Григорий задумчиво и ласково перебирал пряди конской гривы. Раджа замер и прикрыл глаза, наслаждаясь лаской.
- Я тоже чувствую и вижу людей, - ответил он, наконец. - Может, не так… мистически, как ты, но ведь у большинства людей довольно примитивные мысли, там и чувствовать нечего. А в тебе… - он прислонился к коню и осторожно глянул на Нину из-под чёлки, - в тебе я вижу дух редкой красоты и высоты. Я впервые встретил такое в женщине…
Нина фыркнула так громко, что Раджа испуганно вскинулся. Григорию пришлось повиснуть у него на шее, успокаивая его присвистом и тетешканьем. Нина попятилась, уткнулась спиной в ограждение.
- Извини, - пробормотала она. – Лошади такие вроде большие, а пугливые…
- Да ничего, - слегка запыхавшись, ответил Григорий, всё ещё крепко сжимая поводья под самой мордой коня. – Просто он к тебе не привык ещё. И к тому же, пора продолжать сюрприз… Катя!.. Выводи Светлую!..
Из длинного приземистого здания напротив, являвшегося загородной частной конюшней, вышла худощавая темноволосая девушка, ведя в поводу великолепную белую лошадь. Когда они приблизились, Нина не сумела сдержать восторженного восклицания и взволнованно прижала руки к щекам...
Это была кобыла с прекрасными грустными глазами, ступавшая спокойно, с внутренним достоинством. Девушка передала поводья Григорию, кокетливо подмигнула ему, повернулась и пошла обратно, игриво покачивая туго обтянутой синими джинсами попой.
Кобыла вдруг фыркнула и будто осуждающе тряхнула гривой. Нина безудержно расхохоталась. Катя обернулась на ходу, одарила Нину отнюдь не ласковым взглядом, и пошла дальше. Нормально пошла.
Григорий усмехнулся в гриву Светлой, похлопал её ласково по холке. Раджа приветственно обнюхал подругу и потёрся о её шею. Светлая чуть вскинулась, но в целом приняла ласку благосклонно.
Нина любовалась, обо всём позабыв… Она и не думала, что в ней может поместиться столько восхищения сразу, оно распирало грудь, лезло наружу восторженными переливчатыми пузырями.
- Гришка! – воскликнула она и как девочка захлопала в ладоши, - я никогда, слышишь, никогда не видела ничего более прекрасного, чем эти кони!.. Душу можно заложить за такую красоту!..
- Не надо душу, - усмехнулся Григорий, изо всех сил стараясь скрыть самодовольство, которое грозило выгнуть ему грудь колесом. Его план-сюрприз, который заключался в трёх немудрёных словах «поразить, восхитить, очаровать» претворился в жизнь с блеском!
– Это Нина, - сказал он кобыле. – А это Светлая Радость – самая красивая лошадь в мире. Она тоже орловский рысак. Будьте знакомы, обнюхайтесь и поцелуйтесь, - пошутил он, но замер в восхищении, когда увидел, как Нина грациозно поклонилась лошади, понюхала гордую лебединую шею, а потом осторожно поцеловала кобылу между ноздрей. И Светлая, которая, как он знал, всегда была себе на уме и могла выкинуть какой-нибудь финт при случае, одобрительно закивала и потёрлась лбом о Нинину руку.
- Вот это да!.. – восхищённо выдохнул Григорий и тоже захлопал. – Она тебя признала! Сразу!.. Нина, я впервые вижу такое! Это же та ещё штучка!..
- Она тоже твоя?.. – спросила Нина хрипло.
К её глазам вдруг подступили непрошеные слёзы. В груди что-то остро тюкало. Господи, что это с ней?..
- Нет, - ответил Григорий. – Моей… моего друга. Но я договорился с ним. Ты сможешь ездить на ней когда угодно, когда захочешь. Даже если захочешь приехать без меня.
- Я?.. – изумилась Нина. – Ездить?.. Гриша, я никогда в жизни не садилась на лошадь. Я понятия не имею…
Он вдруг кинул ей поводья, и она непроизвольно их поймала.
