Мы молча возвращались в лагерь, думая, наверное, об одном и том же: о великом таинстве природы — чуде рождения ребенка — и вечных, как мир, чувствах молодой матери, впервые увидевшей свое дитя.
Фло и ее семья
Старушка Фло грелась на теплом утреннем солнце. Незадолго перед этим она всласть наелась пальмовых орехов и теперь, блаженствуя, лежала на спине и играла с Флинтом. Ухватив его тонюсенькую ручку своей огромной мозолистой лапой, она подняла малыша над собой, и он смешно болтался там, дрыгая ножками. Вот Фло протянула руку и пощекотала ему пах и шейку. В ответ Флинт широко раскрыл рот, изобразив на лице подобие улыбки. Эта «игровая» гримаса всегда появляется во время игры. Сидевшая возле них Фифи время от времени робко дотрагивалась до своего младшего братика.
Неподалеку резвились два старших сына Фло — Фабен и Фиган. С тех пор как родился Флинт, Фабен стал проводить с семьей гораздо больше времени. Игра братьев становилась все оживленнее, я отчетливо слышала учащенное дыхание, которым и выражается почти беззвучный смех шимпанзе. Но вот Фабен, который был старше Фигана на три или четыре года, начал играть слишком грубо — сидя на земле, он задирал ноги и ударял Фигана ступнями по голове. Через несколько минут Фигану это надоело. Он отошел от Фабена и направился к Фифи, намереваясь поиграть с ней. Тем временем Фло, прижав Флинта к груди, стала перебираться в тень, и Фифи пошла вслед за матерью, не обратив внимания на Фигана. Мы еще раз убедились в том, что Фифи очарована младшим братом и относится к нему с огромным интересом и все возрастающей привязанностью.
Вот и сейчас Фло сидела и покусывала шейку Флинта, щекоча ее своими стертыми зубами, а Фифи тут же рядом быстро обыскивала шерстку на спине у братца. Мать не обращала на нее ни малейшего внимания, хотя раньше, когда Флинту еще не было двух месяцев, Фло не позволяла Фифи прикасаться к братишке и каждый раз отталкивала руку дочери. Чтобы потрогать Флинта, Фифи приходилось пускаться на хитрость: она начинала выискивать в шерсти у матери, подбираясь все ближе и ближе к цепким ручонкам малыша; на минутку прервав свое занятие и украдкой поглядев на мать, Фифи торопливо ласкала маленькие пальчики брата.
Когда Флинт подрос, Фло разрешила Фифи играть с ним. И та сидела теперь рядом и теребила его пальчики. Вдруг Флинт тихо заскулил — видимо, Фифи сделала ему больно. Фло тотчас же оттолкнула руку дочери и прижала малыша к себе. Расстроенная Фифи надула губы и закачалась взад и вперед, не сводя глаз с Флинта и заложив руки за голову. Однако прошло совсем немного времени, и она снова, на этот раз более осторожно, начала играть с братом.
Детеныш шимпанзе, как и человеческий ребенок, подрастая, становился все более забавным и интересным не только для матери и других членов семьи, но также и для окружающих, включая и нас, исследователей. Та радость, которую мы получали, наблюдая за развитием Флинта и его успехами, могла сравниться, пожалуй, лишь с радостью воспитания собственного сына.
К концу третьего месяца Флинт научился самостоятельно передвигаться на теле матери, цепляясь за ее шерсть и помогая себе руками и ногами. В это же время его потянуло к Фифи, которая уделяла ему все больше и больше внимания. Она даже пыталась оттащить его от матери, но Фло всегда была начеку и всячески препятствовала этому. Правда, она никогда не наказывала дочь, хотя та настойчиво тянула малыша к себе. Иногда Фло просто отталкивала руку дочки или отходила с малышом в сторону. Если же Фифи чересчур упорствовала, Фло, стремясь отвлечь ее внимание от Флинта, начинала обыскивать ее или играть с ней.
