Как часто мы забываем время,
когда в одиночестве созерцаем трон
Вселенной, -- ее леса, ее пустыни,
ее горы, -- мощный ответ, даваемый
Природой нашему сознанию.
I
Мне в юности знаком был некто, кто
С землей был в тайной связи, как она с ним, --
С рожденья, в блеске дня, и в красоте;
В нем пылко-зыбкий факел жизни -- черпал
Свой свет от солнца и от звезд, из них
Огни, себе родные, извлекая.
Но этот мощный дух знал -- (не в часы
Своих пыланий) -- власть свою над ними.
II
Быть может, мысль мою мог увести
К порывам ярким свет луны сходящей,
Но верить я готов, что этот свет
Властней, чем нам об этом повествуют
Науки дней былых, и что (будь то
Лишь невещественная сущность мысли)
Он волшебством живительным кропит
Нас, как роса ночная, летом, травы.
III
Она ль влияет в час, когда (как глаз,
Что ширится при виде милом) спавший
Сном косным, вдруг, -- слеза в очах, -- дрожит?
А, между тем, таиться ей зачем бы
При нашей яви? но, что здесь, при нас
Все время, -- лишь тогда колдует странным
Созвучьем, как разбитой арфы стон,
И будит нас. -- То -- символ и страница
IV
Того, что мы найдем в иных мирах,
Что в красоте дарует бог наш тем лишь,
Кто иначе лишился бы небес
И жизни, их в бреду страстей утратив;
А также зов -- высокий зов к душе,
Боровшейся не с верой, с благочестьем,
Чей трон с отчаянья повержен в прах, --
Венчанной чувств огнем, как диадемой.
СТРАНА ФЕЙ
Сядь, Изабель, сядь близ меня,
Где лунный луч скользит играя,
Волшебней и прекрасней дня.
Вот -- твой наряд достоин рая!
Двузвездьем глаз твоих я пьян!
Душе твой вздох как небо дан!
Тебе взвил кудри отблеск лунный,
Как ветерок цветы в июне.
Сядь здесь! -- Кто нас привел к луне?
Иль, дорогая, мы -- во сне?
Огромный был цветок в саду
(Для вас он роза), -- на звезду
В созвездьи Пса похож; колеблем
Полночным ветром, дерзко стеблем
Меня хлестнул он, что есть сил,
Живому существу подобен,
Так, что, невольно гневно-злобен,
Цветок надменный я сломил, --
Неблагодарности отмстил, --
И лепестки взвил ветер бурный,
Но в небе вдруг, в просвет лазурный.
Взошла из облаков луна,
Всегда гармонии полна.
Есть волшебство в луче том
(Ты поклялась мне в этом!)
Как фантастичен он, --
Спирален, удлинен;
Дробясь в ковре зеленом,
Он травы полнит звоном.
У нас все знать должны,
Что бледный луч луны,
Пройдя в щель занавески,
Рисуя арабески,
И в сердце темноты
Горя в любой пылинке,
Как в мошке, как в росинке, --
Сон счастья с высоты!
Когда ж наступит день?
Ночь, Изабель, и тень
Страшны, полны чудес,
И тучевидный лес,
Чьи формы брезжут странно
В слепых слезах тумана.
Бессмертных лун чреда, --
Всегда, -- всегда, -- всегда, --
Меняя мутно вид,
Ущерб на диск, -- бежит,
Бежит, -- улыбкой бледной
Свет звезд гася победно.
Одна по небосклону
Нисходит -- на корону
Горы, к ее престолу
Центр клонит, -- долу, -- долу, --
Как будто в этот срок
Наш сон глубок -- глубок!
Туман огромной сферы,
Как некий плащ без меры,
Спадает в глубь долин, --
На выступы руин, --
На скалы, -- водопады, --
(Безмолвные каскады!) --
На странность слов, -- о горе! --
На море, ах! на море!
АЛЬБОМНЫЕ СТИХИ
I
К ручью.
Живой ручей! как ясен ты,
Твой бег лучами вышит,
Твой блеск -- эмблема красоты,
Души, открытой тайнам чувств,
Привольной прихоти искусств,
Чем дочь Альберто дышит.
Когда она глядит в тебя,
Дрожишь ты, многоводен,
И, детский лик волной дробя,
Со мной, ручей, ты сходен;
Как ты, вбираю я в себя
Ее черты глубоко,
И я, как ты, дрожу, дробя
Души-взыскующее око!
II
К * * *.
Та роща, где, в мечтах, -- чудесней
Эдемских, -- птицы без числа:
Твои уста! и все те песни:
Слова, что ты произнесла!
На небе сердца, -- горе! горе! --
Нещадно жгуч твой каждый взгляд!
И их огни, как звезды -- море,
Мой дух отравленный палят.