- Нина, - сказал он, улыбаясь. – Никто не рождается в седле. Ты всему научишься. Со мной. Я буду твоим личным инструктором.
- Почему?.. – Нина комкала в руках тёплые кожаные поводья, графически чёткие контуры чёрной и белой лошадей плыли и ломались в тумане слёз. – Зачем ты возишься со мной? Зачем тебе это всё? Что тебе нужно от меня?..
Голос её повело, и она всё-таки расплакалась, уткнувшись лицом в руки с поводьями.
В её жизнь вдруг ворвалась ошеломляюще красивая сказка, а она оказалась не в силах её принять. Она не верила в бесплатный сыр. Не верила в подарки жизни. Во всём опасалась подвоха, неприятностей, разочарования. Но вся её привычная собранность, концентрация, воля, забранная в жёсткий кулак – всё рассыпалось в прах под лучами его неожиданного щедрого тепла. Она стала беспомощной, беззащитной, словно птенец, только вылупившийся из яйца. Когда она сможет теперь собраться в кучу?.. Ведь она уже безнадёжно, совершенно беспросветно влюбилась…
Григорий подошёл к ней, притянул к себе, уткнулся в макушку.
- Как всё-таки чудесно ты пахнешь… Как сказочный цветок…
Она ощущала, как тёплое дыхание шевелит ей волосы, как крепко, почти больно он сжимает объятия, и у неё подкашивались ноги, кружилась голова, и слёзы текли ручьями. Пофыркивали спокойно кони, изредка переступая и бренча уздечками, воробьи чирикали в сухой пыли под тополями, по безмятежному небу быстро неслись редкие клочья облаков. Изредка со стороны конюшен доносилось короткое лошадиное ржание. Нина плакала, плакала в мужское плечо впервые в жизни, и вдруг осознала, как это восхитительно – бездумно рыдать в мужское плечо!.. Это неуместное ощущение так сбило её с толку, что она забыла про слёзы, оторвалась от Григория и изумлённо взглянула в его чеканно-красивое лицо.
Он улыбался. Как всегда. В шоколадных глазах плавали знакомые золотые искорки.
- Полегчало? – спросил он так буднично, словно спрашивал, который час.
Нина всхлипнула последний раз, решительно оторвалась от него, полезла в сумку за платком. Стало невыносимо стыдно, и она начала стремительно краснеть.
- Прости, - бросила она сухо и резким щелчком захлопнула сумку. – Сама не знаю, почему меня так развезло.
- Всё нормально, Нина, - ответил Григорий спокойно, немного жалея, что она так быстро взяла себя в руки. – Ты слишком зажимаешь свои эмоции. Я бы тебе не советовал. Ты очень яркая, чувственная женщина. – Он потянулся и коснулся её щеки со следами непросохших слёз. – Тебе так жить нельзя, душа будет мучиться.
- Ты же меня совершенно не знаешь, товарищ психолог, - раздражённо бросила Нина. – Как и я тебя. Как ты можешь так быстро сократить дистанцию между нами, водить меня в рестораны, обнимать, возить к своим лошадям? А вдруг я ненормальная или больная? Воровка или наркоманка?..
Григорий весело фыркнул. Раджа тоже фыркнул и тряхнул гривой. Светлая переступила, изящно и чуть презрительно прижала уши, словно Нинины слова покоробили её тонкий слух.
- Ну, ты загнула!.. Видишь, даже лошадкам смешно! Как будто сложно увидеть очевидное!.. А насчёт дистанции… - он потёр задумчиво лоб и склонил лукаво голову, - не знаю, как тебе и ответить, потому что не знаю сам. Приходится полностью… довериться.
- Чему довериться? - недоверчиво буркнула Нина, всё ещё сердясь и на себя, и на него.
- Сердцу, - просто ответил он и положил руки на морды обоих коней. – Вот с лошадьми всё и есть так просто. Ты их любишь, открываешь своё сердце – они открываются тебе. По-другому никак. Силу признают, конечно, власть признают, и боль стерпят, но сердце не откроют, если не откроешься им сам. И контакта не получится. И смысла нет в такой езде. Хотя так ездят все… почти.