От постоянного общения с младшими детьми Фло, казалось, даже помолодела. Мы не раз видели, как она затевала игры с Фиганом и двенадцатилетним Фабеном; она щекотала их или гонялась за ними вокруг ствола дерева, а маленький Флинт висел на ней, уцепившись за шерсть изо всех своих силенок. Однажды в самый разгар возни эта старая самка наклонила лысеющую голову к земле, оттолкнулась ногами и перекувырнулась. Потом, как бы почувствовав, что эта выходка ей не по возрасту, она отошла в сторону, села и с особой тщательностью занялась туалетом Флинта.
Когда Флинту исполнилось тринадцать недель, Фифи все-таки удалось забрать его у матери. Фло в этот момент была занята обыскиванием Фигана, а Фифи, поймав Флинта за ногу и не спуская глаз с матери, начала осторожно тянуть малыша к себе. Расстояние между ними все сокращалось, и наконец Флинт оказался в объятиях сестрицы: Фифи бережно положила его на живот, обхватила руками и ногами и затихла.
К нашему удивлению, Фло, казалось, ничего не заметила, по крайней мере в первые несколько минут. Но как только Флинт, никогда до этого не расстававшийся с матерью, протянул к ней ручки, скривил губы и издал жалобный и тревожный звук «хуу», Фло решительно забрала его у дочери, прижала к груди и поцеловала в голову. Ища успокоения на груди у матери, Флинт потянулся к соску, но вскоре отвернулся и посмотрел на Фифи, которая сидела рядом, скрестив руки на затылке и выставив локти вперед, и не спускала с брата глаз. Минут через десять Фифи опять взяла Флинта к себе, и снова Фло тотчас же забрала его, как только раздался жалобный писк. А Флинт, как и прежде, почувствовав себя в руках матери в полной безопасности, сразу успокоился и потянулся к груди.
После этого, случая Фифи стала брать малыша все чаще и чаще. Постепенно Флинт привык к ней и подолгу сидел у нее на руках. Иногда Фло даже позволяла дочери нести Флинта, когда они шли всей семьей по лесу.
Если же они путешествовали в составе большой группы, Фло никому не отдавала малыша. Иногда Фифи все же удавалось схватить его, и она стремительно убегала вперед. Фло, повизгивая, догоняла ее и забирала похищенного детеныша. Даже в этих случаях Фло никогда не наказывала Фифи — просто она хватала дочь за лодыжку и отнимала у нее Флинта. Подчас Фло приходилось изрядно побегать вокруг деревьев, поползать под кустами и даже попрыгать по веткам, прежде чем ей удавалось вернуть себе Флинта. Нередко Фифи сама возвращалась к матери, слегка повизгивая и раскачиваясь как бы в знак послушания, но и тогда она все равно не отдавала детеныша по доброй воле.
Старшие братья на первых порах уделяли Флинту мало внимания: Фабен еще иногда пытался поиграть с малышом, а Фиган, казалось, боялся даже прикоснуться к нему. Если Флинт, по-детски дрыгая ручками и ножками, случайно дотрагивался до старшего брата, когда тот занимался выискиванием в шерсти у матери, Фиган, бросив быстрый взгляд на Фло, поскорей отодвигался подальше и старался не смотреть на Флинта. Хотя Фиган и был сильным молодым самцом, он все еще питал глубокое уважение к своей старой матери.
Мы с Гуго были свидетелями такого случая. Как-то раз Фифи забрала Флинта и занималась его туалетом метрах в десяти от Фло. Подошел Фиган и сел возле них. Флинт, не сводя с него широко раскрытых глаз, вытянул руку и попытался ухватиться за шерсть на груди брата. Тот вздрогнул от испуга, поднял вверх обе руки и замер в этой напряженной позе. Флинт тем временем придвинулся еще ближе и прижался к груди Фигана, а потом резко отпрянул от него, словно почувствовав что-то незнакомое. Фло и Фифи, с которыми он обычно общался, всегда прижимали его к себе, когда он тянулся к ним. Оттопырив губы, Флинт вернулся к Фифи, но затем, как будто все перепутав, заскулил и опять полез к старшему брату. На выручку поспешила Фло. Фиган при ее приближении несколько раз тревожно вскрикнул и поднял руки еще выше, как бы сдаваясь в плен. Фло забрала малыша, и лишь тогда Фиган медленно опустил руки, словно выходя из оцепенения.