Ты, всюду -- ты! Куда ни ступишь!
Я в сон спешу, чтоб видеть сны:
О правде, что ничем не купишь,
И о безумствах, что даны!
III
К * * *.
Не жду, чтоб мой земной удел
Был чужд земного тленья;
Года любви я б не хотел
Забыть в бреду мгновенья.
И плачу я не над судьбой
Своей, с проклятьем схожей:
Над тем, что ты грустишь со мной,
Со мной, кто лишь прохожий.
1830-1831
К ЕЛЕНЕ
Елена! Красота твоя --
Никейский челн дней отдаленных,
Что мчал меж зыбей благовонных
Бродяг, блужданьем утомленных,
В родимые края!
В морях Скорбей я был томим,
Но гиацинтовые пряди
Над бледным обликом твоим,
Твой голос, свойственный Наяде,
Меня вернули к снам родным:
К прекрасной навсегда Элладе
И к твоему величью, Рим!
В окне, что светит в мрак ночной,
Как статуя, ты предо мной
Вздымаешь лампу из агата.
Психея! край твой был когда-то
Обетованною страной!
Долина Ниса
Так далеко, так далеко,
Что конца не видит око,
Дол простерт живым ковром
На Востоке золотом.
То, что там ласкает око,
Все -- далеко! ах, далеко!
Этот дол -- долина Ниса.
Миф о доле сохранился
Меж сирийцев (темен он:
Смысл веками охранен);
Миф -- о дроте Сатаны,
Миф -- о крыльях Серафимов,
О сердцах, тоской дробимых,
О скорбях, что суждены,
Ибо кратко -- "Нис", а длинно --
"Беспокойная долина".
Прежде мирный дол здесь был,
Где никто, никто не жил.
Люди на войну ушли;
Звезды с хитрыми очами,
Лики с мудрыми лучами,
Тайну трав здесь берегли;
Ими солнца луч, багрян,
Дмился, приласкав тюльпан,
Но потом лучи белели
В колыбели асфоделей.
Кто несчастен, знает ныне:
Нет покоя в той долине!
Елена! Как твои глаза,
Фиалки смотрят в небеса;
И, над могилой, тучных трав
Роняют стебли сок отрав;
За каплей капля, вдоль ствола
Сползает едкая смола;
Деревья, мрачны и усталы,
Дрожат, как волны, встретя шквалы,
Как волны у седых Гебрид;
И облаков покров скользит
По небу, объятому страхом;
И ветры вопль ведут над прахом,
И рушат тучи, как каскады,
Над изгородью дымов ада;
Пугает ночью серп луны
Неверным светом с вышины,
И солнце днем дрожит в тоске
По всем холмам и вдалеке.
Страна фей
Мгла долов -- тень по кручам --
Лес, подобный тучам,
Чьи формы брезжут странно
В слепых слезах тумана.
Бессмертных лун чреда, -
Всегда, -- всегда, -- всегда, --
Меняя мутно вид,
Ущерб на диск, -- бежит, --
Бежит, -- улыбкой бледной
Свет звезд гася победно.
И, в полночь по луне, --
Одна, туманней всех
(Не та ль, что в вышине
Всех дольше длила бег),
Нисходит -- долу -- долу --
Свой центр клоня к престолу
Горы, на снег вершин,
Туман огромной сферы
Скрывает, -- плащ без меры, --
Сон хижин и руин,
И лес на всем просторе,
И море, -- о! и море!
Всех духов, что скользят,
Все существа, что спят,
Вбирая полно их
В лабиринт лучей своих,
Как будто в этот срок
Их сон глубок, -- глубок!
Им вскроет день глаза,
И лунный их покров
Взлетит на небеса
С тяжелым севом гроз:
Он стал -- цепь облаков
Иль желтый альбатрос,
И та же днем луна
Им больше не нужна,
Как одеянье тайны --
(Но как все чрезвычайно!)
А атомы луны
Днем в дождь разрешены;
Не их ли мотыльки,
Когда летят, легки,
В лазурь, ах! для паденья
(Вовек без достиженья),
Во образе пыльцы
Приносят образцы!
ОСУЖДЕННЫЙ ГОРОД
Смотри! Там Смерть воздвигла трон.
Где старый город погружен
На дымном Западе в свой сон,
Где добрый и злой, герой и злодей
Давно сошли в страну теней.
Дворцы, палаты, башни -- там
Так чужды нашим городам!
Не взносят наши свой убор
Так адски сумрачно в простор!
Не дрогнет строй промшенных башен;
Не тронет ветер с моря -- пашен;
И воды, в забытьи немом,
Покоются печальным сном.
Все те же -- только небеса,
Где звезд блистают диадемы;
Взор дев равняем с ними все мы,
Но там! там женские глаза
Столь горестны, что их сравненье
С звездой -- сошло б за оскорбленье!