- Не ты, - сказала Нина и утвердительно, и вопросительно.
- Не я. И я хочу, чтобы и ты так не ездила. Я уверен, ты другой породы.
- Ну, я не орловской точно.
Они засмеялись, и Нина не смогла больше сердиться, как ни накручивала себя. Ни её чутьё, ни здравый смысл не могли распознать ни фальши, ни опасности во всей этой сказке. Ей было трудно. Она не знала, как себя вести – детский восторг смешивался с взрослой настороженностью, зарождающееся чувство туманило разум и лишало воли. И больше всего пугало то, что человек, стоявший напротив, казалось, отлично всё это понимал. Она комкала поводья, не зная, что сказать.
- Ну, что? – спросил он, откровенно любуясь её смущением. – Готова попробовать? Ты же «полководец» – тебе как раз белый конь по форме полагается!
Она фыркнула, подняла глаза, и в их чёрной непрозрачности блеснула решимость.
- Да, - сказала она твёрдо.
- Тогда иди переодеваться, - он махнул в сторону конюшни. – Там есть специальная комнатка с того торца. Я побуду с лошадьми.
Григорий смотрел ей вслед, перебирая пряди конской гривы, а из сердца сами собой выталкивались пульсирующие строки. Он не стал им мешать.
Среди смятенных лепестков стальные искры.
И нужно быть как призрак лёгким и как ветер быстрым,
Чтобы успеть коснуться лепестков прозрачных шёлка,
И не изранить пальцы в кровь об острые иголки.
…Григорий подсадил её, и она с непривычки до боли вцепилась в луку седла. Голова закружилась, захотелось зажмуриться… Так странно… ну что там высоты – девчонкой она сигала и с большей. Но, видимо, одно дело – неподвижный предмет, надёжная поверхность. А тут – широкая конская спина, острые уши и изгиб мощной шеи, и всё это совершенно нестабильное, подвижное, живое...
Ей до ужаса захотелось соскочить и никогда больше не повторять дурацкий эксперимент. Но в соседнее седло с лёгкой, прозрачной какой-то грацией вспрыгнул Григорий и сияюще улыбнулся ей.
И она поняла, что скорее позволит себе погибнуть под копытами, чем обнаружит свою трусость перед ним. Да и перед собой! Что там всё-таки говорил про трусость товарищ Понтий Пилат?..
- Посиди пока, попривыкни, - мягко сказал Григорий. – Прочувствуй лошадку, поёрзай в седле, приноровись. Нина, - видно было, как восторгом и радостью сияют его тёмные глаза. – Тебе понравится, милая. Тебе понравится, хорошая! Я обещаю… ты мне веришь?
- Гришка, ты дурак какой-то, - пробормотала Нина, но чуть расслабилась. Её ноги, прижатые к конским бокам, почувствовали живое тепло, и ощущение оказалось необычно приятным. Светлая вела себя на удивление спокойно, хотя Нина слышала, что лошади не любят неопытных седоков.
Она решилась привстать на стременах и слегка поменять положение. И снова всё получилось. Почему-то от этого стало радостно. Сердце забилось легко и взволнованно. Она поувереннее перехватила поводья и весело подмигнула Григорию.
- Ну, долго мы стоять будем?..
… Происходило что-то непонятное, волшебное, и она не совсем понимала, что с ней, но это уже ни капли не волновало. Остались только ритмичное покачивание, глухой стук копыт, изящно-резные конские уши перед глазами и растущее в груди чувство. Она не смогла бы объяснить, что это за чувство, но могла с уверенностью сказать, что это самое великолепное, самое захватывающее ощущение в её жизни. Она словно слилась со всем окружающим миром – пыльной мягкой дорогой, облаками и деревьями; в такт стуку конских копыт радостно пульсировала кровь, и раскрасневшееся лицо сияло счастливой улыбкой.