Когда Флинту пошел пятый месяц, мамаша Фло впервые посадила его на спину: она взяла сына за руки и перекинула через плечо. Флинт почти сразу же сполз со спины и уцепился за руку матери. Фло прошла несколько метров, не обращая внимания на болтающегося у локтя Флинта, потом схватила сына и посадила на живот. На другой день Флинт держался на спине более уверенно, крепко вцепившись руками и ногами в редкую шерсть Фло. Правда, иногда он все же переползал на живот, но Фло всякий раз сажала его на место. После этого Флинт почти всегда ездил на спине Фло, и в этом не было ничего удивительного, так как все малыши шимпанзе в определенном возрасте начинают передвигаться именно таким образом. Удивительней было другое — Фифи тоже стала сажать братишку на спину. Это был пример того, как обучаются детеныши шимпанзе, подражая поведению матери.
К пятимесячному возрасту Флинт великолепно овладел новым способом передвижения и лишь изредка съезжал со спины и болтался на руке или на животе матери. В тех случаях, когда приходилось пробираться через кусты или когда шимпанзе были чем-то взволнованы, Фло сама сажала Флинта, как прежде, на живот. Скоро Флинт научился самостоятельно переползать на живот при малейшей опасности.
Примерно в это же время Флинт сделал свои первые шаги. Сначала он в течение нескольких недель учился стоять на земле на трех конечностях, уцепившись четвертой за Фло; иногда он мог даже сделать в таком положении два-три шага. Однажды утром Флинт отпустил Фло и твердо встал на землю всеми четырьмя ногами. Потом очень осторожно оторвал от земли переднюю конечность и выставил ее вперед. Затем поднял заднюю, поставил ее куда-то вбок, покачнулся и упал, при этом он ушиб нос и захныкал. Фло мгновенно схватила его и прижала к себе. Но это было только начало. Теперь Флинт ежедневно делал по нескольку шагов, каждый раз увеличивая пройденное расстояние, хотя держался на ногах он крайне неустойчиво. Иногда, окончательно запутавшись в собственных руках и ногах, он падал, и Фло тотчас спешила ему на помощь. Частенько она поддерживала его рукой под животом, когда он шел своей неуверенной походкой.
Едва начав ходить, Флинт уже пытался взбираться на деревья. Как-то раз мы увидели, что он стоит, ухватившись руками за тоненькое деревце, с явным намерением залезть на него. Он задирал то одну, то другую ногу, но так и не смог удержаться за ствол и в конце концов шлепнулся на землю. Эта процедура повторялась несколько раз, но уже с поддержкой Фло, которая старалась предохранить его от падения. А уже через неделю после первой попытки Флинт вполне самостоятельно, хотя и неуклюже, вскарабкался на нижние ветки дерева. Совсем как наши дети, Флинт быстро обнаружил, что спускаться куда труднее, чем подниматься. За ним все время наблюдали Фло и Фифи; едва услышав тихий плач малыша, они спешили к нему на выручку и осторожно помогали спуститься на землю. Если ветка, на которой он раскачивался, начинала гнуться, Фло тотчас снимала его. При малейших признаках возбуждения среди членов группы Фло поспешно хватала детеныша и уносила в сторону.
Постепенно Флинт научился кое-как управлять своими конечностями при ходьбе. Правда, координация движений оставляла желать много лучшего, но он выходил из положения за счет скорости. Он уже осмеливался отойти от матери на несколько метров. Ему явно нравились эти самостоятельные вылазки — от волнения его шерсть вставала дыбом, глаза делались еще огромнее, и весь он был похож на пушистый черный шарик, смешно подскакивающий и перекатывающийся.