Там ни единый луч с высот
Над долгой ночью не блеснет.
Лишь блеск угрюмых, скорбных вод
Струится молчаливо к крышам,
Змеится по зубцам и выше,
По тронам, -- брошенным беседкам, --
Изваянным цветам и веткам, --
По храмам, -- башням, -- по палатам, --
По Вавилону-сродным скатам, --
Там, где святилищ длинный ряд,
Где, фризом сплетены, висят
Фиалки, -- маски, -- виноград.
Открытых храмов и гробов
Зияет строй у берегов,
Но все сокровища дворцов,
Глаза алмазные богов,
И пышный мертвецов убор --
Волны не взманят: нем простор.
И дрожь, увы! не шелохнет
Стеклянную поверхность вод.
Кто скажет: есть моря счастливей,
Где ветер буйствует в порыве!
С тенями слиты, башни те
Висят как будто в пустоте,
А с башни, что уходит в твердь,
Как Исполин, в глубь смотрит Смерть.
Но что же! воздух задрожал;
Зыбь на воде, -- поднялся вал,
Как будто, канув в глубину,
Те башни двинули волну,
И крыши башен налету
Создали в небе пустоту.
Теперь на водах -- отблеск алый,
Часы -- бессильны и усталы;
Когда ж, под грозный гул, во тьму,
Во глубь, во глубь весь город канет,
С бесчетных тронов Ад восстанет
С приветствием ему,
И Смерть в страну у знойных вод
Свой грозный трон перенесет.
АЙРИНА
Поет луна, звезда колдуний:
-- Вот полночь в сладостном Июне.
Рой снов крылатых с высоты
Сомлел на веках Красоты,
Иль на челе ее ведет
В старинных масках хоровод,
И в локоны, что зыбко свисли,
Он впутал облики и мысли.
Дурманный пар наитий, мглистый,
Плывет от кроны золотистой.
Высь башен тает, чтоб уснуть,
Туманом окружая грудь
Как Лета (видишь!), дремлют воды
Сознательно в тиши природы,
Чтоб не проснуться годы, годы!
Вдыхает розмарин могила;
На волнах лилия почила;
И ели, там и сям, в тумане,
Чуть зыблясь, шепчут песню, пьяны,
Дубам хмельным, но одиноким,
Склоненным к пропастям глубоким.
Вкусила Красота покой,
Раскрыв окно на мир ночной.
Айрина спит -- с своей судьбой.
Лучи ей на-ухо поют:
"Прекрасная! зачем ты тут?
Твой странен вид, -- странны ресницы, --
Твой странен локон, что змеится.
Ты, чрез моря, пришла откуда,
Дубам суровым нашим -- чудо?
Чем ветер мнил тебе служить,
Окно спеша на мглу открыть,
Чтоб, сквозь него, тебе напели
Твой сон хмельной напевы елей,
Качая пурпур балдахина,
Как знамя, над тобой, Айрина?
Прекрасная! проснись! проснись!
Во имя господа проснись!
О странно, странно, как, взрастая
И тая, ждет здесь тень цветная!"
Айрина спит. Спать мертвым тоже,
Пока любивших горе гложет.
Дух в летаргии длит молчанье,
Пока в слезах -- Воспоминанье.
Но вот -- две-три недели минут;
Улыбки с уст унынье сдвинут.
Дух, оскорблен, стряхнув истому,
Прочь реет, к озеру былому,
Где, меж друзей, он, в дни былые,
Купался в голубой стихии;
Там из травы, никем не смятой,
Плетет венок, но ароматы
С чела прозрачного ветрам
Поют (внемлите тем словам!):
"Увы! увы!" -- Тоской объятый,
Дух ищет прежние следы
В спокойной ясности воды;
Их не найдя, летит в бездонность,
В неведомую углубленность.
Айрина спит. О, если б сон
Глубок мог быть, как долог он!
О! только б червь не всполз на ложе!
Тогда, -- о, помоги ей, боже! --
Пусть навсегда сон снидет к ней,
И спальня станет тем святей,
А одр -- печальный мавзолей!
Пусть где-то в роще, древней, темной,
Над ней восстанет свод огромный,
Тот склеп, в чьи двери из металла
Она, дитя, кремни метала,
Привыкнув тешиться, ребенком,
Их отзвуком чугунно-звонким,
Те двери (вход иного мира),
Что, словно два крыла вампира,
Вскрывались грозно, в глубь свою
Вбирая всю ее семью!
ПЭАН
Как реквием читать -- о смех! --
Как петь нам гимн святой!
Той, что была прекрасней всех
И самой молодой!
Друзья глядят, как на мечту,
В гробу на лик святой,
И шепчут: "О! Как красоту
Бесчестить нам слезой?"
Они любили прелесть в ней,
Но гордость кляли вслух.
