Избранные письма святителя Игнатия Брянчанинова.
Письмо 5.
Просьба об увольнении на покой.
НЕКОТОРОМУ АРХИЕПИСКОПУ, ПРИСУТСТВОВАВШЕМУ В СВ. СИНОДЕ (КУРСКОМУ ИЛИОДОРУ)
Ваше Высокопреосвященство, Милостивейший Архипастырь и Отец! Приношу Вам искреннейшую, сердечную признательность за милостивое, христианское участие в моих обстоятельствах! Видя такое Ваше участие, позволяю себе безпокоить Вас этими строками; по самому участию Вашему примите их благосклонно, разсмотрите изложенное в них при свете духовнаго разсуждения, которым Господь одарил Вас.
В указе Консистории прописана мне следующая резолюция Преосвященнаго Викария С.-Петербургскаго с требованием от меня отзыва: «Консистория имеет спросить настоятеля Сергиевой пустыни Архимандрита Игнатия: не пожелает ли он воспользоваться временным отпуском для излечения, и в таком случае Архимандрит Игнатий в отзыве своем имеет рекомендовать то лицо, которому благонадежно может быть вверено исправление лежащих на Архимандрите обязанностей впредь до возвращения его по выздоровлении».
Каждое дело, по мнению моему, имеет свой естественный ход, от которого уклониться трудно, которому споспешествуют самыя препятствия. Вы меня не осудите, если скажу, что вижу в делах человеческих невидимое, но мощное действие Промысла Божия, который, по учению преподобнаго Исаака Сирскаго, особенно бдит над оставившими суетный мир для взыскания Бога, Спаса своего: «Судьбы Твоя помогут мне» (Пс. 118:175), – воспевал Боговдохновенный Давид.
В резолюции Преосвященнаго Викария я нашел и нахожу указание, чтоб я дал именно тот отзыв, который мною дан, отзыв, согласный с прошением о увольнении меня, поданным не в минуту душевнаго волнения, но надуманным годами и оттого имеющим характер твердости и основательности. Тем, что представляется мне указать на лице благонадежное для управления монастырем во время моего отсутствия, оставляются на мне заботы о благосостоянии монастыря и ответственность за все могущее встретиться. При назначении такого лица, мне невозможно обидеть моего Наместника, устранением его от поручения; – невозможно устранить его, потому что он один мог бы, при благоприятных обстоятельствах, поддержать Сергиеву пустыню в том виде, в каком она теперь; невозможно указать на него по известным к нему отношениям Преосвященнаго Викария, который может своими распоряжениями связать, исказить все его распоряжения, разстроить монастырь; а вину разстройства, им самим произведеннаго, возложить на Наместника. По подобным распоряжениям его Преосвященства и мне нельзя долее оставаться настоятелем Сергиевой Пустыни, если б даже болезненность моя не вынуждала меня к удалению. Сказав это, останавливаюсь распространяться! Весьма рад, что болезненность моя дает мне полновесный повод к удалению и избавляет от отвратительнаго многословия, долженствующаго состоять из оправданий и обвинений, что так противно учению Христову, что мучит душу, хотя несколько вкусившую сладость мира, истекающаго из соблюдения заповедей Кротчайшаго Господа Иисуса Христа.
Резолюция Преосвященнаго Викария сохраняет по самому естественному ходу дела, обнаруживающему впрочем залог сердечный, общий характер его поведения относительно меня. Это – фигура, это – слова, из которых образуется какая-то маска, при первом, поверхностном взгляде кажущаяся чем-то. Вглядитесь в нее поближе, – увидите безжизненность, картон, белила, румяна, неблагорасположение, неблагонамеренность. Опять оставляю распространяться. «Да не возглаголют уста моя дел человеческих» (Пс. 16:4), да не пресмыкается мысль моя в земном прахе, да не блуждает в соображениях человеческих, темных и производящих одно смущение, «да помянет она чудеса Божии и судьбы уст Его, яко той Бог наш, по всей земли судьбы Его» (Пс. 104:5, 7).