Фифи по-прежнему была без ума от младшего брата. Она проводила с ним весь день, повсюду таскала его за собой, чистила ему шерстку, пока он спал. Фло, напротив, казалось, была не прочь хотя бы на время уклониться от своих материнских обязанностей и передать их дочери. Теперь она охотно позволяла Фифи «похищать» Флинта, но все время держала их в поле зрения и следила, чтобы поблизости не было какого-нибудь агрессивно настроенного самца. Не возражала она и когда другие детеныши приходили поиграть с Флинтом, но Фифи это явно не нравилось. Заметив Гилку или кого-нибудь из своих прежних товарищей возле Флинта, Фифи немедленно бросала все свои дела и, распушив шерсть, размахивая руками и топая ногами по земле, прогоняла прочь непрошеного гостя. Иногда ей удавалось отогнать и взрослых шимпанзе, но только тех, которые стояли по рангу ниже ее матери. Угрожая им, Фифи, по-видимому, была уверена, что в случае чего Фло всегда придет ей на помощь. Это было очевидно и жертвам ее агрессивности.
Однако Фифи приходилось мириться с Фабеном и Фиганом, которые теперь тоже проявляли большой интерес к своему маленькому братцу. Они часто играли с ним, щекотали его или раскачивали взад и вперед, когда он висел, уцепившись ручонками за ветку. Но Фифи нашла способ отвлечь внимание старших братьев от Флинта. Не раз во время игры она подходила к расшумевшемуся Фигану и сама начинала возиться с ним. Подросток тотчас забывал о малыше, и Фифи, закончив игру, спокойно забирала Флинта. Мы удивлялись, с какой ловкостью она демонстрирует тот самый прием, который совсем недавно применяла мать, пытаясь отвлечь ее внимание от Флинта.
Фифи никогда не вмешивалась, если Флинт подходил к кому-нибудь из взрослых самцов; она спокойно смотрела, как Дэвид, Голиаф или Майк пошлепывали Флинта или осторожно обнимали его. Однако со временем Флинт, совсем как избалованный ребенок, стал требовать все большего внимания к себе. Как-то раз, когда он приблизился к Мистеру Мак-Грегору, старый самец встал и отошел прочь. Я подозреваю, что он сделал это не нарочно — просто случилось так, что именно в этот момент он решил уйти. Флинт замер на месте, удивленно вытаращил глаза и вдруг поспешно заковылял вслед за удалявшимся самцом. Догнать его Флинт, конечно, не смог, так как то и дело тыкался носом в землю, и поэтому жалобно захныкал. Фло немедленно кинулась на выручку. С тех пор это вошло в привычку. Стоило кому-нибудь из взрослых самцов не обратить внимания на Флинта, как он тут же впадал в истерику. Самец, встревоженный плачем детеныша, как правило, останавливался и дожидался ковыляющего вслед за ним шимпанзенка, чтобы успокоить его шлепком или прикосновением.
Месяцам к восьми Флинт уже довольно устойчиво держался на ногах и принимал активное участие в шумных играх Фифи; они гонялись вокруг кочек, или катались по земле, или щекотали друг друга. Теперь Флинт мог минут по пятнадцать обходиться без матери: он самостоятельно играл или обследовал окружающие его предметы, но никогда не отходил далеко от Фло. Начался сезон ужения термитов. Как-то раз вся семья возилась около термитника: Фло удила, Фифи и Фиган поедали насекомых, но это занятие порядком надоело им, и они хотели уйти. Старушка Фло, однако, не собиралась этого делать — она трудилась около двух часов, но была явно неудовлетворена результатами, так как ужение шло не очень успешно. Несколько раз Фиган вставал и решительно направлялся по тропе в лес, но, оглянувшись на Фло, возвращался назад.
Флинту, по-видимому, было безразлично, где он находится. Он лениво бродил по термитнику, иногда прихлопывал попавшегося под руку термита. Вдруг Фиган снова поднялся и подошел к Флинту. Умело имитируя позу матери, которая призывает детеныша занять свое место у нее на спине, Фиган согнул ногу и протянул руку, издавая негромкие просящие звуки. Флинт тотчас же заковылял к брату, и тот, не переставая скулить, обхватил малыша рукой и осторожно посадил на спину. Бросив взгляд на Фло, Фиган с ценной ношей торопливо пошел по тропе. Через несколько секунд Фло оставила свое занятие и присоединилась к Фигану.