Настала смерть. Они сильней
Любить посмели вдруг.
Мне говорят (а между тем
Болтает вся семья),
Что голос мой ослаб совсем,
Что петь не должен я
И что мой голос, полн былым,
Быть должен, в лад скорбей,
Столь горестным -- столь горестным, --
Что тяжко станет ей.
Она пошла за небосклон,
Надежду увела;
Я все ж любовью опьянен
К той, кто моей была!
К той, кто лежит, -- прах лучших грез,
Еще прекрасный прах!
Жизнь в золоте ее волос,
Но смерть, но смерть в очах.
Я в гроб стучусь, -- упорно бью,
И стуки те звучат
Везде! везде! -- и песнь мою
Сопровождают в лад.
В Июне дней ты умерла,
Прекрасной слишком? -- Нет!
Не слишком рано ты ушла,
И гимн мой буйно спет.
Не только от земли отторг
Тебя тот край чудес:
Ты видишь больше, чем восторг
Пред тронами небес!
Петь реквием я не хочу
В такую ночь, -- о нет!
Но твой полет я облегчу
Пэаном древних лет!
КОЛИСЕЙ
Лик Рима древнего! Ковчег богатый
Высоких созерцаний, Временам
Завещанных веками слав и силы!
Вот совершилось! -- После стольких дней
Скитаний тяжких и палящей жажды --
(Жажды ключей познанья, что в тебе!)
Склоняюсь я, унижен, изменен,
Среди твоих теней, вбирая в душу
Твое величье, славу и печаль.
Безмерность! Древность! Память о былом!
Молчанье! Безутешность! Ночь глухая!
Вас ныне чувствую, -- вас, в вашей силе! --
Нет, в Гефсимании царь Иудейский
Столь правым чарам не учил вовек!
У мирных звезд халдей обвороженный
Столь властных чар не вырывал вовек!
Где пал герой, здесь падает колонна!
Где золотой орел блистал в триумфе,
Здесь шабаш ночью правит нетопырь!
Где римских дам позолоченный волос
Качался с ветром, здесь -- полынь, волчцы!
Где золотой вздымался трон монарха,
Скользит, как призрак, в мраморный свой дом,
Озарена лучом луны двурогой,
Безмолвно, быстро ящерица скал.
Но нет! те стены, -- арки те в плюще, --
Те плиты, -- грустно-черные колонны, --
Пустые глыбы, -- рухнувшие фризы, --
Карнизов ряд, -- развалины, -- руины, --
Те камни, -- ах, седые! -- это ль все,
Все, что от славы, все, что от колосса
Оставили Часы -- Судьбе и мне?
"Не все, вещает Эхо, нет, не все!
Пророческий и мощный стон исходит
Всегда от нас, от наших глыб, и мудрым
Тот внятен стон, как гимн Мемнона к Солнцу:
Мы властны над сердцами сильных, властны
Самодержавно над душой великих.
Мы не бессильны, -- мы, седые камни, --
Не вся иссякла власть, не все величье, --
Не вся волшебность нашей гордой славы, --
Не вся чудесность, бывшая вкруг нас, --
Не вся таинственность, что в нас была, --
Не все воспоминанья, что висят
Над нами, к нам приникнув, как одежда,
Нас облекая в плащ, что выше Славы!"
ОДНОЙ В РАЮ
В твоем все было взоре,
О чем грустят мечты:
Была ты -- остров в море,
Алтарь во храме -- ты,
Цветы в лесном просторе,
И все -- мои цветы!
Но сон был слишком нежен,
И длиться он не мог,
Конец был неизбежен!
Зов будущего строг:
"Вперед!" -- но дух, мятежен,
Над сном, что был так нежен,
Ждет -- медлит -- изнемог.
Увы! -- вся жизнь -- в тумане,
Не будет больше нег.
"Навек, -- навек, -- навек!"
(Так волны в океане
Поют, свершая бег).
Орел, убит, не встанет,
Дуб срублен, дровосек!
Все дни мои -- как сказки,
И снами ночь живет:
Твои мне блещут глазки,
Твой легкий шаг поет, -
В какой эфирной пляске
У итальянских вод.
Ты в даль морей пространных
Плывешь, меня забыв,
Для радостей обманных,
Для грез, чей облик лжив,
От наших стран туманных,
От серебристых ив.
Гимн
Зарей, -- днем, -- в вечера глухие, --
Мой гимн ты слышала, Мария!
В добре и зле, в беде и счастьи,
Целенье мне -- твое участье!
Когда часы огнем светали,
И облака не тмили далей,
Чтоб не блуждать как пилигрим,
Я шел к тебе, я шел к твоим.
Вот бури Рока рушат явно
Мое "теперь", мое "недавно",
Но "завтра", веруют мечты,
Разгонят мрак -- твои и ты!
