударить и что мне дальше делать. От страха даже притупилась боль. Потрогал голову (был в кепке), крови (сырости не ощутил). Медленно поднялся и забился под веялку. Не плакал. Сквозь щели ворот гумна увидел отблеск фонаря. Это шел к гумну отец. Когда он вошел в гумно, говорю ему, что меня кто-то сильно ударил по голове.
- Кто тебя мог ударить? Тут же никого нет! – отвечает он. – Ну-ка покажи голову. Больно?
- Больно, - говорю я.
Он посветил фонарем и увидел лежащий у веялки кол.
- Вот кто тебя ударил! Кол-то расшатался, что крепил веялку к балке гумна, и упал на тебя. Мог бы тебя и искалечить, если бы концом попал в лицо, или даже убить, если в висок.
Отец почему-то улыбнулся и говорит:
- Тебе, сынок, повезло. Могло быть и хуже. Сильно болит голова-то?
- Больно, но терпимо, - отвечаю ему.
- Ничего, сынок, потерпи. В жизни всякое случается. Главное – не бояться. Молодец, что не испугался. Ведь от страха тоже можно умереть. Остановится сердце и все!
Эти слова отца я запомнил на всю жизнь.
Раньше в деревнях все подростки, начиная с 8-10 лет, ездили верхом на лошадях. Девочки с 12-13 лет. Чем старше становились, тем отчаяннее ездили. Считалось «лихо», если подросток или парень ехал галопом, держа обе ноги на одной стороне (на одном боку лошади). И уже совсем считалось геройством ехать на лошади стоя. Верхом на лошадях ездили в ночное, на пастбище, с пастбища, при бороновании и просто так, прокатиться.
Однажды, это было летом 1943 года, мне уже исполнилось 13 лет, вел я с пастбища двух лошадей. На одной сидел верхом сам, вторую вел в поводу. Спускались с горы в поле Палотное, что выше нынешнего хлебозавода, в сторону Васильевки. Захотелось потренироваться ездить на одном боку лошади. В левой руке был повод моей лошади, в правой – повод второй лошади.
За 7 лет, с 1940 по 1946 годы, я падал с лошадей больше десятка раз и все вперед или вправо сбоку. Так падали все. Это не особенно страшно. Такие падения всадников (особенно каскадеров) в кино видели все. Кто сам так падал, не удивлялся. А вот упасть назад, причем на голову, это уже не просто опасно, а часто смертельно опасно. Так, вероятно, упал и разбился насмерть Павел, герой рассказа И.С.Тургенева «Бежин луг».
И вот я разогнался, вначале рысью, затем галопом. Всё бы обошлось, если бы другая лошадь не отставала. Она меня и сдернула назад. Как я упал, на спину или на голову, я не знаю. Сознание потерял. Лошади убежали к конеферме у ручья Ляпово метров за 120 или чуть дальше.
Долго ли лежал, не знаю. Очнулся от того, что кто-то дул или дышал мне в лицо. Это была Кононова Елизавета, конюх с конефермы. Она видела, что кто-то на лошадях спускался с горы. И вдруг эти лошади с уздечками появились у конефермы, а всадника не было.говорит, что почуяла неладное и пошла по дороге навстречу. Я валялся на дороге недвижим. Когда открыл глаза, подумала, что умираю. Глаза были мутные, мутные-мутные, как у умирающего. Эта женщина помогла мне подняться и довела до конефермы. Спросила, что болит. Отвечаю, что только голова, больше ничего.
Хорошо, что повод уздечки второй лошади не был намотан на правую руку. В противном случае она просто затоптала бы меня и потащила бы за собой. По рассказам кавалеристов (казаков), страшно не упасть с лошади в атаке, когда её ранят или убьют, а страшно попасть под копыта сзади скачущей лошади.
У меня не оказалось никаких ссадин, ушибов или переломов. Только сильно болела голова. Интересно, до падения у меня была очень хорошая память. Даже превосходная. После падения стала обыкновенная, как у всех нормальных людей.