Григорий наблюдал за ней с затаённым восторгом. Он очень рассчитывал, что лошади окажутся именно тем нехитрым средством, способным помочь этой удивительной женщине вытащить саму себя наружу из своеобразного кокона, в который она всё время пряталась. Недаром лошадей использовали в работе с парализованными, ущербными или психически нестабильными детьми, добиваясь порой необыкновенных результатов.
Вот и сейчас… Он угадал верно. Нина сияла. Сияла жизнью, свежестью, молодой и яркой красой!… И сердце его таяло от счастья.
- Давай в галоп, - вдруг выпалила она, повернувшись к нему. – Давай, а, Гришенька? Мне кажется, я уже могу…
Он чуть придержал своего Раджу, и Нина тоже плавно потянула поводья Светлой. Как она всё чувствует, восхитился про себя Григорий. Как свободно и легко держится в седле, словно это не она с трудом сдерживала панический страх, когда впервые садилась сегодня на лошадь. Если бы не видел своими глазами – ни за что не поверил бы, что это один и тот же человек.
- Ты уверена?.. Галоп вообще-то легче рыси и приятнее неизмеримо. Но это скорость и другая посадка. Надо не бояться, иначе можно потерять управление, напугать лошадь…
- Я не боюсь, - буквально взмолилась она. – Я уверена! Я не знаю, почему, но уверена! Давай!
Её глаза горели азартом, и Григорий сдался, хотя прекрасно осознавал всю ответственность. Но она пьянила его, как буйное молодое вино, и он сдался. А что ему, собственно, оставалось?..
- Ну, давай, - почти прошептал он. – Просто дай ей сильный, уверенный посыл ногами и можешь сказать «галоп!». Она знает…
Он даже не успел договорить, как она бросила тело к холке Светлой, стукнула её пятками, залихватски выпалив «Ха!», и Светлая Радость рванулась так, будто под хвост ей сыпанули кайенского перца. Григорий обомлел, от неожиданности натянув поводья. Раджа покосился удивлённо, не понимая, почему хозяин не хочет принять участия в восхитительной бешеной скачке. Конь выгнул шею, прянул ушами, запротивился. И Григорий, опомнившись, бросил его вперёд, отчаянно осознавая, что дал ей огромную фору, и даже могучий Раджа не догонит Светлую, вошедшую в такой раж.
А Нина летела и кричала от счастья.
Она даже не понимала, кто и что она есть. Чудилось, как трепетным крылом бьётся алый плащ за спиной... Вот, сейчас выхватит из колчана на поясе, острожалую стрелу, и полетит смерть с тугой звенящей тетивы в спину неведомому врагу!..
А потом ей мнилось, что она несётся к близкому обрыву, чтобы птицей перелететь через него или рухнуть, потому что это важно, это сейчас самое главное, самое важное… Перелететь через пропасть… или погибнуть. А по-другому нельзя. Вот нельзя и всё тут!..
Она совершенно слилась с лошадью, и Светлая, казалось, полностью разделяла её порыв и неслась как ветер, как самый быстрый и лёгкий сон, почти не касаясь копытами земли. Они были спаяны, слиты накрепко в одно целое, и тугое, пьянящее счастье толчками вырывалось из Нининой груди… Она визжала от восторга, смеясь и захлёбываясь встречным ветром, вольно откинувшись в седле, почти не держась за поводья…
Она наконец-то ощутила себя по-настоящему свободной…
И когда из-за поворота вдруг вывернулось строение конюшни, постройки, лужайки и тёмно взблёскивающий «Ягуар» на стоянке, она словно выпала из сказочного феерического сна…
Тело вдруг закаменело, став неловким и непослушным, она вскрикнула испуганно, и руки вцепились в седло… Всё, что волшебным образом влилось в её плоть, разум и сердце разом превратилось в дым и исчезло... Она удержалась каким-то чудом, почти распластавшись по конской спине. Светлая Радость, коротко и недовольно заржав, сама перешла на рысь, на шаг, а потом и вовсе остановилась, тяжело встряхивая гривой.