К Марии
[ К Ф. ]
Любимая! меж всех уныний,
Что вкруг меня сбирает Рок
(О, грустный путь, где средь полыни
Вовек не расцветет цветок),
Я все ж душой не одинок:
Мысль о тебе творит в пустыне
Эдем, в котором мир -- глубок.
Так! память о тебе -- и в горе
Как некий остров меж зыбей,
Волшебный остров в бурном море,
В пучине той, где на просторе
Бушуют волны, все сильней, --
Все ж небо, с благостью во взоре,
На остров льет поток лучей.
В АЛЬБОМ
[ Френсис Сарджент Осгуд ]
Ты хочешь быть любимой? -- Верь
Тому пути, которым шла.
Будь только то, что ты теперь,
Не будь ничем, чем не была.
Так мил твой взор, так строен вид,
Так выше всех ты красотой,
Что не хвалить тебя -- то стыд,
Любить -- лишь долг простой.
ИЗРАФЕЛИ [*]
Есть дух небесных келий,
"Чье сердце -- лютни стон".
Нигде в мирах не пели
Нежней, чем Израфели;
Все звезды онемели,
Молчали, в сладком хмеле,
Едва запел им он.
Грезя в высоте,
Вся любви полна,
Покраснев, луна
Звуки те
Ловит через темь;
Быстрые Плеяды
(Коих было семь)
С ней полны услады.
И шепчут, в сладком хмеле,
Хор звезд, все духи в мире,
Что сила Израфели --
В его напевной лире;
И он вверяет струнам,
Всегда живым и юным,
Чудесный гимн в эфире.
Но ангел -- гость лазури,
Где строй раздумий -- строг,
Любовь -- предвечный бог;
И взоры светлых Гурий
Полны той красотой,
Что светит нам -- звездой.
Да, там, в лазури ясной,
Ты прав, о Израфели,
Презрев напев бесстрастный.
Наш лавр, бард светлокудрый,
Прими, как самый мудрый!
Живи среди веселий!
С экстазами эфира
Твои согласны звуки.
Страсть, радость, скорбь и муки --
Слиты с палящей лирой.
Молчите, духи мира!
Лазурь -- твоя! у нас
Тоска, несовершенство;
Здесь розы, -- не алмаз;
Тень твоего блаженства
Наш самый яркий час.
Когда б я жил,
Где Израфели,
Он, -- где мне Рок судил,
Быть может, струны б не звенели
Его мелодией веселий,
Но смелей бы полетели
Звуки струн моих до области светил.
[*]...И ангел Израфели, чье сердце -- лютня и чей голос -- нежней, чем голоса всех других созданий бога. (Коран)
К ЗАНТЕ
Ты взял, прекрасный остров, меж цветов
Нежнейшее из всех названий нежных!
Как много будит пламенных часов
В мечтаньях вид холмов твоих прибрежных!
Как много сцен -- каких блаженств былых,
Как много грез -- надежд похороненных,
И ликов той, что не мелькнет на склонах,
Вовек не промелькнет в лесах твоих.
"Вовек!" -- о звук магически-печальный,
Все изменяющий! и ты -- вовек
Не будешь мил, о, остров погребальный!
Кляну цветы вдоль тихоструйных рек,
Край гиацинтовый! пурпурный Занте!
Isola d'oro, fior di Levante!
СВАДЕБНАЯ БАЛЛАДА
Обручена кольцом,
Вдыхая ладан синий,
С гирляндой над лицом,
В алмазах, под венцом, --
Не счастлива ль я ныне!
Мой муж в меня влюблен...
Но помню вечер синий,
Когда мне клялся он:
Как похоронный звон
Звучала речь, как стон
Того, кто пал, сражен, --
Того, кто счастлив ныне.
Смягчил он горечь слез
Моих в тот вечер синий;
Меня (не бред ли грез?)
На кладбище отнес,
Где мертвецу, меж роз,
Шепнула я вопрос:
"Не счастлива ль я ныне?"
Я поклялась в ответ
Ему, в тот вечер синий.
Пусть мне надежды нет,
Пусть веры в сердце нет,
Вот -- апельсинный цвет:
Не счастлива ль я ныне?
О, будь мне суждено
Длить сон и вечер синий!
Все ужасом полно
Пред тем, что свершено.
О! тот, кто мертв давно,
Не будет счастлив ныне!
НЕПОКОЙНЫЙ ЗАМОК
В той долине изумрудной,
Где лишь ангелы скользят,
Замок дивный, замок чудный
Вырос -- много лет назад!
Дух Царицы Мысли веял
В царстве том.
Серафим вовек не реял
Над прекраснейшим дворцом!
Там на башне, -- пурпур, злато, --
Гордо вились знамена.
(Это было -- все -- когда-то,
Ах, в былые времена!)