В 1948 году мне было уже 18 лет, я поступил учиться во Второй Ленинградский медицинский институт. Через месяц после начала занятий заболел скарлатиной (детская болезнь). Провалялся в больнице больше месяца, вместе с двухнедельным изолятором. Так сильно похудел, что меня, как студента мединститута решили поддержать вливанием крови. Больница имени Мечникова находилась на территории нашего института. Запомнилось, как кровь из обыкновенной пол-литровой бутылки через тонкий шланг поступала в мою вену.
Не успел я зайти в палату, как началась аллергия. Весь покраснел, стал опухать и чесаться. В палате лежали ленинградцы, взрослые люди (не только дети, оказывается, болеют скарлатиной) закричали, что мне перелили кровь не той группы. Побежали за врачом. Врач быстро пришел и как только увидел меня, тоже закричал медсестре:
- Быстрее делайте укол! – И обратился ко мне – Не волнуйтесь, кровь той же группы, только не подготовлена к переливанию.
Соседи по палате потом говорили, что слышали, как медсестры обсуждали этот инцидент. Что всё-таки кровь была другой группы, чем моя. Моя кровь, кстати, I группы с положительным резус-фактором. Кровь мне вливала медсестра, врач не присутствовал. Так что все могло быть, но не умер – и хорошо.
В 1952 году, мне 22 года, учился на третьем курсе Ленинградского института механизации и электрификации сельского хозяйства. Летом по программе военной кафедры наш курс выехал в военные лагеря в Красное Село. Тактические занятия проводились на известном ещё с петровских времен Царском поле, недалеко от станции Можайская (известная ещё как Дудергоф). В конце этого поля находилось озеро и две ореховые горы. Одна из них так и называлась – Ореховая.
Мы лазали по горам и ели незрелые орехи. Купались в озере. Плавал я хорошо! В нашей деревне Бережной, да и в школе мало кто со мной мог соревноваться. Я не хвастаюсь. Моя фигура – рост, конституция тела без лишнего веса и физическая подготовка позволяли заниматься этим видом спорта без лишних усилий.
В детстве плавал в холодных омутах на р. Малиновке и на Устье. Знал все глубокие места под нашей деревней и не боялся их. Купался на Северной Двине летом 1947 года, на Неве у Петропавловской крепости, на финском заливе на станции Ольгино в сторону Сестрорецка, где жил в общежитии института. Одним словом, воды не боялся.
Однажды, уже вечером, купаясь с ребятами из нашей группы, стал агитировать их сплавать до середины озера. Никто не согласился. Поплыл один. В стоячей, озерной воде плавать тяжелее, чем в реке или море. Доплыл примерно до середины и мгновенно обессилел, устал. Чувствую, обратно не выплыть. Такого со мной никогда еще не бывало. С трудом повернулся на спину и замер. Кажется, даже перестал дышать.
Лежу на спине и соображаю, что же дальшеделать. Тонуть не тону, а плыть не могу. Начал потихоньку двигать ногами, затем чуть-чуть руками в сторону берега. Стал ощущать прилив сил и, подплывая к берегу, почувствовал полную силу. Что со мной тогда было, не знаю до сих пор.
Из литературы известно, что люди тонут не оттого, что не умеют или плохо плавают, а из-за боязни воды и страха. А мне урок на всю жизнь – не хвастайся и не хвались, что плаваешь лучше всех! Мог бы и утонуть.