В который раз мы были потрясены изобретательностью Фигана, хотя и не могли с полной уверенностью утверждать, что в своих действиях он руководствовался определенными намерениями. Через пару дней Фифи проделала абсолютно то же самое. А еще через неделю мы были свидетелями того, как Фабен приложил Флинта к груди после безуспешных попыток увести мать от термитной кучи. До этого Фабен никогда не брал Флинта на руки. Теперь у нас уже не возникало сомнений в том, что старшие отпрыски Фло нарочно похищали Флинта, чтобы заставить мать прекратить свое занятие. Правда, им это не всегда удавалось. Частенько Флинт убегал от «похитителей» и возвращался к матери. А иногда Фло сама отбирала Флинта и вновь принималась за ужение, в особенности если оно шло успешно. Потерпевший неудачу похититель лениво плелся за матерью, но через некоторое время возобновлял свои попытки утащить Флинта.
Флинт был, естественно, еще слишком мал и не питал никакого интереса к термитам. Ползая по термитнику, он играл с выброшенными травинками и иногда прихлопывал некоторых насекомых, но никогда не пытался есть их. Основной его пищей на протяжении этого и последующего годов оставалось материнское молоко, хотя Флинт любил пожевать и фиги и бананы. Единственное, чему он научился во время термитного сезона, — слизывать с руки. Когда термиты ползают прямо на поверхности кучи, взрослые шимпанзе собирают их тыльной стороной запястья, а потом губами снимают запутавшихся в шерсти насекомых. Однако Флинт стал лизать все подряд — землю, свои собственные руки, спину матери, словом, все, кроме термитов. И хотя Флинт иногда очень внимательно следил за деятельностью старших членов семьи, научиться каким-нибудь полезным навыкам он пока не мог.
Фифи, напротив, была умелым «удильщиком». Когда Флинт, желая поиграть с сестрой, выхватил из термитника ее «удочку» и рассыпал сочных термитов, она совершенно явно рассердилась и резко оттолкнула его. Теперь она все чаще и чаще выражала неудовольствие поведением брата. Правда, иногда она все еще играла с Флинтом, но что-то было безвозвратно утрачено, и мы никогда больше не замечали у нее прежней фанатической привязанности к брату. Она уже не опекала его так ревностно, как раньше, и не охраняла от других шимпанзе.
Круг друзей Флинта стал быстро увеличиваться — Гилка или кто-нибудь еще из детенышей то и дело приходили поиграть с ним. Фифи больше не бросалась на них и не запрещала носить Флинта, чистить его шерстку и возиться с ним. Шимпанзенок и сам заметно изменился: он подрос, стал более самостоятельным. Фифи уже не могла обращаться с ним как с куклой, даже если ей хотелось по-прежнему повозиться с братом; теперь он без труда освобождался из ее объятий.
Он стал гораздо больше и тяжелее. Как-то раз Флинт спал на коленях Фифи, крепко ухватившись за ее шерсть. Хватка была, по-видимому, болезненной, и Фифи очень осторожно, чтобы не разбудить брата, отцепила сначала одну его руку, потом вторую. Флинт, потревоженный во сне, ухватился за нее еще сильнее. И тогда впервые Фифи отнесла его к матери.
В год Флинт все еще не слишком твердо стоял на ногах, но с радостью принимал участие в любой игре и научился приветствовать каждого, кто присоединялся к их группе. Между тем иерархические взаимоотношения в сообществе осложнились, так как появился новый претендент на роль вожака. Драматическое восхождение Майка и схватка характеров, которая в конце концов привела к поражению Голиафа, начались еще в период младенчества Флинта. В то время он не осознавал значения этих событий, однако у подросшего Флинта лидерство Майка не вызывало сомнений.