Скажу Вашему Высокопреосвященству просто и прямо: болезненность моя требует совершеннаго удаления моего из Сергиевой Пустыни навсегда. Обстоятельства содействуют удалению. Вижу в этом судьбы Божии, вижу благодетельствующую мне руку Божию, ведущую меня в уединение – «да узрю грех мой и попекуся о нем». В глазах моих люди в стороне. Действует Промысел Божий, в деснице котораго люди – орудия, орудия слепыя, когда благоволят о слепоте своей. От зрения Промысла Божия сердце мое сохраняет глубокий мир к обстоятельствам и людям. А мир сердца – свидетель святой Истины!
Когда в день преподобнаго Сергия, Вы, святый Владыка, находились в Сергиевой пустыни для священнодействия; тогда в духовной, искренней беседе я сказал Вашему Высокопреосвященству, что имею непременное намерение уклониться от должности в безмятежное уединение. С тою целию оставил я мир, с этой постоянною целию совершаю двадцатый год в монастыре. Я всегда желал глубокаго уединения, боялся его, признавая себя несозревшим к нему; боялся самочинно вступить в него. Но когда указуется оно Промыслом Божиим, то благословите меня, грядущаго во имя Господне!
Как уже оставляющий настоятельство Сергиевой Пустыни, могу с откровенностию сказать об отношениях сердца моего к этой обители. Четырнадцатый год провожу в ней – и ни к чему в ней не прилепилось мое сердце; ничто в ней мне не нравится. Только к некоторым братиям я питаю истинную любовь! Кажется – едва выеду из Сергиевой Пустыни, – забуду ее. Я занимался устроением ея, как обязанностию; принуждал себя любить Сергиеву пустыню, как в Инженерном училище принуждал себя любить математику, находить вкус в изучении ея сухих истин, переходящих нередко в замысловатый вздор. Стоящая на юру, окруженная всеми предметами разнообразного, лютаго соблазна, обитель эта совершенно не соответствует потребностям монашеской жизни. Быть бы тут какому-либо Богоугодному заведению и при нем белому духовенству! Не по мысли мне монастырь – Сергиева Пустыня. И я ей был не по мысли: поражая меня непрестанными простудными и гемороидальными болезнями, производимыми здешними порывистыми ветрами и известковою водою, она как будто постоянно твердила мне: ты не способен быть моим жителем, – поди вон!
Всякое решение Святейшего Синода приму с благоговением и с благодарностию: уволят ли совершенно на покой, скажут ли, что увольняют впредь до выздоровления, – за все благодарен. Я мог однажды привести ее в некоторый порядок, другой раз к такому труду не способен! Нужно было образовать сердца, воспитать новых монахов из юношей, ими заменить старожилов, окостеневших в своих навыках. Для этого нужно время, нужны годы, нужны нравственные и телесныя силы: они истощились: повторение такого же труда для них невозможно! Изможденное болезнями тело требует отдохновения, спокойствия; душа, насмотревшись на суету всего временнаго, хочет быть сама с собою; перед нею открывается вечность; она приготовляется в путь отцов своих, находит нужду, крайнюю нужду к этому приготовлению; сократилось, исчезло пред нею время остальной моей жизни. В вечность! в вечность! Туда – и взоры, и мысли, и сердце!
Некоторые стращают меня теми неудобствами, с которыми бывает сопряжена жизнь на покое не только настоятелей, но и Архиереев. Отвечаю: нет рода жизни без своих скорбей; но я высмотрел жизнь монастырскую подробно, не только сверху, но и снизу, проводивши многие годы послушником. Точно, пришлось видеть некоторых настоятелей, живущих будто бы на покое, но на самой вещи на безпокойствии в полном смысле. Опять видел других настоятелей, для которых оставление должности и жительство на покое было средством к достижению сугубаго спокойствия и по душе и по телу. В пример последних могу представить почившаго в Бозе, известнаго по благочестию, отца Феофана, Архимандрита Новоезерскаго: я имел счастие его видеть, имел счастие с ним беседовать. По моему мнению, заимствованному из учения преподобных Наставников монашества, утвержденному собственными наблюдениями, настоятель, живущий на покое, если возлюбит поучаться в Законе Божием, если изберет в жребий свой часть Марии, остережется от всякаго участия в части Марфиной, то проведет тихо, безмятежно дни свои, особенно в монастыре пустынном и общежительном. Есть у меня советник, котораго советом я руководствуюсь в моем поведении при настоящих обстоятельствах. Пленяюсь его советом, увлекаюсь им! «Блаженни, – говорит он, – препоясавшиеся по чреслем своим к морю скорбей, простотою и неиспытным образом, любве ради, яже к Богу, и не давши плещи. Сии скоро к пристанищу Царствия спасаются, и почивают в селениих добре потрудившися, и утешаются от злострадания своего, и радуются во веселии надежды своея...; размышляющий же много помышления, и хотящий зело быти премудрии, и предающий себе обращениим помыслов и боязни, и предуготовляющийся, и предзрети хотящий вредительныя вины, множайшии из сих при дверех домов своих выну седяще обретаются. Якоже рекшии: «Сыны исполинов видехом тамо, и бехом пред ними яко прузи» (Чис. 13:34). Сии суть во время скончания своего обретающийся на пути, присно хотящий быти премудри, положити же начала отнюдь не хотяще. Невежда же плавает с первою теплотою и переплывает, попечения о теле отнюдь не творя...