Стало тихо, жарко, только шумно, влажно дышала лошадь, и легко шелестели пыльные тополя вдоль дороги.
- Что это было?.. - пробормотала Нина, всё ещё цепляясь за седло холодными, липкими от страха руками.
Светлая фыркнула, как показалось Нине, весьма презрительно.
- Ну, ты права, я разве спорю… Спасибо, что не сбросила…
Она осторожно сползла с седла, обнимая кобылу за шею, и так и осталась стоять, прижавшись к остро пахнущей потом глянцевой шкуре.
- Спасибо, - снова пробормотала она, постепенно приходя в себя. – Ты - самое чудесное, самое великолепное создание в мире… Ах, если бы ты только была моей!..
Сердце сжалось от внезапно нахлынувшей тоски.
Об этом нельзя даже и думать.
Тем более, что уже слышен бешеный перестук копыт… Это за ней, беглянкой.
От погони убежать можно, вдруг подумалось Нине. Но от себя-то не убежишь!.. И пропасть не перепрыгнешь…
Тем более, на чужой лошади.
Бледный от страха и мокрый от пота, Григорий вихрем слетел с коня и бросился к ней.
- Всё хорошо, Гриша, - улыбнулась она, как ни в чём ни бывало, и подняла ладонь.
И, несмотря на то, что внутренности ему скрутило от шока, этот царственный жест подействовал на него, словно ведро холодной воды. Он остановился, словно налетел на невидимую стену.
Она снова нырнула в свой непроницаемый кокон. Так быстро, что он ничего не успел сказать. И глупостей наделать, к счастью, тоже.
Или к несчастью?..
На этот вопрос ответить он не смог бы, наверное, никогда.
Только сейчас он чётко осознал, что она действительно старше. Старше, мудрее и… острее, что ли… Точёный стальной клинок.
А он пока так, сыромятина…
- Нельзя было тебе разрешать, - пробормотал он сердито и растерянно. – Хорошо, что беды не случилось…. А Светлой хвоста бы накрутить!..
Он показал кобыле кулак, и та вздёрнула голову, презрительно тряхнув гривой.
Нина прыснула.
- Это не твоя лошадь. Сразу понятно, ты ей до фени.
- Если бы я не знал точно, что она не твоя, после этой сумасшедшей скачки никогда бы в это не поверил… Вы словно две части мозаики сошлись!
- Да, - согласилась Нина, сглотнув подступивший к горлу ком, и ласково погладила лебединую шею Светлой Радости. – Мы с ней… хорошо поладили. – Она подняла на него тёмные непроницаемые глаза. - Теперь ты понял, как я увидела твою связь с Раджой? Понял про невидимую нить?..
И улыбнулась с какой-то пронзительной чистой грустью.
Григорий криво усмехнулся и кивнул, остро, до боли ощущая, как неистово влюбился в эту удивительную женщину. И так же остро осознавая, в какую опасную игру втянул их обоих…
Но выйти из этой игры ему было уже не по силам...
Глава 6
Август вполз в город, словно раскалённая толстая змея.
Жара всё не спадала, напротив, отяжелела, набрякла и впитала в себя все летние городские запахи – и горячего асфальта и холодного пива и кваса, и бензинового смога, и ленивого летнего моря. Владивостокцы разморённо страдали и каждую свободную минутку старались проводить на море, на воздухе, где угодно, только не в раскалённой городской душегубке. Даже в тени деревьев было душно и невмоготу. У пенсионеров участились сердечные приступы, даже здоровые и молодые становились жертвами солнечных ударов. Как ни странно, воспалений лёгких тоже хватало – хвала кондиционерам. Работы «Скорой помощи» заметно прибавилось. Вот тебе и время отпусков…
Нина и Димка Корж, в быту неоригинально именуемый Коржиком, вывалились из подъезда. Полноватый Дмитрий вытирал градом катящийся со лба пот мятым несвежим платком и непрестанно отдувался. Нина спорхнула по лестнице следом, в легкомысленно распахнутом белом халате, под которым красовалось лёгкое бежевое шифоновое платьице в мелкий цветочек. Дмитрий мрачно покосился на неё и проворчал:
- Ты будто не по вызову «Скорой» ездила, а совсем по другому… вызову.