В 1958 году, мне 28 лет, работаю главным инженером Шангальской МТС. Как-то проходя по территории у РММ, обратил внимание на погрузку металлолома на автомашину. Металлолом грузили автокраном. Стрела крана была поднята вверх, и крюк на тросе качался из стороны в сторону. Бывает же так, сам инструктировал работников по технике безопасности, а тут не заметил крюк крана,подходя к машине, и он ударил меня сбоку по голове. Удар пришелся с левой стороны, выше виска. В голове помутилось, я опустился на колени, почувствовал рвоту. Появилась кровь, а потом и опухоль (шишка). В медпункте фельдшер, глядя на меня, с какой-то радостью говорила, что мне повезло. Если бы удар пришелся на спичечный коробок ниже, в висок – это конец, смерть! Но этот удар по голове оставил след на всю жизнь. При любой простуде или изменении атмосферного давления на месте удара всплывает «шишечка» и болит голова. Врачи говорят, что удары по голове, полученные в детстве и в зрелом возрасте, дают о себе знать до самой старости.
В 1966 году, мне 34 года, поступил в аспирантуру ВСХИЗО (Всесоюзный сельскохозяйственный институт заочного образования) в г. Балашихе Московской области. Зимой, перед поездкой в институт заболел воспалением легких. Говорят, что более трех воспалений легких человек не выносит. Неправда! Лет десять назад с внучкой Лизой ходили за грибами. У меня была повышенная температура. А когда пришли домой, то она подскочила под 39, и вызвали скорую помощь. Меня увезли в больницу с воспалением легких в четвертый раз.
Так вот, в тот раз, пролежав в Шангалах в больнице около 10 дней, поехал в институт. В Шангалах болезнь лечили антибиотиком пенициллином. Приехав в Балашиху, я опять заболел. Поднялась температура. Пошел в медпункт на территории института. Там мне сделали укол опять пенициллином и велели лежать (в общежитии). Не успел дойти до общежития, как почувствовал аллергию. А когда поднялся в комнату на третьем этаже, началось сильное сердцебиение, опухлость рук и лица, покраснение кожи. Сразу же спустился вниз к вахтеру и попросил его вызвать скорую помощь.
Старушка-вахтер смотрит на меня и говорит:
- Надо же так напиться – весь опух и дрожит!
- Да это же аллергия! – закричал кто-то из проходящих студентов.
- Срочно, срочно вызывайте скорую помощь, иначе он тут и умрет.
Стали по телефону вызывать скорую, а я пошел в свою комнату. Еле-еле поднялся и лег в постель. Сердце настолько часто билось, что вот-вот «сорвется» и остановится. Слышу, кто-то бежит по коридору и спрашивает:
- Где, в какой комнате?
Заходят врач, медсестра и ещё кто-то незнакомый. Сходу сделали укол (вливание) хлористого кальция. Врач расспросил меня, что и как, и сказал, что слишком много ввели мне пенициллина, когда лежал дома с воспалением легких.
- Больше, - говорит, - никогда не принимайте антибиотики на базе пенициллина. Вам повезло, что мы были на месте и не выехали на другие вызовы. Вы могли умереть через несколько минут после подъема по лестнице, от большой нагрузки на сердце.
В восьмидесятые годы, когда я работал в управлении сельского хозяйства в п. Октябрьский, произошел такой случай. Заместитель начальника Кашин Иван Владимирович пожаловался на боли в области почек. У него были камни в почках.
- Пойду, - говорит, – в больницу и сделаю обезболивающий укол. Ушел, а через час звонят начальнику управления, что Кашин умер.
Дело было так. Пришел он в терапевтическое отделение и попросил знакомую ему медсестру сделать обезболивающий укол. Та ввела ему баралгин – широко известное обезболивающее средство. У него началась аллергия. А медсестра то ли испугалась, то ли не знала или не могла найти хлористого кальция – бросилась искать лечащего врача отделения. Не нашла его. Прибежал главврач (родной племянник Кашина, некто Осипов), но было уже поздно. Кашин умер. Его смерть многих потрясла. Человек он в районе был очень известный.
Точно такой же случай произошел со мной в 1989 году в Архангельске. Был я в командировке в областном управлении, и там у меня тоже в почке зашевелились камешки. Меня прямо с управления привезли в Первую городскую больницу. Положили в палату и сразу же сделали укол баралгина.
