Пока ужинала в одиночестве.
Мэри Льюс была медсестрой, ухаживавшей за мамой, которая умерла слишком рано и в муках. Мэри Льюс пережила рак, став бесплодной после химиотерапии. Мэри Льюс была призраком, зависшим между мирами, никому незаметной тенью, аллегорией на то, кем никто не захочет стать по своей воле.
Но жизнь вывернула все наизнанку лучшим из возможных способов. Сейчас? Она находилась именно там, где никогда не надеялась оказаться.
И да, эта нежданная-негаданная судьба пришла с хорошей дозой ПТСР. Черт, порой, когда она просыпалась рядом со своим невероятным мужем-вампиром? Особенно сейчас, прокрадываясь на носочках в соседнюю спальню, чтобы проверить Битти? Она все ждала, что очнется от сна и окажется в кошмаре настоящей жизни.
Но нет, подумала Мэри, поставив фотографию. Это была настоящая жизнь. Здесь и сейчас она проживала свою жизнь.
И это было… изумительно. Столько любви, у нее появилась семья и счастье, казалось, что в центре ее груди поселилось солнце.
Они многое пережили, она, Рейдж и Битти. Она – свою болезнь. Рейдж – проклятье, с которым ему приходилось уживаться. Битти – невообразимое уму домашнее насилие, ведь она и ее мамэн пострадали от рук ее биологического отца. В итоге три жизни пересеклись в одной точке, в Убежище, когда Битти и ее мамэн пришли сюда в поисках приюта. А потом мама Битти умерла, оставив девочку сиротой.
Возможность взять малышку к себе казалась слишком хорошей, чтобы оказаться правдой. До сих пор кажется.
Если они перетерпят шестимесячный испытательный срок, то завершат процедуру удочерения, и Мэри сможет, наконец, расслабиться. По крайней мере, у Битти не было родственников. Хотя вначале она говорила про какого-то дядю, ее мама не упоминала ни о каком брате или ближайших родственниках, ни когда впервые обратилась к ним, ни во время сеансов терапии. Объявления в закрытых группах в «Фейсбук» и «Яху!» также не дали результатов.
Все так и останется, если будет на то воля Божья.
И на этой ноте Мэри ввела пароль в компьютерную систему, и сердце забилось за ребрами, живот скрутило, ее начало подташнивать. Для истинных любителей социальных сетей, она считалась в этом деле дилетанткой, анти-Кардашьян… и, тем не менее, каждый вечер, но всего раз в сутки, она заходила в «Фейсбук».
И молилась, чтобы ничего не обнаружить.
Она вошла в группу в «Фейсбук», предназначенную только для членов расы. Созданная Ви после набегов, группа находилась под модерацией Фритца, информационная служба позволяла связываться в пределах вампирского сообщества относительно всего – начиная с координат Убежища – зашифрованных, разумеется – и до гаражных распродаж.
Просмотрев сообщения за последние сутки, Мэри шумно выдохнула. Ничего.
От облегчения закружилась голова и офис вокруг… но потом она зашла в группу на «Яху!». Рецепт для медленноварки. Встреча вязального кружка… продажа снегоуборщика… вопрос о том, где можно починить компьютер…
Тоже ничего.
– Спасибо, господи, – прошептала она, пометив очередной галочкой цифру на календаре.
Почти конец декабря, и значит, прошло два месяца. К маю? Они перейдут на следующий этап.
Когда тахикардия отпустила сердце, Мэри задумалась, как, черт возьми, ей пережить эту Ай-Ти-пытку еще сто тридцать раз? Но у нее не было выбора. Хорошо хоть, что у нее получалось придерживаться графика проверки один-раз-за-ночь. Иначе она бы заглядывала в гребаный телефон каждые пятнадцать минут.