Внемли себе, да не будет многость премудрости твоея поползновение души твоей и сеть пред лицем твоим: но на Бога уповая, с мужеством положи начало пути исполненнаго крове, да не обрящешися присно скуден и наг разума Божия. Бояйся же и ждый ветров, не имать сеяти... Сего ради не упремудряйся излишнее отнюдь, но даждь место вере в мысли твоей, и поминай дни они многия, и будущия и неисповедимыя веки, сущия по смерти и Суде, и не внидет некогда слабость к тебе... С мужеством начни всяко дело благо, и да не с двоедушием приступиши к нему, и да не усумнишися в сердце твоем о надежде Божией... Но веруй в сердце твоем, яко милостив есть Господь, и взыскающим Его даст благодать яко мздовоздаятель, но не по деланию нашему, но по усердию душ наших и вере. Глаголет бо: «яко же веровал еси, буди тебе» (Мф. 8:13)1.
Мое настоящее положение очень похоже на то, в каком я был при оставлении мирской жизни. Многие судили и рядили о нем; но редкие – при правильном взгляде на предмет. Отречение от мира может ли быть понято, истолковано теми, которые вполне пленены миром, погружены умом, сердцем, телом в наслаждения мира? Учение Отцов Церкви извлекло меня из мира: оно помогало в терпении скорбей от мира: оно зовет в уединение, чтоб там всмотреться в вечность прежде вступления в ея неизмеримыя области. Читаю, вижу в себе, что побыв в уединении, сделаюсь окончательно неспособным ко всякаго рода наружным должностям!... Уединение действует, как отрава: умерщвляет.
Вы являете столь обильное расположение ко мне, что я считаю излишним просить Вас о чем-либо. Открывая пред Вашим Высокопреосвященством мое состояние по душе и телу, я предоставляю все прочее на Ваше разсуждение. Вы, как имеющий практическия духовныя сведения, столь чуждыя людям одного лишь светскаго образования и направления, можете оказать мне существенную помощь, сообщив моим обстоятельствам направление, соответствующее моим целям, облегчить мне стремление к ним, а потому и самое достижение их. Этим сделаете мне благодеяние не земное, благодеяние столь достойное Святителя Христова, благодеяние, которому награда – на небеси!
Испрашивая Ваших святых молитв и Архипастырскаго благословения, с чувствами глубочайшаго почтения и совершенной преданности имею честь быть и проч.
1847
Письмо 13
О монашестве, духовном подвиге и об образовании юношества в духовных училищах
Ваше Преосвященство,
Милостивейший Архипастырь!
[...]
Приношу Вам искреннейшую признательность за попечения Ваши о «Слове о смерти». Со мною часто беседуют о смерти мои недуги. Назидательна эта беседа! После нея мир со всеми его событиями представляется совершенно в ином виде. Око странника смотрит иначе, нежели око постояннаго жителя.
Порадовали меня сведения, начертанныя в письме Вашем о Угрешском монастыре. Спаси Господи отца Пимена, употребившаго и употребляющаго все свои способности во Славу Божию! Ныне трудно найти монастырь благоустроенный! Во многих обителях воздвигаются различныя здания значительных размеров, которыя дают обители вид как будто процветания. Но это обман для поверхностнаго взгляда. Самое монашество быстро уничтожается. Душевный подвиг почти повсеместно отвергнут; самое понятие о нем потеряно. Этого мало! во многих обителях совершенно потеряна нравственность. Говорю так, имея под глазами самое печальное зрелище – Черноморскую пустыню, монастырь с весьма значительными средствами, расположенный на весьма уединенном месте. Имеются в здешней епархии два женских монастыря: в них нравственность хороша, но телесный труд и многопопечительность о вещественном развитии уничтожают душевное развитие.
