В творческом споре со сторонниками и практиками романтизма, борясь за утверждение реализма, Пушкин ввел в роман собирательный образ русского поэта-романтика рубежа 10-20-х годов XIX в. Владимира Ленского. Развивая этот характер, он анализирует сильные и слабые стороны романтизма. Отношение автора к Ленскому сложное: добродушная ирония, сочувствие влюбленному герою, горечь по поводу его преждевременной и бессмысленной гибели.
Во время работы над „Евгением Онегиным" Пушкин, как уже говорилось, пережил трагедию разгрома восстания декабристов. Среди казненных и угнанных на каторгу было много литераторов, друзей Пушкина: К. Рылеев, самый крупный представитель гражданского романтизма декабристов; А. Бестужев, В. Кюхельбекер, А. Одоевский, В. Раевский. Шестая глава романа, в которой рассказывается о поединке и гибели Ленского, создавалась в 1826 г., в значительной части после известия о казни Рылеева и его товарищей. В подтексте строф, посвященных дуэли Ленского, - мучительно-тягостное переживание Пушкина. Взволнованный рассказ о смерти Ленского и лирические раздумья автора о возможной судьбе героя воспринимались наиболее чуткими современниками как поэтический реквием декабристам. Образ Ленского многогранен и не должен истолковываться однозначно. [1]
Характеризуя своего героя, Пушкин говорит, что Ленский воспитывался на чтении Шиллера и Гете (можно полагать, что вкус у юного поэта был неплохой, если он выбрал себе таких великих учителей) и был способным поэтом:
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
И далее:
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных.
Отметим, что понятия "простоты" и "ясности" в поэзии романтика Ленского не совпадают с требованием простоты и ясности, свойственными реалисту Пушкину. У Ленского они идут от незнания жизни, от устремленности в мир мечты, они порождены „поэтическими предрассудками души". Пушкин-реалист говорит о простоте и ясности в поэзии, имея в виду такие качества реалистической литературы, которые обусловлены трезвым взглядом на, жизнь, стремлением понять ее закономерности и найти ясные формы ее воплощения в художественных образах. [2]
Пушкин указывает на одну особенность характера Ленского-поэта: книжно, искусственно выражать свои чувства. Вот Ленский пришел на могилу отца Ольги:
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
„Poor Yorick, - молвил он уныло, -
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?."
И, полный искренней печалью,
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
Удивительно органично совместились естественность и манерность в выражении чувств. С одной стороны, Ленский посвящает вздох пеплу вместо того, чтобы просто вздохнуть; а с другой - ведет себя совершенно естественно: "И долго сердцу грустно было". А за этим вдруг следует цитата из Шекспира („Poor Yorick..."), которая воспринимается как еще одно „посвящение" вздоха Ларину. А дальше опять вполне естественное воспоминание о покойном. [3]
Другой пример. Канун дуэли. Перед поединком Ленский Ольги. Ее простодушный вопрос: „Зачем вечор так рано скрылись?" - обезоружил юношу и резко изменил его душевное состояние.
Исчезла ревность и досада
Пред этой ясностию взгляда...
Очень естественное поведение влюбленного и ревнивого юноши, который "сердцем милый был невежда". Переход от сомнений в чувстве Ольги к надежде на ее ответное чувство дает новый поворот мыслям Ленского: он убеждает себя в том, что должен защитить Ольгу от "развратителя" Онегина.
И вновь задумчивый, унылый
Пред милой Ольгою своей,
Владимир не имеет силы
Вчерашний день напомнить ей;
Он мыслит: „Буду ей спаситель
Не потерплю, чтоб развратитель
Огнем и вздохов и похвал
Младое сердце искушал;
Чтоб червь презренный, ядовитый
Точил лилеи стебелек;
Чтобы двухутренний цветок
Увял еще полураскрытый".
Все это значило, друзья:
С приятелем стреляюсь я.
Ситуация, приведшая к ссоре двух друзей в том виде, как ее представляет себе Ленский, далека от действительности. К тому же, находясь наедине со своими мыслями, поэт выражает их не обыкновенными словами, а прибегает к литературным штампам (Онегин - червь презренный, ядовитый; Ольга - лилеи стебелек, двухутренний цветок), книжным словам: спаситель, развратитель. [4]
Пушкин находит и другие приемы изображения характера Ленского. Здесь и легкая ирония: контраст взволнованного состояния юноши и обычного поведения Ольги при встрече („... как и прежде, На встречу бедного певца Прыгнула Оленька с крыльца); и шуточное разрешение остроты положения введением разговорно-бытового оборота речи: "И молча он повесил нос"; и авторское заключение: "Все это значило, друзья: С приятелем стреляюсь я". Пушкин переводит содержание монолога Ленского на обычный, естественный разговорный язык. Введена авторская оценка всего происходящего как нелепости (дуэль с приятелем). [5]
Ленский предчувствует трагический для него исход поединка. По мере приближения рокового часа усиливается тоскливое настроение („Сжалось В нем сердце, полное тоской; Прощаясь с девой молодой, Оно как будто разрывалось"). Первая фраза его элегии:
Куда, куда вы удалились,
Весны моей златые дни?