Но она должна вести себя честно по отношению к возможным родственникам. Аннулирование родительских притязаний – серьезное дело, не имевшее прецедентов в истории вампиров, поэтому ей, Мариссе, как главе Убежища, Рофу, Слепому Королю, и Сэкстону, главному юрисконсульту Короля, придется разработать алгоритм, предоставляющий приемлемый срок уведомления.
Но у чувств нет срока ожидания, и родители, любившие своих детей, не могли притормозить свои сердца.
Марисса, словно уловив ее мысли, показалась в дверном проёме.
– Есть что-нибудь?
Мэри улыбнулась своей начальнице и по совместительству лучшей подруге.
– Ничего. Клянусь, я никогда и ничего не ждала так, как жду этого мая.
– Знаешь, у меня всегда было хорошее предчувствие по этому вопросу.
– Я боюсь сглазить, поэтому промолчу. – Мэри снова сосредоточилась на календаре. – Слушай, следующим вечером меня не будет. У Битти назначен медосмотр.
– А, точно. Удачи… Жаль, что приходится ехать ради этого к Хэйверсу.
– Док Джейн сказала, что ей не хватает знаний. Педиатрия у вампиров, очевидно, имеет свои особенности.
Марисса нежно улыбнулась.
– Что ж, у нас с братом все сложно в отношениях, но я никогда не ставила под сомнение его способность предоставить пациентам должное лечение. Битти в надежных руках.
– Я все равно осталась бы с ней в учебном центре. Но, в конечном итоге, первостепенное значение имеет то, что правильно для нее.
– Это называется «быть хорошим родителем».
Мэри посмотрела на свой браслет.
– Воистину.
Глава 3
– Элиза! Только не говори, что ты ходишь в университет!
Ее отец вышел из своего кабинета, напоминая бешеного быка так, как это только может тонкий, словно трость, утонченный аристократ… в общем, получался даже не бык, а скорее европейский принц, отчитывающий дворецкого. Феликс Младший не смог справиться с прилившей к лицу краской, весьма несвойственной ему, и даже не застегнул свой пиджак, когда выскочил из-за стола ей навстречу.
Если бы он был простым гражданским, то наверняка бы начал швыряться мебелью и сыпать в воздух разными вариациями ругани на букву «Б».
И встречая его, Элиза внезапно вспомнила строчку из сериала «МЭШ»[9]: «Во-первых Винчестеры не потеют, а покрываются испариной. И во-вторых, я не покрываюсь испариной».
Или что-то в этом духе. Нельзя не любить Чарльза Эмерсона Уинчестера III[10].
– Объяснись!
Было несколько вариантов, подумала Элиза. Отрицать, отнекиваться до последнего, но рюкзак висел на ее плече, она была покрыта вездесущими снежинками, и ранее вечером сказала, что останется дома с книжкой. Он не купится, во-первых, и, во-вторых, она сама ненавидела ложь. Второй вариант – пройти мимо, но так нельзя… воспитание не позволяло ей грубить старшим.
Ииииии, оставался последний вариант.
Правда.
– Явернуласьвуниверситет. – Когда отец нахмурился, подавшись вперед, она повторила громче и медленней: – Да, я вернулась в университет.
Отец шокировано молчал, и Элиза изучала его так, словно впервые видела. У него было лицо римского патриция, рафинированные черты доведены до идеальности благодаря хорошей родословной, настолько, что глазами можно видеть его принадлежность к мужскому полу, но мужественность в нем была не кричащей, а скорее тихой и ненавязчивой. Темные волосы, хотя она сама была блондинкой, и глаза бледно-серые, не синие. Но у них был одинаковый акцент, как и осанка, эмоциональный облик и... моральные критерии.
Поэтому да, Элиза чувствовала, что сделала что-то плохое. Хотя она давно пережила превращение, была совершеннолетней, особенно по человеческим стандартам, и не сделала ничего предосудительного, просто провела три часа в библиотеке, изучая курсовые.