Искренно желаю, чтоб реформы по духовным училищам достигли благих результатов. Весьма полезно воспитанников духовных училищ удалять, по возможности, от соблазнительных впечатлений мира и самому образованию дать характер более сильный и определенный, чтоб образование действовало не только на ум, но и на сердце, чтоб образованный в духовном училище воспитанник получал решительный характер православнаго христианина, приготовившагося служить Церкви от всей души. У нас выходит воспитанник с каким-то неопределенным направлением: он желает получить священническое место, если оно выгодно; если, по случаю, представится более выгодное место в приказных, то он нисколько не останавливается принять его. При беседах всегда слышишь на первом плане мысль о выгоде. Необходимо подробное преподавание Церковной Истории, чтоб воспитанники имели понятие о характерах исторических лиц и сами формировались по характерам истинных служителей Церкви. От преподавания, действующего исключительно на ум, происходит холодность к Церковному делу, и является по преимуществу материальное направление. По причине этой холодности у нас почти нет монашествующих из воспитанников семинарий. Нейдут в монастыри! не ощутили расположения к самоотвержению, к духовному развитию. От этого монастыри в большом упадке, будучи пристанищем для одной неграмотной ревности. Если б воспитанники семинарий шли в монастыри, они были бы совсем в другом положении. Буди воля Божия! Ничего не сделаешь против попущения.
Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим слугою Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.
22 июня 1859
Письмо 14
Состояние духовенства и мирян того времени
Преосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец!
С сердечною радостию и благодарностию прочитал я письмо Ваше от 25-го мая, письмо уже Епископа, и пожелал Вам из глубины души моей всею полнотою моего желания, истинных и вечных благ и даров, свойственных истинным рабам и ученикам Христовым. Благодарю Вас и за святую икону, которая будет мне постоянно напоминать о Вас. Не прерывайте любви Вашей ко мне: я странствую по пути земной жизни весьма одиноко.
Ныне очень трудно найти истиннаго слугу Божия, хотя по наружности никакое время не обиловало так в слугах Божиих, как обилует наше время, провозглашающее о своей положительности (1Сол. 5, 3). Есть много ведущих Бога и угодных Богу по свидетельству человеческому, но трудно найти засвидетельствованнаго Богом Боговедца и Богочтеца. Свидетельство Божие ясно, как солнце, но мир слеп и потому не видит свидетельства Божия; не видя свидетельства Божия; он заменяет свидетельство Божие свидетельством своим и мнит удовлетворяться. Как хорошо поступали наши древние Отцы Церкви Православной! Они, обучившись наукам человеческим, воспринимали на себя иго Христово и на поприще самоотвержения, под руководством Креста Христова, научались Божественной Премудрости, и соделывалась для них человеческая ученость уничиженною рабою, которую они употребляли в услужение Божественной Премудрости для преподавания этой премудрости своим ближним.
Книжник, научившийся Царствию Небесному, может износить из себя и ветхое и новое, покорив ветхое новому и приспособив к нему; а ненаучившийся, очевидно, может износить только одно ветхое, которое есть смерть и вражда на Бога, которое производит и на ближних свойственное себе впечатление, хотя бы и говорили им о Боге, хотя бы и чесало слух души, возбуждая в ней тончайшее прелюбодейное движение страстей, признаваемое многими за действие благодати. Спаси нас, Господи! Гибнем от себя, возлюбив собственныя свои учения и отвергнув или мало ценя учение, ниспосланное нам Богом.
В настоящее время совершаю путешествие по западной половине моей Епархии, по Черноморию, не так растленному, как другие места. Но и сюда проникло Европейское просвещение с блудом своим, а о казенных крестьянах и говорить нечего. Чиновники у них голые и голодные, кончили курс в разных университетах, веруют, кажется, в одне деньги; на корне зла выростают все ветви зла. Что из этого будет? по всей вероятности такие, кончившие курс в университетах, вскорости сделаются правителями и руководителями всего простаго народа. Вот Вам результаты, весьма скромно высказанные, практических взглядов на русскую землю.