Нина весело фыркнула и привычным жестом перекинула косу через плечо.
- Димыч, уймись. Дедуля оклемался, везти его не пришлось, соседка приглядит, дочка вот-вот подъедет. Вот и прекрасно! Радуйся!.. Как я!
Она ослепительно улыбнулась.
Шофёр сонно глянул на них, липко моргнул и завёл двигатель.
- Погоди, Вась, - окликнул его Дмитрий и плюхнул на лавку тяжёлый пластиковый чемодан с медикаментами. – Если я сейчас холодного квасу не выпью, придётся вам меня на каталку укладывать. Вон ларёчек, погоди, сбегаю.
- О, - оживился Вася-шофёр. – И мне кваску. А то сдохнуть можно…
- Тебе?.. – повернулся Дмитрий к Нине.
- Нет, спасибо, - отказалась Нина весело. – Эх вы, медицина, разве можно в жару дуть ледяной квас? Чай надо пить зелёный или тёплую воду. А лучше ничего не пить… Я тут в теньке на лавочке посижу.
Василий и Дмитрий одновременно закатили глаза и застонали. Кого в «Скорой» не достал Нинкин бзик – здоровый образ жизни. Пить нельзя, есть нельзя, жить – вредно… Дмитрий яростно обтёр платком шею и потрусил к ларьку.
Нина пристроилась в тень раскидистого тополя, достала из сумки книжку. Водитель снова сонно прикрыл глаза.
Минут через пять появился Дмитрий с пластиковыми пол-литровыми стаканами, передал один шофёру и плюхнулся пить свой рядом с Ниной. Та не подняла головы. Шумными глотками осушив полстакана, Дмитрий облегчённо, с наслаждением выдохнул, рассеянно заглянул в Нинину книжку. И у него округлились глаза.
- Стихи-и-и?.. – протянул он недоверчиво. – Ну-ка, ну-ка…
Неожиданно быстрым и ловким движением он подцепил обложку и успел прочитать название, прежде чем Нина выхватила книжку. Какое-то время он осмысливал увиденное, потом по-птичьи склонил голову набок и уставился на Нину иронично блестевшими зеленоватыми глазами.
- Ну и что? – спросила слегка разозлённая Нина. – Успокоился?.. Тебе есть разница, что я на досуге читаю?
- Шота Руставели, - торжественно произнёс Дима и воздел руки, словно призывая всё окружающее в свидетели. – Нина Саблина на досуге читает «Витязя в тигровой шкуре»! Ой, держите меня, люди добрые!.. – и мелко, заливисто расхохотался, забыв про квас, который от сотрясения выплеснулся ему на колени. – Блин!.. – воскликнул он и принялся оттирать брюки всё тем же многострадальным платком.
- Так тебе и надо, - злорадно усмехнулась Нина, брезгливо покосившись на платок. Потом сунула книжку в сумку и встала, подбоченившись.
- Прочь печали и тревоги! Будем жить и веселиться! – продекламировала она, изящно выгнув руку. – Это красиво, между прочим, Коржик! Это называется поэзия. А ты просто лопух малообразованный.
- Ну-ну, - хитро прищурился Коржик и тоже встал в вычурную позу, скомкав в кулаке платок. - А что ты на это скажешь:
Час придет, враги восстанут,
Захотят сравняться с нами, –
Воробьи и те стремятся
Стать свободными орлами.
Нина от изумления открыла рот, так и застыв с изогнутой рукой, словно античная статуя. Дмитрий какое-то время откровенно наслаждался произведённым эффектом, а потом почему-то печально вздохнул.
- Между прочим, я в школе посещал литературный кружок, а в мединституте декламировал со сцены великих поэтов, так что попрошу… А ты-то влюбилась, Нинка!.. Вот тут я действительно лопух. Ведь ты уже давно… такая. – И он залпом допил остатки кваса. - Вася, заводи!