– Ты… как ты… как ты посмела… – Отец не сразу смог закончить предложение. – Я запретил там появляться! После набегов я недвусмысленно дал понять, что это небезопасно, и что тебе запрещено там появляться! И это было до…
Элиза закрыла глаза. Он не договорил, потому что это была Тема, Которую Нельзя Обсуждать.
Имя Эллисон не произносили вслух с той ночи, когда им сообщили о ее смерти. Они даже не провели Церемонию ухода в Забвение.
– Так, что?! – потребовал отец. – Что ты скажешь в свое оправдание?!
– Отец, прости, но я…
– Как можно быть такой безответственной! Если бы мамэн была жива, ее бы хватил удар! Как давно это продолжается?
– Год.
– Год?!
В этот момент из задней половины дома примчался дворецкий, словно услышал шум и испугался, что какой-то сумасшедший ворвался в особняк, за который он нес ответственность. Когда доджен бросил один взгляд на ее отца? Он скрылся быстро, как мышь при виде кота.
– Целый год?! – прошипел ее отец, его голос дрожал. – Как ты… как ты обманывала меня? Столько времени?
Элиза сняла рюкзак и поставила между ног.
– Отец, что мне оставалось?
– Сидеть дома! В Колдвелле опасно!
– Но набеги закончились. А когда они произошли, убийцы нападали на вампиров, не на людей. Это человеческий университет…
– Люди – животные! Тебе известно, какой вред они наносят друг другу! Я смотрю новости… пистолеты, насилие! Даже если они не признают в тебе другой биологический вид, ты могла попасть под огонь!
Подняв глаза к потолку, Элиза пыталась подобрать нужную комбинацию слов, которая могла бы все наладить.
– Мы не станем обсуждать это здесь. – Отец понизил голос. – В мой кабинет. Сейчас же.
Когда он ткнул пальцем в сторону открытой двери, Элиза подняла рюкзак и направилась в кабинет. Отец шел по ее пятам, маршируя, и она не удивилась, когда он захлопнул резную дверь, запирая их наедине.
Комната была красивой, в камине потрескивал огонь, оживленное пламя мерцало возле кожаных кресел, первые издания книг расставлены на полках, на стенах висели масляные картины с изображением охотничьих собак, которые отец привез из Старого Света.
– Сядь, – отдал отец тихий приказ.
Она знала, где он хотел ее видеть, и подошла к креслу напротив его стола, опустилась на антиквариат, не выпуская рюкзак из рук. Последнее, что она хотела – чтобы отец забрал его.
Во время их противостояния рюкзак символизировал для нее свободу.
Феликс сел за стол и свел пальцы, словно пытался обрести контроль.
– Ты знаешь, что происходит, когда женщина выходит из дома без сопровождения.
Элиза снова подняла глаза на потолок и старалась отвечать тихо.
– Я – не Эллисон.
– Ты была одна в человеческом мире. Как и она.
– Я знаю, куда она ходила. И, отец, это был не университет.
– Я не стану обсуждать подробности и тебе не советую. Что ты сделаешь – так это поклянешься мне, здесь и сейчас, что больше ты не обманешь мое доверие. Что ты останешься здесь и…
Элиза вскочила с кресла, прежде чем успела подумать.
– Я не могу тратить жизнь впустую, просиживая все ночи дома, нигде не бывая и занимаясь только вышивкой. Я хочу получить ученую степень. Я хочу закончить начатое! Я хочу жить!
Он отшатнулся, казалось, удивленный ее вспышкой. Пытаясь сгладить нарушение субординации, Элиза опустилась на кресло.
– Прости меня, Отец. Я не хотела выражаться так резко, просто… почему ты не можешь понять, что я хочу жить своей жизнью?
– Это не твоя судьба, и тебе это известно. Я был более чем снисходителен к тебе, но это время прошло. Я подберу достойных кандидатов для брака…
Элиза откинула голову назад.
– Отец, я хочу чего-то большего.