Поручая себя снова Вашей Отеческой и братской любви, прося Ваших Святых молитв с чувствами отличнаго уважения и совершенной преданности имею честь быть Вашего Преосвященства Милостивейшаго Архипастыря и Отца покорнейшим послушником
Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский. Тамань.
Письмо 19
Увещание смириться с перемещением на жительство в Оптину
Ваше Высокопреподобие!
Честнейший Отец Игумен Варлаам!
Честнейший отец Варлаам! Нет! не гнушаюсь я арестантами, как Вы пишете в письме Вашем, зная, что и я во узах греха нахожусь. А таковой арест, т.е. греховный, есть самый поносный, – только о таковом аресте монаху и тосковать и заботиться можно и должно, яко срам его и муки его вечны, аще человек покаянием уз греховных не расторгнет заблаговременно.
Притом – Вы в Оптиной не под арестом, а в числе братства. Господь, питавший Вас на Валааме туне, и здесь питает; а возлюбленнейший брат о. Иоанникий сообщил мне, что как чаю, так и прочих потребностей Вы не лишены, и о. Игумен Моисей по свойственной ему мудрости Вами отнюдь не отягощается. Единое остается Вам – оставя все земныя попечения, приготовлять душу ко исходу от телесныя храмины в жилище Небесное. Паки изволите писать в письме Вашем: хочется узнать – на время или навсегда Вы посланы в Оптину пустыню? Отвечаю: в Указе Синодском ничего не сказано о времени, но за достоверное известно, что где ни будем на земле, на Валааме ли, в Оптиной ли, повсюду гости, повсюду странники, повсюду пришельцы, повсюду на время. Оное же всегда ожидает нас в вечности; там всегдашняя радость или всегдашняя мука.
Советующие Вам опытнейшие старцы, весьма здраво советуют оставить земныя хлопоты и тяжбы судебныя, в кои когда увидит сатана впадшего монаха, то вельми о нем радуется, яко о презрителе Заповеди Христа Спасителя, Который чрез Апостола Своего вопиет: «Уже убо отнюд вам срам есть, яко тяжбы имате между собою. Почто не паче обидами есте? почто не паче лишены бываете?» (1Кор. 6, 7).
И тот совет самый мудрый, что Вы против воли в Оптину высшим начальством посланы, а потому благо и полезно Вам волю свою преломить, и воле Божией отдавшись, с благодарением переносить малое искушение Ваше, если только оно искушения имя заслуживает. Неужели Вы думаете, что рука человеческая, как-либо утаившись от Промысла Божия, могла что-либо с Вами сделать? Сохрани Боже от такой хульной и нечестивой мысли! Сего ради св. Петр Дамаскин противящихся находящим против воли искушениям называет Богоборцами, от чего да сохранит нас Господь. Если спросит кто от здравомыслящих, от кого пришла начальству мысль переместить Вас в Оптину? Ответствуйте: от Бога. Самые в России опытные старцы Вам теперь сожительствуют и могут Вам подать назидательный совет и обильное утешение. Следовательно, кто как не Сам Господь, мог Вас поместить к источнику спасения? Но увы! Велика слепота наша! Промысла Божия не усматриваем, и с человеками препираемся, и время драгоценное на покаяние нам данное, всуе изнуряем; сего ради мир и от него прозябающия духовные дарования удаляются от сердца нашего. А смертный час вблизи от нас! – ожидает нас нелицеприятный суд, на коем правды наши судимы будут. Святые присно зрят делание свое недостаточным, и, как некто из них сказал, вменяют себя не исполнителями, а сквернителями святейших заповедей Господних; сего ради, егда искушение придет, радуются, яко скорбию невольною пополняется недостаточество их деяния, и убеляются их ризы для непостыднаго вшествия на брак духовный дверию смерти. Довольно, довольно о земном попеклись, довольно времени утратили, – нынешний день единонадесятый час для приготовления к вечности употребим; ропотливые и хлопотливые гласы наши изменим в гласы благодарения и хваления, яко недоведомыми судьбами Господь спасение наше содевает, и малыми скорбями, ниже имя скорби заслуживающими, смиряет нашу выю, и за единое преломление слепотствующей воли нашей и покорность Его всепремудрому Промыслу венчать нас хощет.