Они уже дошли до машины, как опомнившаяся Нина схватила Димку за рукав.
- Какая – такая?... С чего ты взял? – сердито зашипела она. – Что за брехня!
Дмитрий хмыкнул весело и подтолкнул её внутрь. Нине осталось только подчиниться, если она не хотела посвящать шофёра Васю в подробности своей личной жизни. Но как только машина затряслась по дороге, надёжно отсекая водителя от разговоров в кузове, Нина набросилась на бедного Коржика, как ястреб на крысу.
- Димка, всё это чушь, и не смей нашим языком трепать, а не то…
Дмитрий снова взглянул на неё, и в его взгляде была непривычная грусть и растерянность.
- Да ведь это же здорово, Нин, - сказал он серьёзно, наклонился и сжал Нинино предплечье. – Просто…
Он снова вздохнул, не закончив, и откинулся на сиденье, сцепив руки. Пустым взглядом уставился в окно.
У Нины вдруг неприятно и знакомо-холодно заныло за грудной костью. Словно чьи-то тяжёлые шаги нарушили ритм и рисунок мыслей, дрогнула и стала лоскутами расползаться старая, ненавистная, но такая обжитая и удобная реальность. И медленно раскатываясь, словно тяжёлая ковровая дорожка, реальность новая ложилась, не спрашивая, под ноги…
И случилась эта развилка вот сейчас, когда Димка Корж вздохнул и отвернулся к окну. И нельзя, уже нельзя вернуться, хотя старая дорога ещё видна, ещё не скрылась за поворотом.
Она всегда чуяла точно эти повороты судьбы. И только сейчас она отчётливо осознала, что бессмысленно дальше сопротивляться. Григорий Геловани, и всё что он нёс с собой, всё, чем была она сама, слилось в единое целое, сплелось в один причудливый орнамент.
Кто ткал эти узорчатые полотна судеб? Какие силы так легко и безразлично играли, крутили в бушующих водоворотах щепками людских жизней?..
Нина не знала. Но ей было дано чувствовать ключевые узлы таинственного плетения. Снами, озарениями, видениями и просто древним, почти животным инстинктом. И этим же обострённым чутьём она впереди ощутила страшную чёрную пропасть.
Перепрыгнуть или погибнуть…
И остановиться нельзя. Кони уже понесли.
Стало очень, очень страшно…
Дима потряс её за плечо. Она медленно сфокусировала на нём взгляд, с трудом вынырнув из тёмных глубин подсознания.
- Нина, - встревоженно загудел Коржик. – Я, конечно, не скажу ничего. Забудь вообще. Я просто… расстроился немного. Без тебя в «Скорой» всё совсем… А, – махнул он рукой и поморщился. – На самом деле, как здорово, что ты оттуда выберешься, наконец. Тебе ещё жить да жить… Семью, детей завести. Только ведь наши всё поймут, рано или поздно. Ты здорово изменилась, а мы просто… какие-то бесчувственные все стали, ничего не замечаем вокруг, кроме своих проблем…
Он в смущении потеребил кончик носа, не глядя на неё.
Нина медленно улыбнулась, отрешённо глядя, как проплывает за окном городской пейзаж.
Димка абсолютно прав. Всё изменилось… изменилось. Растаяла кабина «Скорой» с дерматиновыми кушетками и медицинским оборудованием. В лицо пахнуло луговыми цветами и истомлённой солнцем землёй…
- Его зовут Григорий, - сказала она и улыбнулась мечтательно и печально. - Он… он…
Как описать Григория Геловани несколькими простыми словами она понятия не имела. Но всё же попыталась:
– Он… какой-то… ненастоящий. Таких не бывает... Он почти как… сон. Он учит меня ездить на лошади и… - она не выдержала и засмеялась. – И любить поэзию!
… - Ты любишь стихи?.. – спросил он, когда после нескольких километров резвой скачки они с лошадьми отдыхали у излучины небольшого ручья под сенью тенистых деревьев.
- Нет, - честно ответила Нина, даже не смутившись. – Я в них ничего не понимаю, а по литературе в школе у меня всегда была твёрдая тройка, – и весело рассмеялась.