– Твоя двоюродная сестра мертва. А во время набегов они лишились своего сына! Ты каждую ночь видишь страдания ее родителей. Ты хочешь для меня того же? Ты настолько меня не любишь, что хочешь обречь на скорбь по единственной дочери после того, как я уже лишился своей шеллан?
Проглотив стон, Элиза уставилась на стол. Предметы на его поверхности… фотография с ней и с ее мамэн в рамке из стерлингового серебра, ручки в подставках, пепельница с одной из его трубок… она знала все это, как свои пять пальцев, вещи, которые всегда были в ее жизни, являлись частью комфорта этого дома, символами безопасности, которую она когда-то ценила, но от которой так хотела сбежать.
– И? – спросил отец. – Ты этого хочешь для меня?
– Я хочу поговорить о ней. – Элиза подалась вперед. – Никто не говорит об Эллисон. Я даже не знаю, как она умерла. Пэйтон приехал сюда и разговаривал с вами троими за закрытыми дверьми… а потом я узнаю, что ее дверь наглухо закрыта, тетя не поднимается с кровати, а дядя выглядит как зомби. Мне не сказали ни слова. Не было Церемонии ухода в Забвение, поминок, только глухой вакуум и всеобщее страдание. Почему мы просто не можем переступить через это и быть честны…
– Речь не о твоей двоюродной сестре…
– Ее звали Эллисон. Почему ты не можешь назвать ее по имени?
Отец еще сильнее сжал свои тонкие губы.
– Не пытайся отвлечь меня от настоящей проблемы. От того, что лгала, подвергая свою жизнь опасности. Произошедшее с твоей сестрой – в прошлом. И это не обсуждается.
Элиза покачала головой.
– Ты не прав. И если ты пытаешься использовать случившееся с ней, чтобы убедить меня, то лучше расскажи, что произошло.
– Я ничего не должен тебе объяснять. – Отец ударил кулаком по столу, от чего подпрыгнула одна из фотографий. – Ты – моя дочь. Одного этого достаточно.
– Почему ты так боишься говорить о ней?
– Закончим этот разговор…
– Потому что считаешь, что она заслужила это? – Элиза чувствовала, как ее начало потряхивать, когда она, наконец, высказала то, о чем думала на протяжении недель. – Никто в этом доме ничего не говорит, потому что вы все не одобряли ее поведение, и тот факт, что она умерла из-за этого, не печалит вас, а только бесит? Злит, потому что вы боитесь очернить свое имя в глазах общества?
– Элиза! Тебя воспитывали не…
– Эллисон уходила по ночам. Встречалась с мужчинами не нашего класса, спала с людьми…
– Прекрати!
– … а сейчас она мертва. Ответь мне, только честно, ты, правда, боишься, что я пострадаю… или боишься потенциального позора для себя и своего рода? Одну опозоренную женщину с трагичной судьбой рано или поздно забудут, но двух? Никогда. Так в этом правда, отец? Если да, то это намного ужасней моего желания закончить образование.
***
Акс ушел из «Ключей» с запахом человеческой женщины на себе. Выходя из зданий, связанных между собой внутренними переходами, он вдохнул холодный свежий воздух, чувствуя, как под плащом от разгоряченного тела исходит жар. С завесы облаков падали снежинки, а город вокруг жил своей жизнью – издалека доносился рёв сирен, приглушенная клубная музыка, шум машин с Северного шоссе.
Он хотел отправиться домой и принять душ, смыть с себя грязь извращенного секса, которая покрывала все его тело, но времени не было.
Найдя густую тень, Акс стянул маску-череп, которую сделал своими руками, и убрал в плащ. Потом скинул тяжелую ткань с плеч, достал черную «алкоголичку», спрятанную в другом внутреннем кармане и натянул майку на тело. Оружие было спрятано в других отделениях, и он достал пистолеты и кобуру, крепившиеся на липучки. Вооружившись, Акс свернул кучу ткани до размеров обычного плаща длиной три четверти.