Каждый ветра вздох, чуть внятный
В тихом сне,
Мчался дальше, ароматный,
По украшенной стене.
В той долине идеальной
Путник в окна различал
Духов, в пляске музыкальной
Обходивших круглый зал,
Мысли трон Порфирородной, --
А Она
Пела с лютней благородной
Гимн, лучом озарена.
Лаллом, жемчугом горела
Дверь прекрасного дворца:
Сквозь -- все пело, пело, пело
Эхо гимна без конца;
Пело, славя без границы,
Эхо, ты --
Мудрость вещую Царицы,
В звуках дивной красоты.
Но, одеты власяницей,
Беды вторглись во дворец.
(Плачьте! -- солнце над Царицей
Не затеплит свой венец!)
И над замком чудным, славным,
В царстве том,
Память лишь о стародавнем,
Слух неясный о былом.
В той долине путник ныне
В красных окнах видит строй
Диких призраков пустыни,
В пляске спутанно-слепой,
А сквозь двери сонм бессвязный,
Суетясь,
Рвется буйный, безобразный,
Хохоча, -- но не смеясь!
ЧЕРВЬ ПОБЕДИТЕЛЬ
Смотри! огни во мраке блещут
(О, ночь последних лет!).
В театре ангелы трепещут,
Глядя из тьмы на свет,
Следя в слезах за пантомимой
Надежд и вечных бед.
Как стон, звучит оркестр незримый:
То -- музыка планет.
Актеров сонм, -- подобье бога, --
Бормочет, говорит,
Туда, сюда летит с тревогой, --
Мир кукольный, спешит.
Безликий некто правит ими,
Меняет сцены вид,
И с кондоровых крыл, незримый,
Проклятие струит.
Нелепый фарс! -- но невозможно
Не помнить мимов тех,
Что гонятся за Тенью, с ложной
Надеждой на успех,
Что, обегая круг напрасный,
Идут назад, под смех!
В нем ужас царствует, в нем властны
Безумие и Грех.
Но что за образ, весь кровавый,
Меж мимами ползет?
За сцену тянутся суставы,
Он движется вперед,
Все дальше, -- дальше, -- пожирая
Играющих, и вот
Театр рыдает, созерцая
В крови ужасный рот.
Но гаснет, гаснет свет упорный!
Над трепетной толпой
Вниз занавес спадает черный,
Как буря роковой.
И ангелы, бледны и прямы,
Кричат, плащ скинув свой,
Что "Человек" -- названье драмы,
Что "Червь" -- ее герой!
МОЛЧАНИЕ
Есть свойства, бестелесные явленья,
С двойною жизнью; тип их с давних лет, --
Та двойственность, что поражает зренье:
То -- тень и сущность, вещество и свет.
Есть два молчанья, берега и море,
Душа и тело. Властвует одно
В тиши. Спокойно нежное, оно
Воспоминаний и познанья горе
Таит в себе, и "больше никогда"
Зовут его. Телесное молчанье,
Оно бессильно, не страшись вреда!
Но если встретишь эльфа без названья, --
Молчанья тень, в пустынях без следа,
Где человек не должен ставить ногу,
Знай: все покончено! предайся богу!
ЛИНОР
Расколот золотой сосуд, и даль душе открыта!
Лишь тело тут, а дух несут, несут струи Коцита.
А! Ги де Вир! рыдай теперь, теперь иль никогда!
Твоя Линор смежила взор, -- в гробу, и навсегда!
Обряд творите похорон, запойте гимн святой,
Печальный гимн былых времен о жертве молодой,
О той, что дважды умерла, скончавшись молодой!
"Лжецы! вы в ней любили прах, но гордость кляли в ней!
Когда в ней стебель жизни чах, вы были с ней нежней.
Так как же вам творить обряд, как петь вам гимн святой?
Не ваш ли взгляд, недобрый взгляд, не вы ли клеветой
Невинность в гроб свели навек, -- о! слишком молодой!"
Peccavimus. Но наших уз не отягчай! звучит
Пусть грустный звон, но пусть и он ее не огорчит.
Линор идет, -- "ушла вперед", -- с Надеждой навсегда.
Душа темна, с тобой она не будет никогда, --
Она, дитя прекрасных грез, что ныне тихий прах.
Жизнь веет в золоте волос, но смерть в ее очах...
Еще есть жизнь в руне волос, но только смерть в очах.
"Прочь! в эту ночь светла душа! Не плакать мне о ней!
Меж ангелов пою, спеша, пэан далеких дней.
Пусть звон молчит, пусть не смутит, в ее мечтах, вдали,
Ту, что плывет к лучам высот от проклятой земли,
К друзьям на зов, от всех врагов (и сон земной исчез)!
Из ада в высь несись, несись -- к сиянию небес,
Из мглы, где стон, туда, где трон властителя небес!