Говорю медсестре, что может быть аллергия, чтобы она приготовила хлористый кальций. Медсестра смеётся, от баралгина аллергии не бывает, а хлористого кальция у них полно, чтобы я не волновался. И надо же, через несколько минут началась аллергия. Она удивилась (еще, кажется, совсем девчонка): «Я с этим в практике ещё не встречалась!». Этот случай должна помнить и моя дочь Нина.
А медсестру в больнице п. Октябрьский, что растерялась и не спасла от смерти Кашина И.В., уволили с работы.
В 1974 году, мне было уже 44 года, работал я главным инженером управления сельского хозяйства Устьянского райисполкома и одновременно был заместителем начальника управления. Тогда в районе ежегодно проводились соревнования пахарей на базе одного из совхозов. Соревнования проходили в июне, как правило, в выходной день, и этот день считался как бы праздником механизаторов района.
В этом году соревнования проводились в совхозе «Едемский», в 35 км.от п. Октябрьский. Организация, открытие и проведение соревнования были возложены на меня. Присутствовали там все работники нашего управления, специалисты и директора совхозов, и даже первый секретарь райкома партии Костылев П.А., ведавший вопросами сельского хозяйства. Я поехал туда на машине «УАЗ-469». Сам был за рулем.
После завершения соревнований и вручения призов выпили, как это раньше водилось, и поехали домой. Я тоже выпил грамм 150.в мою машину сели главный агроном, главный бухгалтер, главный экономист и кадровик. Пнрндотвороткой на Орлово «веселая» компания зашумела:
- Тихо едешь Андриянович! Давай с ветерком, с ветерком!
Впереди был поворот направо, я прибавил газу, но принял слишком влево, к обочине дороги, а затем резко повернул вправо. Сразу почувствовал, что у машины с левого бока оторвались от земли оба колеса. Машина стала опрокидываться. Чтобы избежать опрокидывания, нужно было так же резко повернуть вправо. А там глубокая канава. Дальнейший поворот вправо только увеличивал опрокидывание. Я резко всем корпусом тела качнулся на сидении в правую сторону. Машина встала на колеса.
Меня прошиб холодный пот. В прямом смысле слова, взмокла рубашка, а руки задрожали. А компания ничего не заметила и затянула песню. До сих пор мне кажется, что кто-то извне помог подтолкнуть машину и поставить её на колеса. Опытные шофера говорили мне потом, что в таких случаях, при дальнейшем повороте вправо, при поднятых колесах с левой стороны всегда происходит опрокидывание. Они сказали, что мне просто повезло.
Я потому пишу так подробно, что до сих пор, когда вспоминаю этот случай, у меня холодеет сердце. Недаром гласит народная мудрость – «От тюрьмы и от сумы не зарекайся!». Есть вещи и страшнее тюрьмы. Как писал А.Грибоедов в «Горе от ума»: «Ах, злые языки – страшнее пистолета!».
Опрокинься машина на большой скорости – не избежать бы увечий, а может быть и смерти. И кто это сделал? Главный инженер, кандидат наук, депутат райсовета, организатор праздника сельских механизаторов. От одних только молвы и «славы» можно было прийти в ужас. Пронесло! Как тут не сказать «Слава богу!».
1980 год – мне уже 50 лет. Живем в д. Русановская (Шангалы) в двухквартирном доме. Строю сарай для дров около дома. Кажется, что закончил стройку полностью. Осталось подправить верхний перевод на высоте двух с половиной метров. Запустил пилу «Дружба», поставил табурет, встал на него и только ткнул концом пилы в перевод (балку), как вместе с «Дружбой» упал назад со стула. Пила перелетела через голову, и что странно, продолжала работать. А если бы она не вылетела у меня из рук и упала на меня? Да полоснула бы по лицу и по груди, даже по животу или рукам и ногам – калека на всю оставшуюся жизнь. Пронесло, но не полностью. Упал я спиной на стартер пилы и повредил позвоночник. Эту боль я чувствовал несколько лет. Даже теперь, когда ощупываю спину, нахожу этот аварийный позвонок.