Помня, возлюбленный о Господе о. Варлаам, любовь Вашу и простоту, как Вы у нас пребывали в Сергиевой пустыни, сии скудныя строки Вам написал в утешение, а себе в обличение; глаголю бо и не творю. Примите от меня небольшой подарок на память, который пересылаю Вам через о. Иоанникия.
Прошу Ваших святых молитв и остаюсь навсегда с любовию преданный многогрешный
Архимандрит Игнатий. 11 февраля 1840
Письмо 25
К АФОНСКОМУ МОНАХУ СЕРАФИМУ.
О значении наставника в обучении умной молитве и о других вопросах
Ваше Высокопреподобие
Возлюбленнейший о Господе Отец Серафим! Сердечно благодарю Вас, что Вы на Святой Горе Афонской вспоминали о иноках, живущих близь шумной столицы, в монастыре, который тщетно называется Пустынею. О постигших Вас скорбях я узнал отчасти от о. Архимандрита Иоанна, Инспектора здешней Духовной Академии. И кто из проплывающих житейское море не бывает орошен волнами его? Особенно если пловец – безответный инок.
Когда Вы были в Санкт-Петербурге, я сердечно желал видеть Вас наедине: потому что наедине надеялся побеседовать с Вами о глубинах монашескаго жительства, вероятно, имеющаго еще достойных делателей еще на горе Афонской, несмотря на общее ослабление, которому подверглось монашество все и повсюду. Но я не сподобился сего: Вас сопровождало общество такого настроения, при котором должно, по наставлению некотораго великаго Отца, скрывать таинственное монашеское сокровище. Вы молчали, потупя взор, как Израильтянин на Реках Вавилонских, а тот, кто сказал, хотя сказал и немногое, увидел впоследствии, что сказал излишнее и неуместное. По сей причине, хотя я и имел счастье видеть Вас лицем к лицу, но знаю Вас единственно по прекрасной книге Вашей, и столько, сколько Вы захотели показать себя всей вообще читающей публике. Такое неудовлетворительное сближение с Вами меня огорчило; но я утешил себя мыслию, что Божий Промысл часто не допускает исполниться и таким желаниям нашим, которые по наружности кажутся благими. В заключение этого длинного предисловия, должен я сказать само собою вытекающую истину, известную всем, сколько-нибудь внимательным инокам: причина откровенности о предметах духовных, – доверенность к наставляющему лицу, а доверенность к лицу внушается точным познанием лица. «Господи! К кому идем? – говорит Святый Петр Спасителю, – Глаголы живота вечного имаши, и мы веровахом и познахом, яко Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Иоан. 6, 68, 69). Напротив того: «Кому не извещавается сердце, тому не открывай его», – говорит великий наставник иноков Преподобный Пимен, Египетский Пустынник. Судите ж сами: зная Вас так мало, какую могу я иметь степень доверенности к Вам? Итак, первый мой недуг, который я должен обнажить пред Вами, есть мое маловерие – маловерие не к самой умной молитве, нет! Это таинственное небо, на которое выходят одни чистые сердцем для Богозрения, видится очами ума моего, хотя и пребывает для них невидимым: оно скрывается от них чудною, прозрачною, непостижимою синевою своею, в которой они мнят видеть его. Я страдаю маловерием к Вам. Исцелите меня от этого недуга. Такое исцеление – дело возможное. Многие маловерные обратились в ревностно верующих: всемогущая истина совершила их обращение. И не обидьтесь моим признанием в маловерии к Вам! Лествичник говорит в 4-й степени «Имуще о Господе выю свою подклонити разумом убо и словом смиренномудрия, соделаем известно спасение наше иному о Господе вверяти; прежде всхода, убо, аще кое лукавство и разум у нас есть, кормчаго онаго истязуем и испытаем, и, да тако реку, искусим: да не на корабленника яко кормчия, и на недугующаго яко на врача, и на страственнаго яко на бесстрастна, и на пучину яко на пристанище нападше, готово обрящем себе истопление». Если это дозволяется и советуется святыми Отцами вновь вступающему в монастырь: то тем более оно позволительно и даже необходимо для укосневшаго значительное время в монашестве, к сожалению, крайне малоплодном. Опасен недостаточный наставник при обучении новоначальнаго благим нравам и первым правилам монашескаго жительства: тем опаснее он для дерзающаго слышать учение о великом таинстве умной молитвы, ведущей Христианина к сокровенному, вместе существенному и вполне ощутительному соединению с Богом. Имеете ли Вы, возлюбленнейший отец, в виду опытнаго Старца в обителях Святой Горы, на духовный разум котораго Вы могли бы положиться? Слово «духовный» употреблено мною здесь не слегка, как оно употребляется в новейших писателях, но в том смысле, как оно употреблялось Святым Апостолом Павлом, а за ним и всеми аскетическими писателями нашей Церкви, из которых Преподобный Григорий Синаит говорит: «Не всех бо есть наставити и инех, но имже дадеся Божественное разсуждение, по Апостолу, разсуждение духов, отлучающее горшее от лучшаго мечем слова. Кийждо бо свой разум и разсуждение естественно или деятельно или художественно имать, а не все духовное» 3. Хотя мы и крайне омрачены по причине нашего слабаго жительства, но признаем и исповедуем, что ни естественное, ни деятельное, ни художественное разсуждение не могут поднять выше чина душевнаго разума, как бы они не были сильны и блестящи, даже благонамеренны и благочестивы 4. Итак имеете ли в виду духовнаго Старца? вот тот вопрос, который по милостивому дозволению Вашему представляет Вам мои вопросы, считаю начальным и первым из всех вопросов. И святые Отцы признают таковым этот вопрос. «Прежде всех, – говорят они, – избери себе старца с совершенным, по священному тайноучению, отречением и повиновением непритворным и совершенным, сиречь потщися обрести наставника и учителя непрелестна» 5. Тоже говорят почти все аскетические православные наставники; но большая часть из них жалуется на скудность истинных наставников. В 15-м веке, когда жил наш Преподобный Нил Сорский, посетивший Афонскую гору и заставший там разсадник умных делателей, насажденный Преп. Григорием Синаитом: тогда уже истинный наставник умной молитвы признавался важною редкостию, чтож сказать о нашем времени? Сердца всех привлечены, как и Вы находите и чему пример Вы видели в нашей Пустыни, к внешней красоте; внутренняя духовная красота, а потому филокалия, содержащяя учение о приобретении сей красоты, остаются в стороне. Впрочем, некоторые монашествующие у нас в России занимаются умною молитвою, и не без успеха. Таковых случалось мне видеть и беседовать с ними. Случалось видеть – увы! – прельщающихся и прельщенных, совлекаемых с прямаго и истиннаго пути страстями душевными и телесными. Хотя я и должен сознавать себя прельщенным, убеждаясь в таковом бедственном состоянии многими во мне действующими страстями, которым, очевидно для совести моей, работаю явно делами и словами, неявно помышлениями и чувствованиями; однако признаю справедливым опасение впасть, а что еще хуже, самопроизвольно вдаться в большую прелесть. Свойственно тому, кто поражен многими болезнями, опасаться впадения в тягчайший недуг? свойственно тому, кто по шею погряз в болоте стремиться, чтобы не уйти в него и с головою!
Затем, предложив Вам первый мой вопрос и понуждаемый самым окончанием листа к окончанию письма, прошу Ваших святых молитв на подкрепление многочисленных немощей моих, и – буду ожидать Ваших назидательных строк, которых не лишите Вашего покорнейшего послушника.
10 июня 1851 Сергиева Пустынь. О пребывании в Оптиной пустыни – Письма к монашествующим – Избранные письма святителя Игнатия (Брянчанинова)
Письмо 29
Описание обустройства в Сергиевой пустыни ((О пользе скорбей)).
Ваше Преподобие! Возлюбленнейший о Господе Отец Строитель Варфоломей!
Батюшка дражайший! Приехали Вы не на чужом, видно, основании здать! И не чужими трудами питаться, а свои положить. И я, когда приехал в Сергееву Пустыню, то не имел где главу приклонить, должен был остановиться в постороннем доме и в нем жить первую зиму. Начиная с Соборной Церкви, все представляло одне развалины. А с братией ее пришлось не только слезы, но и кровь пролить. Что уж делать? Такова судьба настоятеля. И от Епархиальнаго Начальства сперва досталось так, что запрещен был выезд из монастыря мне самому. А как то, что без скорби сделаешь, то непрочно бывает, – и что посеешь, да слезами не польешь, то худо всходит. Простите, батюшка, моему пустословию. От избытка сердца и участия моего сие Вам сказал.
Усерднейшую приношу благодарность за присланную икону, прошу Ваших Святых молитв, и с искреннейшею преданностию, имею честь быть
Ваш покорный послушник Архимандрит Игнатий. 14 октября 1837 Сергиева Пустынь
О наказании Архимандрита Игнатия и смиренном несении его – Письма к монашествующим – Избранные письма святителя Игнатия (Брянчанинова)
Письмо 32
О правильном пророчестве – прозрении на грехи
Ваше Высокопреподобие!
Возлюбленнейший о Господе Отец Варфоломей!
[...]
Получил я из Оптины письмо, скорбное, о кончине отца Леонида. Писали оное о. Макарий и Иоанникий.
Некоторые мирские получили от других письмо, исполненное повествованиями о Пророчествах. Мы желаем себе и всем ищущим истины прозрения на грехи наши, – пророчества, что хотя сколько-нибудь вознерадим или вознесемся, то впадаем в руки страстей и удаляемся от Бога. Таковое прозорливство и пророчество могут нам принести существенную пользу.
...Прося Ваших святых молитв с обычною братскою любовию, остаюсь навсегда Ваш покорнейший слуга и Богомолец Архимандрит Игнатий
22 декабря 1841
Письмо 33
Увещание о. Варфоломея приехать в столицу, осуждение непокорности Всевышнему Промыслу и своеволия
Ваше Высокопреподобие! Возлюбленнейший о господе отец Строитель Варфоломей!
Письмо Ваше от 18-го февраля я получил. Будучи крайне недоволен Вашим отказом на мое приглашение, паче же не на мое точию, но на приглашение Высокопреосвященнейшего Митрополита посредством меня, – начинаю с Вами браниться. Благоволите выслушать с благодушием и утешьте исправлением Вашей погрешности. Что Вы хвалитесь неупустительностью в послушании, возложенном на Вас Св.Синодом? Суетна похвала сия, когда Вы не внемлете гласу призыву, приводя пустыя отговорки. «Начный в Вас дело благое, и да совершит е» (Флп. 1:6), – сказал Апостол. И Вам надо совершить послушание Ваше; а без добраго конца доброе начало не может принести никакого плода. Неужели Промысл Божий, приведший Вас в Югскую Пустынь, уже престал бдеть над Вами? Неужели Вы так думаете? Не предположив в Вас сих мыслей маловерия, чем объяснить Вашу шаткость. Ваше двоедушие? И едете, и не едете; взяли паспорт, и ни с места! На что это походит? Таковая коловратность, таковое непостоянство простительно новоначальному, в Авве же отнюдь не простительна! Вижу! Вы испугались; Вы подозреваете, не повстречается ли Вам по приезде какое перемещение! Ваше тело возопило: не езди, мне здесь тепленько и мягонько, а то, пожалуй, они сунут тебя туда, где я замучусь от климата; да и над Алимпием сжалься: он здесь воскрес, а в другом месте могут к нему возвратиться прежние болезни. Так Вам советовало Ваше тело, а Вы его и послушались. Зело бо сильны ласкания тела, сказал Св. Исаак. Вы в послушании у Вашего тела, а не у Синода. Как хвалитесь, думая меня, как глупаго, обморочить. Кроме того, что Вы маловерием Вашим погрешаете пред Промыслом, еще впадаете и в другую немаловажную погрешность. Как судить о мнении Вашем относительно Преосвященнаго Митрополита? Значит – опасаясь ему доверить себя, Вы в нем не предполагаете ни любви, ни рассуждения духовнаго! Словом сказать – с какой стороны ни посмотрю на Ваш поступок, нахожу, оный решительно безрассудным.
Итак, исправьтесь! Отложив все хохлацкое упрямство, еще же и мудрование с злохитростию, скорее приезжайте, возвергнув «на Господа печаль твою, и Той тя препитает». Советую и Митрополита не прогневать: ибо ныне вакансий настоятельских много, и ему стоит только предложить в Синоде, тотчас полетит Указ и дерзостный ослушник, по своему токмо мнению послушник, полетит с Юга на Север оплакивать свое самонравие и непокорство. Сим кончаю мою брань, к которой бы не хотелось прибегать, да нечего делать, когда честь неймет.
Помирюсь с Вами при личном свидании! И бранюсь, а все-таки остаюсь Ваш усерднейший слуга и собрат
Архимандрит Игнатий
Марта 6-го дня