СТРАНА СНОВ
Тропой темной, одинокой,
Где лишь духов блещет око,
Там, где ночью черный трон
(Этим Идолом) взнесен,
Я достиг, недавно, сонный,
Граней Фуле отдаленной,
И божественной, и странной, дикой области,
взнесенной
Вне Пространств и вне Времен.
Бездонный дол, безмерности потока,
Пещеры, бездны, странные леса;
На облики, каких не знало око,
Что миг, то каплет едкая роса.
Горы рушатся всечасно
В океан без берегов,
Что валы вздымает властно
До горящих облаков.
Озер просторы, странно полноводных,
Безмерность вод, -- и мертвых, и холодных,
Недвижность вод, -- застывших в мгле бессилий
Под снегом наклоненных лилий.
Там близ озер, безмерно полноводных,
Близ мертвых вод, -- и мертвых, и холодных, --
Близ тихих вод, застывших в мгле бессилий
Под снегом наклоненных лилий, --
Там близ гор, -- близ рек, бегущих,
Тихо льющих, век поющих; --
Близ лесов и близ болот,
Где лишь водный гад живет;
Близ прудов и близ озер,
Где колдуний блещет взор;
В каждом месте погребальном,
В каждом уголку печальном,
Встретит, в ужасе немом,
Путник -- Думы о былом, --
Формы, в саванах унылых,
Формы в белом, тени милых,
Что идут со стоном там,
В агонии, предаваясь и Земле и Небесам!
Для сердец, чья скорбь безмерна,
Это -- край услады верной,
Для умов, что сумрак Ада
Знают, это -- Эль-Дорадо!
Но, в стране теней скользя,
Обозреть ее -- нельзя!
Тайн ее вовек, вовек
Не познает человек;
Царь ее не разрешит,
Чтоб был смертный взор открыт;
Чье б скорбное Сознанье там ни шло,
Оно все видит в дымное стекло.
Тропкой темной, одинокой,
Где лишьдухов блещет око,
Из страны, где Ночью -- трон
(Этим Идолом) взнесен,
Я вернулся, утомленный,
С граней Фуле отдаленной.
Ворон
Как-то в полночь, в час унылый, я вникал, устав, без силы,
Меж томов старинных, в строки рассужденья одного
По отвергнутой науке, и расслышал смутно звуки,
Вдруг у двери словно стуки, -- стук у входа моего.
"Это -- гость, -- пробормотал я, -- там, у входа моего.
Гость, -- и больше ничего!"
Ах! мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак -- отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпеньи, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, -- бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя... Шепчут ангелы его,
На земле же -- нет его.
Шелковистый и не резкий, шорох алой занавески
Мучил, полнил темным страхом, что не знал я до того.
Чтоб смирить в себе биенья сердца, долго в утешенье
Я твердил: "То -- посещенье просто друга одного."
Повторял: "То -- посещенье просто друга одного,
Друга, -- больше ничего!"
Наконец, владея волей, я сказал, не медля боле:
"Сэр иль Мистрисс, извините, что молчал я до того.
Дело в том, что задремал я, и не сразу расслыхал я,
Слабый стук не разобрал я, стук у входа моего."
Говоря, открыл я настежь двери дома моего.
Тьма, -- и больше ничего.
И, смотря во мрак глубокий, долго ждал я, одинокий,
Полный грез, что ведать смертным не давалось до того!
Все безмолвно было снова, тьма вокруг была сурова,
Раздалось одно лишь слово: шепчут ангелы его.
Я шепнул: "Линор", и эхо -- повторило мне его,
Эхо, -- больше ничего.
Лишь вернулся я несмело (вся душа во мне горела),
Вскоре вновь я стук расслышал, но ясней, чем до того.
Но сказал я: "Это ставней ветер зыблет своенравней,
Он и вызвал страх недавний, ветер, только и всего,
Будь спокойно, сердце! Это -- ветер, только и всего.
Ветер, -- больше ничего!"
Растворил свое окно я, и влетел во глубь покоя
Статный, древний Ворон, шумом крыльев славя торжество.
Поклониться не хотел он; не колеблясь, полетел он,
Словно лорд иль лэди, сел он, сел у входа моего,
Там, на белый бюст Паллады, сел у входа моего,
Сел, -- и больше ничего.
Я с улыбкой мог дивиться, как эбеновая птица,
В строгой важности -- сурова и горда была тогда.
"Ты, -- сказал я, -- лыс и черен, но не робок и упорен,
Древний, мрачный Ворон, странник с берегов, где ночь всегда!
Как же царственно ты прозван у Плутона?" Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Птица ясно прокричала, изумив меня сначала.
Было в крике смысла мало, и слова не шли сюда.