Иерархия
Восхождение Майка на высшую ступень иерархической лестницы было необычайно интересным и эффектным. В 1963 году Майк был одним из самых зависимых самцов: он получал доступ к бананам, в последнюю очередь и практически любой взрослый самец мог угрожать ему и даже нападать на него. Одно время он потерял так много шерсти из-за постоянных схваток с агрессивными самцами, что выглядел почти совсем облысевшим.
Положение Майка не изменилось и к концу года, когда мы с Гуго уезжали из заповедника, намереваясь пожениться. Вернувшись спустя четыре месяца, мы не узнали Майка. По словам Криса и Доминика, восхождение Майка началось с того, что он стал собирать пустые канистры из-под керосина и, используя их в качестве средств для демонстрирования собственной силы, запугивал своих собратьев.
Прошло несколько дней, и мы сами стали свидетелями уникальных приемов Майка. Особенно хорошо мне запомнился один эпизод. Пять взрослых самцов, среди которых были высший по рангу Голиаф, Дэвид Седобородый и огромный Рудольф, занимались взаимообыскиванием. Эта процедура продолжалась довольно долго. Майк сидел метрах в тридцати от них и сам приводил в порядок свою шерсть, искоса поглядывая в сторону группы.
Вдруг он встал, спокойно подошел к нашей палатке и схватил за ручку пустую канистру из-под керосина. Затем вооружился второй канистрой и, выпрямившись во весь рост, вернулся на свое прежнее место. Там он, пристально глядя на остальных самцов, начал раскачиваться из стороны в сторону. Вначале Майк делал это едва заметно, но постепенно амплитуда качаний увеличилась, шерсть его встала дыбом, и он издал серию ухающих воплей. Не переставая кричать, Майк вскочил на ноги и неожиданно бросился к группе самцов, неистово колотя выставленными вперед канистрами. Пронзительные вопли смешивались с грохотом жестянок и создавали невообразимую какофонию; не мудрено, что миролюбиво настроенные самцы поспешили убраться с дороги. Майк со своими канистрами пробежал далеко вперед, и на несколько минут воцарилась тишина. Вскоре часть самцов вернулась к прерванному занятию, а часть — все еще стояла поодаль, опасливо поглядывая по сторонам.
Через некоторое время вновь послышалось низкое хриплое уханье и грохот канистр, и на лужайке появился Майк. Он бежал прямо к группе самцов, заставив всех снова броситься врассыпную.
Но этого Майку было мало. С целью устрашить своего основного соперника Голиафа он в третий раз начал демонстрирование. Громыхая канистрами, Майк ринулся на него, и Голиаф — всемогущий Голиаф! — поспешил уступить ему дорогу. Только тогда Майк остановился и сел, тяжело дыша. Выглядел он довольно свирепо: шерсть стояла дыбом, глаза сверкали, нижняя губа слегка отвисла, обнажая ярко-розовые десны. На поляне снова воцарилась тишина.
Рудольф первым из самцов приблизился к Майку. Негромко похрюкивая, он склонился к самой земле и прижался губами к бедру Майка в знак покорности. Потом он начал быстр обыскивать нового властелина; через некоторое время к нему присоединились еще два самца. В конце концов и Дэвид Седобородый подошел к Майку, коснулся его паха и занялся туалетом. Лишь один Голиаф По-прежнему сидел в стороне и пристально глядел на своего соперника. Было совершенно очевидно, что Майк хочет завоевать главенствующее положение в группе и бросает вызов прежде неоспоримому лидерству Голиафа.
Намеренное использование принадлежащих человеку предметов, без сомнения, свидетельствовало о незаурядных способностях Майка. Другие взрослые самцы тоже иногда завладевали керосиновыми бачками и с грохотом таскали их за собой вместо привычных веток, производя немыслимые шумовые эффекты, но только один Майк сумел закрепить случайный опыт и начал использовать канистры с определенной целью. Вскоре он научился управляться сразу с тремя канистрами. Держа их перед собой и колотя друг о друга, он пробегал по лужайке не менее шестидесяти метров. Не удивительно, что самцы более высокого ранга в страхе разбегались.