Мгновенье спустя он дематериализовался, обретая форму в переулке через одиннадцать кварталов, в худшем районе Колди.
Из учеников он явился не первым. Пэйтон и Бун уже были на месте, стояли возле пожарного выхода. Во всем черном и так же тяжело вооруженные, как и Акс, но, в отличие от него, от них не разило сексом.
И от Пэйтона в кои-то веки не пахло выпивкой и травкой. Охренеть, это чудо.
Мужчина ухмыльнулся.
– Дел невпроворот?
– Вовсе нет. – Акс пожал его руку, потом поздоровался Буна. – Где остальные?
Пэйтон улыбнулся, сверкая клыками. Парень словно сошел со страниц Справочника Племенных Пород… именно таких типов Акс ненавидел из принципа. Богатенький блондин с полированными ногтями и гардеробом, которому позавидует Зуландер[11], Пэй-Пэй был той еще занозой в заднице. Единственное, что спасало его? Он был знатным бойцом, и не осознавал предела своих возможностей то ли из-за высокомерия, то ли по скудоумию: во время тренировок он дрался так же отчаянно, как и остальные, слишком рисковал собой и своей безопасностью, и был настолько неуправляемым, что напоминал Аксу «Ламборгини» без половины колес, шасси и тормозов.
Летевший на скорости в кирпичную стену.
Так что да, Пэйтон, первый сын Пейтона, был исключением из правила «Аристократов нельзя выпускать на поле боя».
Но Акс все равно не торопился брататься с ним.
И не с ним одним.
Бун, с другой стороны, был анти-Пэй-Пэем. Молчаливый, огромный, с невероятной физической подготовкой, в их группе он считался крадущимся тигром, тихоней, себе на уме и державшимся в стороне; такой способен наброситься со спины и перерезать горло ножом, о существовании которого ты даже не догадываешься. Акс был уверен, что кто-то изрядно подгадил ему в жизни. Несмотря на внешнее хладнокровие, Бун никогда полностью не расслаблялся и не терял бдительность. Читал ли он что-то в своем айФоне, слушал музыку в автобусе или ждал приказаний от Братьев, всегда казалось, что он следит за местоположением каждого в заданном пространстве.
Словно ждал нападения… и будь он проклят, если позволит кому-то одолеть себя.
В тихом омуте, – Акс всегда вспоминал пословицу, оставаясь начеку. Не то ублюдок прирежет тебя и глазом не моргнет.
Крэйг и Пэрадайз явились следующими, одетые во все черное и обвешанные оружием. Они вели себя как супруги, но без телячьих нежностей. И хвала Богу за это.
В конце концов, Акс ненавидел тошноту и рвоту… а что гарантированно подаст желудку сигнал к эвакуации? Сюсюкающаяся и поедающая друг друга взглядом влюбленная парочка. А три года назад, когда он сидел на героине нон-стоп, больше всего он боялся обдолбаться так сильно, что не сможет переключить марафон долбаной Сандры Буллок на другой канал.
Хотя «Невидимая сторона»[12]ему понравилась.
Акс поприветствовал их и отошел в сторону, пока все здоровались друг с другом. А потом повисла пауза, во время которой он ехидно наблюдал за Пэйтоном, который старательно пытался не пялиться на Пэрадайз. Каждую ночь одно и то же, слабак пускал слюни на чужую женщину, и было приятно видеть, что судьба бортанула красавчика, который никогда и ни в чем себе не отказывал.
Какое, мать его, убожество.
Блин, этому уроку Акса научила его мамаша. Никогда не давай женщине власть над собой. Кастрируешь сам себя быстрее, чем парой ножниц.
Черт, стоит только посмотреть, что стало с его отцом, когда мать Акса бросила их. Несколько десятилетий горя. Жизнь, положенная на алтарь «любви». Хорошего мужчину поставили на колени и не дали подняться, когда женщина покинула их в погоне за гребаными деньгами.