В начале девяностых годов приезжала к нам из Балашихи наша знакомая по аспирантуре Шахова Нина Петровна с сыном Тимошей. Надумали ехать отдыхать в выходной день на берег Устьи выше д. Коптяевская, в сторону Орлово. Развели костер и стали из консервов готовить уху.
Я решил искупаться. В тех местах был я впервые и реки совершенно не знал. Поплыл. Подплывая к противоположному берегу, пытаюсь нащупать ногами дно. Дна нет, какое-то нагромождение бревен-мертвяков. Место глубокое, потому и забито лесом. Встал ещё раз и провалился правой ногой между двумя бревнами. Нога застряла, как будто кто-то там под водой схватил за лодыжку. Бревна сжались между собой.
Тяну ногу вперед, а её зажимает все сильнее и сильнее. Поднимаю голову, вода чуть ли не заливает рот и нос. На помощь звать бесполезно. Левой ногой встал на одно из этих скользких бревен и рванул правую ногу так, усилием воли, что, кажется, оставил там костлявую лодыжку. Больно, но обошлось только ссадиной и синяком. Бывает же так. Испугавшись, можно было и захлебнуться.
Будучи уже на пенсии, заготовлял вместе с сыном Сашей лес на продажу. Такая необходимость возникла после того, как Саша разбил легковую машину предпринимателя, и нам пришлось выплатить ему большую сумму денег. Лес рубили законно, а вот выписывали его в сельсовете по знакомству. Прибыль от этого, или, иначе говоря, «навар» был невелик.
Лес трелевали на полянку под названием Тягунья в четырех километрах от Шангал. Саша с трактористом таскали из леса хлысты ёлок, а я на полянке срубал с них сучки. Уж так случилось, что громадный хлыст длиной более 20 метров свалился мне на левую ногу и прижал её к другому хлысту. Ногу пронзила такая боль, какую я испытал только тогда, когда камни выходили из почки. Боль невыносимая, до потери сознания. Врачи говорят, что такие боли оттого, что камни идут по протокам и царапают их; значительно сильнее, чем при рождении ребенка.
В первый момент мелькнула мысль – нога ниже колена раздавлена в лепешку. Трактор ушел в лес за следующей партией хлыстов и придет только через двадцать минут. Невольно, совершенно бессознательно из меня вырвалось:
- Господи! Неужели мне здесь придется умирать!? В чем я провинился? Всю жизнь делал людям только добро. За что так наказываешь меня?
На глаза навернулись слезы. И вдруг слышу шум трактора. Оказывается, они ездили за одним хлыстом, потерянным ранее, потому и вернулись раньше.
Хлыст отвалили с помощью кольев. Нога освободилась, и боль сразу же притупилась по сравнению с той, что была раньше. Оказалось, на хлысте, что придавил ногу, оставался сук, длиной около четырех сантиметров. Этим суком мне и проткнуло икру ноги ниже колена на такую же глубину. А кость важержала. Через двое суток положили в больницу. Было подозрение на заражение крови. Пугали даже ампутацией. Но все обошлось, и, как говорится опять, слава богу!
В шестидесятых годах мы ездили отдыхать с женой и детьми Наташей и Сашей в Батуми. Лиза с Наташей жили в доме отдыха, а мы с Сашей на частной квартире. Этот частный домик стоял на самом берегу Черного моря. Я там купался по утрам, а днем на пляже, у дома отдыха, купались все вместе.
Берег каменистый, место глубокое у самого берега. Как-то в шторм, волны были высотой в полтора метра, я решил искупаться. На плоском пляже волна бежит далеко на берег и пропадает. А там, где у берега глубоко, волна подходит к его краю и не просто бьет о берег, а как бы закручивается внутрь, вглубь.