Но не всем благословенье было -- ведать посещенье
Птицы, что над входом сядет, величава и горда,
Что на белом бюсте сядет, чернокрыла и горда,
С кличкой "Больше никогда!"
Одинокий, Ворон черный, сев на бюст, бросал, упорный,
Лишь два слова, словно душу вылил в них он навсегда.
Их твердя, он словно стынул, ни одним пером не двинул,
Наконец, я птице кинул: "Раньше скрылись без следа
Все друзья; ты завтра сгинешь безнадежно!.." Он тогда
Каркнул: "Больше никогда!"
Вздрогнул я, в волненьи мрачном, при ответе столь удачном.
"Это -- все, -- сказал я, -- видно, что он знает, жив года
С бедняком, кого терзали беспощадные печали,
Гнали в даль и дальше гнали неудачи и нужда.
К песням скорби о надеждах лишь один припев нужда
Знала: больше никогда!"
Я с улыбкой мог дивиться, как глядит мне в душу птица.
Быстро кресло подкатил я, против птицы, сел туда:
Прижимаясь к мягкой ткани, развивал я цепь мечтаний,
Сны за снами; как в тумане, думал я: "Он жил года,
Что ж пророчит, вещий, тощий, живший в старые года,
Криком: больше никогда?"
Это думал я с тревогой, но не смел шепнуть ни слога
Птице, чьи глаза палили сердце мне огнем тогда.
Это думал и иное, прислонясь челом в покое
К бархату; мы, прежде, двое так сидели иногда...
Ах! при лампе, не склоняться ей на бархат иногда
Больше, больше никогда!
И, казалось, клубы дыма льет курильница незримо,
Шаг чуть слышен серафима, с ней вошедшего сюда.
"Бедный! -- я вскричал, -- то богом послан отдых всем тревогам,
Отдых, мир! чтоб хоть немного ты вкусил забвенье, -- да?
Пей! о, пей тот сладкий отдых! позабудь Линор, -- о, да?
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, -- я вскричал, -- зачем он прибыл, птица или демон?
Искусителем ли послан, бурей пригнан ли сюда?
Я не пал, хоть полн уныний! В этой заклятой пустыне,
Здесь, где правит ужас ныне, отвечай, молю, когда
В Галааде мир найду я? обрету бальзам когда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Вещий, -- я вскричал, -- зачем он прибыл, птица или демон?
Ради неба, что над нами, часа страшного суда,
Отвечай душе печальной: я в раю, в отчизне дальной,
Встречу ль образ идеальный, что меж ангелов всегда?
Ту мою Линор, чье имя шепчут ангелы всегда?"
Ворон: "Больше никогда!"
"Это слово -- знак разлуки! -- крикнул я, ломая руки.
Возвратись в края, где мрачно плещет Стиксова вода!
Не оставь здесь перьев черных, как следов от слов позорных!
Не хочу друзей тлетворных! С бюста -- прочь, и навсегда!
Прочь -- из сердца клюв, и с двери -- прочь виденье навсегда!"
Ворон: "Больше никогда!"
И, как будто с бюстом слит он, все сидит он, все сидит он,
Там, над входом, Ворон черный, с белым бюстом слит всегда!
Светом лампы озаренный, смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно, на полу лежит года, --
И душе не встать из тени, пусть идут, идут года, --
Знаю, -- больше никогда!
СПЯЩАЯ
То было полночью, в Июне,
В дни чарованья полнолуний;
И усыпляюще-росистый
Шел пар от чаши золотистой,
За каплей капля, ниспадал
На мирные вершины скал
И музыкально, и беспечно
Струился по долине вечной.
Вдыхала розмарин могила;
На водах лилия почила;
Туманом окружая грудь,
Руина жаждала -- уснуть;
Как Лета (видишь?) дремлют воды,
Сознательно, в тиши природы,
Чтоб не проснуться годы, годы!
Вкусила красота покой...
Раскрыв окно на мир ночной,
Айрина спит с своей Судьбой.
Прекрасная! о, почему
Окно открыто в ночь и тьму?
Напев насмешливый, с ракит,
Смеясь, к тебе в окно скользит, --
Бесплотный рой, колдуний рой
И здесь, и там, и над тобой;
Они качают торопливо,
То прихотливо, то пугливо,
Закрытый, с бахромой, альков,
Где ты вкусила негу снов;
И вдоль стены, и на полу
Трепещет тень, смущая мглу.
Ты не проснешься? не ужаснешься?
Каким ты грезам отдаешься?
Ты приплыла ль из-за морей
Дивиться зелени полей?
Наряд твой странен! Ты бледна!
Но как твоя коса пышна!
Как величава тишина!
Айрина спит. О если б сон
Глубок мог быть, как долог он!
Храни, о небо, этот сон!
Да будет святость в этой спальне!
Нет ложа на земле печальней.
О Боже, помоги же ей