Когда старая, знакомая боль кольнула грудь, Акс отскочил от ощущений, не шелохнувшись при этом физически. Сосредоточившись на треугольнике «Пэрадайз-Пэйтон-Крэйг», который вовсе не был треугольником для Крэйг-адайз, он улыбнулся. Да, парень обрел свое счастье, окрутив девчонку. Крэйг был стопроцентным альфой, фактическим лидером их группы, но родом из низов, как и Акс. Пэрадайз, с другой стороны, приходилась дочерью Первому Советнику. Знатней некуда.
Но она выбрала бедняка, а не Великого Гэтсби.
Клевая девочка. Еще одна причина уважать ее. Не считая ее навыков выслеживания.
Последней появилась женщина, которая привлекла бы внимание Акса при любых обстоятельствах. И да, одетая в черную кожу с головы до пят, поэтому Акс воспользовался возможностью оценить вид… на почтительном расстоянии. В их группе Ново была коброй, мускулистой, мощной, опасной и очень красивой, с зеленовато-голубыми глазами, рефлексами быстрее, чем детонация взрывчатки, с той же анархистской жилкой, что была у Акса.
Но он ни разу не подкатил к ней.
Хоть она и была чертовски сексуальна, у него имелось несколько причин для несвойственной ему сдержанности, и основная из них – правило не гадить там, где ешь. Хотя Крэйг и Пэрадайз выиграли лотерею, раз после секса не размякли и не скатились к ненависти, сам Акс не собирался играть в такой покер. О, и П.С., он относился к отношениям так же, как и к аристократам – хреново.
Когда Ново прислонилась к бетонной стене рядом с ним, он кивнул женщине.
– Холодная ночь, – Пэйтон бросил фразу в воздух.
– Декабрь на дворе, – прошептала Ново. – Ты хотел плюс тридцать?
– Вот именно.
Ново выругалась под нос, характеризуя парня словами «надменный» и «ублюдок», но на это не обратили внимания. Эти двое вели себя как словесные снайперы, подкалывая другу друга при любом случае, и, эй, наблюдая за этим шоу с пресловутым поп-корном и колой, можно было неплохо убить время.
Порыв ветра пронесся по переулку, словно удирая от врагов, и Акс принюхался, выискивая в воздухе запахи Братьев или людей… или их врага, Общества Лессенинг.
Ничего. И это бесило его.
Спустя семь недель интенсивных тренировок по всем дисциплинам – от рукопашного боя, изучения оружия, ядов, бомб и техник выслеживания – не один Акс считал, что они готовы уйти от сражений в зале и изучения теории. У каждого были свои причины воевать, но знаменатель един – всем не терпелось повысить ставки.
Да сколько можно? Они занимались в скрытом учебном центре Братства Черного Кинжала уже шесть раз в неделю, по шесть-восемь, а порой и десять часов в день. И речь не о семинарах в аудитории и наборе текста на ноутбуке. Это была тяжелая, изнурительная работа, и никто из них не облажался… и это подтверждало, что жесткий отбор, сокративший число поступавших с шестидесяти до шести, выбрал нужную шестерку для программы.
Акс снова принюхался к воздуху. По-прежнему ничего. Он сильно удивился, когда им впервые за все время сказали собраться не там, где их подберет автобус, а здесь, в городе.
Может, им, наконец, дадут шанс для настоящего боя.
Десять минут спустя народ начал поглядывать на часы, смотря на запястья сначала втихаря, потом с возрастающей частотой.
Акс не смотрел на свои. Они были в нужном месте. Пришли вовремя. Братья появятся, когда будет нужно.
Но, гребаный ад, он уже начал дергаться.
Акс посмотрел вдоль переулка. Снегопад пошел весьма серьезный, но потоки ветра, дувшие над четырех– и пятиэтажными опустевшими клетками для людишек, не пропускали снег в лабиринт проулков между заброшенными зданиями. Издалека доносилось эхо сирен, словно водители скорых и полицейских автомобилей играли в прятки. В этот район не забредали люди – здесь нечего ловить, не было даже наркопритонов.
Они располагались чуть западнее. В трех кварталах.
Он знал это, потому что частенько…
В них полетели пули со всех направлений.
Сверху. Спереди. Сзади.
Акс увернулся от свинца, просвистевшего возле его ушей и задницы, и мгновенно пожалел, что не держал пистолеты наготове – в руках. Их учили этому. Черт подери.
Перекатившись по изрытому ямами асфальту, Акс судорожно пытался выудить сороковые, но с тем же успехом можно ловить теннисные мячики, когда падаешь в ущелье: плащ путался в руках, бил по лицу, конечности поражали свое неуклюжестью и раскоординированностью, пока он пытался найти способ спасти свою жизнь.
Каким-то образом он умудрился добраться до дверного проема в стене, достать пистолеты и уже после начал оценивать, была ли стрельба очередным тестом или нападением настоящего врага. Он не понял. Акс ничего не видел, почти ничего не ощущал на запах. Повсюду бегал народ. По воздуху летали пули. Он не понимал, в кого целиться, как стоит поступить и что, черт возьми, происходит.
Хаос стал неожиданностью. Как и дихотомия под названием «Все замерло и проносилось с космической скоростью»: мозг не мог понять, происходило ли все в замедленной съемке или же с бешеной скоростью…
А потом пуля пролетела так близко к носу, что он почувствовал, как ошпарило кончик.
Ну на хрен, подумал он, разворачиваясь.
Разбежавшись, Акс влетел плечом в дверь, разнося гнилое дерево в щепки. Он как раз падал, когда мимо пронеслась Ново, и успел схватить ее за руку, утягивая за собой. Они вдвоем рухнули на бетонный пол, такой же мягкий, как стол в морге, их ноги-руки перепутались, и секундное «твою же мать» обездвижило обоих.
Они мгновенно приняли вертикальное положение и, как их учили, прижались спина к спине, вскинув пистолеты, формируя лучшую оборонительную единицу из возможных. Глаза Акса горели от напряжения, пока он пытался рассмотреть хоть что-нибудь, но темнота была слишком густой. Уши накрыл сенсорный вакуум, изолируя и отстраняя от стрельбы и шорохов в переулке, фокусируясь на…
Что-то капало слева, Ново дышала так же тяжело, как и он. И он чувствовал биение собственного сердца.
Где бы они ни были, здесь пахло затхлым воздухом, двенадцатью видами плесени – по всей видимости, место не открывалось уже…
– Пиф-паф, вы мертвы.
Когда послышались тихие слова, к его виску прижали дуло пистолета. И судя по вздоху Ново, Акс был уверен, что у ее котелка также держали сороковой.
– Ублюдок, – пробормотал Акс.
– О да, – сказал Брат Рейдж без эмоций. – Сегодня утром вы останетесь без Первой Трапезы. Вы провалили испытания в полевых условиях.
Глава 4
Порой лучше просто уйти.
Хотя не факт, что Элизе не станет легче после ссоры с отцом. Но, по крайней мере, сидя в спальне, смотря на свое отражение в зеркале туалетного столика, она утешала себя тем, что хуже уже быть не может.
И, учитывая, что она наговорила ему…
Что дальше? Она подожжет их особняк?
Тем не менее, Элиза говорила серьезно. Ее слова были не для показухи, она не стремилась сбить его с толку. И, будь их отношения «отец-дочь» иного формата, то те жесткие вещи, что она выложила, открыли бы дверь к их сближению, прощению, взаимной скорби.
Вместо этого, они оба разозлились, а сейчас ее отец собирался подать петицию об отстранении на имя Короля. Она считала, что у нее раньше были проблемы? Если петицию примут… а, учитывая его влияние в Глимере, иначе быть не могло… она не просто лишится всех прав. Она станет физической собственностью отца, как лампа или машина. Духовой шкаф.
Гребаный диван.