Заплыть-то я заплыл, а обратно на берег выбраться не могу. Подносит к берегу и тащит вниз, в глубину. Так продолжалось несколько раз. Еле, еле выбрался, выбившись из сил. Хозяйка квартиры, где я жил, каждое утро тоже ходила на море умываться и окунуться. Когда я рассказал ей, что чуть не утонул, она подтвердила, что в шторм тут купаться нельзя. Были случаи, что люди тонули.
Сколько в жизни ещё было неприятностей и болезней.
В детстве дважды переболел воспалением легких, часто простужался. Разные ворожеи и цыганки пугали маму, что я не жилец. У неё умерло пять детей (два моих брата и три сестры).
В 13 лет, поднимая тяжелый мешок муки на мельнице (нес в гору), надорвал сердечную мышцу и митральный клапан. С детства страдал ангиной, пока мены не оперировали (вырезали гланды) в Ленинграде в 1949 году.
Перенес скарлатину.
После окончания института с 1954 по 1967 года страдал язвой двенадцатиперстной кишки и гастритом (последствия питания в студенческие годы).
В 1989 году «обнаружились» камни в почках (очень сильные боли). Дробили их в больнице в Москве. С тех пор, вот уже двадцать лет они то растут до 12 мм, то стираются до 6-8 мм. В мочеточник не выходят, поэтому боли бывают небольшие, терпимые, от тяжести и простуды.
Была такая болезнь – рожа. Рожистое заболевание кожи ног. Какой-то мелкий паразит, как выразился врач в больнице, укусил меня за палец ноги в траве, у нашего дома за рекой. Как будто ткнули иголкой и всё.
Мыши отравили организм. Было и такое. И настолько серьезно, что ни здесь, в больнице в Шангалах, ни вОктябрьском не могли поставить правильный диагноз. Отправили в Архангельск. Но и там не могли поставить правильный диагноз. Лечили антибиотиками. Было это три года назад, а мы с Лизой только недавно, на днях узнали из телевизионной передачи («Здоровье» с Еленой Малышевой), что есть такая редкая болезнь от мышей, что человек буквально валится с ног и не может двигать ни руками, ни ногами. А отравился я сенной пылью из копны. Сено в копне хранилось четыре года, и мышей в нем кишмя кишело. Болезнь смертельная.
Оперировали аденому, тоже в Архангельске.
Год назад укусила собака за кисть руки. Да так сильно, что неделю лежал на лечении в больнице в Октябрьском. После укуса рука болела ещё несколько месяцев.
В марте 2009 года сделал операцию на глазах – катаракта.
В 1990 году – гипертония. Беспокоит повышенное давление крови. В последнее время участились головные боли. Врач А. Чечуров из Шангал говорит, что это атеросклероз сосудов головного мозга. А мне кажется, это последствия травм головы.
Последний раз предчувствие смерти я испытал в октябре 2013 года. У меня случился гипертонический криз. Внезапно началась сильная головная боль и рвота. Самостоятельно ходить не мог. Вызвали скорую помощь. Доставили в больницу в п. Октябрьский и оттуда на той же машине в г. Вельск. На всю оставшуюся жизнь запомнил, насколько ужасна была эта дорога: сплошные ямы, ямки и другие неровности. Трясло так, что иногда казалось – теряю сознание. Сопровождавший меня фельдшер позднее говорит, что я что-то кричал о боге и ангеле-хранитнле. Дежурный врач в больнице (г.Вельск) принимая меня сказала:
- При таком диагнозе, как Ваш, и сильном сотрясении головы, смертельный исход был бы очень близок. Благодарите бога, что остались живы.
Бывает же так, дежурный врач, женщина уже бальзаковского возраста интересный и симпатичный человек, оказалась верующей. Мы познакомились и общались, пока я там лечился.
Сколько раз смерть стояла за моей спиной. Кто меня спасал? Такова судьба или всё-таки есть у меня свой Ангел-хранитель. Но как бы то ни было, а я как был, так и остаюсь материалистом-атеистом.