- типично романтический мотив жалобы на раннюю утрату молодости.
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что Ленский сразу был задуман как типичный образ русского поэта-романтика на рубеже 10-20-х годов XIX в.
Ленский изображен всего лишь в нескольких главах романа, поэтому анализ этого образа позволяет легче разглядеть ту новаторскую особенность реализма Пушкина, которая выражается в неоднозначности оценок, данных автором своим героям. В этих оценках применительно к образу Ленского выражается и сочувствие, и ирония, и печаль, и шутка, и скорбь. Рассматриваемые порознь, эти оценки могут привести к односторонним заключениям. Взятые во взаимосвязи, они помогают правильнее понять значение образа Ленского, полнее ощутить его жизненность. В образе юного поэта нет никакой заданности. Дальнейшее развитие Ленского, если бы он остался жив, не исключало возможности его превращения в поэта-романтика декабристской ориентации (мог „быть повешен, как Рылеев") при соответствующих обстоятельствах. [6]
Глава 2. М.Ю. Лермонтов - "русский Байрон"
Поэзия Лермонтова
Поэзия Лермонтова неразрывно связана с его личностью, она в полном смысле поэтическая автобиография. Основные черты лермонтовской природы - необыкновенно развитое самосознание, дельность и глубина нравственного мира, мужественный идеализм жизненных стремлений.
Все эти черты воплотились в его произведениях, начиная с самых ранних прозаических и стихотворных излияний и кончая зрелыми поэмами и романом.
Ещё в юношеской "Повести" Лермонтов прославлял волю как совершенную, непреодолимую душевную энергию: "хотеть - значит ненавидеть, любить, сожалеть, радоваться, жить"…
Отсюда его пламенные запросы к сильному открытому чувству, негодование на мелкие и малодушные страсти; отсюда его демонизм, развивавшийся среди вынужденного одиночества и презрения к окружающему обществу. Но демонизм - отнюдь не отрицательное настроение: "любить необходимо мне" - сознавался поэт, и Белинский отгадал эту черту после первой серьёзной беседы с Лермонтов: "мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это и сказал ему; он улыбнулся и сказал: дай Бог". [7]
Демонизм Лермонтова - это высшая ступень идеализма, то же самое, что мечты людей XVIII века о всесовершенном естественном человеке, о свободе и доблестях золотого века; это поэзия Руссо и Шиллера.
Такой идеал - наиболее смелое, непримиримое отрицание действительности - и юный Лермонтов хотел бы сбросить "образованности цепи", перенестись в идиллическое царство первобытного человечества. Отсюда фанатическое обожание природы, страстное проникновение её красотой и мощью. И все эти черты отнюдь нельзя связывать с каким бы то ни было внешним влиянием; они существовали в Лермонтове ещё до знакомства его с Байроном и слились только в более мощную и зрелую гармонию, когда он узнал эту действительно ему родную душу. [8]
В противоположность разочарованию шатобриановского Ренэ, коренящемуся исключительно в эгоизме и самообожании, лермонтовское разочарование - воинствующий протест против "низостей и странностей", во имя искреннего чувства и мужественной мысли.
Пред нами поэзия не разочарования, а печали и гнева. Все герои Лермонтов - Демон, Измаил-Бей, Мцыри, Арсений - переполнены этими чувствами. Самый реальный из них - Печорин - воплощает самое, по-видимому, будничное разочарование; но это совершенно другой человек, чем "московский Чайльд-Гарольд" - Онегин. У него множество отрицательных черт: эгоизм, мелочность, гордость, часто бессердечие, но рядом с ними - искреннее отношение к самому себе. "Если я причиною несчастья других, то и сам не менее несчастлив" - совершенно правдивые слова в его устах. Он не раз тоскует о неудавшейся жизни; на другой почве, в другом воздухе этот сильный организм несомненно нашёл бы более почтенное дело, чем травля Грушницких. [9]
Великое и ничтожное уживаются в нём рядом, и если бы потребовалось разграничить то и другое, великое пришлось бы отнести к личности, а ничтожное - к обществу…
Творчество Лермонтова постепенно спускалось из-за облаков и с кавказских гор. Оно остановилось на создании вполне реальных типов и сделалось общественным и национальным. В русской литературе XIX века нет ни одного благородного мотива, в котором бы не слышался безвременно замолкший голос Лермонтова: её печаль о жалких явлениях русской жизни - отголосок жизни поэта, печально глядевшего на свое поколение; в её негодовании на рабство мысли и нравственное ничтожество современников звучат лермонтовские демонические порывы; её смех над глупостью и пошлым комедиантством слышится уже в уничтожающих сарказмах Печорина над Грушницким.