Демонстрационное поведение обычно свидетельствует о сильном эмоциональном возбуждении шимпанзе: когда обезьяна находит источник пищи, встречается с чужой группой либо просто нервничает. Однако казалось, что Майк заранее и совершенно хладнокровно планирует свои угрозы. Когда он вставал и шел за канистрами, в его поведении, как правило, не было заметно и тени нервозности или волнения. Это проявлялось гораздо позже, когда он начинал раскачиваться, взъерошивать шерсть и ухать.
Постепенно манипулирование канистрами становилось небезопасным: как-то Майк больно ударил меня жестянкой по затылку, а в другой раз чуть не разбил дорогую кинокамеру. Мы убрали канистры, и тогда Майк начал хватать все, что попадется под руку. Однажды он потащил за собой треножник Гуго, к счастью без фотоаппарата, потом повалил большой шкаф, где хранилась вся наша посуда, учинив невообразимый шум и тарарам. Когда мы стали прятать вещи или закапывать их в землю, Майку пришлось довольствоваться ветками и камнями, как и всем прочим обезьянам.
Но к этому времени Майк настолько вырос в глазах своих сородичей, что за ним прочно утвердился статус главенствующего самца. Правда, сам он еще не привык к своей новой роли и продолжал всячески демонстрировать собственное превосходство. Обезьяны, занимавшие низшие ступени иерархической лестницы, имели все основания для того, чтобы бояться его: он часто кидался на самок или детенышей по самому ничтожному поводу. Особенно напряженные отношения установились, как и следовало ожидать, между Майком и Голиафом — прежним предводителем группы.
Голиаф не хотел добровольно уступать почетного места. Он в свою очередь стал более агрессивным, и сам теперь нередко прибегал к устрашению соперника. Одно время, в самом начале борьбы за власть, мы с Гуго даже всерьез опасались за здоровье Голиафа. Он нападал на детенышей, расхаживал взад и вперед, волоча за собой огромные ветки, садился, распушив шерсть, бока его тяжело вздымались, слюна тоненькой струйкой сбегала из полураскрытого рта, а глаза лихорадочно блестели. Вид у Голиафа в эти минуты был настолько ужасный, что нам пришлось даже заказать в Кигоме железную клетку, в которую мы прятались во время этих припадков безумия.
Как-то раз, когда Майк находился в лагере, раздались отчетливые, довольно мелодичные ухающие крики с характерными вибрирующими звуками — это Голиаф возвещал о своем возвращении. Последние две недели он провел где-то в южной части заповедника. Майк немедленно заухал в ответ и настроился на воинственный лад: пересек лужайку, вскарабкался на дерево и уселся там, распушив шерсть и глядя в сторону долины.
Спустя несколько минут на лужайке появился Голиаф, и мы стали свидетелями захватывающего спектакля. Голиаф, должно быть, увидел Майка, так как направился прямо к нему, волоча за собой огромную ветку. Подойдя к соседнему дереву, он вскочил на него и замер. С минуту Майк выжидающе смотрел на Голиафа, а потом и сам начал демонстрировать свою силу: он раскачивал ветки, прыгал на землю, бросал камни и наконец, вскочив на дерево, где сидел Голиаф, принялся яростно трясти его. Как только он остановился, в игру вступил Голиаф: он стал раскачиваться на дереве и прыгать по веткам. В результате одного из таких прыжков он очутился совсем рядом с Майком, и тот вновь стал демонстрировать богатый арсенал своих приемов. В течение нескольких минут два достойных соперника раскачивали ветки, стоя друг перед другом, и так сотрясали дерево, что оно должно было вот-вот рухнуть. Потом соскочили на землю и продолжали поединок в кустарнике. Наконец они оба прекратили угрозы и уселись, пристально глядя друг на друга. Первым нарушил перемирие Голиаф — он встал во весь рост и начал изо всех сил трясти молодое деревце. Едва он остановился, как позади него раздался шум — это Майк принялся разбрасывать камни и барабанить ногой по стволу.