- Не может быть, - улыбнулся Григорий. – У тебя просто был плохой учитель.
- Хуже некуда, - согласилась Нина. – Старая толстая больная тётка с кучей проблем, за которые отдувался весь класс. Неудивительно, что мы все дружно ненавидели Пушкина с Лермонтовым и Толстого с Достоевским, хотя, если разобраться, эти ребята вообще ни при чём.
- Н-да.. – фыркнул Григорий. – Хотя как это банально. Школа… Просто обычная школа.
Он обхватил руками колени, закусил травинку и уставился куда-то в небо, надолго замолчав.
- Ну, у тебя-то наверняка была хорошая школа, - осторожно сказала Нина.
Вот уже скользкая территория... Они очень мало говорили о своём прошлом, словно боясь перешагнуть какую-то невидимую черту.
- Лицей, да… - задумчиво пробормотал Григорий, по-прежнему глядя в небо. – Но тоже ничего особенного, одни понты. Но вот Учитель у меня был. Настоящий. Анатолий Владимирович Порошин, профессор лингвистики. – Он повернул голову, в глазах замерцали знакомые искры. – Пойдём-ка.
- Куда?.. – удивилась Нина.
Но он уже потянул её за руку, пришлось подчиниться. А в груди всё равно уже начинало щекотать от волнения и любопытства.
Какое-то время они просто бродили по цветущему лугу, держась за руки, как школьники. Слепило солнце, пахло разморённой травой и душисто-сладкими цветами клевера. Тяжело гудели шмели, стрекотали цикады и кузнечики, доносился острый клёкот большой птицы, медленно кружившей в высоте. Нине захотелось упасть в траву и зажмурить глаза, искупаться в искристых потоках света и летнего воздуха. Знойная летняя благодать расползалась по венам сладкой истомой...
И неожиданно с изумлением ощутила, как её руку плавно, но твёрдо потянуло вниз.
- Ты чего? – прищурилась она, мгновенно насторожившись.
Григорий мягко рассмеялся.
- Ты как дикий зверёк, - заметил он. – Вроде и ласковый, но готовый цапнуть в любой момент. Ложись, - он снова потянул её к земле. И просто расслабься, раскинь руки. Ты мне доверяешь?.. Или боишься?
Нина какое-то время посверлила его глазами – надо же было как-то за «зверька» рассчитаться. Но бояться его она уж точно не собиралась. Плотно сжав губы, она легла в траву и раскинула руки, однако, не спуская с него глаз.
Он присел рядом, поглядел на неё сверху вниз. У неё мгновенно вспотели руки. Захотелось тут же вскочить и сдёрнуть с себя, как колючее душное одеяло, дурацкое чувство абсолютной беззащитности.
- Ты не умеешь доверять, - заметил Григорий с лёгкой ноткой печали и погладил её по напряжённой руке. – Просто полежи, посмотри в небо и расслабься… Я не собираюсь делать ничего плохого, просто посижу рядом.
Как ни странно, эта простая ласка успокоила её. Тревожно и громко бьющееся сердце плавно замедлило ритм… она широко распахнула глаза, и в них пролилась небесная знойная синь.
Небо обняло её, приняло в себя, как тогда, когда она упала на асфальте. Только теперь оно было простым, чистым, ласковым, в нём не чувствовалось скрытой мощи и грозной глубины. Просто лазурь, просто ароматы полевых цветов и низкое гудение насекомых. Просто рядом человек, с которым хотелось бы пройти, как по этому цветущему лугу, через всю жизнь, ощущая надёжное тепло крепкой ладони.
Жизнь прожить – не поле перейти, говорят в народе. Но почему? Почему не цветущее поле? Почему обязательно боль, страдания, ненависть, потрясения, горные обвалы неудач, топкие болота неурядиц, горькие пустоши потерь?..
Под сомкнутыми веками защипало глаза.
И тут Григорий тихо, напевно начал декламировать:
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной...
Срок настанет - господь сына блудного спросит: