Изгнанные из своего города Петр и Феврония на судах, которые им дали изгнавшие их бояре, плывут по реке Оке. В это, по-видимому, самое трудное для их семьи время Феврония вновь проявляет свою мудрость, высокое нравственное чувство и замечательную выдержку. Мудрость ее проявляется в следующем эпизоде.
На судне, на котором плывут в неизвестность Петр и Феврония, оказался какой-то человек с женою. Он увидел Февронию и посмотрел на нее с плотским помыслом.
Она же уразумела его мысли и попросила его зачерпнуть и испить воды с одной стороны судна, а затем с другой. После того, как он повиновался, Феврония спросила: “Как по твоему, одинакова ли по вкусу вода?”.
“Он же рече: «Едина есть, госпоже, вода». Паки она рече сице: «И едино естество женско есть. Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!». Той же человек <…> бояся к тому таковая помышляти”(19).
Вчитаемся в слова Февронии. На первый взгляд они очень просты и доступны: “С точки зрения своего естества, — как бы говорит она, — все женщины одинаковы, и если ты думаешь найти нечто новое с чужой женой, то ошибаешься. Не лучше ли тебе сохранять верность своей!”.
Но мы можем второе предложение из фразы Февронии — “Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши!” — прочесть и с ударением не на слове свою, а на слове жена. Тогда это бесхитростное высказывание откроет нам глубину христианского учения о браке.
При таком чтении нам станет ясно, что жена дана мужу не ради удовлетворения его естественного желания, но призвание ее несравнимо больше. Личность жены не сводится только к ее телесности. Ее душа и ее дух также вступают в отношения с соответствующими сторонами личности мужа. В браке они соединяются в один дух, ибо имеют общие духовные устремления — ко Христу, в одну душу, ибо у них должны быть общие жизненные интересы, в одно тело(20).
Только такое соединение дает полноценную христианскую семью. Такое соединение делает взаимную любовь супругов тем путем, который ведет их к преображению Христовой благодатью, к спасению. И тогда слова Февронии можно перефразировать так: “Подумай, что есть для тебя твоя жена, подумай о ее достоинстве пред Богом! Она соединена не только с твоим телом, но с духом и душой. Не желай чужой жены, потому что если ты нарушишь верность своей, то разрушишь это таинственное единство! А оно неповторимо и дороже всяких иных призваний, единств и желаний”.
Примечательно, что эпизод, раскрывающий учение о христианском браке, Ермолай-Еразм композиционно помещает именно после повествования об изгнании Петра и Февронии, тем самым как бы дополнительно убеждая читателя, что выбор, сделанный святыми, был верен и единственно возможен для христианина, тем самым еще раз подтверждая непреложную ценность христианского брака.
В тот же день, к вечеру, когда изгнанники готовились к ночлегу на берегу Оки, между супругами произошел следующий разговор.
“Блаженный же князь Петр яко помышляти начат: «Како будет, понеже волею самодержьства гонзнув?». Предивная же Феврониа глагола ему: «Не скорби, княже, милостивый Бог, Творец и Промысленник всему, не оставит нас в низшете быти!»”(21).
Петра начали мучать сомнения, правильно ли он поступил, покинув Муром, не оказав сопротивления боярам, не настояв на своем. По-видимому, особенно ему была тяжела мысль о том, что он самовольно сложил с себя ту ответственность за свой город, за своих людей, которую возложил на него Господь. Возможно, к этому примешивалась и тайная мысль о том, что теперь его ждет бедность и нелегкая жизнь странника. И в этот момент слово супруги оказывается целительным для него, рассеивая обе темные мысли(22).
Феврония говорит мужу о Боге, о Его милосердии и Промысле, призывая искать Его Волю, напоминая, что Творец, призвавший его к княжескому служению, может указать ему новый путь или вернуть на прежний. Она утешает его, объясняя, что Бог, соединивший их в мужа и жену, не допустит разрушения их союза, даст необходимое им для жизни.
В одной фразе Февронии проявляется все ее мужество, вся ее верность призванию. Если призвание мужчины — брать на себя и нести ответственость за других, то призвание женщины — в другом; она призвана в любых обстоятельствах хранить единство, целостность, дух семьи. В подтверждение ободряющих слов Февронии той же ночью происходит следующее.
“На брезе же том блаженному князю Петру на вечерю его ядь готовляху. И потче <= посече> повар его древца малы, на них же котлы висяху. По вечери же святая княгини Феврониа ходящи по брегу и видевши древца тыя, благослови, рекши: «Да будут сия на утрии древие велико, имущи ветви и листвие». Еже и бысть. Вставши бо утре, обретоша тыя древца велико древие имуще ветвие и листвие”(23).
Если семья не распалась, если супруги мужественно держатся друг за друга, за взаимную любовь, тогда и потерянное благополучие взойдет, как молодое дерево, выросшее за ночь, вернется в прежнее и возрастет благодаря любви и заботе жены.
Утром же справедливость слов Февронии подтвердилась и иначе.
Не успели странники покинуть место своего ночлега, как из Мурома прискакал вельможа с вестью о том, что после изгнания князя в городе началась междоусобица, и многие бояре были убиты: “Кииждо их хотя державствовати, сами ся изгубиша”. Оставшиеся же в живых и весь народ слезно просили князя вернуться обратно: “Ныне же со всеми домы своими раби ваю есмы, и хощем, и любим, и молим, да не оставита нас, раб своих!”(24).
Обратим внимание на то, что в своей речи бояре употребляют формы двойственного числа: раби ваю, да не оставита нас… Теперь уже и они мыслят супругов только вместе, как единое целое, и соглашаются быть рабами их обоих: как Петра, так и Февронии.
Князь и княгиня возвращаются в Муром. И вот как описывает Ермолай-Еразм их дальнейшее правление.
“Беху державствующе во граде том, ходяще во всех заповедях и оправданиях Господних бес порока, в мольбах непрестанных и милостынях и ко всем людем под их властию сущим, аки чадолюбивии отец и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатества тленнаго щадяще, но в Бога богатеюще. Беста бо ко своему граду истинна пастыря, а не яко наимника. Град бо свой истиною и кротостию, а не яростию правяще. Странныя приемлюще, алчьныя насыщающе, нагия одевающе, бедныя от напасти избавляюще”(25).
Это идеал христианского правления. Для всех своих подданых они были как отец и мать, а не как владыки. Тем самым они осуществили тот образ земной жизни, который за столетие до них сформулировал преподобный Симеон Новый Богослов: “Бог для бытия в мире создал отца и сына. Без насилия и бедности ни рабом бы никто не был, ни наемником”(26).
Удалось им это потому, что благодатная любовь, которую они стяжали в своем браке, стала преизобиловать и излилась на всех окружавших их, граница их семьи как бы раздвинулась и включила в себя многих и многих. Но и тогда сама семья, взаимная любовь друг ко другу оставались для Петра и Февронии безусловной ценностью.
Подтверждение этому мы увидим в заключительном эпизоде “Повести”.
Мы ничего не знаем о том, были ли дети у святых супругов. Возможно, устное предание просто не донесло сведений об этом до Ермолая-Еразма. И все же примечательно, что он сам не воспользовался никаким фольклорным образом, не стал фантазировать на эту тему, вообще не касается ее ни единым словом. Для него и его повествования о христианском браке это обстоятельство из жизни его героев не имеет значения. Святости они достигли не многочадием, но взаимной любовью и хранением святости брака. Именно это — смысл и назначение его.
Эпилог