Так продолжалось около получаса: самцы демонстрировали свою силу по очереди, и каждое новое демонстрирование казалось более сокрушительным, более эффектным, чем предыдущее. Но за все время «баталии» ни один из самцов по-настоящему так и не атаковал соперника, ограничившись лишь случайными ударами веток. Вдруг совершенно неожиданно после затянувшейся паузы Голиаф отказался от дальнейшего участия в спектакле — по-видимому, у него сдали нервы. Он подбежал к Майку, склонился перед ним с громким нервным повизгиванием и начал лихорадочно перебирать шерсть победителя. Майк в течение нескольких минут полностью игнорировал старания Голиафа, но вдруг повернулся и с неменьшим рвением занялся туалетом своего побежденного соперника. Они сидели целый час, без передышки обыскивая друг друга.
Это была последняя настоящая дуэль двух самцов. Голиаф как будто признал превосходство Майка, и между ними установились весьма странные, натянутые отношения. Они приветствовали друг друга, нередко проявляя слишком бурные эмоции: обнимали, целовали в шею и похлопывали друг друга, а потом, как правило, начинали выискивать в шерсти. Тесный физический контакт, казалось, успокаивал их, снимал напряженность взаимоотношений. После этого они могли кормиться или отдыхать рядом и выглядели при этом такими миролюбивыми и дружелюбными, как будто между ними никогда и не было острого соперничества.
Одна из наиболее удивительных особенностей шимпанзе состоит в том, что эти столь вспыльчивые и при некоторых обстоятельствах агрессивные животные, как правило, поддерживают друг с другом вполне миролюбивые отношения. Однажды я вышла из лагеря вслед за небольшой группой обезьян, в составе которой были Майк, старый Джей-Би и Фло с Флинтом, Фифи и Фиганом. Мы пересекли ручей и углубились в густой лес, растущий на противоположном склоне. Обезьяны остановились возле высоких деревьев, выбрав для отдыха одно из тех мест, где они любили растянуться и полежать в тени. Фифи вскарабкалась на дерево и построила себе небольшое гнездо. Фиган и Джей-Би задремали прямо на земле. Фло со спящим Флинтом на руках занялась туалетом Майка. Потом и они улеглись отдыхать.
Через некоторое время Майк дотянулся до руки Фло и почти незаметно начал перебирать ее пальцы. В ответ Фло крепко сжала его руку, потом отпустила ее, даже оттолкнула прочь, но лишь для того, чтобы тотчас же вновь схватить. Спустя несколько минут Майк сел, наклонился над Фло и принялся щекотать ей шею и пах. Фло придерживала Флинта одной рукой, другой пыталась защититься. Сотрясаясь от приступов характерного для шимпанзе беззвучного смеха, она, не в силах больше вынести этой игры, откатилась от Майка. Но Фло была возбуждена — эта старая самка со стертыми до корней зубами очень скоро сама пододвинулась к Майку и стала щекотать ему ребра своими костлявыми пальцами. Настал черед Майка смеяться, он схватил ее за руки и снова начал щекотать.
Минут через десять Фло, задыхаясь от смеха, вновь, на этот раз окончательно, отошла прочь. Майк лежал на земле с самым добродушным видом. А ведь всего каких-нибудь два часа назад этот же самец яростно набросился на Фло и безжалостно отколотил ее только за то, что она осмелилась взять для себя несколько бананов из соседнего с ним ящика. Как же могла она теперь, спустя такое короткое время наслаждаться его обществом? Дело, по-видимому, в том, что самец шимпанзе, легко наносящий обиду, столь же быстро стремится успокоить свою жертву — прикосновением, похлопыванием по спине или дружеским объятием. Так было и с Фло. Жестоко избитая Майком, с пораненной о камень рукой, она тем не менее бежала вслед за обидчиком, хрипло крича до тех пор, пока Майк не остановился. Подойдя к нему, Фло почтительно склонилась к земле, и Майк несколько раз похлопал ее рукой по голове, а потом, когда она успокоилась, коснулся губами ее лба, как бы даруя окончательное прощение.