Отец считал, что этот вопрос закрыт. Она больше не ходит в университет, и она примет наказание за ложь в виде заключения. Решено и не подлежит обсуждению.
Сейчас убранство комнаты ослепляло ее, шелковые шторы из парчи, французский антиквариат и расписанные вручную обои могли послужить декорацией для фильмов «Мерчант Айвори»[13].
В таком бы снялась Кира Найтли, в корсете и роскошном парике.
Не в стиле Элизы. Черт, она в принципе даже не могла определить, каким был ее стиль.
Когда зазвонил телефон, Элиза достала его из пальто, которое до сих пор не потрудилась снять, и посмотрела, кто звонил.
– Слава Богу, – выдохнула она, уронив голову на руку. – Ты нужен мне.
– Привет, я сейчас на тренировке. Ты в порядке? – голос Пэйтона звучал приглушенно, словно кузен говорил, прижав ладонь ко рту.
– Нет. Не в порядке.
– Слушай, я, правда, не могу говорить сейчас. Притворяюсь трупом в переулке.
– Что? – Она знала, что парень увлекается всякой жутью, но чтоб настолько.– Ты где?
– Я же сказал, в переулке, – прошептал он. – Меня убили во время занятия, сейчас я жду наказания. Встретимся через час.
Когда он назвал ей адрес в центре города, она покачала головой, хотя он не мог ее видеть.
– Нет, ты не понимаешь. Пока ты там прикидываешься трупом, я нахожусь под домашним арестом. Я тут застряла.
– Что?
Не ей одной же удивляться.
– Долгая история. Я не могу вырваться…
– Конечно, можешь. Просто приоткрой окно и переместись. Встретимся через час.
Звонок оборвался, и Элиза убрала трубку от уха так, будто могла усилием мысли заставить Пэйтона вернуться на связь.
Именно Пэйтон пришел к ним и рассказал о произошедшем с Эллисон. И хотя Элизе запретили присутствовать и слышать подробности, после он подошел к ней и сказал, что если ей что-нибудь понадобиться, она всегда может к нему обратиться.
Скорее всего, он имел в виду ситуацию с Эллисон и ее смертью, но Элизе больше некуда было податься.
Когда телефон зазвонил снова, она ответила сразу же:
– Серьезно, я не могу выйти.
– Прошу прощения? – раздался мужской голос.
– Трой! О, Боже. Я не ждала твоего звонка.
– Я просто хотел узнать… – Ее профессор прокашлялся. – Нормально ли ты добралась домой. И мне… мне жаль, что нас прервали.
– Ну, ты пользуешься успехом среди женщин. – Элиза сделала глубокий вдох, жалея, что не может вернуться в то время, где главной ее заботой был выбор времени для свидания. – Логично, что к тебе подходят в библиотеке.
– Эм, ты в порядке? У тебя странный голос. Это потому…
– Проблемы дома. Ты не при чем.
– Знаешь, ты никогда не рассказывала о своей семье. В смысле, я знаю, что ты не замужем… но кроме этого…
У него приятный голос, подумала она. А человеческий акцент казался ей очень экзотичным на слух. Но было так сложно переключиться с весьма серьезной проблемы с отцом на нечто фривольное вроде ужина.
А он, очевидно, клонил именно к этому.
– Я даже не знаю, откуда ты, – продолжил Трой, когда она так ничего и не ответила. – Никак не могу определить твой акцент. Европейский, наверное…
Когда он снова замолчал, очевидно, надеясь, что она расскажет подробности, Элиза ответила:
– Я не из Штатов, ты прав.
– Как давно ты переехала сюда?
О, но я же родилась в Колдвелле. Просто среди другого биологического вида.
– Я лезу не в свое дело? – спросил он. – Прости.
– Нет. Просто… мой отец выяснил, что я хожу в университет, и сейчас очень злится на меня. Я выскальзывала у него за спиной, и когда возвращалась этим вечером, меня застукали.